Сорок один

Где-то в середине нашей схватки с КЗР часы ДН пробили полночь, но ихникто не услышал. Департамент по налогообложению затягивал принятие решенияоколо четырех лет, и прошел уже год с тех пор, как я получил законнуювозможность отказаться от выплаты долга в миллион долларов в связи сбанкротством. Пока длилась битва с КЗР мы не могли найти свободного времени, чтобырассмотреть возможность согласия на мое банкротство; когда она закончилась,мы едва ли могли думать о чем-то другом. - Это будет не очень весело, маленький вук, - сказал я, мужественнорешаясь на четвертую попытку испечь лимонный пирог по рецепту моей матери. -Все будет потеряно. Мне придется начать все с нуля. Она накрывала стол для обеда. - Нет, тебе не придется, - сказала она. - Законы о банкротстве говорят,что тебе разрешается оставить себе "инструменты, необходимые для твоегоремесла". И есть еще крайний минимум средств, который ты можешь взять себедля того, чтобы не умереть от голода слишком скоро. - Серьезно? Можно содержать дом? Жилище? - Я раскатал тесто тонкимслоем, поместил его на противень и призвал на помощь фею хрустящей корочки. - Дом содержать нельзя. Даже трейлер. - Мы можем пойти жить среди деревьев. - Это будет не так уж плохо. Мэри Кинозвезда имеет сбережения, незабывай; и она не разорится. Но что ты скажешь о правах на свои книги! Ведьты же потеряешь их! Что ты скажешь, если кто-то купит права и распорядитсяими по своему усмотрению, если он снимет дешевые фильмы по твоим прекраснымкнигам? Я поставил противень с пирогом в печь. - Я переживу это. - Ты не ответил на мой вопрос, - сказала она. - Но можешь не отвечать.Что бы ты ни сказал, я знаю как ты себя чувствуешь. Нам придется быть оченьбережливыми, экономить каждый цент и думать о том, как выкупить права. Перспектива потери авторских прав на книги преследовала нас обоихподобно необходимости продать своих детей с аукциона тому, кто даст самуювысокую цену. И они будут потеряны, и аукцион состоится, если я соглашусь набанкротство. - Если я пойду на это, правительство получит по тридцать или сорокцентов вместо каждого доллара, который я ему должен и мог бы уплатитьполностью. КЗР пытался затевать незаконную торговлю лесом и потерпелнеудачу, которая влетела правительству в копеечку. Если это случилось снами, вуки, если мы просто наблюдаем свою крохотную часть происходящего,сколько миллионов они выбрасывают везде в других местах? Как правительствоможет быть таким процветающим и делать так много ошибок? - Я удивлялась этому тоже, - сказала она, - и думала об этом. В концеконцов я пришла к единственному возможному ответу. - И каков же он? - Практика, - сказала она. - Неустанная, безжалостная практика. Мы полетели в Лос-Анжелес и встретились с юристами и счетоводами напоследнем оборонительном рубеже наших попыток прийти к согласию. - Я сожалею, - сказал Джон Маркворт, - но мы не можем получить доступ ких компьютеру. Ни один человек нам не отвечает на письма и на телефонныезвонки. Компьютер время от времени посылает сообщения. Не так давно мыполучили информацию, что дело ведет новый агент, миссис Фомпир. Онадвенадцатая. Держу пари, что она собирается запросить у нас отчет офинансовом состоянии. Все ясно, думал я. Они вынуждают меня пойти на банкротство. И все же яуверен, что несправедливости нет; я знаю, что наши жизни даются нам дляобучения и развлечений. Мы создаем себе проблемы, чтобы проверить на нихсвои силы... если бы у меня не было этих проблем, появились бы другие -такие же настоятельные проблемы. Никто не может учиться в школе безконтрольных вопросов. Но эти вопросы часто имеют неожиданные ответы, аиногда бывает и так, что можно дать только один, чрезвычайно категоричныйответ. Один из консультантов нахмурился. - Я работал в ДН в Вашингтоне тогда, когда Конгресс принималголосованием закон о погашении путем банкротства задолженности при невыплатефедеральных налогов, которым вы хотите воспользоваться, - сказал он. - ДНочень не нравился этот законопроект, и когда он вступил в юридическую силукак закон, мы поклялись, что если кто-то попытается воспользоваться им, мысделаем так, что он пожалеет об этом! - Но если это закон. - сказала Лесли, - как они могут помешать людямпользоваться... Он покачал головой. - Я просто честно предупреждаю вас. Есть закон или его нет, а ДН недаст вам покоя; они будут досаждать вам всеми возможными способами. - Но ведь они хотят, чтобы я стал банкротом, - сказал я, - поэтомукакие у них могут быть возражения! - Возможно, это