Семиотика в России

В 20 в. семиотика развивалась в очень разных направлениях. В американской семиотике объектом изучения стали различные невербальные символьные системы, например жесты или языки животных. В Европе, напротив, первоначально главенствовала традиция, восходящая к Соссюру. Семиотику развивали прежде всего лингвисты – Л.Ельмслев, С.О.Карцевский, Н.С.Трубецкой, Р.О.Якобсон и др. – и литературоведы – В.Я.Пропп, Ю.Н.Тынянов, Б.М.Эйхенбаум и др. Лингвистические методы переносились и на другие области. Так, Я.Мукаржовский использовал методы, разработанные в Пражском лингвистическом кружке, для анализа искусства как знакового феномена. Позднее структурные методы для анализа социальных и культурных явлений использовали французские и итальянские структуралисты Р.Барт, А.Греймас, К.Леви-Стросс, У.Эко и др.

В СССР взаимодействовали два основных семиотических центра: в Москве (Вяч.Вс.Иванов, В.Н.Топоров, В.А.Успенский и др.) и Тарту (Ю.М.Лотман, Б.М.Гаспаров и др.). В то же время с большим основанием говорят о единой Московско-Тартуской (или Тартуско-Московской) школе семиотики, объединившей исследователей на основе как содержательных, так и организационных принципов.

Первым крупным семиотическим мероприятием в СССР стал Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Он был организован совместно Институтом славяноведения и балканистики АН СССР и Советом по кибернетике в 1962. В программу симпозиума входили следующие секции: 1) естественный язык как знаковая система; 2) знаковые системы письма и дешифровка; 3) неязыковые системы коммуникации; 4) искусственные языки; 5) моделирующие семиотические системы; 6) искусство как семиотическая система; 7) структурное и математическое изучение литературных произведений. На симпозиуме были сделаны доклады по машинному переводу, лингвистической и логической семиотике, семиотике искусства, мифологии, невербальным системам коммуникации, ритуалу и пр. Первое заседание открыл А.И.Берг. В симпозиуме участвовали П.Г.Богатырев, А.К.Жолковский, А.А.Зализняк, Вяч.Вс.Иванов, Ю.С.Мартемьянов, Т.М.Николаева, Е.В.Падучева, А.М.Пятигорский, И.И.Ревзин, В.Ю.Розенцвейг, Б.В.Сухотин, В.Н.Топоров, Б.А.Успенский, Т.В.Цивьян и др.

В это время возник термин «вторичные моделирующие системы». Язык понимался как первичная знаковая система, надстроенные же над ним знаковые системы рассматривались как вторичные. Термин был предложен В.А.Успенским, в частности с целью избежать частого употребления термина «семиотика», поскольку он вызывал неприятие со стороны официальной идеологии.

В Тарту центром семиотики стала кафедра русской литературы, на которой работали М.Ю.Лотман, З.Г.Минц, И.А.Чернов и др. В 1964 здесь вышел первый сборник Трудов по знаковым системам, и в этом же году состоялась первая Летняя школа по вторичным знаковым системам, объединившая два центра, а также ученых из других городов. В течение десяти лет было проведено пять Летних школ. Школы в 1964, 1966 и 1968 прошли в Кяэрику на спортивной базе Тартуского университета, школы в 1970 и 1974 году – в Тарту, причем последняя официально называлась Всесоюзным симпозиумом по вторичным моделирующим системам. Значительно позднее – в 1986 – состоялась еще одна, последняя школа. Во второй Летней школе (1966) принимал участие Р.О.Якобсон.

В рамках Московско-Тартуской школы семиотики объединились две традиции: московская лингвистическая и ленинградская литературоведческая, поскольку именно к последней принадлежали Ю.М.Лотман и З.Г.Минц.

В основе московской лингвистической традиции лежали методы структурной лингвистики, кибернетики и информатики (в частности, поэтому одним из основных стало понятие вторичной моделирующей системы). Для Ю.М.Лотмана ключевым стало понятие текста (прежде всего художественного), которое он распространил на описание культуры в целом.

