2015-10-13
977
На первый взгляд может показаться, что компонентный подход к семантике имеет одно явное преимущество перед другими подходами: в терминах одного и того же набора компонентов мы можем ответить на два разных вопроса. Первый вопрос связан с семантической допустимостью синтагматических комбинаций слов и сочетаний: должна ли данная комбинация рассматриваться как имеющая смысл или исключаться как лишенная смысла? Второй вопрос: каково значение (то есть смысл) конкретной комбинации лексических единиц? Рассмотрим эти вопросы по очереди.
Мы говорили, что значимость правильно построенных с грамматической точки зрения предложений (и частей предложений) по традиции определяется в терминах общих принципов «совместимости» между «значениями» составляющих их лексических единиц (ср. § 9.3.11). Одна из формулировок понятия семантической «совместимости» сводится к следующему: релевантные семантические компоненты лексических единиц, участвующих в синтагматической комбинации, порождаемой синтаксисом, не должны быть противоречивыми. Пусть, например, слово pregnant 'беременная' содержит компонент, ограничивающий его употребление позицией определения при именах, содержащих компонент '(женский пол)'. На основе этого факта (характер «определения» интерпретируется синтаксическими правилами языка) сочетания типа the pregnant woman 'беременная женщина' или a pregnant mare 'беременная кобыла' будут рассматриваться как значимые, а такие сочетания, как the pregnant man 'беременный мужчина' или a pregnant stallion 'беременный жеребец', будут исключаться как лишенные смысла («неинтерпретируемые»). Будут ли считаться значимыми такие сочетания, как the pregnant duck 'беременная утка', это, видимо, будет определяться в зависимости от других компонентов смысла, ассоциируемых со словом duck 'утка', и других ограничений, налагаемых на сочетаемость слова pregnant 'беременная' с существительными.
Это, несомненно, изящный способ объяснения комбинаторных ограничений, имеющих место между лексическими единицами в конкретных грамматических конструкциях. Следует заметить, однако, что любая разумная трактовка значимости предложений в подобных терминах предполагает адекватный синтаксический анализ предложений и удовлетворительные правила семантической интерпретации релевантных грамматических отношений. Пример, только что приведенный выше (он затрагивает «определение» существительного «прилагательным»), относится к случаям, которые семантики никогда не считали особенно сложными. Его формализация в рамках современной синтаксической теории тривиальна по сравнению с проблемой формализации огромного большинства отношений семантической «совместимости», имеющих место в предложениях любого языка. В последние годы наблюдается значительное усиление внимания к проблемам, связанным с формализацией различных отношений семантической «совместимости» (особенно в работах Катца, Вейнрейха и Бирвиша). Несмотря на изощренность созданного формального аппарата, полученные до сих пор результаты не производят большого впечатления; представляется, что прогресс в этой области зависит от построения более адекватной теории синтаксиса, чем та, которая имеется на сегодняшний день.
Второй вопрос, на который стремится ответить компонентный анализ, таков: «Каким значением обладает данное предложение или сочетание?» Общий ответ на этот вопрос заключается в том, что значение предложения или сочетания является «совокупностью» смыслов составляющих его лексических единиц; а смысл каждой лексической единицы является «совокупностью» составляющих его семантических компонентов. Значение предложения или сочетания определяется, следовательно, путем «сплава» всех семантических компонентов лексических единиц в соответствии с некоторым множеством «проекционных правил», которые ассоциируются с грамматическими отношениями на уровне глубинной структуры. В предыдущем абзаце говорилось, что современная синтаксическая теория еще не дает нам удовлетворительного отражения многих релевантных глубинных грамматических отношений на уровне глубинной структуры; с этим же была связана главная трудность анализа«грамматических функций» в гл. 8. Отсюда следует, что в приведенном выше определении значения предложения или сочетания как «совокупности смыслов составляющих его лексических единиц» мы сегодня не в состоянии дать термину «совокупность» (более специальный термин — «композиция функций») достаточно ясную интерпретацию.
В то же время очевидно, что многие из семантических отношений, рассмотренных в предыдущей главе, могли бы быть переформулированы в рамках компонентной теории семантики. Синонимия, гипонимия, несовместимость и дополнительность могут, очевидно, "определяться в терминах семантических компонентов рассматриваемых лексических единиц. (По вопросу о компонентном подходе к определению этих отношений читатель отсылается к работам, упомянутым в примечаниях.) Нужно, однако, подчеркнуть, что компонентный анализ лексических единиц покоится на предшествующем ему понятии «импликации», связанной с утверждением и отрицанием предложений. Компонентный анализ — это определенная методика экономного описания некоторых семантических отношений между лексическими единицами и между содержащими их предложениями; он не способен разрешить проблемы неопределенности, рассмотренные нами выше в связи с «пониманием» и «аналитической импликацией» (ср. § 10.1.2).
