Вектор дальнейшего развития был определён не объективными факторами, а идейной базой русской государственности, сформированной в Древней Руси национальной психологией

В Киевской Руси не позднее первой половины XI в. сформировался ряд устойчивых стереотипов национального сознания, часть из которых разрешается через понятие “Русская земля”.

Прежде всего, оно содержало в себе принадлежность к православному вероисповеданию. Формирующаяся нация воспринимала себя не этнически, а конфессионально. Всякий православный – русский.

Русская земля, земля богоспасаемая, воспринималась, как Божий дар православным, который они, в свою очередь, должны были оберегать и защищать от всякой напасти. В связи с этим, например, “<…>яснее становятся результаты Любечского “снема” 1097 г. Залогом мирного “устроенья” стало “держание” (правление, соблюдение) каждым князем своей “отчины” (территории, принадлежавшей ему по наследству). При этом, видимо, подразумевалось, что каждый из них будет “ходить по заповедям” Господним и соблюдать Его “уставы”, не нарушая “межи ближнего своего”. Такой порядок держания земель (наследственная собственность, закрепляемая за прямыми потомками князя) призван был уберечь “Русьскую (т.е. всю православную) землю” от гибели. В свою очередь сам христианский мир выступал высшим, сакральным гарантом сохранения этого порядка (наряду с “хрестом честным”). Реально же соблюдение условий мира обязаны были контролировать все князья-христиане, принесшие крестоцеловальную клятву в Любече”. В данном случае политическое дробление было залогом сохранения единства, поскольку над “Русьской землёй” “была рука Божия, даровавшая им единое сердце, чтоб исполнить повеление царя и князей, по слову Господню” К слову, в этом особого свойства осознании единства православных на православной Русской земле кроются источники русского патриотизма как отличительной черты русского национального характера.

С понятием “Русская земля” связано и самоопределение древнерусской народности, а затем и русских как нации на территории, а именно на огромных пространствах от Карпат до Дона и Волги, от Балтики до Чёрного моря. Центр, столица этой территории определялся не только как средоточение экономической силы и политической власти, но и, что не менее важно, как общерусский церковный центр. Киевская митрополия – она же “всея Руси”.

Другая группа стереотипов, составивших национальное самосознание, родилась из исторического опыта.

Письменные источники и устное народное творчество сохранили удивительно тёплую память о Киевской Руси как о “золотом веке”, когда процветали торговля и ремёсла, когда киевский князь был грозой врагов Русской земли, а сила княжеской власти сочеталась с народной вечевой свободой. Воспоминания о “золотом веке” и представления русских о том, что есть Русская земля и русские на ней, сформировали для русской средневековой истории такой же идеал, каким для европейцев был образ Римской империи.

Стремление к реализации идеала и составило содержание истории удельного периода. Русь сохранялась как единое целое даже в “лоскутном” состоянии. Руская летопись периода раздробленности не знает слова “удел”. Оно впервые появляется только в XIV в. в договоре сыновей Ивана Калиты, то есть уже на излёте этой эпохи. Русские князья руководствуются логикой: “Мы не венгры и не ляхи, но потомки одного предка”. Показательно, что процессы этнической и культурной консолидации не только не прерываются, но, напротив, нарастают именно в период “раздробленности”. Так, в XIII – XIV вв. постепенно нивелируются диалектные особенности севера и юга русских земель (сохранявшиеся в Киевской Руси) на основе активного взаимодействия с соседними (прежде всего, суздальскими) диалектами.

Между моментом распада и началом движения к централизации не было временной дистанции. В политике удельных князей очевидна тенденция к восстановлению Русской земли во всём блеске, но – в границах своего удела с последующим собиранием прочих территорий. Вопрос состоял только в том, у кого на этом пути объективно было больше преимуществ.

***

Структура русской экономики, а вслед за ней и политики в связи с утратой положения транзитного центра международной торговли претерпела ряд изменений.

Некогда единая общерусская система торговых путей оказалась раздробленной. Удельные территории стремились к сохранению традиционных торговых связей и созданию новых, возможных на данном участке, а утрата доходов от транзита компенсировалась развитием ремесла, ориентированного на рынок.

В XII - XIII вв. быстро росло число городов и укреплённых поселений (до 300 к середине XIII в.) как местных рыночных центров. Множились ремесленные специальности, усложнялась технология ремесленного производства. Изделия русских мастеров ещё со времён Киевской Руси пользовались большой популярностью на рынках Европы и Азии. В городах Византии, Польши, Болгарии, Чехии, Германии, Прибалтики, Средней Азии, на Северном Кавказе, в половецких степях имелись особые дворы и улицы русских купцов. Крупнейшие торгово-промышленные центры Руси (Новгород, Смоленск, Полоцк) заключали взаимовыгодные торговые договоры с германскими и прибалтийскими городами и торговыми союзами городов.

В социально-политической организации русского общества значительно возросла роль самоуправления. Купцы и ремесленники защищали свои интересы в объединениях, организованных по территориально-профессиональному признаку. Объединения (улицы, ряды, сотни, братчины, обчины) возглавлялись выборными старостами, имели свою казну и патрональные церкви. К XII - XIII вв. относится расцвет вечевых собраний.

Одновременно увеличилась доля и значение натурального хозяйства. Земля приобрела ценность, которой не имела в киевский период. Владение земельной собственностью стало залогом и экономического, и политического влияния. В связи с этим у князей появился новый конкурент во властных устремлениях – вотчинное боярство, местная знать, владельцы земли. Боярство вырастало в опасную для княжеской власти силу. В условиях натурального хозяйства боярство было экономически независимым, политическая раздробленность способствовала формированию феодального иммунитета, то есть возможности вершить внутренний суд, содержать собственные дружины, формулировать свои политические цели и самостоятельно выбирать союзников. В иных случаях боярство получало возможность прямого давления на князя.

С другой стороны, русские удельные князья тоже имели все основания для укрепления собственной власти. Не доля от дани, как это было в Киевской Руси, а доход от вотчинного хозяйства был теперь источником благосостояния местного князя. К XIII в. княжеские линии окончательно осели по волостям и стали именоваться по территориальной принадлежности, например: Ярослав Тверской и Василий Костромской Ярославичи.

