Художник-любитель

Пишу по воскресеньям я. С натуры. Написал уже

и площадь городка,

и разноцветное пятно толпы

у павильона, где оркестр играет,

и улочки спокойные под солнцем полдня,

и бедные дворы, забитые горшками,

и окна, все в цветах, и девушек,

что под луной болтают с женихами,

и поле с огородами и мулами усталыми,

что вертят колесо колодца поливного...

Я все уже писал.

И все переписал -- ах, сколько раз! --

при разном освещеньи

за тридцать с лишним лет... Сегодня --

любой мотив дается мне легко -- хочу

уйти из городка... Уже светает...

Мне дали ослика взаймы... Прекрасный будет день...

Весеннее сияющее воскресенье... В путь!

Река так далеко... Я редко

писал ее. А ведь сюжет хорош,

почти что незнаком

тем, кто мои холсты приобретает

там, в городке... Ведь никогда --

сейчас могу себе признаться в этом --

не удавалась мне вода...

Так трудны блики, отраженья...

Особенно когда деревья

в волнах колышут зелень... Я хочу

сегодня, зная, что никто меня не видит,

добиться той прозрачности, той ясности,

которых никогда не достигал... Пусть это будет

творенье лучшее мое... Его уже я вижу...

И ни за что его я не продам... Пускай нотариус,

мой лучший покупатель, злится и настаивает...

Нет, ни за что! Да это для меня... Продать?

За все сокровища вселенной не продам!..

Я после смерти завещаю

его музею... А какому?

Решу потом, подумав... Вот река.

Большую папку я привез с собой...

Но нет, набросков делать я не стану...

Есть время у меня, чтоб изучить все это...

оттенки точные воды...

и зелени тона...

и бесконечный кобальт неба...

Определю я точный час... и даже

минуту наилучшего пейзажа,

покамест солнце мне теней не сдвинет

и все вокруг другим не станет...

Вот островок посереди теченья,

три белых тополя на островке...

Струится синяя вода, блестят на ней

и белоснежные и изумрудные мазки...

Один из тополей под тяжестью воздушной

протягивает ветки над водою...

А в глубине нет ничего: луга пустые

в пунктире из цветов... Хороший фон!

Скорее краски положу!..

Вот светлые... вот темные...

они сегодня что-то не темны... Но что такое?

Лиловые, голубоватые есть тени?

Да разве ж не всегда цвета одни и те же:

цвет черный -- дыма цвет, цвет тени -- цвет земли,

для желтого -- сиена? Что сегодня происходит?

Уж очень светит солнце... Или

сияние воды, быть может...

Есть только свет сегодня... Поправляю...

Соскабливаю... Начинаю вновь... Вычеркиваю...

А контуров как будто не бывало...

Как будто сито, голубое и фиолетовое,

завуалировало все; огонь на маяке

так освещает изнутри пейзаж в тумане...

А свет идет... Как ухватить его -- не знаю...

Остановись! Да подожди немного!

Как за тобой бежать? Остановись!

О, что за невезенье!..

Но кто со мною говорит?

-- Послушай!

-- Кто говорит со мною?

-- Я.

-- Свет говорит?

-- Нет, посмотри.

Свет -- это я, я, тополь.

Страдаешь ты. Но подожди.

Глаза художника переменились.

Они едва лишь родились. И в них ударил

блестящий утра свет.

Закрой на миг глаза. И подожди.

А тень моя не темная. Я разливаю

ее по синеве воды,

по зеленеющей, лиловой, желтой белизне,

и эта белизна уходит по теченью,

по темному стволу.

Меня окрашивает небо синевою,

я посылаю в небо все мои тона...

Открой глаза... Смотри: ведь так? Ну, улыбнись!

-- Мне улыбнуться? Ничего не вижу... Что ты написал?

Моя картина это? Говори!

Но где ж три тополя?

Все -- небо, ветви и река -- слилось в одно.

Одни цвета, все вместе и на том же месте.

С ума сошел я, что ли?

Слепой, растерянный, я сплю, быть может?

Но... боже мой! Я, кажется, увидел!

Вот так? Вот, значит, так? Возможно ли? И все же...

