Глава 21. У меня был один дружок-балагур, который очень любил повторять, что для любого мужчины отношения с женщиной – это просто череда воспоминаний о сексе

Любовь

У меня был один дружок-балагур, который очень любил повторять, что для любого мужчины отношения с женщиной – это просто череда воспоминаний о сексе. А всё остальное – история, заброшенная в пыльный чулан и обросшая там серебристой паутиной вместе с игрушками, погремушками и заклеенными книжками с картинками, с которыми мы так любили возиться в детстве.

Я как-то задумался над этим совершенно не однозначным изречением, и понял, что мой приятель прав лишь частично. Этот механизм работает в большинстве случаев, когда отношения не оставляют на сердце ни шрамов, ни рубцов, а посему без промедления сдаются в наш личный «архив».

Однако есть в этой жизни мгновения настолько сокровенные, что про них бесполезно рассказывать ближним, ибо всё равно не поймут. Их бесполезно описывать, так как самые лучшие слова не в силах передать настоящие эмоции. И даже думать про эти моменты не стоит, потому что далеко не всегда мы можем объяснить самим себе, что в них такого дорогого, и почему при воспоминании об этом по сердцу разливается такое душевное и очень приятное тепло. Память бережно хранит эти картины, и не важно, что они могут и не являться определяющими вехами на нашем жизненном пути, например такими, как выбор профессии или спутника жизни. Но при этом, очень может быть, что именно об этих, самых прекрасных фрагментах наших судеб мы будем вспоминать, делая наш последний вздох.

Я имею в виду тот день, когда мужчина впервые объясняется женщине в любви, и узнаёт, что это чувство является взаимным. Если и есть в этой жизни что-то вечное, постоянное, и актуальное на все времена, так это любовь. Она сопровождала человечество на протяжении всей его истории, начиная с самого рождения, и я уверен, что она будет жить даже после того, как канет в Лету последний представитель нашей суетливой и несовершенной цивилизации.

Любовь непостоянна, скоротечна, подвержена постоянным колебаниям, как столбик термометра во время русской весны, и плохо поддаётся методам современного диагностирования. Кто-то даже говорит, что это болезнь, временное расстройство психики, сродни лёгкому помешательству.

Но именно поэтому любовь и имеет для всех нас такую огромную, непреходящую стоимость, на которую не может повлиять ни социально-политический строй, ни фальшивая мудрость кем-то выдуманных законов и традиций, ни регулярные обвалы цен на мировых финансовых рынках.

Историю настоящей любви очень сложно изобразить на страницах романа, так как каждая мелочь здесь имеет значение, а за длинной цепью второстепенных событий можно забыть описать что-то по-настоящему важное.

Настоящие чувства врываются в нашу жизнь настолько редко, что, право же, куда больше шансов в один прекрасный момент открыть входную дверь и увидеть, как на нас на полных парах мчится скорый товарный поезд.

Эта любовь способна легко затеряться в сумасшедшей карусели из пустых романов-однодневок и понять, что она-то и была самой настоящей, можно только потеряв её навсегда.

Нет смысла говорить о том, сколько дней мы провели вместе с Элиной, и как мы успели духовно сблизиться за это время. Кто-то может всю жизнь прожить с человеком, пребывая в состоянии благожелательного равнодушия, и многих это устраивает. Но нам было так хорошо вместе, что когда её не было рядом, я чувствовал себя как гитара, лишённая струн. С каждым разом наши свидания становились всё более незабываемыми, мне казалось, что нам физически не хватает часов, чтобы полностью насытиться друг другом.

Я неоднократно предлагал ей съехаться, апеллируя к тому, что мы оба взрослые, работающие современные люди, но она неизменно отвечала мне, что при всей своей раскованности у неё весьма консервативное воспитание и единственный человек, с которым она согласно постоянно проживать в одном помещении – это её будущий муж. При этом Элина с улыбкой делала оговорку, что замуж она пока что не собирается. Я улыбался ей в ответ и сбавлял обороты. Я не собирался на неё давить, в таких вопросах человек самостоятельно, без какого-либо прессинга со стороны, должен всё для себя решить. К тому же, я был уверен, что у нас с Линой ещё будет возможность окунуться во все прелести бытовухи. И у цветочно-конфетного периода есть свои неоспоримые преимущества, как ни крути.

