Основные этапы жизни и творчества Лоренса Стерна, его новаторство в жанре сентиментального романа

Лоренс Стерн (Laurence Sterne, 1713—1768) родился в небогатой семье английского пехотного офицера, прапорщика Роджера Стерна. В краткой автобиографии, написанной незадолго до смерти, Стерн набросал немногими штрихами безрадостную картину своего детства, проведенного в скитаниях по казармам, где рождались и один за другим умирали, не вынося лишений кочевой, неустроенной жизни, его многочисленные младшие братья и сестры. Смерть отца поставила 18-летнего Стерна в тяжелое положение. Он не без труда получил возможность окончить Кембриджский университет (1737) и вынужден был войти в долги, чтобы оплатить последний год обучения. Покинув университет, он поспешил принять духовное звание,—шаг, вызванный, конечно, не религиозным рвением, но трезвой практической необходимостью; церковная карьера казалась молодому Стерну наиболее удобным и доступным источником средств к существованию. Благодаря поддержке дяди, Жака Стерна, занимавшего довольно видный пост среди йоркского духовенства, ему удалось уже в 1738 г. получить самостоятельный приход в Саттоне, деревушке близ Йорка. Здесь, в качестве скромного сельского викария, Лоренсу Стерну предстояло провести свыше двадцати лет.

Немногие сохранившиеся до нашего времени документы—отдельные разрозненные номера «Йоркского газетчика», памфлет Стерна «Вопросы в ответ на вопросы» (Query Upon Query, 1741), а также, косвенно, комплекты «Йоркского курьера»,—свидетельствуют о том, что будущий писатель проявлял немало рвения при исполнении своей миссии, не брезгуя никакими средствами для. посрамления своих политических противников.

Уже в эту пору в мировоззрении Стерна, очевидно, назревало разочарование в самых принципах просветительской идеологии, сделавшее впоследствии его творчество едва ли не самым выразительным памятником внутреннего кризиса английского просветительского реализма. Назревало сомнение в практической действенности идеального Разума просветителей, в эффективности рационалистически-абстрактных схем совершенствования общества и людей; крепло высказанное позднее в «Сентиментальном путешествии» убеждение в том, что человек чаще всего «напрасно тревожит себя, доверяя исход своих смятений одному лишь рассудку»; росла уверенность в насущном праве человека на свободное проявление своей индивидуальности, хотя бы даже вразрез с велениями здравого смысла и с правилами респектабельной морали.

Пасторские обязанности Стерна оставляли ему достаточно времени для литературных занятий.

Литературная слава Стерна основана на двух — притом незаконченных — произведениях. Это — «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» (The Life and Opinions of Tristram Shandy, Gentleman, 1760—1767) и «Сентиментальное путешествие Йорика по Франции и Италии» (A Sentimental Journey, etc., 1768)/ Кроме того, литературное наследство Стерна включает в себя сборник его церковных проповедей — «Проповеди м-ра Йорика» (1760—1769) и неоднократно пополнявшиеся собрания его писем.

Опубликование «Тристрама Шенди» произвело коренной перелом в жизни Стерна. Первоначально лондонские издатели отказались от печатания этой странной книги безвестного провинциального пастора, и Стерну пришлось издать первые два тома своего романа в Йорке. Скоро, однако, оригинальность его произведения обратила на него всеобщее внимание, и издание следующих томов «Тристрама» было перенесено в Лондон. Необычайный роман и его автор стали на время главной темой. Приехав в столицу, Стерн оказался на вершине славы. Скоро его известность распространилась и на континент. Заграничное путешествие, предпринятое Стерном в 1762 г., дало ему возможность познакомиться с цветом тогдашней передовой французской интеллигенции.