“Укоренившись” на земле своего княжества, не будучи заинтересованным в перемещении на более богатые территории, князь стремился получить всю полноту власти и использовать все возможности своего княжества для достижения положения лидера среди прочих земель. Сравнительно небольшие размеры княжеств позволяли лично вникать во все дела управления и контроля, лично вершить суд либо на своём дворе, либо во время объездов территорий.

Преимущество князя состояло и в том, что он по-прежнему оставался представителем своего княжества во внешних делах и в делах обороны. Проблемы межкняжеских отношений, вопросы организации борьбы с половцами и других общих мероприятий обсуждались на общерусских и земельных съездах (снемах), по результатам которых заключались соответствующие договоры.

Как следствие, в удельной Руси сложилась формула власти, которая отражала все описанные выше изменения.

Факт суверенности отдельных русских земель и власти в них должен был примириться с идеей сохранения единства Русской земли в практике снемов. Кроме того, русские князья по-прежнему оставались родственниками.

Политические и экономические интересы князя и боярства должны были уравновешиваться в особом совещательном органе при князе – боярской думе. В ней участвовали бояре, лица дворцового управления, представители высшего духовенства. Дума не имела юридически оформленного статуса, состав думцев, созыв думы, вопросы, выносимые на обсуждение – всё это зависело только от князя. Рекомендации думцев также не были для князя обязательными. Между тем, бояре советовали князю, думали вместе с ним “о строе земельном и ратех”, и лишь немногие князья решались игнорировать или поступить вопреки советам своей боярской думы. При слабых князьях власть фактически переходила в руки боярства.

Княжескую и вотчинную администрацию составляли военные, административные, финансовые, судебные, хозяйственные и другие агенты (воеводы, наместники, посадники, волостели, тысяцкие, дворские, казначеи, печатники, конюшие, вирники, тиуны и проч.), которые содержались на часть доходов от управления (кормление) или получали за службу пожалования - земли в вотчину. Последнее обстоятельство способствовало усугублению раздробленности, так как новоиспечённый вотчинник переставал быть заинтересованным в службе князю, но, напротив, отстаивал право иммунитета.

Таким образом, переход к удельному быту не только не исключил, но, по сравнению с киевским периодом, способствовал и умножению усобиц, и включению в них новых участников. Князья сражались как за суверенитет, так и за лидерство среди прочих земель. В XII в. они всё ещё боролись за Киев как за духовный центр и номинальную столицу Руси. В Киеве до 1299 г. находился митрополит “всея Руси” и Киевское княжество не было закреплено ни за одной из княжеских ветвей. Киевский стол продолжал считаться “старейшим” и рассматривался как объект коллективного владения. Представители всех сильнейших ветвей имели право на владение частью территории в пределах этого княжества.

Источник усобиц находился и в пределах самих удельных княжеств, которые дробились между наследниками или младшими братьями глав княжеств-государств (к сер. XII в. образовалось 15 княжеств, к н. XIII в. – уже 50), но все вместе желали получить власть над княжеством в целом. Князья отстаивали свою власть в борьбе с боярством, как аристократическим, так и с вотчинниками по княжескому пожалованию.

Внутренние войны продолжали изматывать и ослаблять Русь. Не случайно летописи среди грехов, за которые Бог наказал русскую землю татарским нашествием, называли не в последнюю очередь княжеские усобицы.

Преодолеть центробежные тенденции и вместе с ними усобицы, реализовать стремление к единству и “золотому веку” можно было только через формирование сильной и безусловной, то есть самодержавной, княжеской власти, способной мобилизовать все имеющиеся ресурсы на достижение поставленных целей.

В конечном итоге, успешность того или иного князя, княжества или земли в притязаниях на самодержавное лидерство во многом зависела от соотношения описанных выше элементов в экономическом и государственно-политическом устройстве различных территорий.

Лидер в борьбе за политическую гегемонию, а, следовательно, за роль будущего центра единой государственности заявил о себе уже во второй половине XII в. Впервые открыто свои претензии на главенство над Русью обнаружил князь Владимиро-Суздальского княжества Андрей Юрьевич Боголюбский (1157-1174).

Общая и сравнительная характеристика экономического и политического удельного быта позволяет увидеть основания для подобного рода претензий.

* * *

В конце XII - начале XIII в. на Руси сформировались три доминирующих политических центра, каждый из которых определял политическую жизнь окружающих земель и княжеств. Для Северо-Восточной и Западной (в немалой степени и для Северо-Западной и Южной) Руси это было Владимиро-Суздальское княжество; для Южной и Юго-Западной Руси – Галицко-Волынское княжество; для Северо-Запада – Новгородская республика. Все они имели свой тип экономического развития и собственную политическую традицию.

Новгородская республика, будучи, как и прочие земли, осколком Киевской державы (это определение принадлежит Л.Н.Гумилёву) всегда имела в ней особый статус.

Уже с момента образования Киевской державы Новгород был в ней одновременно и конкурентом Киева, “северной столицей”, вторым политическим и сакральным центром “Русьской земли”, колыбелью ранней русской государственности, и носителем идеи автономии, не признающим княжеской власти. Киев уважал этот статус, посылая на княжение в Новгород старшего сына великого киевского князя, то есть будущего владельца киевского престола.

Для того, чтобы понять, почему в русской средневековой истории Новгород играл особую роль и был своего рода исключением из общего правила, уместно вернуться в древнейший период, к призванию новгородцами варяжских князей.

К сер. IX в. на Северо-Западе будущей Руси сложилась значительная межэтническая конфедерация, консолидировавшаяся для отпора скандинавским набегам. Конфедерация существовала в рамках государственности, восходящей к древним формам общинного устройства - народному собранию (вече) и племенным старейшинам (посадникам). “Вечевая” государственность к указанному времени пережила этап становления городской жизни, обеспечивала устойчивый и надёжный правопорядок и позволяла разрешать уже с 80-х гг. X в. сложнейшие судебные дела. Более того, русский правопорядок позднейших времён не претерпел существенных изменений.