И это вовсе не означало, что Элина не оставалась у меня ночевать. Раз-два в неделю – стабильно, всё зависело от степени нашей измотанности и от плавающего графика её работы. Порой её визиты становились для меня полной неожиданностью.

Я очень люблю тёплые сентябрьские вечера – замечательное время, когда уже спала удушающая августовская жара, но ещё не успели начаться октябрьские дожди и морозные ноябрьские ночи.

В один из таких вечеров я стоял на балконе и курил. Балкон у меня старенький, незастеклённый, обложенный прочной советской фанерой. Было около часа ночи, и мой район отходил ко сну. Спокойную негу нарушало только пьяное карканье опустившихся безработных жителей, оккупировавших детскую площадку, и тревожная сирена скорой помощи, спешившей на срочный вызов. Даже сейчас пульс города продолжает биться, просто ночью частота ударов снижается.

Соседнее здание смотрело на меня жёлтыми глазами своих оконных проёмов, безмолвно осуждая беспечного полуночника, которому надо рано вставать на работу. Ну, что же я могу поделать, дорогой мой дом? Совами не становятся, совами рождаются!

С высоты голубиного полёта я увидел, как возле моего подъезда припарковался красный «Ситроен». Водитель парковал машину уверенно, по-мужски, максимально выкручивая руль вправо, и потом, когда заднеё правое колесо почти коснулось бордюра, он резко бросил его в обратном направлении. Зачётно! Из автомобиля вышла Элина и, пугливо покосившись в ту сторону деткой площадки, где только что раздался требовательный клич «Наливай!», уверенно направилась к моему домофону, код от которого был прекрасно ей известен.

Я выбросил недокуренную сигарету, и она полетела вниз красным, тлеющим огоньком, едва не разбившись об капот белого «Мерседеса». Это ничего, даже в случае стопроцентного попадания ущерб был бы минимален.

И вообще, любой автовладелец, оставляющий свою машину на ночёвку в нашем дворе, должен быть морально готов ко всяческим неожиданностям. И опасность здесь не только в том, что машину могут угнать или поцарапать. Просто в своё время какой-то отчаянный любитель зелёных насаждений решил превратить наш двор в благоухающий цветущий сад. С этой целью он посадил яблоньки, каштаны, ёлочки и груши-дички. Уже давно этот садовод лежит в могиле, но дело его живёт. Деревья вымахали, и самые высокие из них стали доходить до пятого этажа. А самое страшное, что они стали регулярно и очень обильно плодоносить, осыпая своими плодами головы жителей и разрушая нежное лакокрасочное покрытие автомобилей.

Сначала с неба падают мелкие яблочки, оставляющие на поверхности машин приличные вмятины, потом наступает очередь таких же маленьких, но очень твёрдых груш. Ближе к осени по крышам начинают барабанить каштаны, ну а потом к атаке подключаются ёлки, чьи иголки очень трудно выковыривать из-под дворников. К тому же, они имеют нехорошую тенденцию забиваться во всевозможные проёмы и щели. После иголок у всех деревьев начинается листопад, и, поверьте мне, поэтический вид Вашего автомобиля, облепленного со всех сторон разноцветными листьями, вряд ли вызовет у Вас тот восторг, какой испытал Александр Сергеевич Пушкин во время своей Болдинской осени. Ну, а потом наступит изменчивая московская зима. В дополнение к сезонным напастям автомобилиста - снегу и сосулькам, падающим с крыш, дорожки во дворе на радость Вам и Вашему автомобилю обильно посыпят въедливой химической дрянью.

Не дожидаясь, пока Элина позвонит в дверь и разбудит моих легковозбудимых нервнобольных соседей, которые всегда отличались тем, что могли орать друг на друга в любое время дня и ночи, я слегка приоткрыл дверь и выключил свет в прихожей. Пусть думает, что ко мне в квартиру влезли ночные воры.