так. Я посмотрел на Лесли, на ее уставшее лицо. - К чертям ДН, - сказал я. Она кивнула. - Достаточно четырех потерянных лет. Давай снова вернем себе нашижизни. К юристу, который оформляет документы при банкротстве, я принес списоквсего, что имел: дом, джип с трейлером, банковские счета, компьютер, одежду,легковой автомобиль и авторские права на все книги, которые я написал. Япотеряю все это. Юрист прочитал список молча, а затем сказал: - Суд не будет интересоваться тем, сколько у него пар носков, Лесли. - В моей книге о банкротстве сказано включить в список все, - ответилаона. - Носки можно было не перечислять, - сказал он. Оказавшись в преддверииада, благодаря тучным циклонам из ДН с одной стороны и отбивая атакипилильщиков из КЗР с другой, мы боролись то с одним монстром, то с двумясразу в течение четырех лет без перерыва. Никаких приключений, книг, постановок, кинокартин, телевидения, никакойпродуктивной деятельности - ничего из жизни, которой мы жили до того, каксражение с правительством стало нашим основным занятием. И во всем этом, несмотря на то, что это были самые напряженные итрудные времена из всех, которые мы когда-либо переживали - и это было самоестранное -... мы становились все более счастливы, живя вместе. После испытания с ограблением трейлера мы неторопливо жили в маленькомдомике, который мы построили на холме. Ни разу не разлучались на большеевремя, нежели было необходимо для того, чтобы съездить в город запродуктами. Я знал, что она это знает, но ловил себя на том, что снова и сноваговорю ей, что люблю ее. Мы ходили под руку как влюбленные по городскимтротуарам, гуляли, взявшись за руки, в лесу. Поверил ли бы я в прежние годы,что буду несчастным, если буду идти, не прикасаясь к ней? Было похоже на то, что наш брак сработал вопреки ожидаемому - вместотого, чтобы стать холоднее и отдаленнее друг от друга, мы сближались, и нашиотношения становились все более теплыми. - Ты предрекал скуку, - иногда серьезно произносила она. - А где наша взаимная потеря уважения? - настаивал я. - Скоро уже воцарится тоска, - говорили мы друг другу. То, что раньшевызывало у нас благоговейный страх, стало темой для бесхитростных шуток,которые вызывали у нас веселый смех. С каждым днем мы узнавали друг друга лучше, и наш восторг и радость отсовместной жизни тоже возрастали. Мы фактически жили совместно уже четыре года со времени начала нашегоэксперимента, принадлежа исключительно лишь друг другу, когда рискнулипредположить, что мы и есть родные души. Юридически, тем не менее, мы были холостяком и незамужней женщиной.Никакого законного брака, пока не разберетесь с ДН, предупредил насМаркворт. Не вступайте в брак, пожалуйста. Пусть Лесли не впутывается в этодело, в противном случае ее посадят на мель вместе с тобой. Когда банкротство было оформлено, мое дело в ДН закончилось, и мыполучили наконец, возможность заключить законный брак. Контору по заключениюбраков я вычислил по телефонному справочнику между "Ботаническим садом" и"Бюро заказов", и это событие стало на повестку дня в нашем списке "Чтонужно сделать в субботу в Лос-Анжелесе": 9:00 Упаковаться и все проверить. 10:00 Аптека - светозащитные очки: записные книжки, карандаши. 10:30 Свадьба. В убогой комнатке мы отвечали на вопросы, которые задавала служащая.Когда она услышала имя Лесли, она подозрительно взглянула на нее. - Лесли Пэрриш. Это знакомое имя. Кто вы? - Никто, - сказала Лесли. Леди снова прищурилась, пожала плечами и стала впечатывать имя в бланк. К каретке ее ручной печатной машинки была приколота надпись: Христианене совершенны, им просто прощают. К стене был прибит еще один плакатик:ЗДЕСЬ МОЖНО КУРИТЬ. Контора была насквозь прокурена, пепел валялся на столеи на полу. Я взглянул на Лесли, затем быстро перевел глаза на потолок и вздохнул.В телефонном справочнике, сказал я ей без слов, не было предупреждения, чтоздесь окажется гадко. - Вот, у нас есть простые свидетельства о браке, - сказала служащая, -по три доллара. Есть специальные с золотыми буквами - по шесть. Или же естьеще роскошные с золотыми буквами и сверкающим покрытием на них. Эти подвенадцать долларов. Какие вы хотите? - Образцы были пришпилены к рыхлойдоске объявлений. Мы посмотрели друг на друга и вместо того, чтобы покатиться со смеху,важно покивали головой. Вот где нами совершался юридически важный шаг. Мы произнесли одновременно одно и тоже слово: простое. - Простое нам подойдет, - сказал я. Женщина не обратила внимания. Онавставила