Выпустив девятый том «Тристрама Шенди», Стерн приостановил работу над этим романом. Но ему не удалось закончить и нового, начатого теперь произведения. Он успел опубликовать лишь первый том «Сентиментального путешествия по Франции и Италии»; «итальянская» часть его, обещанная заглавием, осталась ненаписанной. Силы Стерна уже давно были подорваны; последнее заграничное путешествие, вопреки его надеждам, не смогло укрепить расшатанного здоровья писателя. В марте 1768 г. он умер в Лондоне.

Сенсационный успех произведений Стерна был во многом связан с тем, что их автор подошел к изображению жизни по-новому,— совершенно иначе, чем это делали его предшественники, реалисты-просветители. Книги Стерна, казалось, принадлежали к хорошо знакомым жанрам; первая была романом, вторая — путешествием; но вместе с тем обе они были чем-то новым, поразительно непохожим на все известные до тех пор английской читающей публике романы и путешествия XVIII в.

«Тристрам Шенди» может рассматриваться как нравоописательный семейно-бытовой роман; при небольшом усилии воображения можно представить себе историю семейства Шенди, написанную в духе «Тома Джонса» или «Перегрина Пикля». И все же читатель не мог не заметить, что она была написана Стерном не только совершенно иначе, чем предшествовавшие ей просветительские бытовые романы, но даже в виде пародии на них. Новым было уже само название романа. Дефо, Филдинг, Смоллетт называли обычно свои произведения историями жизни или приключений своих героев; Стерн демонстративно назвал свою книгу «Жизнью и мнениями Тристрама Шенди» и предпослал первому тому греческий эпиграф: «Людей смущают не самые вещи, а мнения о вещах», заранее предсказывавший, что автор будет го-ворить не о приключениях и действиях, но о мнениях людей. Уже с первых томов читатели с удивлением замечали, что имя Тристрама Шенди, главного героя, служит Стерну не более как удобным предлогом, под прикрытием которого он может беседовать с ними о чем угодно и сколько угодно, — но меньше всего о судьбе Тристрама Шзнди, едва достигшего на протяжении всего девятитомного романа пятилетнего возраста.

«Сентиментальное путешествие» было еще более явной пародией на просветительский жанр путешествий, —в частности, на «Путешествие по Франции и Италии» Смоллетта.

Уже в начале своей книги Стерн юмористически противопоставляет «путешественникам праздным», «путешественникам любопытным», «путешественникам тщеславным», «путешественникам по необходимости», «просто путешественникам» и всем другим родам и видам путешественников себя самого как «путешественника сентиментального». Сентиментальный путешественник не интересуется цифрами и фактами из жизни стран, которые он проезжает; он не занимается обдуманным изучением местных обычаев и нравов, не обращает особого внимания ни на пейзажи, ни на погоду и не заботится о точности и подробности своих путевых записей. «Сентиментальное путешествие» — это дневник воображения и чувства, где важно и значительно не то, что узнал или сделал человек, а то, что он пережил и перечувствовал, хотя бы по самому ничтожному поводу. Именно эта книга Стерна ввела.в широкое обращение словечко «сентиментальный», хотя оно и было известно в Англии уже раньше.

Схему «человек и мир», лежавшую в основе всего просветительского романа XVIII века, Стерн варьирует по-новому. В его творчестве она формулируется иначе: «Я — и мир». Субъективное сознание становится исходным пунктом его творчества. Отправляясь в странствие по неведомому миру, Стерн,— а вместе с ним и его читатели, — открывают свои, новые, весьма необычайные законы пространства и времени, логики и поведения. Законы романа, герой которого рождается на свет на протяжении нескольких томов и вплоть до девятого и последнего тома не успевает сменить детского платьица на мужские штаны, где нарочно перепутано чередование глав и порядок страниц, где посвящение может оказаться посредине тома, где печатные страницы чередуются с зачерненной бумагой.