Лина ворвалась ко мне вместе с запахом ванили, нетерпеливыми влажными поцелуями, двумя пакетами с едой и аккуратно сложенным «херкостюмом»[17].

- Ты опять курил? Тебе же нельзя! – прошептала она, когда мы, наконец, с большим трудом смогли оторваться друг от друга.

- Скоро брошу, - ответил я, принимая от неё пакеты с чем-то вкусненьким.

- Прости что так поздно. Вообще-то это экспромт, у меня сегодня дежурство в больничке, - произнесла она, стоя перед зеркалом и поправляя растрепавшуюся чёлку.

- Тебя там не хватятся, милая? – спросил я, обнимая Лину сзади и как бы между прочим целуя её в основание шеи.

- Нет, меня подменит коллега. Кстати, он меня хочет.

- Он не оригинален!

- Ну, да. Главное показаться на обходе. Я уеду в семь. Ты ведь меня отпустишь в семь утра, милый? – спросила меня Лина, развернувшись ко мне и целуя меня в нос.

- Вот в этом я не уверен, - сказал, глядя ей прямо в глаза. – Какая ты у меня сегодня красивая!

Я был немедленно вознаграждён за констатацию очевидного.

- Я очень хочу кушать, - возбужденно сказала она. - Ты голоден?

- Как волк! Особенно, если будешь готовить ты!

Мы пошли на кухню и начали наскоро собирать то ли очень поздний ужин, то ли очень ранний завтрак. В пакетах оказались помидоры «черри», упаковка руколлы, комок «моцареллы» в рассоле, рулон слоеного теста, изюм, орехи, полдюжины красных отечественных яблок и небольшая бразильская дынька, которая всегда появляется в московских супермаркетах в конце лета.

Элина занялась салатом и дыней, а я взял в руки истинно мужское дело – приготовление мяса. Я достал из холодильника кусок охлаждённой говядины и стал нарезать мясо кубиками. Я буду жарить его в самом конце, когда уже всё будет готово.

Тем временем Лина закончила крошить ингредиенты для салата, осталось только подождать, когда высохнут листочки руколлы. Потом Лина взяла лист дрожжевого теста и начала раскатывать его скалкой. Интересно, уж не пирожки ли она, в самом деле, собирается печь?

- У тебя есть коньяк? – спросила Лина, растирая щепотку муки по столу.

- Коньяка нет. Есть бурбон.

- Подойдёт!

- А что это будет?

- Яблочный штрудель. Пробовал?

- Конечно. Тебе не лень возиться? Всё-таки уже поздно, ты устала.

- Нет, конечно. Тебе понравится.

Она стряхнула с рук остатки муки.

- Потолки вот это, пожалуйста, - попросила она, протягивая мне пачку грецких орехов.

Я ловко орудовал пестиком в небольшой узбекской пиале, думая о том, как это здорово смотреть на любимую девушку, и, в сущности, совершенно неважно, чем именно она в этот момент занимается. Я отложил измельчённые орешки и взял её покрытую мучной пылью руку в свою.

- Я люблю тебя.

Она вздрогнула от неожиданности, и скалка откатилась в сторону. Лина смотрела на меня, и её глаза начали лучиться самым настоящим, самым искренним счастьем.

- Я тоже тебя люблю!

Спустя десять минут салат был заправлен и разложен по тарелкам, обжаренная на быстром огне говядина дымилась на отдельном блюде в центре стола, свернутый колбаской штрудель спокойно подрумянивался в духовке, а в бокалах плескалась квалитетная хорватская «Грашевина».

- За нас! – торжественно произнёс я, поднимая узкий бокал для шампанского, который достался мне от моей прапрабабушки дворянского происхождения.

- За нас! – мягко согласилась с моим тостом Элина.