Для начального этапа работы Московско-Тартуской школы было характерно чрезвычайное разнообразие охватываемой тематики, при этом было широко представлено исследование «простых» систем: дорожных знаков, карточных игр, гаданий и т.д. Постепенно, однако, интересы членов школы сместились к «сложным» знаковым системам: мифологии, фольклору, литературе и искусству. Основной понятийной категорией, используемой в этих исследованиях, был текст. К семиотическому анализу текстов в самом широком смысле слова относятся, например, исследования основного мифа (Вяч.Вс.Иванов, В.Н.Топоров), фольклорных и авторских текстов (М.И.Лекомцева, Т.М.Николаева, Т.В.Цивьян и др.). Другое направление, связанное с этим понятием, представлено в работах М.Ю.Лотмана. В этом случае речь идет о тексте культуры, а само понятие культуры становится центральным, фактически вытесняя понятие языка.

Культура понимается как знаковая система, по существу являющаяся посредником между человеком и окружающим миром. Она выполняет функцию отбора и структурирования информации о внешнем мире. Соответственно, различные культуры могут по-разному производить такой отбор и структурирование.

В современной российской семиотике преобладает именно эта традиция, однако с активным использованием лингвистических методов. Так, можно говорить о семиотике истории и культуры, основанной на лингвистических принципах (Т.М.Николаева, Ю.С.Степанов, Н.И.Толстой, В.Н.Топоров, Б.А.Успенский и др.).

Особый интерес представляют рефлексия по поводу Московско-Тартуской семиотической школы и осмысление ее как особого культурного и даже семиотического феномена. Основная масса публикаций (в том числе чисто мемуарного характера) приходится на конец 1980-х и 1990-е годы. Среди различных описаний и интерпретаций Московско-Тартуской школы можно выделить статью Б.А.Успенского К проблеме генезиса Тартуско-московской семиотической школы (впервые опубликована в Трудах по знаковым системам в 1987), основные положения которой, по-видимому, общепризнаны. Наиболее же дискуссионной оказалась статья Б.М.Гаспарова Тартуская школа 1960-х годов как семиотический феномен. Она была впервые опубликована в Wiener Slawistischer Almanach в 1989 и вызвала целый ряд откликов. Гаспаров рассматривает школу как целостное явление (он практически не упоминает имен), для которого характерна западническая ориентация, герметизм, эзотеризм и подчеркнутая усложненность языка, утопизм, своего рода внутренняя культурная эмиграция из советского идеологического пространства.

2. Некоторые вехи развития семиотики в ХХ в.

Как наука семиотика была обоснована в трудах американского логика Ч. Пирса (1839-1914). Он разграничивал «материальные качества знака» (его означающее) и «непосредственную интерпретацию знака» (его означаемое). Знаки, по Пирсу, обладают различными репрезентативными свойствами, на основании которых можно выделить в них три основных типа:

1) иконический знак — основан на фактическим подобии означающего и означаемого, взаимозаменяемых по принципу сходства; в свою очередь в них выделяются образы (означающее представляет простые качества означаемого) и диаграммы (обладают пропорциональным сходством частей означающего и означаемого);

2) индекс — основан на «реально существующей смежности» означающего и означаемого, например, дым является индексом огня;

3) символ — основан на условной смежности означающего и означаемого, причем для нее вовсе не требуется внешнее сходство или физическое взаимодействие.

Другим «пионером» семиотики был швейцарский филолог-лингвист Ф. де Соссюр (1857-1913). В качестве субстанциального признака символа он понимал его интенциональность, сочетаемую с произвольностью: «символические образования всегда возникают помимо воли… символы, как и всякий знак, всегда возникают лишь эволюционным путем, в результате бессознательного установления отношений между предметами; они не изобретаются и не навязываются вдруг». При этом, хотя язык понимался де Соссюром «лишь как одна из семиотических систем», она считалась образцовой, и «в этом смысле лингвистика может служить моделью для всей семиологии в целом» (так он называл семиотику).

