2015-08-13
402
Мне кажется, что роль процедуры (в данном случае - парламентской процедуры) при соотнесении человеческих воль и человеческих восприятий у данного автора как-то стерта и незаметна, хотя со многими приводимыми им соображениями спорить совсем не хочется. В частности, принципы индивидуализации, дифференциации и равенства ответственности можно признать вполне приемлемыми. При этом следует только учитывать, благодаря чему они могут быть введены в законодательство (читатель, я думаю, уже догадался, что здесь я снова сошлюсь на парламентскую процедуру) и приводятся в жизнь (судебная процедура - соответственно). Таким образом, я предложил бы отнестись к ним как к признакам (атрибутике) соответствующих процессов. Мне кажется очевидным, что основы будущей индивидуализации, дифференциации и равенства ответственности закладываются в ходе парламентского законотворчества и конкретизируются в ходе продвижения судебного дела.
Интересные мысли вкладывает в свою замечательную работу заведующая кафедрой трудового права Академии труда и социальных отношений, кандидат юридических наук С.А. Иванова. По ее мнению, "в отношении представлений о справедливости правовые нормы выполняют две функции. Во-первых, они объединяют такие представления в правовую систему, в результате чего представления о справедливости приобретают характер всеобщей обязательности, опираются на силу и авторитет государства, а вместе с этим повышается нравственная ценность самой правовой системы. Во-вторых, правовые нормы способствуют широкому распространению соответствующих идей о справедливости среди населения государства. Идеи социальной справедливости детализируются при разработке отдельных законов, затем закрепляются в правовых нормах этих законов и таким образом внедряются во все области общественных отношений. В идеале весь массив законодательства должен быть проводником справедливости в общественные отношения" <10>.
|
|
|
--------------------------------
<10> Иванова С.А. Принцип социальной справедливости в законотворчестве: проблемы реализации на современном этапе // Законодательство и экономика. 2005. N 1.
В работе этого автора мне хотелось бы согласиться с идеей множественности проявлений справедливости в правовых нормах, нормативных актах, множественности способов ее закрепления. Кроме того, нельзя не согласиться и с тем, что "равенство и неравенство как выражение справедливости в праве в своей совокупности служат тому, чтобы максимально защищать интересы каждой личности". Большой интерес представляют также рассуждения С.А. Ивановой о соотношении целей и средств в деятельности государственных органов.
|
|
|
Но вместе с тем, как кажется, автор хотя и признает, что нормативная система "выражает в обществе всеобщую волю народа", но не обращает внимания на то, что "воля народа", для того чтобы быть корректно выраженной, сама должна приобретать некоторые процессуальные формы. Кроме этого, у читателя может возникнуть чувство некоторого внутреннего противоречия, когда он встретит в тексте одновременно следующие утверждения о том, что "государство предоставляет <11> права гражданам", и о том, что "цель (деятельности государства, - Прим. авт.), чтобы быть справедливой, должна адекватно отражать интересы народа, т.е. обладать качеством истинности".
--------------------------------
<11> Именно "предоставляет", т.е. "дает, дарует", как будто права - это вещь, которую можно дать, а можно и не дать.
В дальнейшем автор признает, что "сколь бы то ни было значительно участие масс в принятии законов и решений, большая доля ответственности лежит на государственных органах, которые обязаны четко и своевременно определять содержание воли народа, закрепляемой в нормативно-правовых актах. Общая воля - это та модель действий, которая в наибольшей степени воплощает интересы всех" <12>. Однако лично мне здесь также недостает более отчетливой констатации роли демократических практик (процедуры выборов, парламентской деятельности, независимой деятельности правосудия) в том, чтобы сформировать общую волю из множества индивидуальных воль.
--------------------------------
<12> Иванова С.А. Указ. соч.
