2015-08-12
386
Я сидела в фургоне в окружении пятерых парней, непрерывно обсуждающих что-то (как я догадывалась – прошедший концерт, так как разговор шел на корейском, познания которого для меня заканчивались словами «саранхэ» и «аньен»). Они были крайне возбуждены и постоянно перебивали друг друга, размахивали руками и смеялись.
Я словно находилась в параллельной реальности, легкий шок и ступор – это было не про меня. В голове как заклинание - он здесь, рядом, и если я передвину руку на пять сантиметров, то коснусь его. Места было немного, так как участники не пожелали, чтобы их инструменты ехали в грузовике с остальной аппаратурой, и большую часть пространства занимали футляры с гитарами и еще черт знает с чем. По этой причине я была плотно прижата к окну, а Хонки – ко мне. Между нашими бедрами и плечами не влез бы даже тетрадный листок.
- Тебе удобно? – безуспешно пытаясь подвинуться, чтобы освободить мне немного места, спросил он, тем самым обратив на меня четыре пары любопытных глаз. – Эй, ребят, чего расселись! Быстро двигайтесь! – потребовал Хонки, заставив парней зашевелиться.
-Не надо! Мне очень удобно! – я поспешила их остановить, интенсивно жестикулируя,и покраснев при этом до кончиков ушей. В ту же секунду мне в зад уперлось что-то острое, я непроизвольно вскрикнула. Все обеспокоено дернулись в мою сторону. Приподнявшись, я вытащила из-под себя медиатор, который, видимо, своими телодвижениями, привела в вертикальное положение, а затем благополучно села на него. Я тупо смотрела на него, держа перед собой. Краснее меня в данный момент был только тот кетчуп, который на 100% из томатов. Испуг на лицах, обращенных ко, мне сменился удивлением. Затем послышались сдавленные смешки, переросшие в откровенный хохот. Хонки ржал громче всех, при этом пытаясь заткнуть всех остальных. Я притворно надулась и отвернулась к окну. Все успокоились, и Хонки стал отчитывать Сынхена, который отнекивался и мотал головой.
|
|
|
Еле сдерживая улыбку, он повернулся ко мне:
- Больно? – я мотнула головой. -Прости этого балбеса – вечно он раскидывает свои вещи вокруг. – Хонки махнул головой в сторону макне. – Когда-нибудь он у меня получит.
Все с интересом смотрели ни нас. Сынхен приставал к Дже скорее всего с просьбой рассказать, о чем говорит Хонки. Из четверых ребят только Дже и Лидер более-менее сносно знали английский и понимали нас. Это было, конечно, не справедливо, потому что из их болтовни я не понимала ничего, а приставать к Хонки мне было неудобно. Он сам, чувствуя, что мне неловко, объяснял о чем они говорят.
Далее, судя по всему, от обсуждения концерта все перешли к обсуждению меня, потому, что парни что-то выспрашивали у Хонки.поглядывая в мою сторону. Дже выдал какую-то фразу, за которую Хонки отвесил ему оплеуху и тут же покосился на меня. Потом последовал пинок Сынхену и всеобщий хохот. Я стала по-тихоньку закипать.
- Эй! – толкнув Хонки локтем в бок, воскликнула я. – Может хватит обсуждать меня в моем присутствии, тем более, когда я ни слова не понимаю! – и с самым непримиримым видом уставилась на участников, подозрительно разглядывая каждого по очереди. Суть моих слов, судя по всему, была им ясна, потому что они вдруг притихли и все как один заинтересовались кто потолком, кто полом, старательно избегая моего взгляда. Хонки удивленно посмотрел на меня, на парней, снова на меня, снова на парней и с восторгом хлопнул в ладоши:
- Ребят, а она знает, как с вами обращаться! - они изобразили смирение, чем вызвали у меня улыбку.
Машина остановилась. В окошко я увидела вывеску какого-то дорогого ресторана.
- Это ты называешь «просто заедем куда-нибудь перекусить»? – растеряно пробормотала я Хонки, с несчастным видом оглядывая свои растянутые треники и старые кроссовки. Да уж, если бы я знала, что произойдет, когда, повинуясь отчаянному порыву, выбегала из дома, надеясь на встречу, то непременно захватила бы бальное платье. Только я собралась высказать свои скептические мысли вслух, как услышала:
- Как насчет того, чтобы пойти в твое любимое место? У тебя есть такое поблизости? – улыбнулся Хонки. Я не сразу сообразила, что он от меня хочет, потому что не могла оторвать от него глаз. Полумрак машины и падающие тени делали его черты необыкновенно красивыми. Уличные огни отражались в его огромных черных глазах, отчего они казались двумя бездонными мерцающими вселенными. Непослушные темные волосы спадали на лоб и лезли в глаза, и он тряхнул головой, убирая их. Сердце начало отбивать бешеный ритм, дыхание участилось, мне стало ужасно жарко. Он продолжал выжидательно смотреть на меня, а я все никак не могла стряхнуть с себя оцепенение. Когда, наконец, с огромным усилием, я оторвала от него взгляд, то заметила, что в полной тишине все смотрят на нас и чего-то ждут.
|
|
|
- Эээ… да… я знаю этот район, здесь рядом есть одно замечательное местечко, я была там пару раз, – прочистив, резко пересохшее горло, ответила я, коря себя за свою глупость.
Объяснив Хонки как до него доехать, я уставилась в окно и больше ни разу на него не посмотрела. После разговора с водителем, он объяснил Мину и Сынхену, что они будут есть в другом месте. На что Сынхен возмутился, что сейчас умрет с голоду, Хонки на него шикнул, но он продолжал что-то бормотать, бросая на меня недовольные взгляды. К счастью, фургон опять затормозил, но на этот раз – возле простой кафешки, которую я очень любила за непринужденную уютную обстановку и вкусную еду.
Обрадованные парни вывалились из машины. Ушедшая было неловкость, снова вернулась, так как я чувствовала неприязнь со стороны Сынхена. Я всегда принимаю все близко к сердцу и не могу находиться рядом с людьми, которым неприятна. Понимая, что это пустяк, и уже все все забыли, я все равно ничего не могла с собой поделать.
Я продолжала стоять возле фургона, и все опять меня ждали.
- В чем дело? – Хонки осторожно взял меня за руку. – Это твой город, мы здесь гости, так что веди нас! – и потащил за собой.
Большинство столиков было свободно, и мы смогли выбрать понравившийся.
Усевшись, Хонки сказал, оглядываясь по сторонам:
- Так странно просто сидеть где-то, где нас никто не узнает… это так непривычно.
Я с удивлением услышала в его голосе… разочарование?
- Уже соскучился по своим фанаткам? – усмехнулся Джонхун.
- А для меня – это настоящий рай! Делай что хочешь, никто не следит за каждым твоим шагом, не поджидает у каждой двери… сказка.. – блаженно протянул Дже.
- С тобой разве такое происходит? – толкнул его Сынхен, вызвав всеобщий смех.
- Я тебе сейчас! Меня-то уж точно любят больше! – в ответ показал язык Дже.
Джонхун схватился за голову:
- Как вы посмели заговорить о фанатской любви? О, Боги, сейчас на нас обрушится гнев Великого Хонгстара!
- Тааак… так кого, говорите, любят больше? – Хонки сделал страшное лицо и приготовился встать.
- Тебя! Тебя, хен!! – в один голос завопили парни с испуганными лицами.
- Так-то лучше, – Хонки довольно погладил себя по животу и, вдруг встрепенувшись, воскликнул, завертев обиженной физиономией, – Когда меня уже покормят?
Секунда тишины… и взрыв хохота. Дже сполз куда-то под стол, Сынхен схватился за живот и чуть ли не бился головой о свою тарелку, Мин, как рыба, беззвучно открывал и закрывал рот, тыча пальцем в Хонки, который продолжал сидеть, надув губы и ничего не понимая.
|
|
|
Мы давно привлекли внимание всех посетителей – некоторые смеялись вместе с нами над Хонки, некоторые переговаривались, кто-то просто глазел. Неважно где – дома или здесь, парни везде были в центре внимания. Я сидела и тихо молилась, чтобы нас отсюда не выгнали.
Все заявили, что хотят традиционной русской еды, и заказали обалдевшей официантке чуть ли не половину меню, показывая на понравишиеся картинки. Я даже не пыталась их остановить – это было бесполезно. Принесли борщ, блины, потом что-то еще и еще… Все стали интересоваться, как нужно есть то или иное блюдо. Только Хонки не нуждался в разъяснениях – просто схватил пельменину руками и запихнул в рот.
