Вечером я встретился с Тедом. Он остался без работы, чув-
ствует себя пропащим. Он сильно растерян. Это все, что я могу
о нем сказать. Я очень люблю его, но сейчас я вряд ли что-то
могу для него сделать, чем-то ему помочь. Он может рассчиты-
вать только на субсидию для своей семьи. Но я не могу платить
ему эту субсидию. Я просто сидел и слушал, говорил, по боль-
шей части, он. Он выглядит очень подавленным, не знает, что
делать. Занят тем, что ищет работу на бензоколонке. «Это все,
что умею делать». Я хочу сказать, что не понимаю, что с ним
происходит такого, что он не может оторвать взгляд от земли.
Он что, действительно, не хочет от жизни ничего большего?
Догадываюсь, что он совершенно разбит и уничтожен. Я не могу
чувствовать ничего, кроме сожаления.
В этот вечер я думал о своих мыслях о том, почему я не смог
лучше устроить свою жизнь. Теперь я не кричал и не впадал в
безумную ярость, и мне не казалось, что дело в том, что я был
недостаточно поворотлив. Янов снова сказал мне, что это бо-
|
|
лезнь — болезненная идея о том, что во всем надо быть пер-
вым, что всегда надо превзойти остальных, чем бы я ни зани-
мался. Но что, черт меня побери, я хочу доказать этим?
Марта
Сегодня все было очень ужасно и мучительно. Все началось
с разговора о гомосексуальных фантазиях и моем вчерашнем
визите к брату. Что, черт возьми, со мной происходит? Я ему не
отец, и не мое дело поступать, как положено отцу. Это болезнь.
Как бы то ни было, я ввязался в эту гомосексуальную историю,
потому что подозревал (знал, чувствовал), что я — жертва того
же рода сумасшествия, что и многие другие мужчины в этой
стране. Я просто хотел раз и навсегда набраться мужества и че-
стно решить этот вопрос. Это же всего лишь интеллектуальная
игра в пустые слова, когда говорят о том, что мужчина, так как
он рожден мужчиной и женщиной, конечно, имеет и некото-
рые женственные черты, унаследованные им от матери. Это
«конечно», не более чем словесная шелуха, потому что не по-
могает достичь того, ради чего это слово произносят.