Недостаточно теоретически признать за государством долю ответственности за корректное осуществление справедливости, на мой взгляд, следует так же учесть, что именно делает государство деятельно-ответственным в его практической жизни. Помимо сказанного, думается, что в своей, безо всякого сомнения ценной, работе, С.А. Иванова чрезмерно соотносит справедливость с принципом законности. В конечном итоге автор в одном месте даже устанавливает их идентичность, когда утверждает, что Указ Президента РФ от 14 июня 1994 г. "О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности" был несправедлив, поскольку противоречил Конституции РФ. В то же время, как говорилось ранее, идентификация справедливости с одной лишь законностью лишает деятельность государственных органов и судов ее важнейшей социальной составляющей.
Р.С. Данелян дает следующие определения: "Существуют два значения понятия справедливости - широкое и узкое. В широком смысле справедливость есть разумность общественной жизни; она совпадает с нравственностью в ее проекции на социальную сферу, является основной добродетелью социальных институтов. В специальном, узком смысле слова справедливость есть нравственно санкционированная соразмерность в распределении выгод и тягот совместной жизни людей, степень совершенства самого способа кооперирования деятельностей и взаимного уравновешивания конфликтующих интересов в обществе и государстве" <13>.
--------------------------------
<13> Данелян Р.С. Судейское усмотрение. Теоретические, законодательные и правоприменительные аспекты // СПС "Гарант". 2007.
Согласиться с такими определениями мне трудно, потому что распределение выгод и тягот очень часто происходит вне всякой связи с волеизъявлением людей и далеко не всегда чем-либо регулируется как в юридическом смысле этого слова, так и в нравственном. Кроме того, справедливость, на мой взгляд, может относиться к гораздо более разнообразным формам общественной жизни, чем просто распределение.
Ссылаясь на определение Н.Ф. Кузнецовой, Р.С. Данелян указывает, что "принцип справедливости имеет два аспекта: справедливость уголовного закона и справедливость наказания, назначенного судом за преступление. Справедлив закон, который отвечает требованию социальной обоснованности криминализации деяний и пенализации преступлений. Не отвечающий этим требованиям закон обречен на бездействие как не отражающий правосознания общества и не защищающий его интересов" <14>. Вообще, следует отметить, что деление на "справедливость закона" и "справедливость приговора", конечного судебного решения, чрезвычайно распространено в литературе по избранной мной теме.
|
|
|
--------------------------------
<14> Там же.
Касательно справедливости конкретного судебного акта Р.С. Данелян дает следующие разъяснения: "...о справедливости говорят при формулировании определения справедливого наказания, которое сводится к признанию таковым наказания, соответствующего общественной опасности (тяжести) преступления, личности виновного, обстоятельствам, смягчающим и отягчающим наказание, и иным характеризующим их обстоятельствам". В этой же работе Р.С. Данелян ссылается на мнение Г.К. Буранова, который пишет: "...неоспоримым является высказанное в литературе суждение о том, что справедливое наказание - всегда наказание целесообразное" <15>.
--------------------------------
<15> Буранов Г.К. Отягчающие наказание обстоятельства в уголовном праве России. Ульяновск, 2002. С. 18.
Со многими утверждениями Р.С. Данеляна в контексте моей работы не могу не согласиться по тем же основаниям, которые излагал ранее, но мое согласие не будет полным. Цитируемый автор вводит в анализ справедливости такие категории, как "общественная опасность (тяжесть) преступления", "личность виновного", "обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание", даже "целесообразность". Он даже указывает на связь справедливости с защитой интересов общества. Однако, как представляется, он не дает объяснения происхождению всех этих категорий в контексте преамбулы и статьи 3 Конституции РФ.
|
|
|
Следует учитывать, что даже более или менее хорошо проработанная категория "тяжести преступления" наполняется конкретным смыслом только в ходе активной парламентской процедуры, а впоследствии этой же категории предстоит быть пережитой многими гражданами как "надлежащей" (или по меньшей мере неизбежной) части их реальной жизни. В противном случае даже самая лучшая, проработанная юридическая материя становится "богом данной" и "от царя сошедшей", чем и вызывает соответствующее к себе отношение.
