2013-12-31
833
Судебная десятина
Наряду с данями церковная десятина отчислялась от поступлений от княжеского суда. Наиболее раннее упоминание судебной десятины находится в Краткой Правде XI в. (ст. 41), где при расчете долей судебных пошлин вместе с долями мечника в одном случае и емца в другом указана и «десятина»[18]. Другие источники XII—XIII вв. фиксируют судебную десятину в процессе ее отмирания и замены другими способами материального обеспечения церкви. Так, в Новгородском уставе Святослава Ольговича 1137 г. говорится, что традиционно на Руси епископы получали десятину не только от даней, но и «от вир, и продажь, что входить в княжь двор всего»[19]. Там же упоминается, что в Новгороде существовала своя традиция отчисления судебной десятины, которая выражена в неясной формуле «толико от вир и продажь десятины зьрел, олико днии в руце княжий в клеть его», причем слово «днии» дается сокращенно, под титлом. Однако эта система, вероятно, не удовлетворяла епископа, понимание финансовых интересов которого провозглашает князь, и он вместо судебной десятины, которая отменяется, устанавливает твердую ставку в 100 гривен «новых кун» от даней, которые поступают от погостов «из Онега»[20]. В Смоленской грамоте 1136 г. князь передает кафедральной церкви и епископу десятину от всех поступлений на княжеский двор, кроме не только полюдья, но и вир и продаж. И это ограничение в десятине нет оснований рассматривать как ущемление интересов епископа, обеспечению которого посвящена грамота: кроме десятины ему была передана группа крестьян-прощеников и два села[21]. Об отчислении церкви Богородицы от судебных штрафов говорит и Устав князя Владимира о десятинах («от всякого княжа суда десятую векшу»[22], «десятый грош»[23]), архетипный текст которого может быть датирован серединой или второй половиной XII в. после создания Смоленской уставной грамоты 1136 г.[24]
|
|
|
На то, что в XII в. судебная десятина отменяется, указывают также отсутствие ее среди средств, предоставленных владимирской Успенской церкви Андреем Боголюбским[25], и дальнейшая история текстов Устава Владимира: упоминание «от всякого княжа суда десятой векши» опускается в общем источнике Волынской и Печерской редакций, который относится к Галицко-Волынской Руси второй половины XIII в.; нет его и в поздних изводах Оленинской редакции, относящихся к тому же времени[26]. Однако церковь не собиралась отказываться от претензий на получение судебной десятины и в XIII—XIV вв., о чем говорит сохранение статьи «А се о десятинах» и упоминание «десятой векши» от княжеского суда в полемическом «Правиле о церковных людях и о десятинах», обосновывающем права церковной организации на большие материальные средства.[27] И в Уставе князя Всеволода конца XIII в., основанном на Синодальной редакции Устава Владимира, сохраняется упоминание «от всякого княжя суда десятую векшу»,[28] как это было и в текстах XII в.
|
|
|
Торговая десятина
Десятину получала церковь также от княжеских торговых пошлин. Хотя сведениями об этом виде отчислений церкви в конце X—XI в. мы не располагаем — они относятся только к XII в., — нет оснований считать, что торговая десятина появилась только в XII в. Торговые пошлины существуют со времени образования государства, нуждающегося в пополнении бюджета, и при обеспечении новой организации отчисления от этих пошлин также должны были поступать церкви. В общем указании летописной записи «даю церкви сей святей Богородици от именья моего и от град моих десятую часть»[29] есть основания поэтому видеть и эту десятину. Другое дело, что с ростом внутренней торговли и развитием города торговые пошлины должны были играть все большую роль в бюджете городов и стал вопрос об ограничении их поступлений церкви.
Что касается форм их отчисления, то их известно несколько. Устав Владимира уже в ранних текстах содержит установление «из торгу десятую неделю», которое находится в Оленинской
XII в., Синодальной XIII в. и Волынской редакциях XIV в.[30] О «десятой неделе» от торга говорят и Новгородский устав Всеволода
XIII в. и Печерская редакция Устава Владимира XIV в. («... а у мыте, и у торгу, и на перевозех 10-ю неделю»)[31].