Соприкоснувшись, наши бокалы издали праздничный, ликующий звон, и я задумался, свидетелями скольких радостных событий они стали за свою более чем вековую историю, и какие разные напитки побывали в них, начиная с элитной креманки и заканчивая водкой, домашним черноплодным вином и самодельным ликёром из красной смородины.

В эту ночь до штруделя дело так и не дошло. После ужина мы занимались любовью, и до самого утра мы оба не могли заснуть. Проваливаясь в минутную полудрёму, я просыпался и проверял, на месте ли Элина, никуда ли она не ушла и, вообще, со мной ли это всё происходит. В сером свете наступающего рассвета я открывал глаза, и видел, что Лина сморит на меня с настоящей, будоражащей нежностью, и мы опять занимались любовью. Мы тонули в объятиях друг друга так, будто наши кожные покровы могли прорасти друг в друга, подобно тому, как корни дерева жадно впиваются в почву в поисках влаги.

Какое же это всё-таки великое счастье – любить! Смотреть в глаза единственной на этом свете, по настоящему любимой женщины, и наяву видеть там штормовой океан чувств. Скажите, что в этом материальном мире может сравниться с этим ощущением? Ведь это даже больше, чем плотские утехи. Это чувство органическо-духовного единения с той недостающей частью самого себя, которую для ясности называют второй половинкой. Это великое чувство единения двух людей, которое тесней, чем все сущее на этом свете. Ведь нельзя, согласитесь, представить себе реку, лишённую берегов, горы, над которыми не смыкается небесный свод и настоящее счастье без того единственного человека, который смог бы его с тобой разделить.

Тот, кто не испытал подобного, живёт всего лишь наполовину.

***

После этой ночи я героически встал в половину седьмого утра. Лина ещё спала, а я пошёл на кухню, поставил на плиту турку, налил воду и положил туда две чайных ложки кофе с горкой и пять ложек ароматного тростникового сахара. Правильный кофе должен вариться на самом маленьком огне. Это занимает примерно пятнадцать-двадцать минут, поэтому я достал из духового шкафа холодный штрудель и отрезал себе маленький кусочек.

«Кстати, совсем недурственно!», - подумал я, твёрдо решив для себя, что сегодня я не в состоянии идти на работу.

Этим утром мне была нужна лёгкая, воздушная музыка под стать моему невесомому, влюблённому настроению. Мне хотелось продлить это удивительное состояние, упиваться им, смаковать его, как сладкий, божественный нектар. Я включил музыкальный центр, стоявший у меня на кухне вместо ненавистного телевизора, и нашёл единственно правильную композицию, которую я слышал бесчисленное количество раз. Мягкий женский вокал вкрадчиво влетел мне в уши, потянув за собой музыкальную амброзию из лёгкой джазовой аранжировки:

Запах кофе и ванильной лени

Пылью на ресницы ляжет время

Мало сна, упрямы словно дети

Всю обиду и любовь на ветер

Я оставлю тебе день

Эту ночь

И может быть пару фраз

Занесёт мои слова

Долгожданный снег

Моих песен для тебя

В этом мире просто больше нет…

Пять утра и снова жизнь по кругу

Мы летим с тобой в метро друг к другу

Чтобы снова тихо падать в руки

Пить вино и растворяться в скуке [18]

Заслушавшись легковесных мелодий, я проморгал момент, когда кофе надо было снимать с плиты. Я очнулся только тогда, когда взбудораженная кофейная пена зашипела, встретившись с раскалённой газовой конфоркой. Я немедленно кинулся к плите и принялся устранять последствия своего излишнего музыкального фанатизма. За этой суетой я не услышал шлепанье её босых ног по паркету.

- Ммм. Кофе в постель, как это романтично! – проворковала Лина, прикрывая ладонью зевок и прислонившись спиной к холодильнику, который был почти на полметра выше её.

Она была прекрасна, что было несколько странно, так как заспанные женщины почти всегда выглядят хуже обычного. Её утренний наряд состоял только из чёрных кружевных трусиков.