Во второй половине IX в. из-за усобиц конфедерация оказалась перед угрозой распада и должна была прибегнуть к помощи третейского судьи - власти, для которой все участники союза были равны друг другу, и которая не давала преимуществ ни одному из членов союза. Известие в Повести Временных Лет о призвании Рюрика (862 г.) новгородцами и есть рассказ о приглашении третейского судьи на основе договора. Князь был ответствен перед конфедерацией за соблюдение общих для всех правил, обеспечение мира, организацию обороны. Одним из важнейших пунктов договора с приглашённым князем было условие сбора податей самими новгородцами. Кроме того, приглашённый князь со своей дружиной обустраивался не среди призвавших его, а в отдельно расположенной резиденции. Условия приглашения князя были действительны, пока он выполнял функции, оговорённые договором.

Условия договора нарушил Олег. Он перевёл резиденцию в Киев (882 г.) и установил дани по всей русской земле. С этого момента и началась история противостояния новгородцев и киевского князя. На Северо-Западе Руси начала создаваться структура местного общества, способная управляться автономно от Киева. Для противодействия княжеской администрации племенная верхушка (протобоярство) сселилась на постоянную дислокацию (постоянное вече). Здесь, в границах фортификационного сооружения Детинца постепенно, с Х в. начали складываться формы городского быта – устойчивая усадебная застройка, система уличного благоустройства. Это было началом Новгорода как города. Через переселение племенной аристократии консолидировалась межэтническая конфедерация, превращаясь в новгородцев.

Кроме задачи собственно противостояния усилению боярства способствовал ряд обстоятельств.

В отличие от центральной и южной Руси, на новгородской земле при невысокой плотности населения, обширных территориях, слабом земледелии, было мало городов, и вся политическая и экономическая жизнь сосредотачивалась в них. Местная аристократия, позднее крупные землевладельцы предпочитали селиться в Новгороде, составляя систему корпоративного боярского управления через вече.

Экономика новгородской земли носила преимущественно торгово-промышленный характер. Новгород был выгодно расположен в начале важнейших для Восточной Европы торговых путей, связывавших Балтику с Чёрным и Каспийским морями. Ему принадлежала значительная доля посреднической торговли с другими странами и русскими землями. Сам Новгород поставлял на рынок как продукты многочисленных промыслов (пушнина, мёд, ценные породы рыб, льняные ткани и др.), так и продукты ремесла высочайшего качества и технологической сложности.

В киевский период Новгород пользовался известной долей автономии. В частности, новгородцы самостоятельно собирали государственные подати. В связи с этим, не княжата, а местная аристократия состояла на службе киевского князя, исполняя роль сборщиков государственных доходов, осуществляя их освоение и контроль над ними. Согласно Русской Правде, часть от собираемой подати предназначалась самому сборщику. Право сбора закреплялось за отдельными семьями на определённых территориях, порой далеко расположенных друг от друга. Сборщики обладали особой мобильностью, которую они использовали для эксплуатации денежного обращения. Ростовщичество стало составной частью их деятельности. По данным археологии паутина ростовщических операций только одного сборщика могла охватывать практически все новгородские земли.

Таким образом, благосостояние новгородского боярства находилось в прямой зависимости и от эффективности экономики, и от того, насколько все циклы, от добычи сырья до экспорта готового продукта, будут контролироваться самой аристократией, и от того, насколько политически независимой от Киева сумеет стать новгородская аристократия.

Имея исключительные доходы от государственной финансовой и ростовщической деятельности, бояре располагали и исключительными возможностями предпринимательства.

Боярская усадьба, клановая наследственная собственность крупных боярских родов стала основной структурной ячейкой новгородской экономики. Соседствующие усадьбы (7-10) обычно принадлежали родственникам, были экономически очень устойчивы и не менялись в границах иногда более чем 500 лет. Городская усадьба представляла собой замкнутую систему самодовлеющего (автаркического) хозяйства. В пределах клана осуществлялся весь производственный цикл. В усадьбу из обширных и порой весьма отдалённых вотчин поступало на переработку сырьё. Иногда это была натуральная подать. В усадьбах располагались ремесленные мастерские. Усадьба осуществляла связь рынком, реализуя готовый продукт и импортируя те виды сырья, которых не было в новгородской земле. Бояре в торговом деле составляли серьёзную конкуренцию профессиональному купечеству. Замкнутый на боярской усадьбе производственный цикл позволял произвольно оперировать ценами. Поэтому княжеская казна получала эквивалент денежной нормы, а разницу от реальной цены – боярин. Освоение новых промысловых территорий и включение их в орбиту своей экономической деятельности также осуществлялось усилиями и средствами боярства.

Центробежным настроениям в Новгороде способствовала и его удалённость от источников внешней опасности, князь как организатор обороны был нужен лишь периодически.

Самостоятельность и могущество, а, следовательно, и сопротивление Киеву усиливались на протяжении XI в. К концу столетия возникла особая форма боярской власти – посадничество. Экономическая основа боярства укрепилась в такой степени, что двоевластие князя и бояр и государственная служба стали обременительными. В 1102 г. новгородцы отказались принять сына киевского великого князя Святополка, заявив: “Аще ли две главе имееть сын твой, то посли его”. В 1136 г. они при поддержке псковичей и ладожан изгнали князя Всеволода Мстиславича, обвинив его в небрежении интересов Новгорода. Этим событием завершился “княжеский” период новгородской истории и начался удельный “республиканский”, который продолжался до 1478 г., то есть до ликвидации независимости и превращения Новгорода в вотчину московского великого князя.

В республиканском политическом строе Новгорода утвердился тот статус княжеской власти, который был оговорён ещё для первых варяжских князей. Полномочия и направление деятельности князя приобрели служебно-исполнительный характер, были регламентированы и поставлены под контроль посадника. Республиканские органы управления встали рядом и над властью князя. С течением времени границы княжеских полномочий неизменно сокращались. Республиканский строй основывался на многоступенчатой вечевой организации.