скромное свидетельство в печатную машинку, постучала но клавишам,подписала его, крикнула, приглашая войти из коридора свидетелей, иповернулась к нам. - Теперь если вы оба распишетесь вот здесь... - Фотограф обойдется в пятнадцать долларов... - Это мы пропустим, - сказал я. - Нам не нужны фотографы. - Церковный взнос - пятнадцать долларов... - Мы бы также обошлись без церемонии. Не нужно никакой. - Без церемонии? - Она вопросительно уставилась на нас, но мы неответили, и она пожала плечами. - O'кeй. Я объявляю вас мужем и женой. Она вполголоса складывала цифры. - За свидетелей... окружной сбор... стоимость регистрации... всеготридцать восемь долларов, мистер Бах. А вот конверт для пожертвований,которые вы захотите сделать. Лесли достала из кошелька наличные, тридцать восемь долларов и пятьдолларов для конверта. Она подала их мне, а я передал их служащей конторы.Подписи закончились, со свидетельством в руках мы с женой вышли оттуда какможно быстрее. Сидя в машине среди городского транспорта, мы надели друг другуобручальные кольца и открыли окна, чтобы из нашей одежды выветрился дым. Затем в течение первых полутора минут нашей жизни в законном браке мысмеялись. Ее первыми словами в качестве моей законной супруги были: - Да, ты явно умеешь вскружить голову девушке! - Давай взглянем на дело так, миссис Пэрриш-Бах, - сказал я. - Это всебыло запоминающимся, не правда ли? Неужели мы скоро забудем день нашейсвадьбы? - К несчастью, не скоро, - засмеялась она. - О, Ричард, ты - самыйромантичный... - За сорок три доллара романтики не купишь, моя козочка. Романтика -это когда ты получаешь роскошное свидетельство; а за сверкающее покрытие набуквах нужно дополнительно платить. Но ты ведь знаешь, нам нужно считатькопейки. Ведя машину, я повернулся к Лесли на секунду и сказал: - Ты чувствуешь какие-то изменения сейчас? Ты чувствуешь себя болеезамужем, чем раньше? - Нет. А ты? - Чуть-чуть. Что-то изменилось. Минуту назад в этом прокуренном домикемы сделали то, что наше общество считает Подлинной Вещью. Все, что мы делалидо этого, не играло никакой роли, это были просто наши совместные радости игорести. Подписать бумагу - вот что важно. Возможно, теперь я чувствую, чтоодной областью, куда правительство могло бы сунуть свой нос, стало меньше. Изнаешь, что мне кажется? Чем более я обучаюсь, вук, тем меньше мне нравитсяправительство. Или это только наше такое? - Присоединяйся к толпе, дорогой мой. Бывало, у меня наступали слезы наглазах, когда я видела государственный флаг, так я любила свою страну. Ябыла счастлива, что живу здесь, я думала, я не должна лишь пользоватьсяэтим, я должна тоже что-то делать - участвовать в выборах, поддерживатьдемократические процессы! Я многому научилась и постепенно начала понимать, что вещи не совсемпохожи на то, что мы о них узнаем внешне: американцы - не всегда самыелучшие ребята: наше правительство не всегда поддерживает свободу исправедливость! Война во Вьетнаме подогрела меня, и чем больше я занималась... я простоне могла поверить, что Соединенные Штаты выступают против выборов в чужойстране потому, что мы знаем, что результат будет не в нашу пользу; Америкаподдерживает марионеточного диктатора; американский президент публичнозаявляет, что мы ведем войну не потому, что добиваемся справедливости воВьетнаме, а потому что хотим получить его олово и вольфрам! Я свободна протестовать, думала я. Поэтому я присоединилась к мирнойманифестации, законной ненасильственной демонстрации протеста. Мы не былибезумцами, мы не были грабителями, которые сбрасывали зажигательные бомбы,мы были самыми честными людьми Лос-Анжелеса: юристами, врачами, родителями,учителями, бизнесменами. Полиция преследовала нас, будто мы были бешеными собаками, до кровиизбивая нас дубинками. Я видела, как они били матерей, которые держали наруках младенцев, я видела, как они вышибли дубинками человека из инвалиднойколяски, и как кровь текла но тротуару! И это Город Лос-Анжелес! Этого не может быть, продолжала думать я! Мы - американцы, и насатакует наша собственная полиция! Я убежала, когда они начали бить меня, и яне знаю, что там происходило дальше. Какие-то друзья взяли меня к себедомой. "Хорошо, что меня не было там, - подумал я. - Моя несдержанность такхорошо спрятана во мне, но я бы там озверел от ярости". - Когда я видела фотографию в газете, где полиция расправляется столпой, я обычно думала, что они сделали нечто ужасное и заслужили такогообращения, - продолжала она. - В тот вечер я