В таком положении оказались теперь Общество Сторожевой башни в Пенсильвании и подчиненные ей корпорации. Это неизбежно означало, что власть президента была ослаблена и теперь использовалась исключительно в официальных, юридических целях.
Когда Нейтан Норр умер, в Руководящем совете обсуждалось, кто станет его преемником. Самыми вероятными кандидатами были вице-президент и Милтон Хеншель, тесно работавшие с Норром в администрации. Хеншель предложил, чтобы президентом стал Фред Френц, и это предложение получило единогласное одобрение. Когда речь зашла о том, кто заменит Норра в качестве «координатора» Издательского комитета, Хеншель, казалось, был самым подходящим человеком, но Фред Френц, будучи теперь президентом, предложил кандидатуру Ллойда Бэрри. Отношения Норра и Хеншеля в последние годы были натянутыми, а в одной из бесед с первым комитетом пятерых Норр дал понять, что, по его мнению, в случае необходимости Бэрри мог взять на себя его (президентскую) деятельность. По всей вероятности, Фред Френц рассматривал это заявление в свете предсмертных указаний судьи Рутерфорда и полагал, что было бы уместно передать «милоть» Бэрри, но Руководящий совет проголосовал за Хеншеля.
|
|
Статья в журнале «Тайм», сообщая об избрании Фреда Френца новым президентом, утверждала:
Хотя его имя известно немногим, под его властью, превышающей власть Папы, находятся более 2,2 миллиона человек по всему миру21.
Трудно представить себе более невероятного утверждения. Это было бы верным год назад или около того, но положение президента, хотя и оставалось в какой-то мере престижным и значительным, больше не являлось средоточием власти, распространявшейся по всему миру, как это было раньше. Очень немногие люди вне Руководящего совета могли оценить, насколько разительны эти перемены.
Если бы президенту на самом деле принадлежала власть папского масштаба (пусть без роскоши и церемоний, присущих папству), руководители филиалов тогда были бы кем-то наподобие архиепископов, поскольку каждый из них являлся «председательствующим служителем христианства на назначенной ему территории»22. Но здесь также произошли перемены, поскольку эту ответственность взяли на себя комитеты филиалов.
|
|
Тысяча девятьсот семьдесят шестой и 1977 годы принесли некоторые приятные перемены. В международном главном управлении определенно ощущалась совсем иная атмосфера, дух большего братства и равенства. Кое-кто сравнивал это с «окном», открытым Папой Иоанном XXIII для католической церкви и «впустившим немного свежего воздуха».
Новые комитеты Руководящего совета произвели некоторые изменения для улучшения положения Вефильской семьи как в Бруклине, так и в 90 с лишним филиалах. Значительное внимание было уделено финансовым нуждам так называемых «рядовых» членов, особым нуждам женщин и пожилых людей. В 1976 году был проведен ряд встреч с уважаемыми и почитаемыми людьми: сначала в Бруклин были приглашены представители филиалов со всего мира, затем разъездные работники со всех Соединенных Штатов, наконец, старейшины собраний, представляющие различные регионы страны. Во всех случаях чувствовалась свобода обсуждения и выражения своих взглядов, что, по мнению многих, разительно отличалось от всего, что им приходилось видеть в прошлом.
Я сомневаюсь, что эти перемены так же чувствовались на уровне собраний, поскольку многие предложения, выдвинутые этими людьми, не нашли сколько-нибудь действенного применения. Тем не менее, многие Свидетели Иеговы одобрили то, что (по крайней мере, в течение некоторого времени) в литературе сильнее подчеркивался авторитет Писания и главенство Иисуса Христа и уделялось меньше внимания власти человеческой организации. В общем и целом, люди чувствовали, что был усвоен более спокойный, уравновешенный, сочувственный подход к делу. Один Свидетель со стажем сказал об этом так: «Раньше я считал, что я должен что-то делать: теперь мне начинает казаться, что мне хочется это делать».