В довершение всего, автор «Тристрама Шенди» и «Сентиментального путешествия» не довольствуется обычной скромной ролью объективного наблюдателя и изобразителя жизни; он не только вступает в непринужденную беседу с читателем, как делал до него еще Филдинг, но вводит себя самого в число своих героев. В «Тристраме Шенди» Стерн появляется перед читателями в лице сельского пастора Йорика, а в дальнейшем выпускает уже прямо от имени этого Йорика и свои проповеди, и «Сентиментальное путе-шествие».

В произведениях автора «Тристрама Шенди» и «Сентиментального путешествия» сказывается в своеобразной форме тот же кризис просветительской мысли, что и в развитии английской философской мысли от Локка к Беркли и Юму. Веселость Стерна по самому своему происхождению очень отлична от жизнерадостного оптимизма ранних просветителей В его отношении к коренным проблемам Просвещения —к вопросам о суверенности разума и о природной добродетели людей—чувствуется скептическая горечь, напоминающая Юма

Так «высокое» и «низкое» сознание, в изображении Стерна не только сосуществуют, но неуловимо и противоречиво переходят друг в друга. Благородные порывы и мелочные эгоистические заботы могут меняться местами. Коренной вопрос, волновавший всех мыслителей XVIII века,—вопрос о том, действительно ли человек «добр» от природы,— ставится Стерном в зависимость от обстоятельств, причем эта власть обстоятельств над человеком выступает у него в виде силы гораздо менее очевидной, гораздо более скрытой и «хитрой», чем это бывало у большинства его предшественников, реалистов-просветителей.

Для Стерна-художника не существует слишком мелких, неважных слов, жестов, поступков, мыслей; нет мелочи, которая не могла бы иной раз оказаться решающим фактором человеческой судьбы. Все мгновенное, индивидуальное, преходящее приковывает к себе его внимание; минутами, а не годами исчисляет он жизнь. В «Тристраме Шенди» он с тщательностью летописца повествует о том, как именно бросился на постель Шенди-старший и посвящает целую главу «Сентиментального путешествия» пожатию руки девушки. Он уверяет, что знает десять тысяч — нет десять тысяч раз десять тысяч способов уронить шляпу и изображает с графической точностью, как именно взмахнул своей тростью капрал Трим, говоря о преимуществах холостяцкой жизни

Человек, каким он предстает глазам Стерна-художника – из плоти и крови, существо чувственное и материальное даже в своей эмоциональной и духовной жизни.

Стерну претит всякая рационалистическая абстрактность в понимании и изображении человека и жизни.

Универсальная, повсюду одинаковая «человеческая природа», руководимая отвлеченными законами Разума, уже не внушает Стерну того благоговейного и безусловного уважения, которое окружало ее в мировоззрении просветителей. С его точки зрения, истинная человечность — индивидуальна и неповторима. Чтобы быть действительно человечным, надо отклониться в ту или другую сторону от общей, теоретически-предустановленной, «разумной» нормы «человеческой природы». Индивидуальному началу Стерн склонен придавать и в жизни, и в морали, и в искусстве гораздо большее значение, чем рационально-типическому началу, преобладавшему в творчестве просветителей.

Именно с этим связана доктрина «шендизма». Герои «Тристрама Шенди» — братья Вальтер и Тоби Шенди, доктор Слоп, капрал Трим, пастор Йорик, — обязаны своей значительностью разнообразным отклонениям от рациональной, «общечеловеческой» нормы здравого смысла. Каждый из них до известной степени анормален, каждый из них — маньяк на свой лад. Доктрина шендизма, исповедуемая героями Стерна, так же как и самим их соз-дателем, требует, чтобы каждый человек обладал своим «коньком» (hobby-horse), капризом, чудачеством, прихотью, манией, чем-нибудь, что делало бы его неповторимым, непохожим на других,— и, тем самым, самим собою. Примечательно, что самое имя «Шенди» образовано, как указывают исследователи, от встречающегося в йоркширском диалекте слова «shan» или «shandy», означающего человека «без царя в голове».