10.5.5.«КОГНИТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» («COGNITIVE REALITY») СЕМАНТИЧЕСКИХ КОМПОНЕНТОВ *
Наиболее интересные из опубликованных на сегодня работ по компонентной семантике выполнены не философами и лингвистами, а антропологами; в последнее время они уделяют значительное внимание тому, что называется «когнитивной истинностью», или «реальностью», семантических компонентов. Именно этот вопрос мы имели в виду, когда говорили выше о необходимости изучить значение термина «правильный» в контексте компонентного анализа (ср. § 10.5.1).
Многие антропологические работы опираются на анализ слов,обозначающих родство в различных языках. Было показано, например, что самые обычные термины родства в английском языке могут анализироваться по-разному. (В частности, brother 'брат' и sister 'сестра' могут рассматриваться как имеющие общий компонент «прямая линия родства', подобно словам father 'отец' и mother 'мать' или son 'сын' и daughter 'дочь', но в отличие от слова cousin 'двоюродный брат, двоюродная сестра', которое имеет общий компонент 'побочный' со словами uncle 'дядя' и aunt 'тетя' и со словами nephew 'племянник' и niece 'племянница'; альтернативный анализ может привести к выделению в словах brother и sister того же компонента ('относящийся к одной линии родства'), что и для слов uncle и aunt или nephew и niece, в отличие от cousin, которое имеет компонент ('находящийся вне данной линии родства'). Вопрос состоит в том, который из возможных вариантов анализа является «правильным» (если таковой вообще есть). Каждый из вариантов является приемлемым; каждый из них дает возможность отличить любой член лексической системы от всякого другого члена той же системы; и каждый из них является «предсказательным» в том смысле, что он дает антропологу способ определения отношения любого члена семьи к другим членам семьи с точки зрения лексической системы. Но каждый из этих альтернативных вариантов анализа покоится на своем, отличном от другого, наборе пропорциональных равенств:
либо
father: mother:: son: daughter:: brother: sister ('отец': 'мать':: 'сын': 'дочь':: 'брат': 'сестра'),
либо
uncle: aunt:: nephew: niece:: brother: sister ('дядя': 'тетя':: 'племянник': 'племянница':: 'брат': 'сестра').
Следовательно, решение вопроса о «правильности» (если этот вопрос вообще поддается решению) должно определяться именно, «когнитивной истинностью» одного набора пропорций по сравнению с другим. Что касается антропологического анализа родства, то «когнитивная истинность» некоторой конкретной пропорции определяется, согласно принятому допущению, социальным статусом и ролями, приписываемыми различным классам родственников в данном обществе, что вполне может отражаться также и в языковой «интуиции» членов коллектива.
Но вопрос о «правильности» можно также рассматривать с более строгой (в лингвистическом смысле) точки зрения. Для этого вновь обратимся к простому примеру компонентного анализа, с которого мы начали этот раздел. Мы сочли обоснованными следующие пропорции:
man: woman: child:: bull: cow: calf ('мужчина': 'женщина': 'ребенок':: 'бык': 'корова': 'теленок'),
bull: cow: calf:: rooster: hen: chicken ('бык': 'корова': 'теленок':: 'петух': 'курица': 'цыпленок')
и т. д.
На основе этих пропорций мы «извлекли» семантические компоненты (мужской пол) vs. (женский пол), (взрослый) vs. (не-взрослый), (человеческий) vs. (коровий) vs. (лошадиный) vs.... (овечий). Мы можем теперь задаться вопросом о том, каков лингвистический статус этих компонентов.
На первый взгляд противопоставление противоречащих друг другу компонентов (мужской пол) и (женский пол) выглядит достаточно удовлетворительно. Если мы знаем, что некто является взрослым, человеческим существом мужского пола, то мы знаем, что к нему наиболее естественно применить слово man 'мужчина', а не woman 'женщина' или child 'ребенок'; если мы знаем, что некоторая конкретная домашняя птица является взрослой самкой данного вида, то мы знаем, что для ее обозначения подходит термин hen 'курица', а не rooster 'петух' или chicken 'цыпленок' и т.д. Но можно было бы утверждать, что дифференцировать слова man и woman, rooster и hen и т. д. в терминах пола их референтов значит отдавать предпочтение только одному из многих релевантных (с точки зрения языка) признаков, которыми они различаются. Если мы спросим маленького ребенка (большинство высказываний которого вполне приемлемы и манифестируют, насколько можно судить, те же самые семантические отношения, какие манифестируют и высказывания старших), какова разница между мужчинами и женщинами, то он может ответить перечислением целого ряда типичных характеристик: тип одежды, который они носят; как подстрижены их волосы; ходят ли они на работу или остаются дома и ухаживают за детьми и т. д. Совершенно не связанный с этим набор критериев может быть предложен для дифференциации слов rooster и hen, bull и cow и т. д. Почему мы должны считать, что пол является единственным критерием даже в речи взрослых? И в какой степени отражает истину утверждение, что woman: child:: cow: calf:: hen: chicken и т. д. ('женщина': 'ребенок':: 'корова': 'теленок':: 'курица': 'цыпленок' и т. д.)?