Эти перемены в некоторой степени сказались и на заседаниях Руководящего совета. То, что так активно провозглашавшийся 1975 год прошел, не ознаменовав собой ожидаемого тысячелетнего юбилея, несомненно, несколько смирило всех и ощутимо смягчило догматизм. Появилась осторожность при принятии новых правил жизни людей, уменьшилось стремление непременно относить некоторые конкретные действия к категории «поступков, ведущих к лишению общения»; все это нашло свое отражение в голосовании, хотя и не до конца.
В течение 1976 года здоровье Нейтана Норра начало ухудшаться. Тем не менее, пока он был в состоянии посещать заседания, он принимал участие в обсуждениях и, хотя ему явно были не по душе проводимые изменения, обычно проявлял стремление сотрудничать и оказывать посильную помощь. Иногда его высказывания помогали преодолеть крайности. Они редко были основаны на Писании, но отражали его здравый подход к делу.
На протяжении почти всего этого времени вице-президент Френц предпочитал сидеть и слушать, участвуя в обсуждении лишь изредка, при этом его выступления почти всегда приходились на самый конец обсуждения, как раз перед голосованием. К тому времени общее мнение по тому или иному вопросу становилось вполне очевидным (на основании высказываний присутствовавших), и часто его замечания были противоположны общим взглядам большинства. Наверное, ничто так поразительно не показывает изменения в мышлении членов Руководящего совета в то время, как тот факт, что результаты голосования (хотя иногда и подвергавшиеся влиянию замечаний вице-президента, высказанных в последнюю минуту) не совпадали с его мнением. Однако, в основном, в течение этого времени он никак не высказывал своего мнения до того момента, когда членов Руководящего совета привычно призывали к голосованию. В официальных «протоколах» результаты голосования обычно были записаны таким образом: «Шестнадцать [или сколько там было] — „за“, один воздержался» — и этот один был вице-президент. Обычно это происходило, когда речь шла об изменении политики по так называемым «вопросам о лишении общения». Решения по вопросам нерелигиозной, «полумирской» деятельности (покупка собственности, служебные процедуры) или назначения членов комитетов обычно принимались единогласно.
|
|
Когда было принято постановление о новой структуре Руководящего совета, я с трудом мог поверить, что такая огромная перемена в организации руководства действительно произошла, особенно если принять во внимание интенсивное сопротивление этой перемене со стороны наиболее видных руководителей организации, а также других близких к их кругу людей, не входящих в Руководящий совет. Я искренне надеялся, что «уравнивающий» эффект перемен приведет к умеренности, уменьшению догматизма, большей заботе о людях и повышению внимания к конкретным обстоятельствам и проблемам и, может быть, когда-нибудь — к устранению авторитарного подхода, породившего множество правил и полновластно управлявшего личной жизнью людей.
|
|
Как я уже сказал, кое-что из этого действительно появилось — на некоторое время. А затем, приблизительно в течение двух лет, подобно зябкому осеннему ветру, предвещающему наступление еще больших холодов, снова и снова начали проявляться очень ясные признаки возврата к старому, на прежний путь.
ТРАДИЦИИ И БУКВА ЗАКОНА
«И тем самым вы отменили слово Бога ради вашей традиции…
То, чему они учат — это правила, выдуманные людьми»
(Матфея 15:6, 9, Перевод нового мира и Современный перевод).
БОЛЬШИНСТВО Свидетелей Иеговы представляют заседания Руководящего совета встречами людей, которые значительную часть времени проводят в интенсивном изучении Слова Бога. Они считают, что эти люди собираются для того, чтобы со смирением поразмышлять, как помочь своим братьям понять Писание, чтобы обсудить конструктивные способы взращивания братьев в вере и любви, т. е. в тех качествах, которые помогают осуществлять истинные христианские дела, — и все это происходит на заседаниях, где единственным верным, неизменным и высшим авторитетом является Библия. Поскольку все заседания Руководящего совета являются закрытыми, то свидетелями того, что в действительности на них происходит, могут быть лишь его члены.