- На самом деле, изначально я собирался тебя разбудить и обрадовать, что сегодня твоя очередь готовить завтрак, - сказал я, переливая дымящийся кофе из турки в широкие фарфоровые чашки.

- Как мило, что ты этого не сделал, иначе мне пришлось бы закатить тебе скандал, - сказала Элина, целуя меня в щёку. – Ах, какой аромат! Что за кофе?

Я достал с полки баночку со специями и насыпал в каждую чашку по чуть-чуть молотой корицы, мускатного ореха и махонькую щепотку кардамона.

- Так ты поняла, что я тебя люблю? – спросил я, делая глоток терпкого, пахнущего восточными специями напитка.

- Я уже давно догадывалась об этом.

- Знаешь, у меня такое в первый раз. Нет, кажется, всё-таки во второй.

- Неужели? – нахмурилась Элина.

- Да. В первом классе мне казалось, что я люблю девочку Настю. У неё были очень красивые русые косы.

- И что же случилось с этой Настей?

- Я перёшел в другую школу, и мы больше не виделись. – Нет, опять не так, - замахал руками я. – Три года назад я случайно встретил её. Она гуляла вместе с подружкой на Церковной горке. Это где новый выход ВДНХ.

- Вау, - произнесла Лина, смакуя изысканный яблочный десерт собственного приготовления. - Я чувствую, что у этой встречи могло быть интересное продолжение.

- А как же! – подбавил интриги я и подлил Лине ещё кофе. – Оказалось, что она тупая как пробка, работает в магазине одежды и в свободное время подрабатывает проституцией! Всё! Конец истории!

Элина солнечно рассмеялась.

В семь часов утра мы сидели в московской плохооборудованной кухне, в которой даже не было толковой вытяжки, а у каждого второго стула была расшатана спинка, слушали Джару и пили самый вкусный кофе в нашей жизни.

***

А в это же самое время, под нами, почти в такой же убогой кухонной обстановке перед маленьким телевизором завтракала обыкновенная московская семья: муж и жена. Они дружно наворачивали свои борщи, смотрели утренний выпуск новостей, а улыбающаяся ведущая радостно щебетала из голубого экрана:

«Во вторник известный российский бизнесмен Иван Абрамович Баграмян купил половину Филиппинских островов. Сумма сделки не разглашается, но специалисты считают, что она составила сумму, эквивалентную двадцати пяти процентам валового внутреннего продукта Российской Федерации.

В свои новые владения бизнесмен прибыл вместе со своей женой Роксоланой, американской топ-моделью украинского происхождения. По сведениям нашего телеканала, супружеская чета зашла в порт Филиппин на роскошной яхте, последним владельцем которой была Кристина Онассис, дочь греческого миллиардера Аристотеля Онассиса – создателя крупнейшего в мире торгового флота».

Мужик при упоминании фамилии Баграмян начинает краснеть и с негодованием отводит от телевизора взгляд, делая вид, что плавающий ошмёток варёной говядины в его тарелке намного интереснее, чем это форменное безобразие, творящееся на экране. Он попытался переключить канал, но жена вовремя отобрала у него пульт.

- Оставь, Вася! Интересно же, как нормальные люди живут!

Между тем телеведущая продолжала:

«И это не единственная крупная покупка олигарха, ставшая достоянием общественности. Месяц назад Баграмян с помпой отпраздновал день рождения своего сына от своего предыдущего, пятого по счёту брака. Несовершеннолетнему Платону бизнесмен презентовал легендарный футбольный клуб «Пу Доджерс», который в последнее время испытывал значительные финансовые затруднения. Платон Баграмян уже заявил, что своей главной задачей он считает возвращение клуба в британскую Премьер-лигу».

Тут по телевизору показали кадры улыбающегося юного воротилы, стоящего рядом со своим отцом – маленьким холёным человечком в хорошем костюме с наметившимся животиком, надменным взглядом и опрятной сизой щетиной, которого явно напрягало общение с кучкой надоедливых репортёров.

«По информации ряда источников, в настоящее время клуб проводит переговоры по приобретению ведущих легионеров Италии, Голландии, Бразилии, Португалии, России, Испании….».