поняла, что даже в нашей странедля того, чтобы провиниться, достаточно не согласиться с правительством. Онихотели войны, а мы нет. Поэтому они нас поколотили! Я сидел в напряжении и дрожал, это ощущалось в руках, которые управлялимашиной. - Вы представляли серьезную опасность для них, - сказал я, - тысячизаконопослушных граждан, говорящих "нет" войне. - Война. Мы расходуем так много денег для того, чтобы убивать иразрушать! Мы оправдываем это тем, что называем это обороноспособностью,запугивая другие народы и вызывая ненависть у жителей тех стран, которые мыне любим. Когда они хотят, чтобы у них было лучшее правительство, мы неподдерживаем их, а когда они слишком слабы, мы порабощаем их.Самоопределение у нас, а не у них. Разве это хороший пример? Многое ли мы делаем из сострадания илипонимания других людей? Сколько мы расходуем на мир? - Половину того, что идет на войну? - спросил я. - Если бы так! Нам мешает наш лицемерный склад ума, который говорит:"Бог заботится о нашей стране". Она является препятствием для согласия вовсем мире. Она натравливает людей друг на друга! "Бог заботится о нашейстране", "закон на страже порядка" - вот откуда paзгон демонстраций в Городевека. Если бы в мире была какая-то другая страна, куда бы я могла уехать,думала я раньше, я бы все равно не уехала. И какой бы она ни былабандитской, руководимой страхом, - это лучшая страна из всех, что я знаю. Я решила остаться и попытаться помочь ей расти. "И ты ее по-прежнему любишь", хотел было сказать я. - Знаешь, чего мне больше всего не хватает? - спросила она. - Чего? - Смотреть на флаг и гордиться им. Она пересела в машине на сидение рядом со мной и решила переменить темуразговора. - Теперь, когда мы отбросили с нашего пути правительство, о чем ты ещехочешь поговорить в день своей свадьбы, мистер Бах? - О чем угодно, - сказал я. - Я хочу быть с тобой. - Но какая-то частьменя никогда не забудет. Они избивали дубинками эту прелестную женщину, когда она убегала прочь! Регистрация брака стала еще одним крупным шагом в сторону от тогочеловека, которым я был раньше. Ричард, ненавидевший обязательства, былтеперь обязанным по закону. Тот, кто презирал брачные узы, теперь юридическивступил в брак. Я примерял к себе те ярлыки, которые четыре года назад показались бымне колючим воротником или шляпой, испачканной пеплом. Ты теперь муж,Ричард. Ты женат. Ты проведешь остаток своих дней только с одной женщиной,вот этой, которая рядом с тобой. Ты не сможешь больше жить так, как тебезахочется. Ты потерял свою независимость. Ты потерял свою свободу. Тывступил в Законный Брак. Как чувствуешь себя теперь? Каждый из этих фактов раньше был бы язвой в моей душе, острием стальнойстрелы, которое прямо пробивает все мои доспехи. Начиная с этого дня все онистали реальностью моей жизни, и я чувствовал, будто отбиваюсь от сливочногомороженого. Мы съездили в дом моих родителей в пригороде, где я жил с самых раннихлет до того дня, когда сбежал, чтобы научиться летать. Я сбавил скорость иприпарковал машину на обочине дороги, которая была знакома мне-из-прошлого стого времени, как он вообще мог что-либо помнить. Вот те же самые темно-зеленые облака листвы эвкалиптов над головой; авот лужайка, которую я когда-то косил в том возрасте, когда это едвавозможно. Вот гараж с плоской крышей, с которой я направил на луну свойпервый домашний телескоп; вот плющ, вьющийся по забору вокруг двора; а вотта же самая гладкая белая деревянная калитка, в которой просверлены дыркидля глаз собаки, которая умерла давным-давно. - Вот это сюрприз будет для них! - И Лесли протянула вперед руку,касаясь пальцами калитки. В этот момент я замер, и время остановилось. Ее рука на фоне дерева иновое кольцо, блистающее золотом. Его вид пронзил мой ум до самых глубин иразвеял тридцать лет в мгновение ока. Мальчик тогда уже знал! Мальчик, который стоял когда-то рядом с этойкалиткой, знал, что в будущем сюда придет женщина, для любви к которой онродился. В этот момент я стоял возле белого дерева калитки во времени, а некалитки в пространстве. Как при вспышке молнии, я увидел его, стоящего втемной глубине прошлого и внимающего с открытым ртом видению Лесли в яркихлучах солнца. Мальчик уже знал! Моя жена толчком открыла калитку и побежала навстречу объятиям моегоотца и мачехи. Через мгновенье мальчик стал прозрачным и исчез. Он унес с собойисполненные удивления глаза и все еще полуоткрытый рот. Не забывай! Кричал я без слов через десятилетия. Никогда не забывайэтот миг!