Как уже говорилось, члены Руководящего совета лучше, чем кто-либо, знали, что статьи из «Сторожевой башни», описывающие взаимоотношения Руководящего совета и корпораций, представляли картину, не соответствующую действительности. Точно так же члены Руководящего совета лучше, чем другие, знают, что описание заседаний Руководящего совета в предыдущем абзаце значительно отличается от происходящего на самом деле.
Я провел в Руководящем совете 9 лет. Если просмотреть протоколы одного заседания за другим, мы увидим, что самыми частыми, постоянными и занимающими наибольшее количество времени были дискуссии, сводящиеся к вопросу: «Нужно ли за это лишать человека общения»?
Я бы сравнил Руководящий совет (и мысленно часто сравнивал его) с кучкой стоящих спиной к стене людей, которые должны ловить постоянно летящие в них мячи и кидать их назад. Мячей чрезвычайно много и они летят очень часто. На самом деле, казалось, что каждое принятое и разосланное постановление только вызывало дополнительные вопросы, летящие к нам с разных сторон и не оставляющие времени для истинно позитивного, конструктивного размышления, изучения, обсуждения и действия.
За годы работы в Руководящем совете я присутствовал на множестве заседаний, где обсуждались вопросы, значительно влияющие на жизнь людей, но где Библия не появлялась в руках и не звучала из уст ни одного из присутствовавших. На это имелся ряд причин.
Многие члены Руководящего совета признавали, что были так заняты самыми разными делами, что у них оставалось мало времени для изучения Библии. Не будет преувеличением сказать, что обычный член Руководящего совета уделял такому изучению не больше, а иногда и меньше времени, чем многие так называемые «рядовые» Свидетели. Особенно этим отличались некоторые члены Издательского комитета (в состав которого входили служащие и директора корпорации Пенсильвании), поскольку к ним поступал невероятный объем бумаг, а они считали, что не могут и не должны перекладывать на чьи-либо плечи обязанность по их рассмотрению и представлению выводов или рекомендаций.
Те немногие выдвигавшиеся на обсуждение вопросы, которые касались исключительно Писания, заключались обычно в том, чтобы рассмотреть написанную кем-либо статью (или статьи) для «Сторожевой башни», по поводу которых имелись какие-либо возражения. И тогда постоянно происходило так: несмотря на то, что об этом вопросе всех предупреждали за одну-две недели, Милтон Хеншель, Грант Сьютер или какой-либо другой член этого комитета всегда чувствовали себя обязанными заявить: «Я был очень занят и смог только бегло это просмотреть».
Не было причины сомневаться в том, что они на самом деле были заняты. Однако возникал вопрос: как можно с чистой совестью голосовать по принятию материала, если они не имели возможности над ним подумать, исследовать Писание, чтобы этот материал проверить? После опубликования этот материал станет «истиной» для миллионов людей. Какая работа с бумагами может по важности сравниться с этим?
И это касалось не только отдельных братьев, поскольку сами обсуждения явно показывали, что подавляющее большинство членов Руководящего совета мало делало помимо прочтения подготовленного материала. Часто предмет статьи был продуктом замысла и рассуждений одного автора без согласования с Руководящим советом, хотя и представлял собой какое-нибудь «новое» понимание Писания; нередко автор развивал свои аргументы и приводил материал в законченную форму, ни с кем этого не обсуждая, не подвергая свои мысли проверке в разговоре хотя бы еще с одним человеком. (Даже при жизни Нейтана Норра это было обычной процедурой, которой придерживался главный автор Общества Фред Френц. Только после того, как материал приобретал свой окончательный вид, кто-то другой — и обычно только президент — имел возможность рассмотреть и обсудить изложенные идеи или истолкования.) Аргументы сплошь и рядом были такими сложными, что поверхностного чтения было недостаточно для надлежащего анализа и проверки их истинности, для того, чтобы определить, на самом деле они основаны на Писании или представляют собой образец «акробатической логики», искусного жонглирования словами, в результате чего искажался смысл текста и люди выносили из него совсем не то, о чем в нем шла речь на самом деле. Те, кто просто прочитывал материал, обычно голосовали «за»; у тех же, кто дополнительно исследовал Писание, вполне могли возникнуть серьезные вопросы.