Мы болтали, не замечая, что на улице уже глубокая ночь, парни добродушно подшучивали друг над другом, излюбленным объектом для шуток был Хонки, который парировал нападки, унося всех под стол. Вокруг царила уютная свободная атмосфера, уже никто не чувствовал неловкости. Но все-таки было уже два ночи, а парням завтра предстоял концерт, и менеджер, оборвавший телефон, возымел над ними действие.
Я вызвала такси – не хотелось заставлять ребят таскаться из–за меня лишний час по городу. Проводив их до фургона, я попрощалась с ними.
- Ждем тебя завтра на концерте. – подмигнул мне Джонхун, залезая в машину.
- Да, да, нуна! Обязательно приходи! Мы… – прокричал из-за его спины Дже.
Хонки захлопнул двери, не дав тому договорить:
- Нуна.. я дам тебе нуна… - бурчал он себе под нос, что меня жутко развеселило.
Он перестал бурчать и посмотрел на меня:
- Мне было очень весело сегодня, с тобой, - добавил он тише, - ты придешь завтра?
Я смотрела в его глаза и понимала, что, даже, сильно захотев, ни за что не смогла бы ответить «нет».
- Билетов уже наверняка нет… - меня довольно сильно расстраивал этот факт.
Он широко улыбнулся.
- Чей это концерт? Как ты думаешь, нужен тебе билет? – словно самодовольный кот, Хонки всегда был во всем уверен.
Из приоткрытой двери высунулась голова Сынхена. Он что-то проговорил Хонки жалобным голосом, на что получил довольно грубый и раздраженный ответ, тот скрылся.
- Тебя ждут, - сказала я, а хотелось – останься со мной.
- Подождут, не развалятся. Приходи завтра раньше, где-то за час, а лучше два. Я встречу тебя. Ты придешь? Скажи! Если ты не пообещаешь мне, я не сдвинусь с места!
Такси подъехало и настойчиво сигналило, торопя меня, и фургон ребят вовсю урчал мотором.
|
|
|
- Ты умеешь приводить аргументы, - улыбнулась я. – Сходить на ваш концерт было моей мечтой, думаешь, я упущу такую возможность? – выгнув в удивлении бровь, спросила я.
- Ха!!! Я так и знал! – Хонки подпрыгнул на месте, победно ударив себя по бедрам, что меня немного испугало и удивило. Я вытаращила глаза – до меня дошло… Я ни за что не собиралась рассказывать о том, что фанатела по нему, тем более, сейчас, и сама себя выдала. Вот дура-то. Отмазываться уже поздно.
- Значит, я обязательно постараюсь завтра, ради тебя! – с улыбкой чеширского кота он забрался в фургон, махнув на прощание рукой.
«Я постараюсь завтра ради тебя»… Дурацкая счастливая улыбка никак не хотела сходить с моего лица, ни в такси, ни дома, даже во сне я улыбалась.
Весь следующий день я провела в тщательной подготовке. Даже стратегические военные планы разрабатываются менее скоурпулезно, чем мой выбор одежды. Из-под груды платьев, юбок, блузок и брюк, отчаянно вопя, пытался выбраться мой кот. Я хватала одну вещь за другой и кидала обратно. Одеть, естественно, нечего… На магазины нет времени. У меня паника. Осталось каких-то четыре часа, а я еще даже не решила, в чем пойду. В очередной раз надеваю платье, тут же снимаю – совершенно не нравится. Падаю в отчаянии на пол. Несчастный Тишка, наконец, освободился из тряпочного плена и тут же растянулся на полу рядом со мной, совершенно вымотанный. Потом вдруг вскочил и начал с остервенением трепать платье, вымещая на нем злобу. Получив подзатыльник, кот удалился с видом оскорбленного достоинства. Пережившее покушение платье было тут же отобрано мной в качестве лучшего кандидата на сегодняшний вечер.
По прошествии трех часов, я была готова. Скептически оглядела себя последний раз в зеркало. Длинные медовые локоны немного растрепались из-за моей сумасшедшей беготни по квартире, но ничего. Заколочка-цветочек теперь ужасно не нравится – снимаю. Простое бежевое платье чуть выше колен – вроде, неплохо. Так, сапоги или ботильоны? Одеваю сапог на правую, ботильон – на левую ногу, подхожу к зеркалу, чувствую себя каракатицей. Не нравится ни то, ни другое. Туфли? Черт, какие туфли – почти мороз! Время… АААААА!!! Опаздываю! Пальто, сумка… ГДЕ МОЯ СУМКА? Спрашиваю у Тишки. Тааак…совсем свихнулась. Ремешок от сумки выглядывает из-под кучи барахла. Хватаю, бегу в коридор. ЧТО ОБУТЬ? Глаза мечутся между единственным сапогом и ботильоном, стоящим в коридоре, их пары так и остались в комнате. Одновременно сокрушаюсь о том, как я буду убирать весь это бардак. Втискиваю ноги в туфли, хватаю ключи, выбегаю. На улице соображаю, что я, пожалуй, действительно свихнулась, глядя на туфли-лодочки и на облачко пара, вырвавшегося изо рта. Возвращаться некогда, бегу к метро, по дороге набирая Хонки…
Долго, очень долго блуждаю вокруг Лужников, ищу заветную дверь. Концерт начнется через двадцать минут, похоже, на него мне уже не попасть. Звонок. Хонки, взволнованно:
- Ты где?
- Хожу тут, пытаюсь найти вход. Здесь миллион дверей и везде заперто! – отвечаю, с отчаянием дергая очередную дверь.
- Я выхожу! Подходи к главному входу!
- С ума сошел? Тебя сейчас просто разорвут.. или затопчут…
- Ты права… - нехотя признал Хонки. – Что же делать? Так, я выйду через заднюю дверь и встретимся там. Рядом с тобой есть что-нибудь примечательное?
Я стала лихорадочно озираться по сторонам:
- Вот! Памятник! Мимо него точно не пройдешь.
В трубке раздался крик, Хонки что-то сказал в сторону. Я посмотрела на часы – пять минут до начала!
- Хонки! Концерт! Осталось пять минут, ты не успеешь! Иди на сцену, я найду вход сама! – кричала я в панике.
- Жди меня там. – сказал он только и отключился.
Боже мой, он что, решил сорвать концерт? Что он творит! Пытаюсь что-то придумать, но ничего не идет в голову, кручусь на месте, как волчок, смотрю по сторонам. Не замечаю, что ноги совсем заледенели. Порываюсь бежать то в одну, то в другую сторону, в итоге возвращаюсь на то же место. Если он придет и не найдет меня здесь? Что же делать? Каждые десять секунд смотрю на часы. Уже пятнадцать минут как должен идти концерт! В панике звоню Хонки:
- Где ты? – спрашиваю, чуть ли не плача.
- Иду к тебе, - тяжело выдохнул он. В трубку слышен топот бегущих ног.
- Ты дурак? Ты что творишь? Ты должен петь сейчас на сцене! Все эти люди ждут тебя! – в истерике кричу я. До меня доноситься рев фанатов, кажется еще чуть-чуть, и они проломят стену и волной хлынут на меня.
Хонки усмехнулся и положил трубку. Я продолжаю что-то говорить, не слыша коротких гудков.
- Мне гораздо важнее, что ТЫ ждешь меня. Я не мог позволить тебе не дождаться, – из-за спины доноситься родной голос. Я бросилась на Хонки с кулаками:
-Дурак! Идиот! – бью его в грудь, плачу и смеюсь одновременно.
Он легко прекращает мою истерику, схватив одной рукой за запястья, другую кладет на затылок и заставляет посмотреть в глаза.
- Слышишь, я не мог позволить тебе не дождаться.
Я вижу только его глаза, совсем рядом… Взгляд такой нежный и пронзительный, он проходит через меня, гипнотизируя и парализуя все тело. Я не могла пошевелить ни одним мускулом, стояла, словно зачарованная, погружаясь все глубже в этот взгляд…
Хонки медленно наклонился ко мне, притягивая мою голову. Его лицо совсем рядом, его губы в сантиметре от моих. Не могу проглотить комок, подступивший к горлу, задыхаюсь.
Он отпускает мои руки и за талию притягивает к себе. Теперь мы стоим почти вплотную. Он целует меня очень нежно, его губы такие мягкие и теплые… Я теряю рассудок, сознание полностью отключается, ноги становятся ватными, нет сил даже просто стоять. Если бы его сильные руки не держали меня, я бы мешком рухнула на землю. Практически доведя меня до коматозного состояния, Хонки отстранился.
- Так ты хочешь услышать, какой я классный певец?
- Мммм.. – все, что я могу сказать.
Он засмеялся, положил палец мне на подбородок и, подергивая нижнюю губу, озвучил меня противным писком:
- Конечно, оппа, я мечтаю послушать твои песни, ведь ты самый крутой певец на свете!