Низшую ступень вечевого собрания образовывало объединение соседей-“уличан” с выборными старостами во главе. Для уличных вече отгораживались участки на перекрёстках улиц на боярской земле. Улицы объединялись в пять городских районов-“концов”, формируя таким образом самоуправляющиеся территориально-административные единицы, которые имели в коллективной собственности особые кончанские земли. Кончанские веча избирали кончанских старост. Участниками таких собраний были все свободные жители города. На первых двух уровнях веча восходили к древнейшим народным собраниям и были проявлением и инструментом подлинной демократии. Отличительной чертой новгородской жизни была едва ли не поголовная грамотность ремесленников, торговцев, крестьян, холопов и, что особенно показательно, женщин. Вечевой порядок стимулировал высочайшую творческую активность народных масс.

Межкончанская конфедерация формировала высшую ступень и высший орган власти - городское вечевое собрание. Здесь в качестве участников, обладающих правом голоса должны были присутствовать представители районов-“концов”.

Так как основная масса населения проживала на землях и в усадьбах бояр, и зависела от них экономически, представителями конфедерации самоуправляющихся городских районов на городском вечевом собрании были бояре. Предположительный состав собрания – 400-500 человек (по сотне представителей от конца и по количеству боярских усадеб, по немецким источникам XIV в. – 300 золотых поясов). Вече проводилось под открытым небом. Поэтому народ, не имевший права голоса мог реагировать на ход собрания и влиять на боярский приговор криками, а бояре, в свою очередь, разжигать страсти и давить на оппонентов.

Вече рассматривало важнейшие вопросы внутренней и внешней политики, приглашало князя и заключало с ним ряд, избирало посадника, ведавшего управлением и судом и контролировавшего деятельность князя, главы ополчения тысяцкого, а также суд по торговым делам. Посадник не получал определённого жалованья, но пользовался известным доходом с волостей, называемых “поралье”. С 1156 г. на вече избирался и новгородский епископ, который только после факта избрания утверждался киевским митрополитом.

Очевидно, казалось бы, что Новгородская республика по совокупности представленных характеристик, никак не должна была быть вовлечена в борьбу за централизацию. Казалось бы, её независимость, как экономическая, так и политическая имела высочайшую степень устойчивости. Однако, при более внимательном рассмотрении, в новгородской экономике и государственности присутствовала двойственность, которая уравнивала перспективу сохранения независимости с перспективой её утраты.

Новгород, как и прочие русские земли, питался стереотипами, составившими основу русской национальной психологии. Следовательно, при всей своей самостоятельности он оставался органической частью единой “Русьской земли”. Конкуренция с Киевом за статус колыбели русской государственности лишь дополняла это представление о принадлежности единому корню.

На деле новгородское боярство и новгородская республика при определённом стечении не всегда контролируемых обстоятельств целиком зависели от княжеской власти и силы.

Новгородская республика не избежала внутренних смут, грозящих её расстройству. Боярские группировки, представлявшие боярские роды находились в состоянии постоянной борьбы за власть, вовлекая в эту борьбу широкие слои городского населения и даже провоцируя или используя в своих целях народные бунты. Бояре искали союзников среди сильных князей соседей, втягивали в свою борьбу правителей других земель и одновременно затягивали узлы политической зависимости.

Боярство в целом очень нуждалось в защите от массовых антибоярских выступлений, носивших иногда кровавый характер, в подавлении внутренних смут, что тоже было делом князя.

Экономическая независимость Новгорода также имела свои пределы. Из-за бедности земли и общей слабости сельского хозяйства Новгородская республика не имела своего хлеба. Подвоз хлеба осуществлялся из Северо-Восточной Руси. Это обстоятельство было мощным орудием давления в руках суздальских князей.

В первой половине XIII в. позиции князей из Владимиро-Суздальской земли значительно укрепились. Они возглавили оборону новгородских и псковских земель от немецко-шведской агрессии в рамках последних крестовых походов.

Обширные Новгородские территории так же, как и прочие русские земли не избежали дробления. Так, один из “пригородов” Новгорода Псков в XIII в. превратился в независимую республику.

Наконец, соседние князья желали подчинить себе богатый вольный город и участвовать в его доходах. Такой интерес извне даже сам по себе делал практически невозможным выпадение Новгорода из орбиты общерусской жизни.

Таким образом, при всей своей мощи и богатстве Новгород был зависимым от внешней княжеской поддержки и, следовательно, не мог ни окончательно отделиться от “Русьской земли”, ни возглавить её централизацию. Ликвидация новгородской независимости была лишь делом времени.

Галицко-Волынская земля как целое сложилась в конце XII в. на основе земель бывшего пограничного Владимирско-Волынского княжества киевского периода. Княжество граничило с Венгрией и Польшей на западе. Его естественной границей на юге было черноморское побережье между Днестром и Дунаем. Такое географическое положение давало целый ряд преимуществ.

Галицийско-Волынские территори были одним из древнейших очагов пашенной земледельческой культуры. Мягкий климат, плодородные почвы, широкие речные долины, обширные леса и степные пространства позволяли эффективно заниматься всеми видами сельскохозяйственной деятельности – земледелием, скотоводством, промыслами. Разработка залежей каменной соли давала стабильный доход от экспорта (на солеторговле на Днестре вырос Галич, ставший в 1141 г. усилиями Владимира (Владимирко) Володаревича (1124-1152) столицей ряда объединённых мелких княжеств). Высокого уровня ремесло и торговля были сосредоточены в городах, которых в Галицко-Волынской земле было больше, чем в других русских землях.

В наследство от Киевской Руси княжеству достались весьма значительные и выгодные отрезки международных торговых путей. Следует назвать второй торговый путь из Балтийского моря в Чёрное (Висла – Западный Буг - Днестр), сухопутные торговые пути в страны Центральной и Юго-Восточной Европы, связи с Византией, возможность выхода на Дунайский торговый путь.

Преимуществом в период раздробленности оказалось второстепенное положение Владимирско-Волынского княжества-наместничества среди прочих наместничеств Киевской Руси. С севера, северо-востока и востока оно было прикрыто от посягательств могучих ростово-суздальских князей другими русскими землями, а непосредственные соседи, в первую очередь ослабевшее Киевское княжество, не претендовали на контроль над этими территориями.

Относительная безопасность и экономическое процветание сделали возможным территориальный и политический рост Галицко-Волынской земли.