Я довольно долго трудился над этой статьей, и уже ближе к окончанию работы у меня возникла необходимость высказаться по теме в еще одном ключевом моменте. Мое внимание привлекла высказанная в Интернете позиция по поводу такого принципа уголовного судопроизводства, как состязательность процесса.
Так, А. Брестер считает: "Бездумное тиражирование состязательности приводит к таким извращениям, которые никак не позволяют процессу быть эффективным... мне не совсем понятно, что все в состязательности... нашли и почему так слепо ее тиражируют, ища там, где нет" <16>. По мысли автора, все, что принято называть состязательностью применительно к уголовному процессу, на практике сводится к простому равенству сторон, а о состязательности как отдельной категории нет никакого смысла даже говорить.
--------------------------------
<16> http:// blog.pravo.ru/ blog/ criminalprocess/ 764.html
Я как-то сразу связал этот тезис с темой моей работы. Поскольку ранее я уже высказывался по этому поводу <17>, по всей видимости, следует проявить некоторую последовательность и прояснить свою позицию. Дело в том, что определение, данное цитируемым автором (ассистентом и аспирантом кафедры уголовного процесса Юридического института СФУ), значительно снижает активность и "субъектность" участников процесса и является, в сущности, апологией "активной роли суда в процессе доказывания".
--------------------------------
<17> Бубон К.В. Указ. соч.
Нетрудно догадаться, что, несмотря на актуальность поднятого А. Брестером вопроса и на то, что высказанная им позиция, по всей вероятности, опирается на очень весомые аргументы, я не могу признать ее обоснованной по причинам принципиального характера. "Активная роль суда" в процессе доказывания вполне способна обернуться вовсе не привлечением прочих участников судопроизводства к активной деятельности в его рамках. Напротив, суд, который сам чрезмерно активно собирает доказательства по собственной инициативе, способствует отчуждению всех лиц, вовлеченных в дело, от исполнения ими своих прямых процессуальных обязанностей.
Полагаю, ни для кого не секрет, что адвокат, сладко спящий в судебном заседании, - не такая уж большая экзотика для нашей страны. Развивая предложенную цитируемым автором идею, можно предположить, что через определенный промежуток времени и государственное обвинение окажется за бортом отечественного уголовного процесса в той же степени, в какой там сейчас пребывает адвокатура. Хотим "активного суда"? Боюсь, мы его получим (если уже не получили). И еще я несколько опасаюсь, что он нам не понравится. Ну, и уж совершенно однозначно моя работа построена на том, что вовлечение всех участников процесса в максимально активное осуществление своих прав и исполнение обязанностей является одним из практических проявлений справедливости. Чрезмерно "активный суд", конечно же, является полной противоположностью идеи моей статьи по причинам, о которых было сказано выше. Полное замещение активности сторон судопроизводства активностью самого суда несправедливо, поскольку противоречит необходимости наиболее полного, насколько это возможно, вовлечения их в процесс.
Кроме того, идентификация состязательности с равенством сторон представляется мне определенной наивностью. Я уже выразил свое мнение, что справедливость предполагает скорее систему разумно и легитимно распределенных неравенств, чем всеобщее "равенство помидора и штангенциркуля". Равны ли друг другу обвиняемый и потерпевший? Думаю, вряд ли, особенно если учитывать, насколько разными являются их роли и насколько различаются для них последствия участия в судопроизводстве. С этими возражениями и связана та потребность высказать свое мнение, которая заставила меня дополнять этот текст.
Кроме главного, самого общего возражения, имеются и возражения более конкретные. Например, мне кажется некорректным как само определение состязательности через "спор без вмешательства органов государства (кроме разрешения дела)", так и слияние ее с принципом равенства сторон. Дело в том, что существует уголовно-процессуальная сфера, которая как бы выпадает за рамки простого равенства сторон. И даже "всесторонностью" кое-что не охватывается. Это - право на формирование и поддержание собственной юридической версии событий.