Засмеявшись и немного придя в чувства, я съязвила:
- Кто тебе сказал, что ты классный певец? По-моему, ты просто самодовольный надутый индюк!
Я получила щелчок по носу:
- Ащщщ.. эта девчонка!
Очередной рев фанатов заставил нас вспомнить, что вообще происходит. Мы переглянулись, и, не сговариваясь, бросились к входу. Хонки, крепко держа мою руку, тащил меня по коридорам. Отовсюду слышались крики, разговоры и музыка. Мы бежали так быстро, что у меня закружилась голова, когда он резко остановился.
К нему тут же подлетела куча народу, каждый что-то кричал. Среди них были другие члены группы, которые просто были в панике. Хонки что-то быстро им сказал, и все пятеро направились к сцене. Выходя, он обернулся и крикнул:
- Смотри на меня отсюда! Я тоже должен тебя видеть!
Все люди, находящиеся в комнате, в недоумении посмотрели на меня. Я поспешила отойти к тому месту.
Рот непроизвольно открылся в изумлении. Передо мной предстало грандиозное зрелище. Мое «вип»-место находилось как раз под главной трибуной, и я могла все очень хорошо видеть. Тысячи фанатов оглушительным ревом приветствовали участников, вскочив со своих мест и размахивая желтыми флагами. Желтый, желтый, повсюду желтый… Боже, сколько их здесь? Интересно, чтобы они со мной сделали, узнав, что концерт был задержан на полчаса по моей вине… Я поежилась от этой мысли. Участники поприветствовали зрителей, извинились за задержку и сразу же начали выступление с какой-то новой зажигательной песни. Вокруг творилось что-то сумасшедшее. Не прекращающийся ни на секунду рев, ослепительные вспышки, разноцветные огни, и его голос. Он был повсюду. Он летел со сцены, отражался от стен, пола – все тонуло в этом голосе, он проникал в каждую клеточку моего тела. Хонки прыгал по сцене, выплескивая на трибуны сумасшедшую энергию. Он один владел тысячами фанатов, которые реагировали на каждое его движение. Казалось, он никогда не иссякнет. Я смотрела на все происходящее, в восторге открыв рот. Сотни раз представляла себя на их концерте, но до такого моя фантазия никогда не доходила.
Как Джонхун управлял своей гитарой! Это было просто фантастично, такого красивого зрелища я никогда прежде не видела. А Минани! Этот милый ребенок, что он вытворял – лупил по барабанам с такой бешеной энергетикой, что, казалось, они вот-вот взорвутся.
Хонки был просто неподражаем. Он поднимал руку – тысячи поднимали руку, он говорил «say» - все, как один, пели. Когда он запел балладу, я опешила, поймав на себе его взгляд. Он смотрел на меня, я – на него. Он пел для меня. Моя душа воспарила к небесам, и оставалась там до самого конца.
Когда они стали благодарить зрителей, махать им и прощаться, я только тогда поняла, что концерт окончен. Крики не стихали, и парням пришлось исполнить на бис еще две песни.
После этого они, окончательно попрощавшись, направились в гримерку.
Все мокрые, измотанные, но абсолютно счастливые они расселись на диван и кресла. Хонки, восстанавливая дыхание, подошел ко мне.
- Ну что? Ты в полном восторге и не можешь ничего сказать? – усмехнулся он.
- Ну что тебе сказать? Во второй песне в первой части куплета ты мог бы…
Хонки вытянул вперед руку:
- Стоп-стоп-стоп, я все понял – я был великолепен, ведь так?
Я посмотрела ему в глаза и улыбнулась:
- Ты действительно был великолепен. - Он заулыбался, сверкая, как медный таз. - Ребята, - обратилась я к остальным участникам, - вы просто мегамолодцы, такое шоу я вижу впервые в жизни. Я вам очень благодарна. И, пожалуйста, простите - из-за меня вам пришлось задержать концерт, – добавила я, чувствуя свою вину.
Джонхун подошел ко мне и с улыбкой сказал:
- Спасибо, что пришла – было забавно наблюдать за твоим лицом. А насчет задержки… я уверен, что, в конечном итоге, во всем виноват Хонки, и за это он еще получит, - он бросил угрожающий взгляд на хена.
- Нет, правда, Хонки ни в чем не виноват! Он просто искал меня… - я не могла позволить им обвинить во всем Хонки, - не справедливо во всем винить его.
Хонки поднялся с дивана.
- Они все поняли правильно, не надо меня больше оправдывать, хорошо? Мне надо было тебя найти и точка. Еще от организаторов наслушаюсь разговоров на эту тему, так что лучше сейчас расскажи, как тебе понравилось еще раз, - Хонки закрыл глаза и откинул голову назад.
Туда-сюда сновали люди, им явно предстояло что-то еще. Я простояла в растерянности минуту, потом проговорила, глядя на изможденных, раскинувшихся на диване участников:
- Спасибо вам огромное, еще раз! Вы очень устали, поэтому отдыхайте и обязательно хорошо покушайте! До встречи, - парни помахали на прощание.
- Нуна, до встречи! Спасибо, что пришла посмотреть на нас! – воскликнул, удивительно бодрый Дже. Улыбнувшись им, я направилась к выходу.
Хонки поднял голову:
- Куда ты?
- Пойду домой, - удивленно ответила я, было ощущение, что он проспал весь вышестоящий разговор.
- Подожди… - его прервал вошедший человек, начавший говорить что-то, что заставило парней зашевелиться. Я тихонько выскользнула за дверь. Всю дорогу до дома я снова и снова переживала восторг от концерта, от его поцелуя… Я летела над городом, ощущая за спиной мощные, красивые крылья.
Ожидавшая меня дома картина заставила меня спуститься на землю. Квартира выглядела так, словно меня ограбили, при чем грабитель искал что-то явно не больше иголки. Все было перевернуто вверх дном. А Тишка победно восседал на горе шмоток. Тихонько простонав, я опустилась на диван, решив, что до завтра этот бардак никуда не денется.
Я переоделась в уютную фланелевую пижамку и, укутавшись в одеяло, приготовилась к просмотру приятных снов, решив отложить все мысли, как и бардак на завтра. Только мое сознание начала окутывать сладкая дремота, раздался звонок в дверь.
Подскочив на кровати, я тряхнула головой, решив, что мне почудилось. Но незваный гость продолжал настойчиво жать на кнопку. Сунув ноги в плюшевые тапки-зайцы, я поплелась к двери.
- Кого еще там черт принес, - бубнила я, открывая дверь.
- Ты что, никогда не спрашиваешь, кто к тебе пришел? – упрекнул меня Хонки, заходя в прихожую. Стоп… Хонки?... Я опять тряхнула головой, потом зажмурилась, открыла глаза – Хонки, опять зажмурилась – снова Хонки.
- Ч-что ты здесь делаешь? – прозаикалась я, наблюдая как он снимает ботинки и куртку и с интересом осматривается.
- Пришел к тебе в гости, ты же слиняла от меня - самодовольно улыбнулся Хонки, - уууу... здесь кто-то явно нуждается в уборке! – присвистнул он, окидывая взглядом раскиданную обувь.
- Ты еще комнату не видел, - проворчала я. Глаза в ужасе расширились. Комната! Я испуганно посмотрела на него, - я думала, у тебя еще куча работы, а потом, ты выглядел таким уставшим, что не хотела тебе мешать, поэтому ушла, - про себя я молилась, чтобы он сейчас вспомнил о чем-нибудь важном, и мне удалось бы избежать позора.
- Уставший? Я? Ха! Это я просто получал наслаждение от всеобщей любви, - он явно намылил свой зад в комнату, - а с работой я уже разобрался и теперь очень хочу узнать, как ты живешь, - с этими словами Хонки по-хозяйски раскрыл дверь в комнату, и я не успела ему помешать, да. по правде, и не смогла бы…
О, ужас! Позор на мою несчастную голову… И что мне ему сказать? Извини, но я – свинья? Шикаааарно.. Я зажмурилась в ожидании.
- Только не говори, что ТАК ты сегодня собиралась на концерт.. – Хонки озадачено запустил руку в волосы, разглядывая живописную картину во главе с Тишкой.
- Да, именно ТАК я собиралась на концерт! А к приходу вашего величества как-то не подготовилась. Уж извините. – процедила я сквозь зубы, спешно хватая из зоны видимости лифчики и трусики и засовывая их за пазуху. В ответ на вызванный стыд и неловкость, я нападала на Хонки, хотя мне совершенно не хотелось так себя вести. Я почувствовала досаду.
- Извини, ты застал меня врасплох. Я действительно устроила все это, собираясь к тебе. Мне сейчас очень неловко, поэтому я так себя веду. – Мне хотелось быть с ним честной. – Скажи, тебе сильно досталось из-за меня?