Очевидно существует определенный класс предложений, семантическая допустимость или недопустимость которых может быть объяснена в терминах этого пропорционального равенства: That woman is the mother of this child «Та женщина — мать этого ребенка', That hen is the mother of this chicken «Та курица — мать этого цыпленка' и т. д. vs. That man is the mother of this child 'Тот мужчина — мать этого ребенка', That woman is the father of this child 'Та женщина — отец этого ребенка', That woman is the mother of this calf «Та женщина — мать этого теленка' и т. д. Грамматическое явление рода в английском языке тоже отчасти определяется полом референта. Но это не означает, что компоненты (мужской пол) и (женский пол) являются единственными семантическими признаками, дифференцирующими взаимодополнительные слова man 'мужчина' vs. woman 'женщина', bull «бык' vs. cow 'корова' и т. д. Статус таких компонентов, как (взрослый) vs. (не-взрослый), еще более сомнителен: и здесь мы сталкиваемся с множествами семантически допустимых и семантически недопустимых комбинаций, которые могут быть рассмотрены в терминах этого противопоставления, но существуют и другие комбинации, которые подобному объяснению не поддаются.
Эта проблема, несомненно, связана с антропологической проблемой «когнитивной реальности». Рассмотрим, например, общество, в котором роль мужчин и женщин столь различна, что существует очень мало видов деятельности, в которых участвуют представители обоих полов. Допустим теперь, что в словаре этого языка имеется две лексические единицы, которые могут быть переведены на английский язык как man 'мужчина' и woman 'женщина' на основе их соотнесенности со взрослыми человеческими существами мужского пола и со взрослыми человеческими существами женского пола, соответственно. Зная, какова референция этих двух лексических единиц, лингвист мог бы применять эти термины в подходящих случаях к мужчинам и к женщинам. Он был бы совершенно уверен, что перевод таких английских предложений, как 'Мужчина родил ребенка' (при допущении, что в языке существует термин, который может переводиться удовлетворительным образом как 'рожать'), будет семантически недопустимым. Но вполне может существовать огромное число других предложений, включая 'Мужчина готовит еду', 'Женщина разожгла огонь' и т. д., которые будут столь же недопустимыми. Наши собственные культурные предрассудки и наша собственная таксономическая классификация физического мира не должны считаться априорно справедливыми для анализа культуры или языка других обществ, тем более для анализа какой-либо постулируемой «когнитивной системы, составляющей часть познавательной структуры человеческого ума».
Следует указать еще на один момент. Одна из опасностей, сопутствующих компонентному анализу, заключается в том, что_он обычно игнорирует различие в частоте лексических единиц (и, следовательно, их более или менее «центральное» место в словаре) и различие между лексическими единицами и семантическими компонентами. Например, часто считают, что слова brother 'брат' и sister 'сестра' могут быть заменены их «синонимами» male sibling 'отпрыск мужского пола' и female sibling 'отпрыск женского пола'. Но это верно лишь в контексте антропологического или квазиантропологического рассмотрения. Слова brother и sister — весьма употребительные слова, известные, видимо, всем носителям английского языка, тогда как sibling—это специальный термин, созданный для удобства антропологов, и большинство говорящих по-английски, вероятно, не знают его. Тот факт, что не существует обычного подчиняющего термина для двух взаимодополнительных слов brother и sister, является свидетельством prima facie в пользу того, что оппозиция этих двух терминов в семантическом плане важнее, чем то общее, что их объединяет. Аналогичным образом факт существования слова horse 'лошадь', в качестве гипонимов которого выступают взаимодополнительные слова stallion 'жеребец' и mare 'кобыла', релевантен для анализа структуры английской лексики. Любая теория семантики, которая заставляла бы нас считать, что словосочетание adult male elephant 'взрослый слон мужского пола' находится в точно таком же семантическом отношении со словом elephant, как stallion 'жеребец' с horse 'лошадь', была бы неудовлетворительной.
Компонентные теории семантики не всегда являются жертвой неадекватностей такого рода. Но до сих пор уделялось удивительно мало внимания обсуждению отношений между лексическими единицами типа male 'мужской; мужчина, самец' или adult 'взрослый' и семантическими компонентами типа (male) - (мужской пол) или (adult) — (взрослый). Невозможно избежать подозрения, что семантические компоненты интерпретируются на основе интуитивного понимания лингвистом тех лексических единиц, которые он использует для их наименования.