Иными словами, уголовное дело - это "слепок" (или копия) реальных событий, который по многим причинам не может (а иногда и не должен) идеально соответствовать образцу. Если говорить о всесторонней и полной оценке одного "слепка" событий, значит, речь идет об оценке только позиции обвинения, ведь расследование ведет именно оно. А как же всесторонняя оценка двух разных "оттисков" реальности, один из которых "сделан" обвинением, а другой - защитой? Как еще можно назвать само по себе наличие этих двух разных версий, а иногда и более того - их конкуренцию? Суть и смысл состязательности в самом наличии полноценных и активных сторон со всей своей юридической атрибутикой; по моему мнению, этим термином можно также описывать онтологическую сущность сторон процесса, вопросы их существования и деятельного функционирования.
У меня есть одно опасение, и буду рад, если оно не подтвердится. Думается, появление точек зрения, подобных вышеизложенной, прямо связано с постепенной, поэтапной дискредитацией государственных функций, а вслед за этим - и исполняющих эти функции органов. Последовательно, один за другим, подрывают доверие к себе такие государственные структуры, как органы внутренних дел, прокуратура. Подорвано доверие к органам, осуществляющим функции расследования преступлений и оперативно-розыскную деятельность, органам, поддерживающим государственное обвинение. По многим причинам именно суду предстоит стать последней структурой, которая растеряет капитал доверия, заложенный в нее самим фактом ее существования. Суд - последний барьер на пути всеохватной социальной энтропии.
Наверное, при таких обстоятельствах было неизбежно возникновение мнений, в соответствии с которыми "хорошо бы сделать наш суд поактивнее". Боюсь, они могли возникнуть только там, где остальным органам нет уже никакого доверия - ни в смысле эффективности ни в смысле добросовестности и неподкупности. Как следствие, приведенная выше идея представляет собой всего-навсего этап на пути превращения суда просто в чисто карательный орган, новую силовую структуру и ничего более. Конечно же, нет никаких оснований привязывать к этому процессу термин "справедливость", а у меня нет еще и никакого желания делать это.
В заключение я хотел бы выразить надежду, что аудитория, интересующаяся правом, сочтет мою скромную работу достаточно интересной и оригинальной для того, чтобы почтить ее своим вниманием.
Библиография
Конституция Российской Федерации.
Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации.
Арендаренко А.В. Принцип социальной справедливости в системе уголовного права Российской Федерации // Адвокат. 2007. N 5.
Блувштейн Ю.Д., Чубаров В.Л. Справедливость наказания // Труды Академии МВД СССР. М., 1987.
Брестер А. // http:// blog.pravo.ru/ blog/ criminalprocess/ 764.html.
Бубон К.В. Реквием по истине // Адвокат. 2010. N 1.
Буранов Г.К. Отягчающие наказание обстоятельства в уголовном праве России. Ульяновск, 2002.
Данелян Р.С. Судейское усмотрение. Теоретические, законодательные и правоприменительные аспекты // СПС "Гарант".
Иванова С.А. Принцип социальной справедливости в законотворчестве: проблемы реализации на современном этапе // Законодательство и экономика. 2005. N 1.
Кельзен Г. О теории толкования.
Маркушина Е. Мы говорили... о справедливости // Управление персоналом. 2008. N 18.
Сорокин В.В. Идея справедливости в контексте защиты гражданских прав // Гражданин и право. 2010. N 2.
ОБЖАЛОВАНИЕ ПРИГОВОРОВ, ПОСТАНОВЛЕННЫХ
В ОСОБОМ ПОРЯДКЕ: НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ
Ю.В. КУВАЛДИНА
Кувалдина Юлия Владимировна, ассистент кафедры уголовного процесса и криминалистики Самарского государственного университета, аспирант.
Федеральный закон N 433-ФЗ от 29.12.2010 устанавливает иной, чем сегодня, порядок пересмотра приговоров. Хотя серьезных изменений в этой области юридическое сообщество ожидало давно, многие из вопросов все же не получили должного разрешения. Один из них связан с реализацией осужденным права на обжалование обвинительного приговора, постановленного в порядке, предусмотренном гл. 40 и 40.1 УПК.