Хонки взял мое лицо в руки:
- Глупая, все в порядке. Ты не должна ни извиняться, ни оправдываться передо мной. Пусть у тебя тут хоть рыба дохлая валяется, это – твоя квартира! Насчет меня тоже не беспокойся – все в порядке. А бардачок весьма милый, - добавил он с ехидной ухмылкой.
Я опять обмякла от его слов и прикосновений, и чуть не выронила все свое добро на пол.
- Давай выпьем чаю, - с энтузиазмом предложила я и потащила его на кухню, по дороге пряча белье в шкафчик с косметикой.
Больше мне не хотелось ершиться и язвить, я просто слушала его увлеченный рассказ, попивая душистый травяной чай, и жмурилась от удовольствия. Мне было интересно каждое сказанное им слово, я старалась разглядеть каждую черточку на его лице и запомнить каждое его выражение. Ни одна секунда с ним не вызвала во мне раздражения или неприязни. Если он хотел рассмешить меня, ему всегда это удавалось. Не надо было претворяться что мне смешно или интересно из вежливости, с Хонки мне было комфортно, как с собой. Несмотря на короткий период нашего знакомства, я чувствовала, что могу ему доверить абсолютно все, а для меня это было самым важным в отношениях.
Выпив кружек по десять чая, мы пошли в комнату. Я порылась в DVD и включила свою любимую старую комедию. После десятиминутного просмотра меня начало клонить в сон. Я уже плавала где-то на краю сознания, когда услышала ласковый голос:
- Ты уже спишь. Ложись в кровать.
- Нет, я не сплю, - встрепенулась я – так хотелось побыть с ним еще.
Еще через пять минут коварный морфей одолел-таки меня. Моя голова опустилась на плечо Хонки, а потом сползла на грудь. Я находилась в состоянии, когда еще все осознаешь, но пошевелиться уже не можешь.
– Мой ангел спит, - промурлыкал Хонки, нежно гладя меня по голове.
- Спой мне… - пробормотала я.
Хонки немного пошевелился, устраиваясь поудобнее, и я услышала свою любимую песню:
Я слушаю твое дыхание
Ты лежишь так близко…
Тени ушли
Я нашел свой мир…
Его низкий мягкий голос окутал меня волшебной пеленой. Я слушала мерное биение его сердца и его голос, отчаянно борясь со сном – поточу, что этот момент был самым прекрасным в моей жизни, и мне хотелось продлить его до бесконечности.
Ты даришь мне спокойствие
Я огражден от всех бед
И я останусь рядом с тобой
Этой ночью… навечно.
Что же тебе снится?
Ты так спокойна во сне…
Все, что я хочу…
Все, в чем я нуждаюсь…
Лежит сейчас прямо передо мной.
Я все больше погружалась в сон, голос Хонки становился все тише, как будто удаляясь, и я позволила сонной блаженной бездне поглотить меня.
И, если когда-нибудь мне не хвати сил,
Чтобы взлететь,
Твоя любовь вознесет меня к небесам
Я всегда буду честен с тобой.
Иногда я думаю, что могу потерять
Все это…
Но это невозможно…
Потому что ты так близко
Я чувствую - ты рядом
Не отпускай меня, скажи,
Что всегда будешь здесь…
Просто держи меня крепче
И все будет в порядке
Сновидение, ты всегда будешь моей.
Когда я открыла глаза, первое, что я увидела – это улыбающееся лицо Хонки надо мной.
Я лежала, свернувшись калачиком на диване, укрытая старым вязаным свитером, а моя голова покоилась у него на коленях.
- Ну наконец-то ты проснулась, соня! – зевнул он. – А то у меня скоро спина отвалится так сидеть.
И он сладко потянулся, напоминая ленивого кота.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы оценить обстановку и пулей подскочить с дивана, напугав Тишку, который тоже мирно спал на его коленях.
- Эй, ты чего? – обиделся он. – Сама сделала из меня подушку, а теперь вскакивает, как будто на нее покушаются… Здесь жертва – я, - жаловался он с обиженной мордочкой показывая на свою спину.
- Почему ты меня не разбудил? - надула я губы. – По крайней мере, мог бы встать, я бы не проснулась.
- Во первых, тебя и танком не разбудишь, - Хонки загибал пальцы. – Во-вторых, твоя голова такая тяжелая, что я не смог ее поднять. – С самым серьезным видом продолжил он, за что в него тут же полетела подушка.
Уклоняясь от снаряда, Хонки потерял равновесие и свалился на пол. Воодушевленная своей победой, я подскочила к нему, и с радостными криками принялась лупить его своим перьевым орудием. Спустя полминуты, я заметила, что он как-то странно неподвижно лежит на боку, тихонько постанывая. В испуге отбросив подушку в сторону, я присела рядом с ним, дотронувшись до его плеча. Пытаясь расслышать его бессвязное бормотание, я наклонилась к его лицу. Через секунду я оказалась плотно прижатой к полу тяжелой тушкой Хонки, который восседал на мне, издавая победный клич. Придя в себя от неожиданного нападения, я отчаянно забарахталась, пытаясь скинуть с себя офигевшее тело, но не тут то было. Отмахнувшись от меня, как от назойливого комара, Хонки стал щекотать мои бока, дьявольски при этом хохоча. Чего-чего, а щекотки я боюсь больше всего на свете, поэтому я завизжала, как резаная свинка, что на него, впрочем, не подействовало. С ужасающей маньячной улыбкой он продолжал свою экзекуцию.
- Ай…ой..мамочки…Хонки…нет..Ха-хаха…х-х-хватит, пожалуйста…
пожа…пожалуйста!! Я сейчас умру… - умоляла я, сквозь выступившие слезы, пытаясь поймать его руки. Живот скрутило от смеха и напряжения, казалось, я сейчас лопну, как воздушный шарик.
Поиздевавшись надо мной вдоволь, Хонки откатился на пол, продолжая посмеиваться, в то время как я пыталась вернуть себя к жизни, глотая ртом воздух и унимая бешено бьющееся сердце.
- Ты… ты.. настоящий садист, – злобно фыркнула я.
Хонки повернулся на бок, подперев голову рукой, пристально глядя на меня.
- Ты знаешь, идет снег, - посмотрев в зашторенное окно, я перевела недоуменный взгляд на Хонки. – я очень люблю зиму, она преображает мир… Здесь особенная зима, я впервые встречаю такую… - немного помолчав, он улыбнулся своим мыслям. – И ты тоже особенная. Как и зиму, я впервые встречаю такую девушку. Ты – моя русская зима.
Хонки расплылся в улыбке то ли от моего ошарашенного вида, то ли, радуясь приведенному сравнению.
Был уже почти полдень, и я с опасением ждала, что Хонки вот-вот засобирается по своим делам. Приготовив на скорую руку обед, я заглянула в комнату и обнаружила его, свисающим с дивана, с совершенно дикой физиономией ожесточенно сражающимся с щипящим, всклокоченным Тишкой за носок, судя по его голой ноге, болтающейся в воздухе, снятый с него. Борьба шла с переменным успехом. Когда Хонки уже было начал торжествовать, перетягивая добычу все ближе к себе, Тишка, издав невероятый свистяще-рычащий звук, остервенело рванул носок зубами, отчего Хонки потерял равновесие и свалился на пол, но при этом носок не отпустил. Следующие его действия заставили меня скрючиться на полу в приступе безумного хохота.
Видимо, желая дезориентировать противника, он стал скакать на четвереньках вокруг ошеломленного Тишки, напоминая взбесившуюся мартышку. Кот с выпученными глазами выпустил носок из зубов и благоразумно решив, что в данном случае шкура важнее гордости, пулей вылетел в коридор, оставляя рыжие клочки шерсти кружиться в воздухе. Сквозь выступившие от смеха слезы я наблюдала, как Хонки с видом триумфатора, взявшего золото на мировом чемпионате по борьбе с котэ, победно выкинул руку с зажатым в ней носком вверх.
Возвращая носок на свое законное место, он заметил меня, в позе эмбриона сидящую на полу.
- Ты нанес удар по его самолюбию и психике, - немного отдышавшись, выдавила я. – Если он теперь из-за тебя начнет гадить по углам, ему придется переехать в Сеул.
- Без проблем. Мы с ним уже поладили. Только чур кличку я ему сменю. – Широко улыбнулся Хонки.
Пообедав бутербродами и остатками вчерашних макарон, которые Хонки, продемонстрировав свою непривиредливость и слоновий аппетит, стрескал в мгновение ока, я решилась задать вопрос, вертящийся в голове все утро.
- Как у тебя с работой? Что на сегодня запланировано? – осторожно спросила я, стараясь придать небрежность голосу.
Хонки оторвался от созерцания моей коллекции пингвинов-магнитиков на холодильнике.