В Смоленской грамоте 1136 г. особое указание на передачу десятины от торговли в Смоленске отсутствует, но князь передает епископу «десятину от всех даней смоленских, что ся в них сходит истых кун»[32], и можно считать, что пошлины от мыта, перевоза и других подобных объектов входят в это понятие «даней смоленских», так как входят в них специально оговоренные судебные штрафы — виры и продажи, имеющие к «даням» в узком смысле также мало отношения. Но относительно отдельных волостей, которые, по Л. В. Алексееву, принадлежат к территориям, где шла торговля с соседями («на торговых коммуникациях»[33]), содержатся дополнительные указания, что в десятину входят отчисления от того, что в Пацини и Оболви поступает в качестве «гостиной дани», что она Пут'тине (Путятине) платит «гость 7 гривен», на Копысе поступает от «перевоза четыре гривны, а торгового 4 гривны», в Лучине идет от «мыта»[34]. По сообщению Лавренть-евской летописи, среди тех средств, которые дал Андрей Боголюбский владимирскому Успенскому собору в 1158 г., был «торг десятый»[35].
Если по Смоленскому уставу торговая десятина отчислялась от того, что «сходилось» (собиралось) в качестве княжеских даней, вероятно, в центре волости, и это отражает раннюю, простую, форму ее сбора, то указания на «десятую неделю от торга» говорят о другом. Здесь предполагается такая организация сбора пошлин, при которой они поступают по неделям чиновникам различных ведомств — княжеским и городским в течение девяти недель, а епископу — каждую десятую неделю, т. е. пять недель в году. Этот порядок сбора десятины представляется вторичным, требующим существования особой службы контроля количества провозимых или продаваемых товаров и сбора пошлин. О том, как была организована «десятая неделя святой Богородицы» в Турове и Пинске в XIV в., говорит Туровская грамота: на выделенных церкви для сбора пошлин неделях должен был производиться просмотр продаваемых товаров, каждый вид и мера которых облагались определенной пошлиной, шедшей ей целиком: «куны» собирались с каждого «гостя», причем «неделя» начиналась с субботы и кончалась в воскресенье[36]. Возможно, что порядок отчисления десятины от торговых пошлин по принципу «десятой недели», отразившийся в Уставе Владимира, сложился к XII в., когда внутриторговые связи стали господствующими, а первоначально он был более простым, как на внешнеторговых коммуникациях в Смоленской земле.
|
|
|
Размеры десятины
Слово «десятина» предполагает, что доля в пользу церкви от тех поступлений, которые подлежат разделу, составляет одну десятую, 10 %. Каков размер десятины в действительности? Не всегда она составляет на самом деле эту долю. Так, расчеты судебной десятины в Краткой Правде показывают, что там она представляет одну пятую долю князя, т. е. 20 %. По мнению?.?. Тихомирова, повышенный размер десятины отражает претензии довольно позднего времени. «Поэтому и статью о десятине можно считать возникшей в церковных кругах»[37]. Это изменение, скорее, нужно связывать с вторичной жизнью текста Краткой Правды в Новгороде в XV в., когда она была внесена в состав Новгородской I летописи, и не относить к древнерусскому времени.
Подобное же изменение доли десятины в сторону ее увеличения мы видим в тексте переписанного в конце XV в. Устава Владимира Пушкинского извода в составе связанного с Новгородом Мусин-Пушкинского юридического сборника. Здесь судебная десятина передана формулой «от всякого суда десятую векшу», а торговая — «ис торгу вторую неделю»[38], что дает 50 %. Эти претензии на раздел торговых пошлин пополам с князем отражают, вероятно, условия XV в., когда архиепископ выступал в качестве главы не только церковной организации, но и республиканского Новгорода вообще.
На то, что в XII в. десятина, как правило, составляла 10 % княжеских доходов, явно указывает подробная раскладка поступлений от волостей в Смоленской грамоте. В ней все расчеты исходят из точной десятой доли поступлений кафедральному собору.