В соответствии с действующей ст. 317 УПК постановленный в особом производстве приговор не может быть обжалован в апелляционном и кассационном порядке по основанию, предусмотренному п. 1 ч. 1 ст. 379 УПК. Указанное ограничение обусловлено особенностями судебного разбирательства, установленными ст. 316 УПК: оно является упрощенным, судебное следствие отсутствует. Поскольку доказательства, подтверждающие либо опровергающие обвинение, в судебном заседании не исследуются, проверить выводы суда о его обоснованности невозможно. Особый порядок рассмотрения дела применяется при условии, что обвиняемый информирован обо всех его последствиях и добровольно соглашается на ограничение процессуальных прав, в т.ч. права на обжалование приговора по мотиву несоответствия выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела. Аналогичным образом решается вопрос об обжаловании приговора по делу, по которому имеется досудебное соглашение о сотрудничестве (гл. 40.1 УПК).
Ничего нового в регулирование института обжалования приговоров, вынесенных в особом порядке, Закон N 433-ФЗ не внес, но ситуацию ухудшил.
Во-первых, сохранив известное ограничение на обжалование таких не вступивших в законную силу приговоров теперь уже в апелляционном порядке, законодатель фактически исключил их из круга тех судебных решений, которые могут быть пересмотрены судом второй инстанции. Предмет апелляционного разбирательства - законность, обоснованность и справедливость приговора (ст. 389.9). Возможность пересмотра приговора по мотиву его необоснованности отличает апелляцию от "чистой" кассации, предметом которой является исключительно законность приговора (ст. 401.1, 401.15). Получается, что в отношении не вступивших в законную силу приговоров, вынесенных по правилам ст. 316, установлены кассационные основания для обжалования (п. 2 - 4 ст. 389.15).
Во-вторых, апелляционный порядок предполагает повторное разбирательство дела по правилам производства в суде первой инстанции, включая судебное следствие. Если судебного следствия нет в процедуре вынесения приговора, то его не может быть и в процедуре пересмотра приговора. Следовательно, и порядок пересмотра таких приговоров по основаниям, предусмотренным п. 2 - 4 ст. 389.15, является апелляционным только по названию.
В-третьих, ни в кассации, заменившей собой прежний надзор, ни в новом, очень ограниченном надзоре даже явная фактическая ошибка исправлена не будет, поскольку по Закону N 433-ФЗ надзорная инстанция проверяет приговор лишь с точки зрения законности (ст. 412.1, 412.9). В этом смысле для осужденного более выгодны действующая ст. 317 УПК, которая никаких ограничений на обжалование приговора, вступившего в законную силу, не содержит, и нынешняя ч. 1 ст. 409 УПК, которая позволяет обжаловать приговор в порядке надзора и по существу обвинения. Некоторую путаницу в решение данного вопроса внес Пленум Верховного Суда РФ. В п. 17 Постановления от 05.12.2006 N 60 Пленум высказал мнение, что в надзорной инстанции приговор, постановленный по правилам гл. 40, может быть обжалован по любому из предусмотренных законом оснований. Однако своим же Постановлением от 24.02.2010 N 4 Пленум этот пункт исключил. Последним разъяснением суды и руководствуются вопреки закону в настоящее время <1>.
--------------------------------
<1> Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 6 октября 2010 г. N 3-Д10-11 // СПС "КонсультантПлюс".