- Сегодня я весь день проведу с тобой, - беззаботно отозвался он, блаженно причмокивая ириской.
Испытав одновременно облегчение и радость, я пробубнела с поддельным негодованием:
- И, конечно же, его абсолютно не волнуют мои дела.
С нахальной самодовольной улыбкой помотав головой, он потянулся к вазочке за очередной ириской.
Решив было еще немного повредничать, я почему-то передумала и направилась к телефону выпрашивать очередной отгул, с тоской представляя как буду получать по шее от начальницы.
Категорически отвергнув все мои предложения о прогулке/кино/осмотре достопримечательностей/музеях/театрах/выступлении какой-то популярной группы, проходящее вечером в ближайшем клубе, Хонки заявил, что желает весь день валяться на диване и слушать мои рассказы о России.
И мы провожали уходящий день, валяясь на диване, болтая о всякой ерунде, часто возбужденно перебивая друг друга, разгорячено споря. И просто лежали, слушая тишину и свои мысли. Я рассказывала Хонки о русской культуре, традициях и обычаях, которые смогла пробудить в памяти, порой вызывая у него удивленные восклицания, попыталась описать менталитет, жизненные позиции и цели русских людей. Но больше я слушала Хонки, который с увлечением рассказывал о своей стране, словно открывая для меня дверку в другой мир.
О чем только мы не говорили в тот день. Да. Мы говорили о чем угодно, только не об его отъезде. С приближением ночи мысли, словно назойливые мухи, все громче жужжали у меня в мозгу, заставляя все чаще отстраняться, погружая в ступор.
Что я хотела услышать от него? Я останусь с тобой здесь навсегда? Или – поехали со мной в Корею? Самой смешно. Я знала, что должно произойти дальше и что обязательно произойдет. Он улетит завтра рейсом Москва – Сеул. Без пересадок, без сожалений, без моих слез. Стараясь сохранить самообладание и прогнать подступающую панику, я твердила себе, что не позволю ему увидеть мои слезы, не позволю ему почувствовать жалость к себе. И он не услышит от меня ни единого слова о будущем. И я не попрошу его приехать снова. Не важно, насколько сильно я буду гореть внутри, на моем лице он увидит лишь улыбку. Я впервые убедила себя в чем-то настолько твердо.
Напряженно погрузившись в эти мысли, я совершенно не слушала Хонки, который несколько минут пытался привлечь мое внимание.
- О чем ты думаешь? Ты совсем меня не слушаешь! – воскликнул он насупившись. – А я, между прочим, с голоду скоро умру, пока ты будешь о чем-то там мечтать, – он обхватил руками живот и откинулся на спину, изображая предсмертные конвульсии.
Хонки прогнал на время мои тоскливые размышления. Он отлично умел это делать.
- Малыш проголодался! – просюсюкала я, потрепав его по щекам. – Сейчас мамочка тебя накормит.
Подумав о том, что не следует так торопиться с обещаниями, я окинула взглядом холодильник, охранявший полупустую бутылку, наверняка прокисшего, молока и засохший кусочек сыра.
Состроив виноватую физиономию, я просунула голову в дверь, встретив взгляд, полный нетерпеливого ожидания.
- Тебе все-таки придется сегодня поморозить свой прекрасный зад – вместе с обедом ты слопал наш ужин.
Захлопнув дверь, я услышала стук – об косяк ударилась игрушка. Ощутив невольное торжество, я злорадно ухмыльнулась.
Возвращаясь из супермаркета под непрекращающееся ворчание Хонки, подпрыгивающего на ходу от холода, я невольно отметила про себя насколько мрачно и неуютно выглядел двор моего дома. Выпавший утром снег, растаял и теперь под ногами темнела подмерзшая земля, через тонкий лед в лужах просвечивала грязная вода, черные силуэты деревьев на фоне угольно-серого неба казались угрюмыми призраками. Окружающий холод и пустоту, словно указывая на нее, слепящими белыми лучами освещал фонарь. Содрогнувшись всем телом, я заскочила в подъезд, желая поскорее ощутить тепло и выкинуть из памяти мрачную картину. Раздевшись, я попросила Хонки включить телевизор, а сама пошлепала на кухню ставить чайник.
Бросив взгляд в не зашторенное окно, я застыла в изумлении – все было белым. Разинув рот, я наблюдала первое произошедшее со мной чудо. Пушистый белый пух засыпал землю, на детской площадке из сугроба виднелась макушка карусели, машины на стоянке превратились в припорошенные холмики…
Не веря своим глазам, я настежь распахнула окно, меня тут же обдало приятной прохладой. Хотя, скорее это была упоительная свежесть, словно я впервые за долгое время вдохнула чистый воздух, который легко проникал в мои легкие, полностью заполняя их, и с каждым новым вздохом все больше опьянял, наполняя тело силой и легкостью. Легкое головокружение заставило меня опереться на подоконник. Я высунулась из окна, разглядывая раскинувшуюся передо мной сказочную картину.
Деревья напоминали засахаренные статуи, снег облепил каждую их веточку. Нигде не виднелось ни одного темного пятна – мягкое снежное одеяло заботливо укрыло всю землю. Фонарь теперь почему-то светил мягким желтым светом, в его лучах медленно кружились крупные пушистые хлопья, не спеша, будто нехотя, опускаясь вниз. Было необыкновенно тихо. Словно это они приносили с неба тишину. Казалось, что я слышу, как каждая снежинка мягко приземляется в ворох других. Мне хотелось разглядеть их все – настольно прекрасными они были, похожие на пушистые искрящиеся комочки, сотканные из невесомой паутины. Мои мысли и чувства были сейчас легки как эти снежинки. Они пролетали мимо, оставляя в душе чистоту и свет. Я вытянула руку, и на ладонь опустилось несколько чудесных небесных посланниц.
Теплое дыхание коснулось шеи.
- Они необыкновенно прекрасны, - Хонки из-за спины разглядывал, стремительно тающие в руке снежинки. Он легонько коснулся пальцем моей ладони, где теперь осталось лишь небольшое мокрое пятно, - но их жизнь слишком коротка. Почему что-то столь прекрасное должно так быстро погибнуть… - он рисовал пальцем круги, задумчиво глядя в окно.
- Может, так и должно быть - они проживают короткую, но яркую жизнь. Они рождаются красивыми и сияют всю жизнь, но их путь труден. В жизни все устроено так – что горит ярче, быстрее угасает. – Я смотрела на Хонки, который стоял сейчас невероятно близко, довольно сильно осложняя мою речевую и дыхательную способность.
Он вдруг сжал мою руку, с чувством посмотрев в глаза.
- Я хочу гореть! Не смотря ни на что. Гореть так ярко, насколько это возможно. Я хочу гореть и сиять вместе с тобой, как все солнца и все звезды! – Его глаза лихорадочно блестели, а рот был возбужденно приоткрыт. Может быть, я и поняла бы смысл его слов, если бы он не стоял так… близко и не смотрел так пристально. Сердце затрепетало как бабочка в банке, когда, после этих слов он ласково провел рукой по моему лицу, пронзительно глядя в глаза, а затем стал покрывать его поцелуями. Обхватив голову руками, он нежно целовал мой лоб, нос, щеки, глаза, губы… Решив задержаться на губах, Хонки начал осторожно их исследовать, целуя почти безобидно, затем все более горячо.
Когда поцелуй уже никак нельзя было назвать невинным, я начала терять рассудок, голова пошла кругом, а щеки раскраснелись и запылали. Несмотря на распахнутое окно, внутри меня все горело. Когда он начал целовать мою шею, я тихо застонала и запустила руки в его волосы.
На мгновение отстранившись, Хонки порывисто подхватил меня на руки, продолжая жадно впиваться в губы, и оторвался только когда я начала задыхаться. Приподнявшись, я обхватила его шею, и, оказавшись немного выше, завладела его ртом, напористо целуя и покусывая губы, чем сорвала, на это раз с его губ, хриплый стон.
Все вмиг исчезло. Постепенно растворяясь, исчезли стены, пол, вместо потолка над нами оказалось ночное небо. Подхваченная сильными руками, я кружилась в снежном вихре. Его прикосновения были подобны нежному касанию снежных хлопьев, бесшумно падавших на землю в желтом свете фонаря.
Сердце, до краев переполненное счастьем, торопливо стучало, словно не выдерживая и стремясь поскорее расплескать его по телу. Казалось, еще немного и оно взорвется, и мощный поток фейерверком взмоет вверх, миллионами ярких разноцветных искр освещая небо. Если я умру через минуту, то, где бы я оказалась потом, слезы счастья на моем лице не высохнут до самого скончания веков. Эти мгновения… я бы отдала за них все. Вся моя прожитая жизнь, мое будущее не стоили бы без них ничего. Я знала, что теперь, что бы не произошло, я с улыбкой приму все, что приготовила мне судьба, потому что эти волшебные воспоминания будут согревать каждую секунду каждого нового дня моей жизни.