Эта «шендистская» теория «конька» была очень противоречива по своим художественным результатам. В известных пределах она была, казалось, настоящим откровением, ибо позволяла художнику, заглянув в самые потайные, самые сокровенные уголки человеческой психики, обнаружить именно то, что отличает данную человеческую индивидуальность от всех остальных. Но, став на почву этой теории, художник неизбежно должен был, сознательно или невольно, отречься от многих важнейших достижений предшествующего просветительского реализма. И действительно, Стерну уже не свойственно стремление к изображению широкой панорамы общественной жизни, столь характерное, например, для Филдинга и Смоллетта; а его сатира, став может быть, более саркастически-язвительной, приобретает вместе с тем более камерный, случайный и частный характер. Целостная картина мира, создавшаяся в творчестве реалистов-просветителей, раздробляется в сочинениях Стерна на бесчисленное множество мелких осколков, как отражение в разбитом зеркале

В отличие от своих предшественников, реалистов-просветителей Стерн вводит в литературу своего времени новое понятие «настроения». Кропотливая тщательность ричардсоновского психологического анализа возрождается в творчестве Стерна на новой основе, речь идет уже не о логическом анализе того или иного чувства или страсти, а о мгновенном воспроизведении мимолетных настроении, переживаний, причуд. Стерна привлекают неожиданность и противоречивость мгновенных и капризных взаимопереходов, оттенков, переливов. В соответствии с этим человеческие характеры утрачивают в изображении Стерна определенность, выпуклость и цельность, отличавшие их в романах Ричардсона или Филдинга. Ярко освещая минутные причуды и чудаческие странности своих героев, Стерн оставляет в тени типические, существенные стороны их характеров. «Конек» и, по выражению самого Стерна «заблуждения сердца» - вот, в сущности, содержание его характеров

Недаром демонстративно замечает он в одном из своих писем что «в портрете скорее оставит без внимания голову человека, чем его конек». И в соответствии с общей, производимой им переоценкой ценностей Просвещения, существенно меняется сама эмоциональная атмосфера романов Стерна по сравнению с романами его предшественников. Спокойный философский оптимизм просветителей, основанный на глубоком доверии к «природе» человека, уступает место эпикурейству, уже слегка тронутому скептицизмом. Истинная прелесть жизни, с точки зрения «шендизма», заключается в возможности превратить-хотя бы на время-серьезное «дело» существования в легкую и веселую игру.

Вслед за Сервантесом, на которого он постоянно ссылается в своем романе, Стерн, как видно, хочет доказать, что трезвое благоразумие вовсе не является залогом истинного благородства. Он идет даже дальше, создавая в лице несчастной покинутой Марии, крестьянской девушки, сошедшей с ума от любви, поэтический образ безумия, исторгавший слезы у целых поколений читателей.

Историческое значение и ценность творчества Стерна заключались в том, что оно подготовляло путь новым художественным течениям — романтизму и классическому реализму XIX века. Творчество Стерна было в этом смысле необходимым и важным звеном в историческом развитии европейской литературы. Стернианская форма изложения позволяла писателю выразить в искусстве гораздо более сложное представление о мире, его вечном движении и противоречиях, чем то, какое было доступно просветительскому реализму. Но вместе с этим стернианство неизбежно предполагало известную искусственную нарочитость творчества, оглядку на самого себя, переходившую порою в прямое самолюбование и в капризную «игру» искусством.

В сущности, быть может, противники Стерна в английской литературе незаметно испытывали на себе его влияние. Так критика справедливо отмечала элементы стернианства в «Дон Жуане» Байрона, и Теккерей, автор «Ярмарки тщеславия», многое воспринял у Стерна. Но в английской литературе «стернианство» проявлялось преимущественно в скрытой форме, и говорить с полной определенностью о прямом подражании Стерну можно лишь по отношению к некоторым сентименталистам (Генри Брук) и романтикам (Чарльз Лэм, Бульвер-Литтон и др.)