Я беседа

Г о сп о ж а М. Таня (воспитательница по программе раннего раз­вивающего обучения детей с проблемами зрения) так мило с ним се­годня играла... А он с ней играть не захотел. Он вообще почти не от­реагировал!

Т е р а п е в т. Жалко, что он берет так мало из того, что ему предла­гают!

Г о с п о ж а М. Это часто бывает. Вчера я полдня с ним гуляла — а он только чуть не заснул от этого.

Т е р а п е в т. Происходит очень мало событий. Иногда с ним даже почти скучно.

Г о с п о ж а М. Дни такие однообразные. Встаешь, кормишь его, меняешь пеленки, делаешь с ним физические упражнения, везешь на лечебную гимнастику, кормишь, везешь в коляске гулять, делаешь упражнения...

Т е р а п е в т. Это однообразие невероятно утомительно.

Г о с п о ж а М. Вчера он снова пару раз широко улыбнулся, я уже подумала, что он наконец-то меня признал. Но потом он улыбнулся, повернувшись и в другую сторону — туда, где меня не было.

Т е р а п е в т. Для вас было бы очень важно, если бы он вас по-на­стоящему увидел. И тут — такая боль...

Г о с п о ж а М. смотрит вниз, молчит.

Т е р а п е в т. Появился проблеск надежды, что он сделает прорыв.

Госпожа М молчит.

Т е р а п е в т. Нелегко сказать что-то, когда все время разочаровы­ваешься...

Г о с п о ж а М. (вздыхает, поднимает глаза). Иногда все мысли уле­тучиваются, и я ничего не могу сказать.

Т е р а п е в т. Это нормально. Вы говорили о том, как монотонна ваша жизнь, и мне показалось, что вы обрадовались его смеху.

Г о с п о ж а М. Этот смех или, скорее, улыбка... до сих пор она так редко появлялась.

Т е р а п е в т. Было приятно увидеть его улыбающимся.

Г о с п о ж а М. Жаль, что это так редко случается.

Т е р а п е в т. Было бы замечательно, если бы он мог улыбаться чаще.

Г о с п о ж а М. Я думаю, мне бы тогда больше нравилось гулять с ним и делать все остальное, играть и так далее.

Т е р а п е в т. Его улыбки сделали бы для вас все как-то проще.

Разговор часто кажется не очень диалогичным. Клиентка при­держивается своей линии рассказа, стараясь при этом не подда­ваться влиянию слов терапевта. Она старается ни в коем случае не впасть в зависимость от собеседника, когда соглашается с ним или критикует его. Две линии разговора сходятся тогда, когда за­мечание психотерапевта затрагивает ее. На это она сразу отвечает «отступлением». После таких моментов ее рассказ и комментарии терапевта снова идут параллельно, периодически сближаясь или — когда тема слитком чувствительна для клиентки — отдаляясь друг от друга.

В эпизоде с молчанием психотерапевт медленно возвращается от переживания горя («И тут — такая боль»), вероятно, восприни­маемого клиенткой как опасность, к более привычным пробле­мам, о которых она сама говорила раньше. То есть он избегает попыток углубить чувство горя, связанное с этой болью, и старается никак не интерпретировать молчание. Каждый раз, когда терапевт неожиданно заводит разговор о настроении клиентки, можно по­чувствовать, как она теряется. Правда, вскоре после этого госпо­жа М. более охотно идет на контакт и даже может рассказать о том, что она после самоанализа думает о своей реакции. Чтобы умень­шить ее страх, терапевт поддерживает найденное клиенткой объяс­нение и тут же упрощает его, резюмируя все сказанное женщиной ранее. Из последних фраз видно, что госпожа М. готова анализиро­вать себя тем глубже, чем нейтральней держится терапевт.

Фаза между стагнацией и движением. После первого осторож­ного сближения с психотерапевтом, когда госпожа М. в общих чертах описала ему свою ситуацию (но была еще далека от того, чтобы поведать о своих взглядах и внутренних конфликтах), она начинает заметно отстраняться от терапевтической беседы. Мол­чаливые паузы становятся длиннее, на вербализацию своих чувств она почти не идет. Она дает понять, что ей стало хуже, отменяет несколько сеансов и, кажется, вполне осознанно уклоняется от терапии. Во время бесед терапевт неоднократно заговаривает с ней об этом, и постепенно становится ясно: дело в неуверенно­сти клиентки, стоит ли ей кому-то доверять. Как говорит она сама, дня нее немыслимо, чтобы кто-то мог понять ее, и опасность быть отвергнутой кажется ей слишком большой. Она хотела бы «остать­ся наедине со своими мыслями», но ни в коем случае не хочет прерывать психотерапию, потому что иначе будет чувствовать себя как «роженица с разрезанным животом», которую врач спраши­вает, вынимать ему ребенка или нет.

Этой метафорой она неожиданно для самой себя намекает на рождение Тима. Когда ей становится это ясно, стена, кажется, ломается, и в первый раз за все время терапии она позволяет себе проявить собственные горе и боль. От этого она начинает чувство­вать себя свободнее, но тут же с недоверием проверяет реакцию терапевта. Когда настроение открыто беседовать проходит, жен­щина снова замыкается в себе. Но вопрос о ее способности дове­рять уже однажды поставлен, и теперь можно все время возвра­щаться к нему при описании ее поведения и образа мыслей. Всплы­вают детские воспоминания о братьях и о том, как мать особенно берегла ее, потому что она младшая. Только очень постепенно госпожа М. начинает выражать свои чувства по поводу тех ситуа­ций, снова и снова прерываясь из-за нерешительности и кризи­сов доверия.

Фаза установления отношений. После периода относительной открытости клиентка снова начинает сомневаться. Отношения с терапевтом загоняются в рамки негласного уговора: госпожа М. хочет посещать приемы, но не обязана там разговаривать. Жен­щина подозревает в терапевте намерение спровоцировать или разозлить ее; она утверждает, что не может больше верить ничему из того, что он говорит.

На приеме она снова напряжена и молчит, все время недо­вольна собой. Чем лучше она осознает, что сама ставит себе засло­ны, тем двойственнее становятся ее чувства: она с удовольствием устранила бы препятствие, мешающее ей пойти на контакт и из­бавиться от мучительных ощущений. Она сталкивается с тем, что ее нерешительность и тактичность не дают ей отважиться на спор. В течение долгого времени в центре обсуждения находится тема неуверенности клиентки и ее чувство неполноценности, которое она испытывает при взаимодействии как с терапевтом, так и с другими людьми. Движение вперед происходит медленно, про­цесс, как кажется, часто останавливается и продвигается малень­кими рывками только тогда, когда неожиданно высказывается меткая, значимая для клиентки мысль.

Смелым шагом в сторону установления доверия стало заявле­ние клиентки, что ее мучает нечто, о чем она пока что не может говорить. Немного позже она с глубоким волнением рассказыва­ет, что приукрасила ситуацию в своей семье, что на самом деле они с супругом избегают друг друга и она больше не в силах вы­держивать напряженную заботу о Тиме. После этого признания ее видение собственного брака становится более конкретным, и в последующем с ним уже можно работать. Напряжение госпожи М. в отношениях с психотерапевтом спадает — она делается разго­ворчивее, активнее и чаще спорит. Более наглядными становятся и ее описания того, как она взаимодействует с Тимом, рассказы о ее тревогах и причинах душевной нагрузки. На этом этапе, когда клиентка приобретает все больше уверенности, у нее наконец появляется возможность рассказать и о своем отношении к поро­ку развития Тима.