Я лежала на кровати, но все еще продолжала подниматься все ближе к небу. Хонки, ни на минуту не прекращая поцелуи, ласкал мое тело. Его рука, проскользнув под майку, нежно поглаживала живот. Это сводило меня с ума, мне хотелось поскорее освободиться от одежды, чтобы всей своей кожей ощутить тепло его тела. Я ухватилась за край его футболки и потянула вверх. Хонки приподнялся, помогая стянуть ее с себя. Горловина была слишком узкой и мои дрожащие руки никак не могли с этим справиться. За скрывавшей его лицо тканью раздался смешок, я обессилено опустила руки, оставив ненавистную футболку болтаться на шее. С улыбкой посмотрев на мое беспомощное лицо, он, наконец, избавился от нее, приведя свои темные, слегка волнистые волосы в ужасно притягательный беспорядок. Я застыла, заворожено глядя на его губы, приоткрытые в очаровательно невинной улыбке, слегка прищуренные блестящие глаза, самые удивительные, бесконечно прекрасные, как всегда немного насмешливые, пронзающие до дрожи…
Скользнув взглядом по красивому крепкому телу, я коснулась плеча и провела пальцами вниз по руке. Стоя на коленях, я приблизилась к его лицу, кончиками пальцев погладила щеки, очертила губы, глаза, стараясь сохранить в памяти каждую черточку, каждую деталь, и осторожно поцеловала его, словно боясь, что этот волшебный сон закончится, и он, будто призрак, растворится вместе с ним.
- Моя очередь, – прошептал он мне в губы, медленно поднимая руки вместе с майкой по спине.
Он сводил меня с ума, медленно покрывая каждый сантиметр тела поцелуями, от которых кожа мучительно пылала. Он не намеревался прекращать свою блаженную пытку, и, стянув джинсы, снова и снова прикасался губами к бедрам, коленям, икрам, ступням, заставляя меня дрожать всем телом.
Когда это стало совершенно невыносимо, я притянула его к себе, и, крепко обняв, нетерпеливо и настойчиво прижалась к губам, побуждая к дальнейшим действиям…
Мы были одним целым, чем-то, что уже не может существовать само по себе, и, разделившись, немедленно погибнет...
Это чувство… ощущение полного единения, когда нет моего тела, но есть наше, когда наши мысли и чувства сливаются в одно, абсолютно неподвластное пониманию и бесконечно прекрасное нечто, существующее само по себе и только сейчас… Мы кружились где-то под небом, там, где рождается снег…
Я чувствовала только его, его тело, его руки, его губы… Я слышала только его… В моих мыслях, в моем теле был только он… Я нуждалась лишь в нем…. Нуждалась больше, чем в воздухе, потому что без него я бы задохнулась гораздо быстрее.
Наши сердца бились в такт нашей жизни, они отстукивали сумасшедший ритм счастья, огромного, как сама Вселенная. Что это было? Крик? Возможно. Я не знаю, потому что это не я. Я, разумная, рациональная, приземленная девушка, умерла. А та, что живет сейчас, не в силах ничего осознать. Ну а мне не дано почувствовать, поэтому я не могу объяснить, только наблюдаю за ней где-то на границе души и пытаюсь представить…
Проснулась от переполнявшего меня счастья. Да, да. Впервые в жизни. Всем бы таких пробуждений. Яркий свет говорит о прекрасном морозном дне. Поворачиваю голову – Хонки сладко посапывает, лежа на боку. Мой прелестный, милый ангел так красив во сне. Залюбовалась им. Прикладываю ладонь к его груди. Спокойный, размеренный стук.
- Ты теперь осторожнее с этим. Оно бьется в такт моей жизни.
Ехать с Хонки в аэропорт я отказалась, боясь растерять всю свое наигранную невозмутимость. Через час за ним приедет машина, и увезет его от меня навсегда…
Я улыбаюсь ему… я же пообещала себе. Улыбаюсь слишком вымученно и напряженно, чтобы в это можно было поверить. Пока ни слова о прощании. Хонки пытается шутить, слишком суетливо и неловко, бросая на меня обеспокоенные взгляды.
Зачем мы ведем себя так? Я с трудом сохраняю хладнокровное спокойствие, глядя на Хонки. Все мое естество сейчас стремится прижаться к нему, и единственное желание – уткнуться заплаканным лицом в плечо и слушать спасительные слова о том, что он всегда будет со мной… Как маленькая девочка, жаждущая этого всем сердцем, которой безразличны все «но», которая просто закрывает уши, не желая слышать «нет».
Но я не ребенок. Я продолжаю улыбаться. Говорю какие-то нелепые слова благодарности, пожелания…
Неотрывно смотрю на его лицо… Ничего не упустить, не забыть, сохранить навсегда…
Солнечный лучик на щеке, золотые искорки в волосах, глаза… слишком тревожные и печальные сейчас… Телефонный звонок пронзает тяжелую напряженную недосказанность, повисшую в воздухе. Его нервное алло…
- Мне пора… - тихо говорит Хонки. Почему он не смотрит на меня? Теребит край куртки, приковав взгляд к полу.
Поддавшись стремительному порыву, прижимаюсь к его губам. Опешив на секунду, он крепко обнимает меня, с силой отвечая на поцелуй, причиняя боль. Все, о чем мы умолчали, вырвалось наружу… В нашем поцелуе не было ничего, кроме горького привкуса отчаяния и безысходности. Ни за что не отпущу - проносится в голове, изо всех сил обхватываю его спину, но через секунду разжимаю руки.
Опять звонок. Хонки раздраженно жмет на отбой.
- Ты опоздаешь. Самолет, в отличие от фанатов, ждать не будет, – улыбнулась я, вспоминая концерт.
Хонки поднимает взгляд на меня. В его огромных глазах столько чувств, что это сбивает меня с толку. В них плещется волнение, тревога, тоска и…. ожидание?
- Прощай, Хонки. Я счастлива, что узнала тебя…
- Послушай!... - неожиданно перебил он меня, схватив за плечи, но тут же осекся. – Зима, береги себя. Я должен знать, что с тобой все в порядке.
Схватив сумку, он вышел из комнаты. Хлопнула дверь. Если сейчас подойду к окну, то увижу, как он садится в машину. Но не могу сдвинуться с места, стены слишком давят на меня…
Три месяца спустя. Хонки.
- Опять не то! Хонки, ну сколько уже можно!? Ты сам знаешь, что эту часть нужно брать выше. Что с тобой сегодня?
Человек по ту сторону стекла целый день жутко меня бесил. Я мысленно запустил в него наушники, и с удовлетворением услышав воображаемый звон стекла, злобно ухмыльнулся.
Почему все как один упорно хотят, чтобы я орал, как раненый бизон? Когда я уже собрался было психануть и свалить отсюда, раздался спокойный голос Джонхуна.
- Хен, давай сейчас постараемся и закончим с этим. Нам всем уже осточертела эта студия.
Бросив полный сожаления взгляд на изнуренных парней, лидер с твердой решимостью посмотрел на меня.
Постаравшись унять злость, я нехотя кивнул, и мы продолжили запись.
Всей душой надеясь, что я сорву голос и на некоторое время все оставят меня в покое, я
выжимал из своих связок все, на что был способен. А так как от природы я был способен на многое, то ор в студии стоял приличный. Я делал это не из-за новой песни, которая мне казалась слишком глупой, так я срывал злость. Я редко так делаю, потому что, как правило, ничего хорошего из этого не выходит. Однажды я вышел на сцену жутко обозленным на Дже и насмерть запорол первую песню, потому что не смог сдержать эмоции и тупо кричал, не попадая в ноты. До сих пор вспоминаю об этом с содраганием…
С тех пор зарекся контролировать себя на выступлениях и концертах. Но сейчас был особый случай – слишком все меня достали.
- Стоп, стоп! Стоп!! – как и следовало ожидать, менеджер, следящий за записью, вышел из себя. Чудненько - сейчас разойдемся. Знаю его как свои пять пальцев – для него это была последняя капля. – Ладно парни, ничего у нас сегодня не клеится. Продолжим завтра, – тяжко вздохнул он.
То, что сегодня мы ни черта не запишем, стало ясно еще три часа назад, тупая ты башка.
Я раздражался все больше и больше. Бросив наушники на стол, я молча оделся и вышел на улицу, не став дожидаться парней, зная, что сейчас мне лучше побыть одному – не хочется портить с ними отношения из-за моего плохого настроения, что обязательно произойдет, стоит им сейчас со мной заговорить.
Но, видимо, сама судьба жаждала этого, потому что сзади послышались торопливые шаги и голоса хенов.