Проблемы правильного понимания оснований и порядка пересмотра приговора, постановленного по правилам ст. 316 УПК, как представляется, обусловлены несовершенством процедур, предусмотренных гл. 40 и 40.1 УПК. Законность и обоснованность приговора, постановленного в особом порядке, зависят от качества обвинения и защиты. Действия и решения прокурора при поступлении к нему дела с обвинительным заключением (обвинительным актом) и государственного обвинителя в суде приобретают по таким делам особое значение. Однако изучение дел, рассмотренных в предусмотренном гл. 40 УПК порядке, свидетельствует о неудовлетворительном уровне прокурорского надзора. Так, по делу О., обвиняемого по ч. 1 ст. 228 УК, государственный обвинитель "предложил" исключить квалифицирующий признак "незаконное приобретение", поскольку органом следствия точно не установлено время приобретения наркотического средства; по делу С. суд вынес постановление о прекращении дела за отсутствием состава преступления ввиду отказа государственного обвинителя от предъявленного по ч. 2 ст. 325 УК обвинения, поскольку подсудимый не имел умысла на хищение личных документов; по делу К., обвиняемого по ч. 1 ст. 222 УК, государственный обвинитель "предложил" исключить квалифицирующий признак "незаконное хранение" боеприпасов как не нашедший своего подтверждения. Во всех этих случаях суд принял соответствующее решение "в условиях очевидности", т.к. "из материалов дела видно", что квалифицирующий признак вменен ошибочно <2>. Изменение обвинения в сторону смягчения или частичный отказ от него имели место по 40 из 183 изученных дел этой категории, причем отнюдь не в результате исследования доказательств, как того требуют ч. 7 и 8 ст. 246. Следовательно, прокуроры, к которым данные дела поступали для утверждения обвинительного заключения (обвинительного акта), не выполнили возложенной на них п. 2 ч. 1 ст. 221 и п. 3 ч. 1, ч. 2 ст. 226 УПК обязанности и не приняли соответствующих мер к исправлению ошибок. Займи государственные обвинители в суде иную позицию, необоснованного приговора по многим делам не избежать. Поэтому вопрос о том, каким образом, не исследуя доказательства, суд может убедиться, что обвинение ими подтверждается, как того требует закон (ч. 7 ст. 316), остается открытым. Есть вопросы и к качеству защиты: если обвиняемый соглашается с обвинением, которое даже государственный обвинитель не считает обоснованным, значит, предусмотренные ст. 314 гарантии от судебной ошибки недостаточны.
--------------------------------
<2> Уголовные дела N 2007117521, 2007118195, 1/17, 200817734 // Архив Железнодорожного районного суда г. Самары.
Интересно отметить: в 47 случаях из 183 изученных дел прокурорами вносились кассационные представления, в которых указывались все четыре предусмотренных ст. 379 основания отмены приговора. 27 кассационных представлений прокурорами отозвано; по 7-ми приговор суда первой инстанции изменен ввиду несправедливости наказания, остальные оставлены без удовлетворения. Однако ни в одном случае Судебная коллегия Самарского областного суда не указала на недопустимость обжалования приговора по мотиву несоответствия выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела. Определенная логика в этом есть: требование обоснованности приговора выражено в законе (ч. 4 ст. 7, ч. 1 ст. 297), поэтому приговор, содержащий выводы, не соответствующие фактическим обстоятельствам дела, заведомо незаконен.
Именно незаконность, а не необоснованность приговора имеет место в том случае, когда судья, не выполнив обязанности убедиться в обоснованности обвинения собранными по делу доказательствами как необходимого для применения особого производства условия (ч. 7 ст. 316), не вынес постановление о прекращении особого порядка судебного разбирательства и не назначил рассмотрение дела в общем порядке (ч. 6 ст. 316). Кассационной инстанцией отменен приговор Ленинского суда г. Оренбурга, которым И. осужден по ч. 2 ст. 264, ст. 265 УК. Приговор, вынесенный в особом порядке, обжаловался в связи с нарушением уголовно-процессуального закона, однако отменен - со ссылкой на ст. 380, поскольку судом первой инстанции не были правильно установлены обстоятельства совершения ДТП, в т.ч. взаиморасположение его участников, не были выявлены и устранены имеющиеся в доказательствах противоречия <3>. Необоснованность приговора в данном случае - прямое следствие нарушения требований уголовно-процессуального закона.