Основы изучения семиотического механизма, заложенные де Соссюром, были развиты в работах Московского и Пражского лингвистического кружков. Первый был основан в 1915 г. студентами Московского университета при Московской диалектологической комиссии. Его лидерами были Р.О. Якобсон, М.Н. Петерсон, А.А. Буслаев, Г.О. Винокур, Н.Ф. Яковлев. После роспуска организации в 1925 г. ее основные идеи были подхвачены и развиты в Пражском кружке (1926 - начало 1950-х гг.). Его работа связана с именами В. Матезиуса, Я. Мукаржовского, Б. Гавранека, Н.С. Трубецкого, Р.О. Якобсона, П.Г. Богатырева, Б.В. Томашевского, Ю.Н. Тынянова и др. Сторонников кружка отличало представление о языке как о функциональной системе («системе выражения средств выражения, служащей для определенной цели»). Они разрабатывали проблему синхронии/диахронии, вопросы изучения художественного знака, оказали большое влияние на развитие структурализма в литературоведении.

Стремление максимально расширить сферу применения семиотики в послевоенные годы привело к тому, что лингвистические модели прилагались к все новым и все более разнообразным семиотическим объектам. Это привело к тому, что в 1950-е - 60-е гг. семиотика оказалась на грани раскола: одни определяли ее как науку о любых объектах, обладающих хоть каким-то значением (напр., Р. Барт), другие же — как науку об объектах, служащих динамическим целям коммуникации и передачи информации (напр., Э. Бюйсенс, Л. Прието). Но именно данный кризис, впоследствии успешно преодоленный, и помог в эти годы оформлению семиотики в качестве самостоятельной дисциплины из структурной лингвистики, кибернетики и теории информации. В 1974 г. в г. Милане состоялся первый Международный конгресс по семиотике.

В России семиотика имеет давние корни и прочные позиции. Истории складывания семиотических подходов в русской науке посвящены целые исследования. Вершиной их развития была деятельность московско-тартуской семиотической школы.

3. Семиотика в России. Юрий Михайлович Лотман.

Первые шаги для развития советской семиотической науки в послевоенные годы были сделаны с 1960 г., когда по распоряжению Президента АН СССР А.Н. Несмеянова создали комиссию под руководством академика В.В. Виноградова для рассмотрения вопроса: «о применении метода структурного анализа в лингвистических исследованиях». В мае 1960 г. Президиум АН принял постановление «О развитии структурных и математических методов исследования язык». Согласно данному документу, создавались структуралистические сектора в Институте языкознания, Институте русского языка. Институте славяноведения, Ленинградском отделении Института языкознания. В том числе предусматривалось и создание в системе академических институтов АН СССР НИИ по семиотике (правда, это реализовано не было).

Зато были проведены московская 1962 г. и тартуская 1964 г. конференции по семиотике (в их названии фигурировало «структурное изучение знаковых систем»). Собственно, на них и произошло основание московско-тартуской школы. Ее лидерами были: Ю.М. Лотман, В.А. и Б.А. Успенские, Ю.И. Левин, Б.М. Гаспаров и др. В Тартуском университете с 1964 г. издавался сборник «Труды по знаковым системам» (до 1992 г. вышло 25 выпусков) и выходило много отдельных изданий по семиотике. Наиболее актуальные изучаемые проблемы обсуждались на летних школах в Кяэрику (проводились с августа 1964 г.). При Тартуском университете была открыта лаборатория истории и семиотики. За многие годы был накоплен огромный исследовательский опыт, проведен целый ряд серьезных исследований, работы школы получили всемирное признание. Недаром Президент Эстонии в наши дни говорил о Лотмане: «Когда я приезжаю за границу, я узнаю, что, оказывается, управляю страной, где жил один семиотик» (здесь налицо сравнение с известной фразой о Пушкине, приписываемой Николаю I: «Я царствую в эпоху одного камер-юнкера»).