Вместе с тем, и в территориальном расположении, и во внутреннем устройстве княжества были заложены противоречия, которые не позволяли добиваться стабильных и перспективных результатов роста и централизации.

Галицко-Волынское княжество сложилось из двух независимых княжеств – Галичского и Волынского, представлявших по внутреннему устройству два разных типа властвования. На Волыни доминировал князь, в Галиции – аристократия.

Древность восточнославянской пашенной земледельческой культуры предполагала преобладание аристократической земельной собственности и политическую силу родовой аристократии, то есть боярства. С наступлением раздробленности процесс формирования боярского землевладения, особенно в Червонной Руси, Галицком княжестве, опережал рост княжеского домена. Боярская собственность значительно превосходила собственность князя и своими размерами.

Галицкие “великие бояре” являлись на людях в богатых одеждах, окружённые толпой челяди. Они владели огромными городами-замками, и каждый боярин мог при необходимости выставить против любого врага собственное войско. Уже в киевский период юго-западная окраина Руси была для Киева вечно мятежным краем.

Ситуация осложнялась ещё и тем, что северная Галиция по решению Любечского снема в 1097 г. “законно” (как и Полоцкая земля в нач. XIв.) выпала из лествичного правила княжений и была отдана князьям-сиротам (иначе - “изгоям”) Володарю и Васильку Ростиславичам. Галицкий стол стал наследственным в пределах одного колена (передавался старшему сыну).

Это обстоятельство, несомненно, способствовало усилению боярства, так как, во-первых, отлучённые от Киева князья не могли рассчитывать на мощную поддержку оттуда. Во-вторых, князь и, что важнее, княжеская дружина переставала быть мобильной, оседала на земле и превращалась в боярство с соответствующими статусу интересами, проникалась аристократическим духом. В усилении князя она теперь не была заинтересована, но, как и родовая аристократия, стремилась управлять князем в своих интересах и противостоять властным княжеским устремлениям. “В этом приграничном русском княжестве, - писал С.М.Соловьёв, - в 70-х годах ХII века обнаружилось явление, подобных которому не видим в остальных волостях русских, именно важное значание бояр, пред которым никнет значение князя”.

Политическая история галицийской части будущего Галицко-Волынского княжества отражает описанное противоречие. Так, даже крупнейший государственный деятель своего времени, при котором Галицкое княжество достигло наивысшего расцвета и могущества, и который играл не последнюю роль в решении общерусских проблем, внук Володаря князь Ярослав Владимирович Осмомысл (1152-1187) не был вполне независимым от боярского влияния. Боярство вмешивалось не только в дела управления и внешней политики, но и в личную жизнь князя. Боярами заживо была сожжена возлюбленная Ярослава, Анастасия, избиты её приверженцы и защитники, а сам Ярослав, взятый боярами под стражу, был вынужден поклясться на кресте, что будет хорошо жить со своей женой (княгиня Ольга, дочь Юрия Долгорукого, оскорблённая изменой в 1173г., забрав сына, покинула княжество).

Для сравнения, автор “Слова о полку Игореве” так изображает могущество галицкого князя и его господство на всём юго-западе Руси: “Ты высоко сидсшь на своём златокованном престоле и железными полками своими подпираешь горы угорские (Карпатские), затворяешь ворота Дуная, заступаешь пути королю (венгерскому), отворяешь по воле ворота Киеву и далеко мечешь своими стрелами”.

Не удалась и попытка Ярослава оставить Галич сыну Анастасии Олегу. Бояре изгнали последнего, передали княжение старшему сыну Ярослава Владимиру (1187-1198), но вскоре из-за строптивости князя и желания Владимира жить по-своему прогнали и его. Владимиру удалось вернуться в Галич только в 1190 г.

После смерти Владимира род галицких князей прекратился, что дало возможность волынскому князю Роману Мстиславичу в 1199 г. в очередной попытке объединить под своей властью Волынь и Галицию.

На Волыни боярство не обладало той политической силой, что была у галицийской знати. Волынь не выпадала из общего правила княжений, дружина вслед за князем переходила на новое место, не могла пустить прочных корней, целиком зависела от службы. Оседание дружины на земле началось лишь с утверждением удельных порядков, но это новое боярство образовывалось на служилой основе. На Волыни в ХII в. осела старшая линия Мономаховичей. Князь жаловал земли за службу и на условиях службы. Княжеская власть, таким образом, получила мощную поддержку в лице служилого боярства, и силы аристократии уравновешивались с княжеской силой. Союзниками князя были горожане и мелкие землевладельцы, страдавшие от боярского своеволия. Естественным союзником князя было его собственное войско “молодшая дружина”. Это позволило Роману Мстиславичу объединить мелкие волынские княжества-уделы, централизовать власть и весьма эффективно противостоять деятельности боярских кланов.

С объединением Галича и Волыни противостояние боярства и князя вышло на новый уровень. Теперь князь Галицко-Волынского княжества значительные усилия должен был затрачивать на пресечение смут слишком сильного галицкого боярства, и попыток распространить боярское влияние на волынского князя также, как это было с князьями местной галицийской линии.

В лице Романа сепаратистские устремления нашли незаурядного противника. Во внутренней политике он следовал принципу: “Не погнетши пчел – меду не едать”. Непокорных беспощадно казнили. Воинственный и энергичный характер был притчей во языцех у ближайших соседей и противников волынского князя. Половцы его именем стращали детей, литовских пленников, по преданию, он приказывал запрягать в плуги и заставлял их расчищать лесистую почву для пашни. Русский летописец, говоря о личности и боевой отваге князя, писал: “устремился на поганых как лев, сердит же был как рысь, и губил землю их как крокодил, и проходил сквозь землю их, словно орёл, храбр же был как тур, жаждал сравняться с дедом своим Мономахом…”

Централизаторские устремления Романа Мстиславича распространялись и за пределы Галицко-Волынской земли. В 1203 г. он занял Киев и таким образом объединил под своей властью всю Южную и Юго-Западную Русь – огромную территорию, превышающую по своим размерам крупнейшие европейские государства того времени. С именем этого князя связаны и экономические успехи – расцвет городов, торговли, ремесла, упрочение и международного положения, и рост престижа и влияния княжества среди других русских княжений.