Мужик всё-таки исхитрился вырвать пульт из цепких жениных лап, и урок занимательной футбольной географии оборвался.

- Вась, а Вась! – говорит его жена, вытягивая губки куриной попкой. – А этот самый Иван Абрамыч, не с тобой ли работал в одном ЖЭКе лет пятнадцать назад? Вы с ним ещё тогда в паре слесарили, унитазы к полу прикручивали?

- Ну, - непонятно мычит муж, закусывая изрядно поднадоевший супчик круто посоленным кусочком бородинского хлеба, к которому он нежно прижимал тоненькую струнку свежего зелёного лука.

- А потом его сделали начальником бригады по уборке улиц на районе. Так?

-Ну, - так же односложно отвечает её муж, жопой чуя, что этот разговор для него ничем хорошим закончиться не может.

- И он ровно через месяц купил себе навороченный джип? Так ведь? Я это хорошо помню, Вася. Он тогда всех жён слесарей в нём прокатил.

- И что дальше? – удивился мужик, с отвращением отставляя от себя свой пищевой рацион, чудовищно опостылевший своей каждодневностью.

- А ничего, Вася! Ты как был водопроводчиком пятого разряда пятнадцать лет назад, так им и остался. А человек вон в люди выбился! Посмотри! Острова покупает, яхты!

- Я, Варвара, между прочим, уже два года как водопроводчик шестого, а не пятого разряда. И воровать, заметь, пожалуйста, я не умею! И не буду!

- А сливные системы в новых унитазах менять на говно старое, пока жильцы тебя не видят? Это что же? Не воровство? – вставила «шпильку» жена.

- Это совсем другое дело, Варя! – ответил Вася, понимая, что зря он своей жене так много рассказывал про свои мелкие тёмные делишки. - Я зарплаты дворников себе в карман не клал, казённым инвентарем не торговал и счета не подделывал! За это сесть можно! А я в тюрьму не хочу!

- Сидит тот, кто чупа-чупсы с витрины тырит! Или кто делиться не умеет! – как гадюка зашипела на Василия жена. - А те, кто, как ты говоришь, счета подделывает - дарит сыновьям клубы футбольные и жёнам…- тут Варвара даже всплакнула - …шубы норковые! А мы даже приличные бутсы нашему Петечке купить не можем, чтобы он в секцию заниматься пошёл.

- Если так хочется, поди сама и наворуй! – закричал Василий, с бешенством сжимая и разжимая свои узловатые кулаки.

Но его жену такими манёврами было не пронять.

- Дурак ты, Вася! Никакого стремления жить лучше у тебя нету! Так и будешь всю оставшуюся жизнь гайки на унитазах крутить! И со своими, такими же, как ты, корешками-неудачниками в рабочее время водку жрать!

Её муж обречённо встал из-за стола, надел драную кожаную куртку и пошёл курить на лестницу. Больше он в этот день с Варварой не разговаривал: разобиженная жена объявила ему бойкот.

А ночью Василий мечется по кровати, ворочается из стороны в сторону и никак не может уснуть. Жена пошла спать в другую комнату, и его одолевают тяжёлые угрюмые мысли. Он жалеет том, что купил это грёбанный телевизор, показывающий всякое говно, и что жену его этот ворюга Ваня Баграмян не увёз тогда на своём джипе в неизвестном направлении. Плохо, что в конце восьмидесятых он не пошёл учиться в институт, так как образование было тогда не в почёте, а деньги нужны всегда. И просто отвратительно, что он так и не научился воровать по-крупному, зато регулярно тащит домой всякую мелочь (эх, права Варя!). Он вспомнил, как мама заставляла его читать всякие умные книжки, а он вместо этого ходил на автобусную остановку с пацанами и докуривал бычки за прохожими.

И ещё о многих вещах философствовал сантехник шестого разряда. Но главная его мысль заключалась в том, что сделанного уже никак не воротишь, а жизнь, зараза, штука сложная и по-издевательски короткая.