Таким образом, после одного подобного обсуждения статьи, в которой говорилось, что «праздник Седмиц», или «праздник Жатвы» (согласно Библии проводившийся к концу сбора урожая), отражал некое обстоятельство из истории Свидетелей Иеговы в начале сбора их духовного урожая, за одобрение статьи проголосовало количество членов Руководящего совета, достаточное для ее принятия1. Лайман Суингл, в то время выполнявший обязанности координатора Писательского комитета, сказал: «Ну хорошо, если вы этого хотите, я отошлю ее в печать. Но это не значит, что я верю тому, что в ней написано. Это еще один камень на огромном памятнике свидетельства тому, что „Сторожевая башня“ не является непогрешимой».
Вторая причина того, что на заседаниях Библия по-настоящему обсуждалась мало, как мне кажется, несомненно следует за первой и заключается в том, что большинство членов Руководящего совета на самом деле не так уж хорошо знало Писание, поскольку их «занятость» началась довольно давно. Например, я сам до 1965 года крутился как белка в колесе, и поэтому у меня было мало времени для настоящего, серьезного изучения Библии. Но, как мне кажется, проблема здесь еще более глубокая. Я думаю, что в Руководящем совете преобладало мнение о том, что такое изучение и исследование Писания на самом деле не было необходимым, что политика и учения организации, сложившиеся за многие десятилетия, сами по себе являлись надежными руководителями, а значит, какое бы решение ни принимал Руководящий совет, если оно соответствовало такой традиционной политике, значит, все было в порядке.
Факты подтверждают такой вывод. Иногда долгое обсуждение по какому-нибудь «вопросу о лишении общения» вдруг разрешалось, потому что один из членов находил положение, относящееся к данному вопросу, в книге Общества «Организация» или, еще чаще, в книге «Помощь для ответов на письма в филиалах» [Aid to Answering Branch Office Correspondence, англ.], представлявшей собой сборник положений, размещенных в алфавитном порядке, по самым разным вопросам — прием на работу, брак, развод, политика, война, профсоюзы, переливание крови и многие другие. Когда находили такое положение, пусть даже Писание в поддержку этой конкретной точки зрения не цитировалось, большинству членов Руководящего совета этого было достаточно, и они обычно без сомнений голосовали за принятие любого решения, соответствовавшего напечатанному положению. Я несколько раз был этому свидетелем, и меня всегда поражало, как напечатанное положение влияло на такое внезапное преображение в процессе и результате обсуждения.
Последняя причина того, что Библия играла такую незначительную роль в обсуждениях, заключается в том, что очень часто вопрос касался того, о чем само Писание хранит молчание.
Например, можно было дискутировать о том, считать ли инъекцию плазмы эквивалентной переливанию крови или переливание лейкоцитарной массы таким же неприемлемым, как переливание эритроцитарной массы. Или обсуждение могло вращаться вокруг положения о том, что жена, совершившая однажды акт прелюбодеяния, должна была признаться в этом мужу (даже если он был известен как чрезвычайно жестокий человек), иначе ее раскаяние не являлось действительным и она подлежала лишению общения. Какие стихи Писания говорят об этом?
Вот еще один вопрос, который был вынесен на обсуждение Руководящего совета для принятия решения. В маршрут поставок одного Свидетеля, работавшего водителем в компании «Кока-кола», входила большая военная база, куда он часто доставлял напитки. Мог ли он это делать, оставаясь на хорошем счету в собрании, или он подлежал лишению общения (основной упор здесь делался на то, что дело касалось военной собственности и персонала)?