--------------------------------
<3> Информационный бюллетень Оренбургского областного суда. 2003. N 6. С. 35.
Причина таких нарушений, допускаемых при рассмотрении дел в особом порядке, на наш взгляд, кроется в отсутствии механизма формирования убеждения судьи в обоснованности обвинения. Если позволить судье исследование части доказательств, таких ошибок можно избежать. Это предложение поддержали 63,8% опрошенных нами судей. О неготовности судей полностью отказаться от судебного следствия в особых порядках говорят и следующие факты. В 127 из 183 изученных дел судья в судебном заседании обращался к сторонам с вопросом, не желают ли они дополнить судебное следствие; по 49 делам исследование обстоятельств, отягчающих и смягчающих наказание, и данных о личности подсудимого потребовало изучения более 100 документов; в 59 приговорах дана оценка доказательств, собранных по делу, как полученных законным путем, допустимых, относимых и достаточных для вывода о виновности подсудимого в полном объеме предъявленного ему обвинения.
Как видим, проблема пересмотра приговора, вынесенного по правилам ст. 316 УПК, по мотивам его необоснованности Законом N 433-ФЗ от 29.12.2010 не решена. Новый Закон лишь еще больше обнажил известную проблему допустимости вынесения судом обвинительного приговора на основе не изученных им в судебном заседании материалов, следствием которой является часто возникающее в практике сомнение в законности и обоснованности приговора. Однако полагаем, что ограничение права осужденного обжаловать такой приговор по мотиву несоответствия выводов суда фактическим обстоятельствам дела, установленным судом первой инстанции, не может толковаться как адресованный апелляционному суду запрет на пересмотр такого приговора.
ОБЕСПЕЧИВАЕТ ЛИ НОВЫЙ ПОРЯДОК ПЕРЕСМОТРА ПРИГОВОРОВ
ЗАЩИТУ ИНТЕРЕСОВ ПОТЕРПЕВШЕГО?
С.В. ЮНОШЕВ
Юношев Станислав Викторович, доцент кафедры уголовного процесса и криминалистики Самарского государственного университета, кандидат юридических наук.
Проблема обеспечения права потерпевшего на скорое и справедливое судебное разбирательство до сих пор в силу многих причин остается одной из наиболее сложных. Однако принятие Закона N 433-ФЗ от 29.12.2010 на ее решении никак не отразилось.
Как ныне действующий (ст. 405), так и новый (ст. 401.6, ч. 2 ст. 412.9) законы содержат более чем серьезные ограничения возможности отмены или изменения вступивших в законную силу судебных актов по основаниям, влекущим для обвиняемого поворот к худшему. Отсюда ясно, что основные ожидания потерпевшего на восстановление справедливости будут связаны именно с апелляционным производством. Однако закон к интересам потерпевших не всегда внимателен.
Процессуальный интерес потерпевшего состоит не только в признании подсудимого виновным в совершении преступления, но и в назначении ему справедливого наказания, а также в возмещении причиненного преступлением ущерба и компенсации морального вреда.
В соответствии с действующей ныне редакцией УПК (ч. 1 ст. 387) суд второй инстанции не вправе применить уголовный закон о более тяжком преступлении или усилить назначенное наказание. При наличии для этого оснований приговор подлежит отмене с направлением дела на новое судебное разбирательство в суд первой или апелляционной инстанции (п. 3 ч. 1 ст. 378). Аналогичным образом решается сейчас вопрос об увеличении присужденного потерпевшему размера возмещения материального ущерба и компенсации морального вреда. Поэтому наделение суда апелляционной инстанции правом усилить осужденному наказание или применить в отношении его уголовный закон о более тяжком преступлении (п. 2 ч. 1 ст. 389.26), а также увеличить размер возмещения материального ущерба и компенсации морального вреда (п. 3 ч. 1 ст. 389.26) путем изменения приговора без направления дела на новое рассмотрение, несомненно, заслуживает положительной оценки.