Претензии Романа не ограничивались русскими землями. В 1205г. он решил вмешаться в борьбу между претендентами на германский престол, но эта задача оказалась ему не по силам. По сообщению французской хроники “король русский по имени Роман…желавший пройти через Польшу в Саксонию…ранен и убит двумя братьями князьями польскими Лешко и Конрадом за рекой Вислой”.

Гибель Романа Мстиславича свела на нет все централизаторские усилия. Княгине с малолетними сыновьями Даниилом и Васильком пришлось бежать из княжества. Галицко-Волынская земля вступила в многолетний период внутренних войн. Княжество знало в это время и венгерское завоевание, и кровопролитную, со взаимными расправами и казнями войну князей с боярами, и беспрецедентный случай вокняжения в Галиче боярина Володислава Кормиличича. Объединённая немалыми усилиями земля вновь раскололась на множество независимых уделов.

Повзрослевшему сыну Романа Мстиславича Даниилу пришлось восстанавливать единство и отвоёвывать власть у бояр и пришлых князей. Он, подобно отцу, прослыл смелым и талантливым полководцем. О личной храбрости Даниила ходили легенды.

Впервые ему удалось ненадолго вернуться в Галич в 1211 г., но он был изгнан боярами из города. В 1221 г. Даниил сумел вернуть себе волынский престол и лишь в 1234 г. утвердился в Галиче. В 1240 г. Даниил Романович занял Киев и вновь объединил под единой властью всю Юго-Западную Русь и Киевскую землю (Тогда же Киев был захвачен монголо-татарами. Даниил долго уклонялся от признания над собой монгольской власти, но в 1250 г. вынужден был явиться в Орду и признать себя подчинённым хана. “О, злее зла честь татарская!” – писал по этому поводу летописец).

Успехи Даниила не останавливали боярство в его сепаратистских и властных устремлениях, любой князь в Галицко-Волынской земле был обречён на бесконечную войну с аристократией, что безусловно не способствовало политической и экономической стабильности и расшатывало военную мощь княжества, перечёркивая периодически все достижения централизации.

Галицко-Волынское княжество непосредственно соседствовало с Польшей, Венгрией, другими русскими княжествами. Чрезвычайно неудобным было соседство с половцами. Они представляли собой постоянную угрозу с востока. Столкновения с ними были систематичными и разорительными.

Тесные политические контакты, родственные связи делали галицко-волынских князей фигурантами общеевропейской политики. Вместе с тем, соседи также считали для себя возможным вмешиваться во внутренние дела этой земли и, более того, претендовать на власть в ней. Изгнанные князья бежали со своей земли в Польшу, Венгрию, Германию и возвращались на штыках польских, венгерских, немецких войск. Андрей Коломан, сын венгерского короля некоторое время сидел на Галицком престоле. Даниил Романович в надежде организовать крестовый поход против татар завязал сношения с Папой Иннокентием IV, получил от него знаки королевского достоинства – корону и скипетр, признав себя, таким образом, его вассалом, торжественно короновался в 1255 г. в городе Дрогичине. Русские претенденты на богатства юго-западного края также прибегали к услугам иноземцев. В результате, сражавшиеся с боярством и друг с другом князья оказывались в политической зависимости от соседей с Запада. Смещался вектор централизации и, как писал Е.Шмурло, объединительная работа Романа и Даниила сослужили пользу не своим, а чужим: Польше и Литве. После смерти Даниила (1264 г.) боярские интриги, раздоры князей, смуты и усобицы возобновились с новой силой. В середине XIV в. Волынь стала собственностью великих князей Литовских, а Польша овладела Галицией.

Владимиро-Суздальское княжество (первоначально Ростовское, затем Ростово-Суздальское – по старейшим городам) складывалось и развивалось по особому сценарию.

Расположенная в междуречье Оки, Волги, Клязьмы земля была глухим отдалённым и малозаселённым районом Киевской Руси. В Киеве её воспринимали как дикий край, непроходимые и опасные леса. Где-то в этих лесах, добираясь из родного села Карачарово в Киев, Илья Муромец сражался с Соловьём-разбойником.

Так же, как и Галицко-Волынская земля, но по иным причинам, Ростово-Суздальская окраина была трудной и непокорной составляющей Киевской Руси. Причина – в специфике первоначального заселения суздальских земель.

В VIII-IX вв. из района современного Воронежа на север пришло племя вятичей. Вятичи были народом упрямым и воинственным. Пользуясь защитой непроходимых лесов, они настойчиво держались племенных традиций и своих языческих верований. В землях, заселённых вятичами периодически вспыхивали восстания, руководимые языческими волхвами. Киеву приходилось затрачивать немалые усилия на усмирение непокорных. Святослав, Владимир I, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах – все имели возможность испытать в борьбе с вятичами свои военные таланты. Другим направлением первоначальной колонизации был северо-запад, новгородские земли, район Белоозера, Ладоги. По старинной торговой дороге из Новгородской Руси на Волгу вслед за торговцами шли переселенцы. Они основали первые города Владимирско-Суздальского княжества, в том числе Ростов и Суздаль (Первые города возникали и по воле киевских князей, Владимир и Ярослав Мудрый заложили Владимир на Клязьме и Ярославль), и принесли на новое место жительства новгородские вечевые порядки, что не способствовало утверждению абсолютной лояльности по отношению к Киеву. Примечательно при этом, что свидетельств о противостоянии, как между разными ветвями пришельцев, так и между ними и коренными насельниками, угро-финскими (весь, меря) и балтскими племенами не существует. Колонизация носила мирный характер, и впоследствии славяне ассимилировали местные народы.

Географический характер Владимиро-Суздальского княжества весьма отличался от благодатных условий Поднепровья. Участки ровной плодородной почвы сменялись суглинками, болотами, обширными непроходимыми лесами. Это, в сочетании с куда более суровым, чем на юге, климатом, делало более затратными и менее эффективными все виды сельскохозяйственной деятельности. Качества речной системы также были совершенно иными.

