В биологических науках решающий стимул дали, прежде всего, нейропсихология, генетика, теория эволюции, исследование поведения, учение о познании. В 1826 году Йоган Мюллер (1801–1850) открыл закон специфических энергий органов чувств. Он гласил: качество ощущения зависит исключительно от того, какому нерву передаётся раздражение. Например, возбуждение зрительного нерва всегда пробуждает световые ощущения, порождены ли они светом («адекватное» раздражение), электрическим импульсом, давлением на глазное яблоко, натяжением нервных путей. Соответствующее ощущение есть ощущение света и долгое время верили в действительное образование света в глазе, «с тем, чтобы внутренний свет противостоял внешнему» (Гёте).
Исходя из этого закона, Гельмгольц развил теорию иероглифов и критиковал одновременно как кантовский идеализм, так и современный ему материализм с его теорией отражения 8.
Если бы мы стремились к полноте, мы бы должны были подробно остановиться на Эрнсте Геккеле и его так называемом биогенетическом основном законе: Онтогенез (то есть развитие индивида) есть сокращённое повторение филогенеза (эволюции вида), правило, которое должно действовать для мышления и познания. Мы ограничимся, однако, одной важнейшей проблемой (каузальность) и одним важным автором (Конрад Лоренц).
Хотя доныне в общенаучном сознании распространена, лишь критика понятия каузальности с позиций современной физики, биология также начинает оказывает на эту дискуссию всё более сильное влияние. Биологические системы подчиняются чувствительным условиям равновесности, которые нуждаются в сложнейших механизмах регуляции. Адекватное описание такой обратной связи дали лишь кибернетика и теория систем. Кибернетика иногда определяется именно как теория обратной связи Для обратной связи уже не годится простая схема причина-следствие. Элемент должен быть как причиной, так и следствием и, соответственно, должен таковым описываться. Пиаже говорит поэтому о циклической или обратной каузальности (1974, 133) и о ревизии понятия каузальности в кибернетическом направлении.
Другой важный пункт в дискуссиях о каузальности есть мнимая противоположность каузальности и финальности. В биологии XX столетия, как в физике XIX столетия, происходит отказ от телеологического мышления. Финальность, предположение о целенаправленности созидающего конструктора, долгое время было единственным очевидным объяснением целесообразности органических структур. Эта целесообразность, сохраняющая вид, полностью признаётся также и сегодня под именем телеономия.
Этот термин, предложенный в 1958 году Питтендраем, должен был освободить понятие целесообразности от метафизическо-телеологического толкования, согласно которому эволюция как целое имеет предустановленную цель. Органическая структура целесообразна только в тот временной промежуток, в котором живёт, но она не руководствуется каким-либо сверхзаданным планом или каким-либо будущим временем. Но эту форму целесообразности следует изучать объективно и научно как пригодность, приспособленность. Таким образом, телеономия относится к телеологии примерно так, как астрономия к астрологии или химия к алхимии.
Понятие финальной причины, которое развил Аристотель, напротив, заменяется понятием обратной каузальности. В то время как финальные объяснения должны, кажется, остаться для дальнейших исследований, в связи с низвержением финальности возникает совершенно новая проблема. Важнейшей областью применения этой кибернетико-каузальной постановки вопросов является возникновение самой жизни. Представляется, что мнимо непреодолимые границы между неживыми и живыми системами разрушаются именно в наши дни.
Той биологической дисциплиной, которая вносит сегодня важнейший вклад в теорию познания является, пожалуй, исследование поведения. Её основатель Конрад Лоренц (1903–1989) уже с 1940 года исследовал «врождённые формы опыта» с биологических позиций. Для него понимание мира не первичная необходимость самого мышления, а достижение особого и совершенно естественного аппарата, центральной нервной системы (Lorenz, 1943, 240). На вопрос, почему согласуются (частично) категории познания и реальности, Лоренц отвечает:
По тем же причинам, по которым копыто лошади приспособлено к степной почве, а плавники рыбы приспособлены к воде… Между формами мышления и созерцания и между формами самой реальности существует точно такое же отношение, какое имеет место между органом и внешним миром, между глазами и солнцем, между копытом и степной почвой, между плавниками и водой…, такое же отношение, как между образом и отображаемым предметом, между упрощающей моделью и действительным положением дел, отношение более или менее широкой аналогии. (Lorenz, 1943, 352 f)
Наши познавательные способности, таким образом, есть достижение врождённого аппарата отражения, который был развит в ходе родовой истории человека и даёт возможность фактического приближения к внесубъективной действительности. Степень этого соответствия принципиально доступна для исследования, по меньшей мере, методом сравнения.
Ясно, что все биологические дисциплины должны над этим совместно работать. Ведущая роль отводится исследованию поведения потому, что оно «сидит между двумя стульями», а именно, между зоологией, психологией и антропологией. Это проявилось ещё отчётливее, когда старое название «психология животных» в 1950 году было вытеснено международным названием «этология».