Опять же, какие стихи Писания рассматривают такие вопросы — так, чтобы это было понятно и очевидно всем, исключая необходимость рассуждения и толкования? Такие отрывки из Писания приведены не были, но, тем не менее, большинство членов Руководящего совета решило, что такая работа является неприемлемой и что этому водителю необходимо сменить маршрут для того, чтобы оставаться на хорошем счету в собрании. Подобный же случай касался Свидетеля-музыканта, игравшего в небольшом эстрадном ансамбле в офицерском клубе на военной базе. Большинство членов Руководящего совета признало это недопустимым. Поскольку Писание ничего об этом не говорило, ответ явился результатом человеческих рассуждений.
Обычно в таких случаях, если те, кто стремился осудить тот или иной проступок, все же обращались к Писанию, то цитировали очень общие высказывания, например, «вы не от мира» из Иоанна 15:19. Если какой-либо член Руководящего совета испытывал личную неприязнь к обсуждаемому поступку или поведению и не мог привести против него никакого другого аргумента, он ссылался на этот текст, расширяя его и применяя к любым обстоятельствам. Потребность в том, чтобы все остальное Писание определило значение этого широкого утверждения и его применение, часто считалась ненужной или неважной.
Основным фактором решений Руководящего совета было правило о большинстве в две трети. Иногда это порождало странные результаты.
Правило гласило, что большинство голосов активных членов в две трети необходимо для принятия решения. Я лично приветствовал появлявшуюся при этом возможность для любого члена «воздержаться» без того, чтобы чувствовать, что он пользуется «правом вето». По незначительным вопросам я (даже если не был полностью согласен) обычно голосовал вместе с большинством. Но, когда поднимались вопросы, по-настоящему задевавшие мою совесть, я часто оказывался в меньшинстве — редко один, но чаще только с одним, двумя или тремя членами, по велению совести возражавшими против того или иного решения, не голосуя за него2. Это случалось не так часто в течение первых двух лет после значительных изменений в структуре власти (официально введенных в действие 1 января 1976 года). Однако в последние два года моей работы в Руководящем совете сильный уклон к «жесткому» подходу побуждал меня воздерживаться намного чаще.
Но теперь представьте, что происходило, если Руководящий совет серьезно расходился во мнениях (это было не такой редкостью, как можно подумать).
Предположим, обсуждался вопрос, касавшийся проступка, за который в прошлом люди подвергались лишению общения, например, инъекция того или иного элемента крови для лечения очень тяжелого заболевания; или, возможно, вопрос о жене, чей супруг, не являвшийся Свидетелем, находился на военной службе и которая работала в комиссариате на военной базе мужа.
Время от времени мнения при подобных обсуждениях очень различались, иногда Руководящий совет разделялся точно на две половины, или образовывалось большинство, стремившееся вычеркнуть какой-то поступок, поведение или вид работы из разряда проступков, ведущих к лишению общения. Посмотрите, что могло случиться из-за правила о большинстве в две трети.
Если из четырнадцати присутствовавших членов девять голосовали за то, чтобы перестать считать тот или иной проступок причиной для лишения общения, и только пять человек желали сохранить прежнее положение, большинство было недостаточным для того, чтобы вывести этот поступок из разряда «причин для лишения общения». Будучи явным большинством, девять человек не являлись большинством в две трети (даже если десять человек голосовали за изменения, этого было недостаточно, потому что, хотя это и было большинством в две трети из всех четырнадцати присутствовавших, правило гласило, что это должно было быть большинство в две трети из всех активных членов, которых в то время было семнадцать или восемнадцать). Если предложение выдвигал кто-то из девяти, голосующих за снятие с того или иного поступка статуса «причины для лишения общения», оно неминуемо проваливалось, поскольку для его принятия было необходимо двенадцать голосов. Если противоположное предложение (о сохранении прежнего положения) выдвигал кто-то из тех пяти, кто возражал против снятия этого статуса, его, конечно, тоже не принимали. Но даже то, что предложение о сохранении за проступком прежнего статуса не проходило, не означало того, что этот статус будет снят. Почему? Потому что положение гласило: для изменения прежней политики необходимо принять какое-нибудь предложение. В одном из первых случаев, когда голоса подобным образом разделились, Милтон Хеншель высказал мнение о том, что, когда большинство в две трети не достигнуто, «должен приниматься статус-кво», т. е. все должно остаться без изменений. В подобных случаях редко кто-либо из членов менял свое решение по голосованию, поэтому обычно дело заходило в тупик.