Однако в 1980-е гг., по мнению П. Торопа, статус школы стал падать. Это было связано с разрывом между «реальным научным состоянием школы и печатной манифестацией этого состояния» (задержки изданий, сокращение тиражей), а также из-за недостаточной организации введения семиотики в учебные курсы — она читалась имплицитно, в рамках всех курсов исторического и литературоведческого циклов. После смерти Ю.М. Лотмана в 1993 г. и отрывом ученых Тарту от российских коллег в результате распада СССР этот процесс усилился.

Как, в самых общих чертах, можно обозначить теоретический вклад Ю.М. Лотмана в семиотику? Его развернутую характеристику дал Р. Лахман. Лотман разработал концепцию текста, исходя из определения любого литературного произведения как моделирующего и семиотического, осуществляющего когнитивную и коммуникативную функции. Его текст является категорией, которая не идентична литературному произведению, но составляет «его «подлинную субстанцию», определяется как инвариантная система внутритекстовых отношений и объявляется пространством, в котором семиотический характер литературного произведения реализуется как артефакт». При этом лингвистическое понятие знака Лотман распространил на текст в целом. Именно последний объединяет в себе элементы языка, интегрируя их в семиотическое единство и тем самым «семантизируя их». Таким образом «дискретные знаки первичного языка (или первичной системы) и формируемые ими синтаксические единицы поднимаются до уровня единого языка».

При этом текст «находится в поле напряжения» между выражением (нередуцируемым) и содержанием (редуцируемым). При этом знак (= текст) моделирует свое содержание, и происходит перекодировка текста (изменение отношения «выражение» — «содержание»). Она бывает четырех видов: парная внешняя, множественная внешняя, парная внутренняя и множественная внутренняя. Каждая из них характерна для определенной эпохи: например, внутренние — для романтизма, внешние — для реализма. В результате «предложенная Лотманом концепция семантического процесса приобретает отчетливую лингвистическую ориентацию».

Углубляя дефиницию знака, Лотман предложил трактовать его как «пучок взаимоэквивалентных элементов разных систем» (сущность этого определения сближается Р. Лахманом с диалогичностью М. Бахтина и В. Волошинова, и интертекстуальностью Ю. Кристевой). То есть именно текст-знак является пространством переключения с одной структурной цепочки на другую (перекодировки), действует как «пучок и точка контакта, где выявляется семантический опыт». При этом в случае множественной перекодировки содержание процесса может определяться внетекстовыми структурами — литературной традицией, эстетическими кодами или другими субкодами культурной системы.

Тогда, по Лотману, культурный опыт представляется в виде процесса, происходящего в рамках семиотических и коммуникативных структур, или «в рамках культурного самосознания и мета систем, построенных ею для описания и организации своего семиотико-коммуникативного функционирования, и, наконец, в виде опыта существования в рамках коммуникативных механизмов культуры, которые регулируются, с одной стороны, кодами, стабилизирующими систему, и, с другой стороны, кодами, дестабилизирующими ее».

Исходя из этих положений, Лотман строит свою концепцию функционирования культуры. Ее отношение к тем или иным знакам выражается в «самооценке» культуры, ее дескриптивной системе (в грамматиках ее самоописания) и в том, «как порожденные культурой или релевантные для нее тексты оцениваются с точки зрения их функциональности». Через признание или отрицание знаковости культура отделяет себя от экстракультуры, которая для нее выступает в роли антикультуры (обладает негативной знаковостью) или некультуры (вообще не имеет знаков). Тогда динамика развития культуры «предстает как десемиотизация областей, которым в предшествующий период развития культуры приписывалась знаковость, и семиотизация новых областей».

Поэтому внутреннее развитие культуры зависит от того, какой тип знаков она предпочитает. На основе этого критерия выделяются два культурных типа:

1) замкнутый (текст, или то, что данная культура считает текстом, понимается как однозначный, адекватный истине). При этом текст начинает выполнять парадигматическую функцию, поскольку его означающее оценивается как единственно верное. Происходит фетишизация выражения.

2) открытый (культура не знает фиксированных семантических отношений, поэтому текст определяется в зависимости от его функциональной ценности). А так как функциональность текста зависит от его содержания, то «этот тип культуры можно назвать направленным преимущественно на содержание».