На северо-востоке русских земель не было могучих полноводных рек, образующих плодородные долины, текущих к единому центру (в сердце Киевской Руси к Днепру) и концентрирующих хозяйство и население. Здесь имела место речная сеть – масса мелких речек, текущих в разных направлениях, образующих своего рода паутину.

По совокупности обстоятельств хозяйственная деятельность северо-восточного края имела перекладной характер. По описанию С.Г.Пушкарёва, “по рекам вытягивались длинные линии или полосы мелких посёлков, и каждая была отделена от другой “морем” лесов и болот… Места, удобные для поселений и для сельскохозяйственной обработки, были сравнительно редкими островами среди этого “моря”, и потому преобладающим типом поселений были малые деревни в один – два – три двора. Тогдашние приёмы обработки земли сообщали земледелию подвижной, неустойчивый характер. “Выжигая лес на нови, крестьянин сообщал суглинку усиленное плодородие и несколько лет кряду снимал с него превосходный урожай, потому что зола служит очень сильным удобрением. Но это было насильственное, скоропреходящее плодородие: через 6-7 лет почва совершенно истощалась, и крестьянин должен был покидать её на продолжительный отдых, запускать в перелог. Тогда он переносил свой двор на другое, часто отдалённое место, поднимал другую новь, ставил новый “починок на лесе” (Ключевский). Трудность расчистки леса под пашню обусловливала незначительность подворных пахотных участков, а недостаточное количество или низкое качество пахотных земель вынуждало крестьянина восполнять свой скудный земледельческий заработок развитием кустарных сельских промыслов (для которых лес в изобилии доставлял материалы), а также рыболовством и охотой”. Добавим, в те времена леса в ростовских землях изобиловали пушниной, ягодами, грибами, здесь издавна было развито бортничество, которое давало очень ценимые тогда мёд и воск.

Верхневолжская Русь лежала в стороне от международных торговых путей и не могла поэтому компенсировать участием в транзите малую доходность своего хозяйства.

Естественным следствием невыгодных природно-климатических условий стало малое количество, слабое экономическое и социально-политическое развитие городов. Часть населения в них была вынуждена заниматься наравне с сельскими жителями земледелием и лесными промыслами, восполняя те составляющие сельского хозяйства, на которые у крестьян по объективным причинам не оставалось времени и сил. Горожане осваивали огородничество, садоводство, разводили птицу и мелкий скот и, между прочим, продуктами своего производства зачастую снабжали и деревню. Устройство города в северо-восточной части Руси в связи с этим весьма специфично. Городская усадьба – это своего рода деревенское подворье с садом, огородом, хлевом, хозяйственными постройками, значительная по территории.

Таким образом, северо-восточную часть Киевской Руси, и городскую, и сельскую, можно определить как крестьянскую земледельческую страну, отличавшуюся от прочих территорий замедленными темпами хозяйственного освоения и сравнительной бедностью.

Однако, в период раздробленности недостатки обернулись несомненными достоинствами.

Окраинное положение обеспечивало общую относительную безопасность княжества. Оно было в стороне от княжеских усобиц, связанных с желанием овладеть более богатыми столами. Никто не стремился захватить этот второстепенный по меркам Киевской Руси бедный край. Ростово-Суздальские земли лежали в стороне и от воинственных степных соседей (печенегов, затем половцев), и от предприимчивых викингов, терявшихся в первобытных чащах, и, конечно, от не менее предприимчивых соседей (венгров, поляков, германцев, крестоносцев различных мастей) из центральной и восточной Европы.

Мелкая паутина рек при отсутствии уводящих в иные просторы полноводных артерий обеспечивала постоянное взаимодействие разных частей большой земли между собой, то есть естественное внутреннее единство.

Нелёгкие условия хозяйственной жизни вырабатывали особый характер населения. В нём была и привычка к систематическому и упорному труду, и неприхотливость, и способность мобилизовать усилия для решения самых сложных проблем, и хозяйская основательность, и нацеленность на, может быть, не скорый, но надёжный результат своей деятельности.

Превращение малозаселённого и небогатого Ростово-Суздальского края в один из сильнейших центров русской земли началось с первой половины XII в. Усобицы князей, опустошительные половецкие набеги заставляли население Поднепровья сниматься с места в поисках безопасности. Начался новый этап колонизации северо-восточной части Руси.

Люди приносили с собой на новое место, помимо профессиональных навыков и приёмов, всё, что им было дорого в прошлой жизни. Привычки, культуру, былины, песни о ласковом князе Владимире и его могучих богатырях, о вольном и богатом Киеве. Они пытались перенести на север даже географию. Свои новые города переселенцы называли старыми, дорогими для них именами. В северо-восточной Руси появились новые Переяславли (Залесский и Рязанский, и оба они стояли, как и южный Переяславль, на речках с названием Трубеж), Галич, Звенигород, Стародуб, Вышгород и др., потекли новые старые реки (Почайна, Лыбедь, Ирпень и др.). Иными словами, они принесли с собой ту самую психологию, в которой присутствовала и идея единства и освященности “Русьской земли”, и идея “золотого века”.

Из потоков переселенцев разных времён и поколений вкупе с ассимилированными угро-финскими народами во Владимиро-Суздальском княжестве сформировалась новая общность, ставшая началом великорусской народности.

Особым образом сложились на северо-востоке отношения между народом и княжеской властью, и между аристократией и князем. Аристократическое владение и влияние ввиду того, что большинство населения было пришлым, не было в суздальских землях значительным. Роль князя, напротив, была весьма велика. Именно князь-хозяин приглашал переселенцев в своё княжество, именно он обеспечивал обустройство и безопасность вновь прибывших. Если в Киевской Руси князь был пришельцем, и ему приходилось лишь доделывать, устанавливать подробности, как писал Е.Ф.Шмурло, уже сложившейся жизни и готового общественного порядка, то в суздальской земле князья сами на пустынном месте строили и создавали, были творческой силой. Особую роль при князе и в княжеском управлении играли служилые люди разного состояния.

В отличие от Киевской и Новгородской Руси в Ростово-Суздальской земле не было большого количества хорошо организованных городских общин, которые могли бы оказывать серьёзное давление на князя. Новые города были союзниками князя и от него зависели, количественно они превосходили старые (старшие) города, с вечевыми порядками. В конце концов новые города богатели и процветали, а старые, где князь мог встретить аристократическую оппозицию, утрачивали былое положение, превращаясь в провинциальные и незначительные.