- Эй, Хонки! – Дже, ну конечно же Дже Джин – мой неиссякаемый источник раздражения и успокоения одновременно, мой Голос Разума, рожденный отдельно от меня в виде этого маленького назойливого паршивца. – Хен! Я к тебе обращаюсь или к столбу!? Что на тебя нашло? Почему в последнее время ты ведешь себя как засранец? Я же прекрасно знаю, что мы еще до обеда могли записать эту песню – такие ноты ты берешь глазом не моргнув, – Все больше повышая голос, он догнал меня и схватил за плечо, разворачивая к себе. – Так какого черта ты весь день вытворял? Ты хоть о ком-нибудь подумал, кроме себя? Или ты считаешь, что твое настроение стоит нашего времени, сил и нервов?! – он разошелся уже не на шутку. Хорошо понимая, что сейчас мне следует просто извиниться, и он остынет, я молчал, пытаясь умерить свою злость. Он был прав, и это бесило больше всего. Я не выношу, когда кто-то указывает на мои ошибки, потому что не умею их себе прощать. Разумеется, это касается не всего – я совершаю много глупостей, но это другое.
В моей жизни есть ошибки, о которых я вспоминаю каждый день, о некоторых на протяжении многих лет, и продолжаю винить себя. В мыслях тут же возникла она…
Воспоминание о той девчонке немного остудило мозги, и я заметил, что Дже стоит и молча смотрит на меня.
- Что с тобой происходит, хен? Только не говори, что все в порядке. Своим «я в порядке» ты кормишь нас уже несколько месяцев. Может, расскажешь, что с тобой происходит? Мы же друзья, да и, в конце концов, это отражается на группе не самым лучшим образом.
Праведный гнев Дже сменился трогательной озабоченностью моим психическим состоянием. Хен, что я могу тебе рассказать, если сам не знаю, что со мной творится…
Лидер, Минани и Сын Хен стояли неподалеку и смотрели на меня, видимо, ожидая поток душевных излияний.
- Парни, со мной действительно все в порядке. – Эта фраза действительно стала моей излюбленной в последнее время. – Просто эта новая песня… Она на самом деле дерьмовая. Меня бесит, что нам приходится петь такой отстой… И все из-за этого дебила. За столько лет мы добились очень многого, и оказались как никогда близки к нашей общей мечте. Вы еще не забыли? Быть уникальной, индивидуальной группой, исполнять музыку, не похожую ни чью другую, создать свой собственный, неповторимый стиль… - не ваши ли это слова? И вам не кажется… эммм… немного несправедливым тот факт, что менеджер, без нашего ведома подписав какой-то левый контракт, повесил на нас эту очевидную попсовую лажу… Если у него цель, чтобы айленды канули в позорное небытие, то этот «хит» - хорошее начало…
Парни с удивлением уставились на меня.
- Не преувеличивай, - вышел вперед Джонхун, - эта песня, конечно, отличается от тех, что мы исполняем, но она не так уж плоха. Не самая лучшая, но и не настолько ужасна. Мне кажется, ты должен это понимать. А насчет контракта… менеджер нам все объяснил. Наш продюсер…
- Это больше похоже на оправдание! – перебил я его, не желая еще раз слушать притянутую за уши сказочку. – И меня оно не устроило. Если вы, ребята, до сих пор готовы молча глотать все, что нам подсовывают, то я пас! Мы уже давно не та семнадцатилетняя малышня, следующая чужим указаниям. Все, что мы исполняем сейчас – наше и только наше! И никто не имеет право в это вмешиваться!
- Хен, - примирительно протянул лидер, - Ты перегибаешь. Умерь, наконец, свои принципы. Нам дают достаточно свободы в этом плане, но не забывай, что мы все-таки коммерческий проект, и это нельзя сбрасывать со счетов. У нас есть выбор – играть по чужим правилам или отправиться в свободное плавание. Ты сам прекрасно понимаешь, что при втором раскладе нам не продержаться и пары месяцев. Или, может быть, ты сумеешь организовать концерт для пары десятков тысяч человек? Так что повзрослей, наконец, и пойми, что в жизни не всегда получается делать только то, что хочется.
И, кстати, нам до сих пор приходится расхлебывать кашу, которую ты заварил в России… - добавил Джонхун, но продолжать не стал, и, устало покачав головой, направился к машине.
У меня уже в печенках сидит эта история с концертом. Череда нравоучений, потоки претензий, миллионы извинений и тысячи объяснений снова и снова… но этим пираньям все мало – они будут набрасываться на меня, пока полностью не сожрут.
Я почувствовал ужасную слабость во всем теле.
- Хен, поехали домой, - нерешительно протянул Минани, клацая зубами.
Стоял зверский холод, которого я не заметил, пока он не проник в каждую клеточку тела.
Постояв в нерешительности еще несколько секунд, я поплелся к машине, глубоко засунув заледеневшие руки в карманы джинсов, провожаемый обеспокоенным взглядом барабанщика.
Зайдя в общежитие, я направился прямиком в свою комнату, игнорируя голодное урчание в животе, и упал на кровать, скинув лишь ботинки и куртку.
Я не мог не признать справедливость слов Джонхуна, но, тем не менее, мириться с происходящим и записывать песню, а потом еще и исполнять ее (О, Боже!) не собирался.
Как парни могут быть настолько послушными?! Да о чем говорить, если, по всей видимости, одного меня выводит из себя тот факт, что в двадцать шесть я живу с четырьмя здоровыми лбами под одной крышей, и не имею возможности на личную жизнь. Это уже не так весело, как в двадцать.
Почувствовав снова приближающееся раздражение, пытаюсь избавиться от своих размышлений и уснуть. Только сознание начала обволакивать блаженная дремота, как другие, не менее навязчивые и мучительные мысли заползли в голову, разогнав подступивший сон, словно стайку воробьев.
Почему, почему она тогда ничего не сказала, не просила меня остаться, хотя бы задержаться, не спросила о новой встрече?! И почему я так сильно ждал этого? Возможно, я был ей безразличен. Нет, не верю в это. Просто «спасибо за все, береги себя и прощай, Хонки». В памяти всплыло ее лицо в момент прощания, слишком спокойное и бесстрастное. Только поцелуй выдал ее чувства, которые она усиленно пыталась скрыть – я предпочитал думать именно так. Но зачем, для чего я каждый день снова и снова возвращаюсь к этому, ищу какие-то объяснения, пытаюсь вспомнить каждую деталь, каждое выражение ее лица? В памяти всплыл наш последний телефонный разговор два месяца назад. Ее робкое «привет, как ты?», мое раздраженное – «все отлично, извини, мне сейчас некогда», ее молчание и совсем тихое «прости… удачи тебе»… Другие два звонка я проигнорировал, больше она мне не звонила.
Те три дня были действительно увлекательными, и она мне понравилась, но я всегда оставляю в прошлом то, что мне нравится, предпочитая сохранить приятные воспоминания, потому что с течением времени вся прелесть сменяется скукой и разочарованием. Это распространяется на все, на девушек в том числе. Друзья считают меня ужасно непостоянным, наверное, они правы.
Она показалась мне особенной, но я многих девушек считал особенными до того, как узнал их. В голове стали всплывать образы моих бывших подружек. Все они были для меня как конфеты в ярких фантиках, привлекших мое внимание. Как только фантик слетает, я пробую содержимое, и оно оказывается либо слишком сладким, либо кислым, либо вообще безвкусным. Поэтому я предпочитаю любоваться красивыми фантиками, не касаясь начинки.
Вспомнив об особенно яркой конфетке, я улыбнулся. Сомин безусловно была шикарной, но я прекратил с ней отношения из-за ее чрезмерной навязчивости. Но после полугодового молчания она напомнила о себе, назначив завтра встречу, на которую я согласился, так как мне срочно требовалось занять голову чем-то, кроме этой девчонки и проблем с группой ….
Я снова вернулся мыслями к ней - это какое-то проклятие!
Чем она сейчас занимается? Нечеловеческое любопытство сводило меня с ума, заставляя вертеться в кровати, как волчок. Так, у нее сейчас приблизительно пять вечера, значит, она либо заканчивает работу, либо играет дома с котом, или смотрит какую-нибудь комедию и пьет чай… Я поймал себя на безотчетной улыбке. Она ведь не болеет? А если болеет, ведь есть кому о ней позаботиться? Я ничего не знаю о ее родственниках и друзьях…Я изводил себя все больше и больше, но уже не мог остановиться.
Или, может быть, она сейчас улыбается какому-нибудь парню, слушая идиотскую историю… Когда я опомнился, то уже стоял и натягивал куртку. Встряхнув головой, я плюхнулся обратно на кровать, хлопая себя по щекам. Так, парень, спокойно, тебе всего лишь нужно охладиться… С трудом поднявшись, я поплелся в ванную.
