В которой старей Килострат произносит свое последнее пророчество

Мужицкий король был безутешен.

— Что же я натворил, ген дубовый, клон стоеросовый! Мне не царствовать, мне кожи мять — самое подходящее занятие! Дети, дети! Зачем я вас из гнезда выпустил? Почему при себе не задержал? Провалилось бы оно к очам лягушачьим, это классическое образование! Сто лет бы вы без него прожили!

Известие о том, что четыре десятка самых лютых убийц и грабителей бежали с этапа, до столицы дошло не скоро. А уж подробностей побега и вовсе никто не знал: стражники, боясь наказания, дезертировали с государевой службы и скорее всего подались за рубеж — вертухаи везде нужны.

И, разумеется, никто не связал это прискорбное происшествие с царевичами, которые, по всем расчетам, должны были уже пересекать степи Уклонины.

Страшное для немногих посвященных известие привез младший конюший, вернувшийся с конской ярмарки в Генеральных Водах.

— Что я, своих коней не узнаю, что ли? — говорил он. — И клейма наши. Из‑за клейм я их и выкупил за бесценок — кто же с королевскими конями станет связываться? Только как они туда попали, я не выяснил — Лебедок и Воронок уже через столько рук прошли!

Только после поимки первого из беглецов Стремглав смог чуть‑чуть перевести дыхание. Подклетный вор Береза со слезами на глазах уверял, что ничего плохого они двум плашкетам не сделали, потому что это было бы в падлу и не по понятиям. Коней, конечно, отобрали, денег там маленько, сумы дорожные…

На дыбе он все же признал, что сопливых терпил для верности самих заколотили в бочки и спустили в ближайший овраг. Но лично он в этом не участвовал, его там и близко не было, он уже в Столенграде вовсю мышковал, ой, за что, начальник, без суда‑то, без следствия? Кол ведь остры‑ый…

Посланные на поиски принцев егеря действительно нашли в одном из оврагов рассыпанные дубовые клепки, но самих близнецов не обнаружили.

— Может, их звери лесные сожрали! — рыдал безутешный отец. Потом постановил: — Поезжай, друг Ироня, за старцем Килостратом! В любом состоянии привези его сюда!

Ироня обернулся за три дня, но привезенный старец все еще был никакой. Король самолично таскал его на руках то в парилку, то в пруд. Потом велел принести старцу крошечную рюмку совиньона и хрустальный шар для ясновидения.

Килострат долго‑долго вглядывался в глубину черного хрусталя и, наконец, объявил:

— Живые они. В какой‑то дом стучатся. Дальше ничего не вижу… Нет, вижу. Только не Тихона с Терентием. Грядущее зрю, да такое, что лучше бы и не зреть!

— Что, что видишь? — поторапливал его Стремглав.

— Война будет, — сказал старец. — Большая война по всему материку. Великое войско пойдет, все сметая на своем пути. Бьются эти воины молчком, смерти же вовсе не боятся. И на знамени у них цветок бессмертника. Горит Ковырра, пылает Плюхен, а вот и посконские дружины отступают. Горе, горе! Тебя, Стремглав, беспамятного в плен берут!

— Что ты такое несешь? Когда эта война случится?

— Может, через год. Может, через два. Но уж точно на твоей памяти.

— Значит, есть время подготовиться, — сказал король. — Только откуда бы взяться в наше время великому войску, если даже Пистон угомонился?

— Не угадал я в свое время, — сокрушенно сказал Килострат. — Не счастливый конец ждет человечество, а весьма паршивый.

— И никакого избавления нет?

Килострат осушил рюмочку и побледнел. Изо рта у него пошла пена. Он забормотал:

— Темной ли ночкою, ясным ли днем белый свет перевернется вверх дном. Тогда горбатый простится с горбом, приедет всадник пустой на белом коне вороном…

А потом лег на пол, вытянулся, вздрогнул — и помер.

По‑настоящему помер. И похоронили его в простом гробу, без всяких колесиков.

Других пророков в Посконии не было.