Характер князя, как и характер населения, был иным, чем в центральной и южной Руси. Это новый тип хозяина-вотчинника, в котором не было блеска и благородства беспокойных героев, предводителей дружин, прокладывавших пути через леса и болота, строивших города, намечавших границы своего государства, но не доставлявших этой благодетельной и благотворной работе прочности. Владимиро-Суздальских князей отличала целеустремлённость, терпение, хозяйственная хватка, обстоятельность, нацеленность на стабильный перспективный результат.

Кроме того, князья здесь не тратились на усобицы с соседями-родственниками и могли сосредоточить усилия на концентрации и укреплении своей власти, на управлении хозяйственной жизнью, приращении богатства.

Вот почему, по сумме обстоятельств, из трёх (монархический, аристократический, демократический) существовавших на Руси элементов власти самым сильным для северо-восточной её части оказался монархический самодержавный. В исторически короткий срок, к к. XII в. Владимиро-Суздальская земля из бедной и малонаселённой превратилась в многолюдный и достаточный край, и ведущая роль в этом процессе принадлежит именно княжеской власти. “Край оживал на глазах своего князя; глухие дебри расчищались, пришлые люди селились на “новях”, заводили новые посёлки и промыслы, новые доходы приливали в княжескую казну. Всем этим руководил князь, всё это он считал делом рук своих, своим личным созданием” (В.О.Ключевский).

Со времени Любечского съезда в Ростово-Суздальской земле закрепились представители рода Мономаха. Княжество стало независимым от Киева в начале 30-х годов XII в., и первым самостоятельным князем был сын Владимира Мономаха Юрий (1125-1157). Деятельность Юрия была энергичной и плодотворной. Уже в его княжение экономическое и политическое “мужание” княжества очевидно. Мощи Юрия хватало для противоборства с Новгородом за влияние на смежные и приграничные земли, участия во всех княжеских усобицах и для борьбы за присоединение новых земель, за что Юрий Владимирович получил прозвище Долгорукого. Он воевал с Волжской Булгарией за влияние на Волжском торговом пути, подчинил своему влиянию Рязань и Муром, участвовал в борьбе за Киев, овладел городом и вскоре умер в Киеве в 1157 г.

Сын Долгорукого Андрей по прозвищу Боголюбский (1157-1174) был достойным продолжателем дела отца. Он был сильным мужественным и властным человеком. С его именем связано значительное укрепление самодержавной власти и победы над боярством. Андрей перестал раздавать в уделы части княжества, установив по всей своей земле личное единодержавное правление, отстранил от дел старое боярство Юрия Долгорукого, распустил его состарившихся дружинников. Для закрепления своего положения он перенёс столицу княжества из “старшего” боярского Ростова в любимый с детства Владимир, который обустраивал со всей возможной пышностью. С этого времени Ростово-Суздальская Русь может называться Владимиро-Суздальской. Непокорные бояре изгонялись из княжества, их имущество конфисковывалось.

Он вел себя уже как лидер среди князей других русских земель, пытался, правда, неудачно, полностью подчинить себе Новгород, как и отец, воевал с Волжской Булгарией.

Андрей Боголюбский впервые продемонстрировал принципиально иное, чем его предшественники, отношение к киевскому престолу. В 1169 г. он захватил Киев, но не остался управлять в нем. Киев был сначала отдан на разграбление победителям, а затем передан в управление одному из князей-“подручников”. Андрей показал, таким образом, что Киев как олицетворение русского единства утратил своё значение, и что на Руси образовался новый центр притяжения.

Андрею Юрьевичу не удалось осуществить всех своих замыслов, как не удалось полностью подавить боярскую оппозицию. Он был убит заговорщиками, возглавляемыми боярами. Но события, развернувшиеся сразу после его гибели показали, насколько прочны были результаты централизаторских усилий.

Города и все “меньшие люди”, поднявшиеся против боярства, пригласили на княжение своего кандидата – брата Андрея Боголюбского Михаила, а после смерти последнего поддержали третьего сына Юрия Долгорукого Всеволода (1176-1212). Разгромив противников в открытом сражении в 1177г. Всеволод Юрьевич Большое Гнездо (прозвище дано ему как отцу большого семейства) овладел владимиро-суздальским престолом, арестовал и заточил в тюрьму мятежных бояр, конфисковав их имущество, в наказание за поддержку мятежников захватил Рязань и пленил рязанского князя. Внутренняя и внешняя политика Всеволода была продолжением политики брата Андрея, достигнутые результаты закреплялись и преумножались. Влияние на Новгород, подчинение Рязанского княжества, захват киевских земель, блестящая военная победа над Волжской Булгарией в 1183 г. – таковы итоги 36-летнего правления Всеволода Юрьевича Большое Гнездо.

Владимиро-Суздальское княжество при всех успехах самодержавия не избежало, конечно, княжеских усобиц и после смерти Всеволода вступило в полосу дробления. При этом, все необходимые условия воссоединения уже сошлись на территории Владимиро-Суздальского княжества. Процесс централизации вокруг нового ядра, несмотря на временное отступление, несмотря на постигшую вскоре Русь напасть монголо-татарского нашествия, был уже инициирован и необратим. Не случайно в 1299 г. в условиях монгольского ига русская митрополия переместилась из Киева во Владимир. Владимиро-Суздальская земля получила полномочия духовного лидера единой Руси, то есть, сконцентрировала с этим актом всю полноту централизаторской идеи.

Методические указания одобрены на заседании кафедры и могут быть рекомендованы студентам I курсов всех специальностей.

Зав. кафедрой, профессор, к. и. н. Попова Т.Г.

Учебное издание

Удельная Русь

Составитель

АГЕЙЧЕВА Татьяна Владимировна

Редактор С.П. Клышинская

Технический редактор О.Г. Завьялова

http://www.miem.edu.ru/rio

rio@miem.edu.ru

Подписано в печать Формат 60х84/16.

Бумага типографская № 2. Печать – ризография.