Выходя из комнаты, я столкнулся с Джеджином, ударившись о его плечо.
- Чего ты тут ошиваешься? – воскликнул я, потирая ушибленное место.
- Хен, ты будешь ужинать? А то Сынхен покушается на твою порцию, я не смогу ее долго защищать. – Улыбнулся Дже, махнув головой в сторону кухни.
Отрицательно покачав головой, я продолжил свой путь, демонстрируя свое нежелание продолжать разговор.
- Хонки, я тут подумал – ты стал таким… раздражительным и угрюмым после нашего тура по Европе… Это из-за той русской девушки, да?
Я застыл на полпути.
- Что за бред, Дже? Ты знаешь, что меня бесит ситуация с новой песней! – обретя дар речи, я повернулся к нему.
Уже хитро прищурился.
- Это могло бы звучать убедительно, но тема с песней появилась всего неделю назад, да и проблемы у нас всегда были, и даже посерьезней этой. Но таким как сейчас я тебя никогда не видел. Так что твоя отмазка не прокатит! Говори! – он подошел почти вплотную, пристально вглядываясь в меня своими чернющими глазами. Не найдя, что ответить, я смотрел на него, невинно хлопая ресницами.
- Или это из-за того, что ты не хочешь прощаться со своей комнатой? – усмехнулся басист. – Девчонка – то не спешит ехать!
Он сменил тему, что позволило мне перейти из обороны в наступление.
- Еще не вечер, хен! Я уже слышу рев ее самолета, – самоуверенно проговорил я. – Так что передай нашему макне, чтобы собирал деньги, иначе ему потом придется распрощаться со всеми своими гитарами. – Добавил я и скрылся в ванной, открутив на полную оба крана и оперевшись о края раковины.
Конечно же она не приедет. Какого черта она сюда поедет, если мы уже два месяца не разговаривали. Я не мог вспомнить, зачем я тогда это сказал…
Три месяца назад. После тура по Европе. Хонки.
- Вааа!! Это потрясающая страна! Из всех, в которых мы были Россия – самая удивительная! – Сынхен не прекращал свои восторженные вопли уже с полчаса. Распаковывая вещи в общей гостиной, мы возбужденно обсуждали приобретенные фанатские трофеи. Должен признать, что русские фанаты самые оригинальные из всех, думал я, вертя в руках предмет, неизвестного предназначения, формой напоминающий раздутую кеглю, расписанную под милую старушку, название которого мне в жизни не запомнить.
С опаской поставив его на полку, я вытряхнул кучу подарков на диван. Что-то с глухим стуком ударилось об пол, я наклонился и поднял закатившегося за ножку маленького пингвиненка.
Разглядывая зверька, я вспомнил, как сказал, что этот самый милый из всех, на что она со смехом ответила, что мы с ним похожи и отдала его мне.
Сынхен с любопытством подскочил ко мне, споткнувшись по дороге о свою сумку.
- Что это? Это что-то особенное? Хен, почему ты так странно улыбаешься? Хен! – он настойчиво дергал меня за руку, пытаясь разглядеть подарок. – Это от той девчонки?
Я кивнул, удовлетворяя его любопытство.
- Что у вас там произошло, ты так нам ничего и не рассказал! Пропадал где-то все время, потом вернулся сам не свой. Ты влюбился? Скажи, хен, ты влюбился в нее?
Макне в ожидании пялился на меня, широко распахнув глаза. Остальные участники как-то сразу притихли и повернули головы к нам.
- Ты случаем, в твоей обожаемой России мозг не отморозил? – с наигранной озабоченностью разглядывал я его.
- Ну, ты действительно себя странно ведешь! То тебя не заткнешь, а сейчас молчишь и все думаешь о чем-то, улыбаешься, - обиженно надув губы проговорил Сынхен.
Отвесив ему подзатыльник, я засмеялся, немного нервно.
- Просто интересная страна, интересная девушка, рассказывающая интересные истории. Ну да, симпатичная. Но влюбиться?! Парни, ей богу, как будто не знаете меня! – зачем-то оправдывался я, обращаясь уже ко всем. – Влюбляются в меня, а не я!
- Значит, она в тебя влюбилась? – подозрительно прищурив глаза, макне сложил руки на груди.
- Это тебя удивляет? – фыркнул я. – Конечно, втрескалась так, что боюсь, как бы сюда не приехала – что я с ней буду делать?
Сынхен, усмехнувшись, покачал головой.
- Ах да, как же я забыл – наш вокалист – великий покоритель женских сердец! Ты их случайно не хранишь заспиртованными в банках под кроватью? – в притворном ужасе прижав ладонь ко рту, съязвил макне.
- У меня сейчас нет настроения играть с детьми, – отмахнулся я от него, потянувшись с вещам.
- Нет, подожди! Так ты утверждаешь, что она влюбилась в тебя настолько, что примчится в Сеул, чтобы увидеть своего прекрасного Хонки?
- Угу, - промычал я, идя у него на поводу.
- Ну раз ты так уверен, то предлагаю спор, - состроив хитрющую физиономию, промурлыкал Сынхен, - Согласен?
Парни с интересом за нами наблюдали, подначивая меня интенсивными кивками.
- Что ты хочешь? – спросил я, подсознательно понимая, что зря, но отступать было уже некуда.
Гитарист в раздумьях прижал палец к подбородку.
- Хм… три месяца и твоя комната! – засветился он. Его посягания на мои апартаменты стали уже байкой – какими только путями он не пытался их заполучить.
- Хорошо, четыре месяца, наглый провокатор!
- Ты настолько в себе не уверен? – вскинул брови макне.
- В себе-то я уверен, а вот в российских авиаперевозках не очень.
- Ладно, твои условия? – неохотно протянул он.
- Помнишь те коллекционные ботинки, которые мы видели в Лондоне?
Сынхен вытаращил глаза.
- Они же просто бешено дорогие!
- Моя комната все равно дороже. Ладно, если ты боишься…
- Я согласен, - несчастно вздохнул Сынхен. – Парни, вы свидетели – если в течение четырех месяцев русская девчонка здесь не появится, этот тип собирает свои манатки и переезжает к Минани. – Последние слова он проговорил с особым удовольствием, потирая в предвкушении руки.
- Ну что ж, ты уже можешь начинать подыскивать барахолку, куда сдашь свои гитары вместе с трусами, – ухмыльнулся я, чувствуя себя ох как неуверенно.
Я проворочался всю ночь, пытаясь уснуть. Все те же мысли крутились, словно снежный ком, и чем сильнее я старался что-то понять, тем больше он становился, отчего голова гудела как паровоз.
Все, о чем я думал, было связано с ней. Ее лицо вытеснило даже мысли о группе – самом важном в моей жизни, и всю тревогу и раздражение, связанную с этим. Это не нормально, но я никак не мог избавиться от нагромождения чувств, навалившихся на меня. Волнуюсь за нее, злюсь, что не могу сейчас же увидеть… скучаю…сильно, очень сильно – впервые признаюсь себе в этом, раздражаюсь оттого, что ничего не могу с этим поделать. Рассматривая в темноте пингвиненка, подмигивающего мне, пытаюсь убедить себя, что это помешательство пройдет, ведь в моей насыщенной жизни так много интересных людей и приятных развлечений, в конце концов, у меня есть музыка! Ухватившись за эту мысль, я стал ее лелеять, словно младенца, но она была настолько хрупкой и призрачной, что постоянно ускользала от меня. А вот тоска была более чем реальной и никуда не исчезала. Наконец, мое измученное сознание отключилось, когда стало уже светать.
Какой противный писк… кто-нибудь выключите его! Засовываю голову под подушку, но он, кажется, проникая под кожу, доходит до мозга, словно буравя его. Откинув подушку, протягиваю руку к столу, хватаю телефон, жму на отбой. Господи, какой изверг поставил мне такой будильник!? Зарывшись обратно в одеяло, начинаю снова погружаться в сладкую бездну. Опять этот писк! В бешенстве подскакиваю на кровати, отчего телефон падает на пол, свешиваюсь вниз, открыв один глаз, и с удивлением обнаруживаю входящий звонок.
- Алло, - прохрипел я в трубку.
- Оппа! Ты что, еще спишь? Забыл про меня? – плаксивый девчачий голос.
- Забыл. А это кто? – еще не совсем проснувшись, удивляюсь я.
- Оппа!!! Ты такой противный! Как ты мог забыть о Сомин?! – возмущенно прокричала она в трубку, заставив меня, поморщившись, отодвинуть ее от уха. – Уже три часа и ты должен быть в кафе, как мы договаривались!
- Прости, Сомин, я всю ночь не мог уснуть и