Неясным является указание в Уставной грамоте Святослава Ольговича 1137 г. на способ отчисления судебной десятины в Новгороде до тех изменений, которые принес этот князь. Понять фразу «Толико от вир и продажь десятины зьрел, олико днии в руце княжий в клеть его» в том или ином смысле можно в зависимости от того, как читать слово «днии» с титлом над ним. Чтение?.?. Карамзина «даней» получило наибольшее признание историков. По этому чтению размер судебной десятины не был прежде твердо фиксирован, но находился в зависимости от того, сколько судебных штрафов поступало князю[39]. Б. Д. Греков в работе 1914 г. считал, что здесь князь пишет о том, что в Новгороде до него размеры даней и судебной десятины были одинаковыми, т. е. судебная десятина оказалась слишком большой, требующей уменьшения и точной фиксации[40].?.?. Тихомиров, так же как Б. Д. Греков, полагал, что размер десятины и размер даней были равны[41]. Но он читал слово «днии» как «дней» и видел здесь указание на то, что «получение дани и других поступлений в княжескую казну иногда измерялось определенными отрезками времени, в данном случае днями»[42], так, как собирали третные доходы, от Москвы в XIV—XV вв. Такое понимание слова «днии» поддержал и И. Я. Фроянов, который считает, что здесь мы имеем свидетельство об ограничении княжеского суда в Новгороде определенными днями, как это известно в договорах Новгорода с князьями второй половины XIII—начала XIV в., «покоящихся на старых традициях»[43]. Однако кажущееся вполне правдоподобным объяснение наталкивается на необходимость признать, что в Новгороде в первой трети XII в., до 1137 г., князь обладал не всей полнотой судебной власти по делам, зафиксированным в Русской Правде, а имел право на суд в определенные дни, «на Петров день», как это зафиксировано для Новгородских волостей в XIII в., а в остальное время года суд осуществляли другие светские власти города — посадник и тысяцкий. Но такая картина для начала XII в., времен Владимира Мономаха и Мстислава Владимировича, когда княжеская власть в Новгороде обладала большим авторитетом, не подтверждается, она характерна только для XIII в. и является завоеванием боярской республики в борьбе с всесилием княжеской власти.
|
|
|
Взамен этой не фиксированной точно судебной десятины Святослав Ольгович передает кафедральной церкви твердую сумму в 100 гривен новых кун, которая поступает с одной из территорий Новгородской земли, причем князь гарантирует всю сумму восполнением ее при необходимости из других источников. Это уже отмирание судебной десятины и поиски других форм обеспечения церковной организации, основанных на других принципах распределения поступлений с принадлежащих государству земель. О судебной десятине в Новгороде в XIII—XIV вв. вне обработок Устава Владимира и основанного на нем Устава Всеволода XIII в. сведений нет.
Социально-политическая сущность десятины
Что представляет собой древнерусская церковная десятина с политэкономической точки зрения? Этот вопрос был темой дискуссий после выхода в 1965 г. нашего исследования о древнерусской десятине[44]. Есть основания оценивать сущность каждого
из трех видов десятины отдельно, поскольку она отчисляется от разных источников. Торговая десятина представляет собой отчисление от торговых пошлин, получаемых местными и центральными органами управления от внутренней и внешней торговли. Нет оснований отождествлять торговые пошлины только с таможенными[45], т. е. собираемыми только во внешней торговле при ввозе •товаров из-за рубежа[46]. Формулы «из торгу десятая неделя» и «десятый торг» говорят, скорее, о том, что эти пошлины собирались в городах, во время самой торговли и могли относиться как к импортным товарам, так и к внутренним, создаваемым в городе и привозимым из деревни[47]. Если для времени до конца XI в. внешняя торговля играла большую роль в экономике страны, то для XII—XIII вв., когда мы имеем сведения о торговой десятине, внутренняя торговля также заняла важное место, что находит отражение как в письменных, так и в археологических источниках. Цена товара определялась затратами не только на его транспортировку и продажу, но и на его создание, и изымание торговых пошлин было формой эксплуатации со стороны феодального государства труженика, хотя относить такие пошлины к формам ренты и нет оснований.