Цвета соединились... разделились...

Опять соединились... Все кажется так ясно...

Осел, вперед! Иди! Скорее! Рысью!

Вот так? Возможно ли?.. И все же...

II

ОЛИВА

Что я такое? Кто такая?

Мне больше тыщи лет.

Я родилась на ласковом холме,

где камни красны; увидала море.

А братья умерли мои,

и сыновья, и внуки...

Все мое потомство.

Осталась я одна.

Все тело в трещинах, все раскололось,

остались тонкие пустые стены,

туда приходит солнце, согревает,

морские ветры входят и выходят

и повторяют шелест волн.

Умру, наверно,

и древней и забытой всеми,

но память молода, свежа и зелена.

Я видела так много!

Море нынче

полно судов... Прозрачные и светлые

спускаются на берег тени

пустыни... Вымпелы, знамена закрывают

своими полумесяцами солнце,

а барабаны заглушают голос моря.

Мне кровь бросается в высокие плоды,

и слезы красные стекают с веток.

-- Красавица-христианка!

Люблю и умираю.

Коня я покидаю.

Оружье покидаю.

Войну я покидаю.

Люблю и умираю.

Красавица-христианка!

Пустыни жажду знаю.

Дай воду губ твоих.

От жажды умираю.

В тени оливы этой

от жажды умираю.

Люблю и умираю.

Красавица-христианка!

Уйди, уйди со мною!

Переплывем мы море.

Оружье покидаю.

Люблю и умираю.

А, сука-христианка!

Свой ятаган вонзаю

тебе я в горло. Тело

я под оливой брошу,

а голову повешу.

И в море кровь течет.

И море пьет и пьет.

Красавица-христианка!

От счастья умираю.

От муки умираю.

Люблю и умираю.

Мои плоды темно-лиловые почти черны;

печальный цвет -- как сгустки крови.

Я видела так много!

Войну и голод, плач в ночи смиренной

при свете масляной скупой лампады.

Была богата я, сокровищем была я

у моря... Думала, что я свободна,

и думала, что ветки ветру одному

принадлежат, а не кому-нибудь другому...

Они для всех и потому ничьи.

Я в это верила; со временем, однако...

-- Ночью кто меня увидит

в этой темноте?

Кто увидит до рассвета

в этой темноте?

Я в платке тебе оливки

тихо принесу.

Эту старую оливу

тихо растрясу.

Дай-ка мне платок твой, мама,

скоро я вернусь,

до рассвета, до рассвета,

мама, я вернусь.

Раздался выстрел, и ребенок

с холма скатился, весь в крови...

Я видела так много! Радостного? Нет,

кончилось все, не знаю почему, слезами.

А я была счастливой, торжествующей, здоровой,

всегда живой в пылающих лампадах.

Была я мирной рядом с морем,

несущим трупы на валах встающих.

Была спокойной, как полощущийся парус,

когда почти не дышит моря грудь.

А вкус и запах масла моего

хранила глина стройных амфор.

Была священной я под солнцем, люди

и птица по утрам меня благословляли.

В моей тени стада так часто спали

под звуки флейт, игравших чередою.

Но длилось все не более мгновенья.

Как море, волновалась и земля.

Столетья шли, и у меня в глазах

не мир, а битвы запечатлевались.

Теперь умру. В моих сухих руках

одна цветущая осталась ветка.

Гляжу я этой веткой в небо. Что такое?

Там синева хрустит, а по пространствам

несутся странные тела, и звезды

на них глядят в испуге, в изумленьи.

Любовь в пути? Иль ненависть? Согласье

иль голод? Иль это смерть в пути?

Уничтожение вселенной?

Иль возвращение в ничто? Ничто -- в ничто?

О ясный воздух моря, бриз соленый,

скажите мне!.. Я умираю... Слышу

колокола, как сон... Лепечет пена...

Сама пою иль это песня волн?

Светает... День встает...

И шум и всплески крыльев надо мною...

Как лучшая из всех олив, я умираю...

Голубка белая уносит в клюве

с моим дыханием последним вместе

зеленый тихий свет моей последней ветки.