Роберта, Йете и Оливер о детстве

Йете. Я как бы помню, что отец часто был дома, а мамы как бы часто не было дома...

Роберта. Моя мама была алкоголичкой.

Оливер. Я как бы с очень маленького возраста был очень самостоятельным ребёнком.

Йете. Отец был как бы таким духовным примером. Всё, что он говорил, было таким интересным, и его мир был тем, куда я хотела вырасти, к чему я хотела присоединиться.

Роберта. У моей матери была уже взрослая дочь от прежнего брака, и она больше не хотела детей, а отец мой очень-очень хотел, и потом, я поняла, что, в каком-то смысле...моя мама меня не хотела.

Йете. Наверное, с детства всё и началось. Да. Какое-то чувство нежеланности или то, что на самом деле ты не нужна.

Оливер. Моя мама точно болеет клинической депрессией (смех)... и ещё она была как бы таким лототроном с различными расстройствами личности. Но...она в них себе не признаётся.

Роберта. И потом я как бы многие годы ухаживала за своей мамой, чтобы как бы...когда мне было шесть лет, и она всё время была пьяной, то я тайно сдавала её пустые водочные бутылки и на эти деньги покупала конфеты. Это была моя какая-то такая месть матери.

Оливер. Моя мама могла как бы от того, что я взял с собой куртку-ветровку, так себя в поезде завести, что, ну, солнечная же погода и кто эту твою куртку будет таскать и так далее. И она хотела выпрыгнуть из поезда и подняла как бы такой звериный крик и хотела дёргать стоп-кран.

Роберта. И потом, когда мне было примерно шесть лет, то однажды утром она в гостиной увидела Иисуса, и тогда жизнь наша в один день изменилась. Она стала трезвенницей и христианкой.

Йете. Потом отец от нас съехал, это было, скорее, положительным моментом. Мм...Потому что это...ну, это было очень тяжело, они всё-таки очень много ссорились.

Роберта. Но да, в этом отношении, смотрите – без разницы, что это детство, это кажется единственно возможным способом. Примерно так, что когда ещё не было электричества, жизнь без электричества казалась единственно возможным способом, потому-то развитие техники и оказалось таким шокирующим, что раньше ты не представляла, что жизнь может быть такой.

Оливер. Самоубийство – это такая какая-то штука, о которой мы как бы всё время говорили с сестрой. И это была как бы такая повседневная штука, да, что, если ты себя убьёшь, то...я как бы могу занять твою комнату...Могу ли я тогда взять себе твои цветные карандаши (смех)...

Роберта. А потом позже, когда у меня начались эти очень ужасные депрессии, то это как была единственная причина, по которой я выжила, это было то, что моя мать выставила мне ультиматум. Она сказала, что: «Когда ты была маленькая, я не убила себя из-за тебя, и теперь ты у меня в долгу, и ты тоже не можешь себя убить, потому что я себя не убила.»

Оливер. Хотелось бы как бы спросить у отца, что...почему он ничего не делал, когда мать нас линчевала. Ну, конечно, моя мать – это его жена, да (смех)...Но в то же время мы были его детьми.

Йете. У матери невозможно это спросить, потому что мать так ужасно выходит из себя от этой темы.

Роберта. Но, ну, детство для меня всегда ассоциировалось с анекдотами.

Оливер. Я об этом до...до лета этого года...никому не говорил.

Роберта. Только в больнице, когда я поговорила с врачом, то врач привлёк моё внимание к тому обстоятельству, что на самом деле это не нормально, и что на самом деле это как бы повлияло на моё душевное здоровье и так далее.

Оливер. У меня была своя любимая дорога, которой я всегда сбегал из дома. Если ты ехал на лифте, то мать как бы...быстрее спускалась по лестнице. И тогда я знал, что нужно самому бежать по лестнице так быстро, как можешь, и нельзя сразу идти туда, в сторону автобусной остановки. Туда она всегда бежала и как бы тащила тебя обратно домой. И типа плакала у моей...кровати до утра. А потом утром я должен был идти в школу.

Роберта. И потом надо мной всё время издевались...Основная школа была ужасной! Ну, эта тирания девочек-подростков, это как бы так бесчеловечно.

Йете. У нас была как бы тройка, тройка подруг, я и ещё две девочки. И мы все стали, я не знаю, панками или готками. Мы начали слушать какую-то тяжёлую музыку и ходить на тусовки и...курить и пить и одеваться по-другому и...

Роберта. Однажды я пошла в школу и все люди, с которыми я здоровалась, не здоровались со мной, а начинали как бы хихикать. И тогда я поняла, что кто-то в школе всем сказал, что со мной нельзя разговаривать. И тогда и был такой день, когда вся школа просто показывала пальцем, и никто не разговаривал. Мне было что-то двенадцать или около того. И примерно так, что Роберта шлюха и так далее.

Йете. Я уж точно не была той, кто как бы был аутсайдером. Я, скорее, была лидером компании. (Смех). Или, ну, скорее, такой злой ребёнок. Какие-то воспоминания...иногда я выдумывала какие-то вещи, чтобы на самом деле можно было бы немного некрасиво поступить. Но я надеюсь, что такие воспоминания есть у всех.

Все на секунду замолкают, Роберта продолжает свою историю.