Это значило, что Свидетель, поступающий определенным образом или выполняющий какую-то особенную работу, все равно подвергался лишению общения, даже если большинство членов Руководящего совета явно высказалось против этого!
Не единожды, когда значительное по размерам меньшинство или даже большинство (но не в две трети) считало, что за тот или иной проступок исключать не следует, я высказывал мнение о том, что такое положение вещей бессмысленно, даже непостижимо. Как можно оставлять все по-прежнему и продолжать лишать людей общения, когда в самом Руководящем совете несколько человек (иногда даже большинство) считают, что проступки этих людей не заслуживают такого сурового наказания? Что подумают братья и сестры, если узнают о том, что существует такая ситуация, а их все-таки исключили3?
Для наглядности, такой пример. Если пятеро старейшин собрания в составе «правового комитета» присутствуют на слушании дела и трое из них считают, что поступок или поведение человека не заслуживает исключения, неужели тот факт, что это было большинство только в три пятых, а не в две трети, превратит их решение в недействительное4? Неужели этого человека лишат общения? Конечно, нет! Как же тогда мы можем позволить, чтобы простое правило о голосовании оставляло в силе прежнее положение о проступке, заслуживающем исключения, когда большинство членов Руководящего совета думает по-другому? Разве не должны мы, по крайней мере, принять решение о том, что во всех вопросах о лишении общения, даже если набирается меньшинство значительных размеров (тем более, большинство, пусть и незначительное), считающее, что для исключения нет достаточных оснований, положение о лишении общения должно быть пересмотрено?
Эти вопросы, заданные Руководящему совету, не получили ответа, но снова и снова в подобных случаях в силе оставались установленные прежде, традиционные положения, и это происходило само собой, как нечто вполне обыкновенное. Влияние этого на человеческие судьбы почему-то было недостаточно веским аргументом для того, чтобы заставить членов Руководящего совета в таких случаях откладывать в сторону свою «стандартную» политику. Когда-то в прошлой истории организации были сформулированы положения о лишении общения (часто являвшиеся продуктом размышлений одного человека, который был чрезвычайно далек от конкретных рассматриваемых обстоятельств), и эти положения обрели силу; было принято правило, действующее до тех пор, пока его не отменяли большинством в две трети.
Во всех этих противоречивых случаях «поступок, ведущий к лишению общения», не являлся тем, что Писание ясно называет грехом. Все это было результатом политики организации. Будучи однажды опубликовано, то или иное положение закреплялось для того, чтобы его придерживалось мировое сообщество братьев вместе с его последствиями. Ошибусь ли я, если скажу, что о подобных обстоятельствах говорят слова Иисуса: «Они навязывают и возлагают на плечи людям бремя невыносимых обязанностей, а сами и пальцем не хотят шевельнуть, чтобы исполнить их»5? Пусть решит сам читатель. Я лишь знаю, что мне говорила совесть и какую позицию она побуждала меня занять.
Тем не менее, мне кажется, что во многих спорных вопросах, те члены Руководящего совета, которые выступали за лишение общения, искренне считали, что поступают правильно. Какое же мышление заставило их сохранить положение об исключении даже несмотря на возражения значительного меньшинства, а может быть, и более половины их коллег — членов Руководящего совета?