На основе своих теоретических построений (которые, несомненно, были гораздо более глубокими и разносторонними, чем можно отразить в вышеприведенном кратком обзоре) Лотман описал этапы развития русской культуры с ХI по ХIХ век, ввел понятие семиосферы (по аналогии с биосферой и ноосферой). К сожалению, объем очерка не позволяет даже просто перечислить его выводы, наблюдения и находки, поэтому мы вынуждены просто отослать к работам этого выдающегося русского семиотика.

Та же причина — сокращенный размер нашего очерка — не позволяет дать обзор всех современных направлений развития семиотики в России. Только перечисление последних научных тенденции в филологии, кибернетике, информационных системах, теории искусства заняло бы не один раздел настоящей книги. Поэтому позволим себе сосредоточить наш обзор только на одном течении, в последние годы получившем особое развитие — семиотике истории.

Семиотическое изучение истории отличается прежде всего своим подходом к тексту источника. Он отвергает известную формулу Л. Ранке, что задача историка — восстановить прошлое «wie es eigenlich gewesen» (как оно было на самом деле). Сложность положения историка в том, что он не может иметь дело с первичными фактами (напр., полученными физиками в лабораторных условиях). Он работает с текстами — то есть отделен от реально произошедшего события его зашифрованным описанием. Поэтому, по словам Ю.М. Лотмана, «необходима реконструкция кода (вернее, набора кодов), которыми пользовался создатель текста, и установление их корреляции с кодами, которыми пользуется исследователь». Проблема здесь в том, что переданный автором источника в своем повествовании факт — «всегда результат выбора из массы окружающих событий события, имеющего, по его представлениям, значение».

Какой выход из данного положения предлагает семиотика? По определению Ю.М. Лотмана, ее путь «подразумевает предельное обнажение различий в их структурах [то есть между «миром автора источника» и «миром историка-интерпретатора»], описание этих различий и трактовку понимания как перевода с одного языка на другой». В этом смысле «история есть память культуры… это означает, что она не только след прошлого, но и активный механизм настоящего… процесс этот не протекает в пустоте: оба участника диалога являются партнерами и в других коллизиях, оба они открыты для вторжения извне новых текстов, а тексты, как нам уже приходилось подчеркивать, всегда таят в себе возможность все новых интерпретаций».

Таким образом, в общетеоретическом плане семиотический подход к изучению истории во многом смыкается с герменевтическими и постмодернистскими построениями о парадигме: «событие — его отражение в источнике — прочтение источника современником — изучение источника историком-интерпретатором». В практическом плане семиотика предлагает выявлять в прошлом символы и коды, переводить их в соответствии с современной знаковой системой и таким путем расшифровывать смысл источника.

При этом, по замечанию Б.А. Успенского, «культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым представляется то, что является значимым с ИХ точки зрения». То есть необходимо реконструировать субъективные мотивы, являющиеся импульсом для тех или иных действий исторических персонажей, а это, в свою очередь, предполагает воссоздание системы представлений, обуславливающих как восприятие тех или иных событий, так и реакцию на эти события. Тем самым история представляется семиотикам как процесс коммуникации. В ходе ее изучения они прибегают к семиозису (превращение незнаковой истории в знаковую).

Вклад отечественных представителей семиотического подхода в историографию можно оценить следующим образом. В работах московско-тартуской школы были рассмотрены отдельные аспекты структурно-семиотического изучения источников, в основном нарратива нового времени. Этому даже были посвящены специальные выпуски «Трудов по знаковым системам». Заметным событием стал выход сборника трудов Ю.М. Лотмана: «Беседы о русской культуре», в котором автор обобщил свои многолетние занятия по историко-культурной проблематике в серии эссе, посвященных внутреннему быту и образу жизни русского дворянства. Показательны сами названия глав: «Бал», «Сватовство. Брак. Развод», «Русский дендизм», «Дуэль», «Декабрист в повседневной жизни» и т.д., явно сближающие лотмановскую семиотику с историей повседневности.