Судебные штрафы были прерогативой государства, осуществлявшего надзор за сохранением установленного порядка во взаимоотношениях между людьми и вершившего суд при нарушении этого порядка. Суду официально подлежали все социальные группы лично свободного населения (крестьяне, городские ремесленники и купцы, бояре и князья), хотя высшие группы могли наказываться, как правило, не в денежной форме, а лишением социального статуса и церковной епитимьей. За преступления же против представителей этих групп денежные наказания были увеличены в два и более раза (двойная вира за убийство огнищанина и др.; высокие штрафы за оскорбление боярской дочери и жены и пр.). Таким образом, судебные штрафы шли в основном от городского и сельского населения, находившегося не в производственных отношениях с княжеской властью[48], но подчиненного ей и эксплуатируемого государством (крестьяне и ремесленники), а также жившего за счет торговых операций (купцы).
Десятину от даней в XI—XII вв. есть все основания рассматривать как долю централизованной раннефеодальной земельной ренты, поскольку она собиралась с земель, подчиненных государственной власти, где существовала особая территориальная структура волостей (домажирич в Онеге в 1137 г.) и погостов. Князь передавал церковной организации долю не от временных и случайных доходов, не от контрибуции с захваченных территорий, а от существовавших уже постоянных поступлений от земель, принадлежавших государству, главой которого он был. Как показал Л. В. Алексеев, земли, с которых шли княжеские дани, были основной территорией княжества, хотя вне их находились и боярские вотчины, и княжеские вотчины («домен» в узком смысле слова)[49].
Естественно, что в процессе формирования и развития и государственности и феодальной земельной собственности сущность десятины от даней изменилась. Если в VIII—IX вв. она могла быть только долей захваченной добычи, военных трофеев, то с созданием государства, формированием ранних форм собственности на входящие в его состав земли и с лишением тружеников и их коллективов ряда функций, характерных для собственников, она стала частью постоянной ренты, сущность которой в раннефеодальном государстве может быть определена также феодальной в ранней централизованной форме.
Происхождение десятины
Вопрос о происхождении десятины на Руси был рассмотрен в нашей работе 1965 г. Там представлены разные мнения исследователей о тех образцах, которым следовал Владимир, учреждая для обеспечения первой созданной им церкви форму десятины[50].
Общее положение о том, что каждый верующий в бога должен отдавать ему десятую часть от выращенного за год скота, зерна и других плодов земных, находилось еще в Ветхом завете, было принято в христианстве и пропагандировалось отцами церкви в сочинениях, которые были известны на Руси (Иоанн Златоуст, Григорий Богослов и др.). Это, несомненно, должно было способствовать укреплению в сознании христианина мысли о том, что церковь ждет от него значительной материальной поддержки. Однако специфика древнерусских условий заключалась в том, что здесь десятина была принята не в частной форме, когда каждый крестьянин или горожанин должен был отдавать часть своих доходов христианскому культу, а в централизованной — эта часть платилась княжеской властью от имени всего населения из тех поступлений, которые реквизировались ею у населения, и она сама отвечала за содержание церкви. Поскольку десятина как форма обеспечения культа отсутствовала в римском праве и в Византии, а в Западной Европе в VIII—IX вв. Каролингами была введена система частной, но не централизованной десятины от каждого свободного дворовладельца, это позволило поставить вопрос о том, что древнерусская десятина не была заимствована Владимиром от других христианских образцов, но имеет местное, славянское происхождение. В свое время А. С. Павлов высказал предположение, что церковная десятина на Руси ведет свое происхождение от светской государственной подати в форме десятины, которую славяно-русские племена платили «по ряду» князьям, призванным «из-за моря»[51]. Существование такой «государственной подати» не подтверждается, но сама идея местного, а не заимствованного происхождения церковной десятины находит новые аргументы. Что касается десятинной системы счета, то она имеет очень широкое, общеевропейское распространение и уходит в глубь веков. Отчисления в виде пошлин и жертв в размере десятой доли известны не только в Передней Азии, но и в Средиземноморье еще в античное время; по Ибн Хордадбеху и Ибн ал-Факиху, торговая пошлина, которая собиралась в IX в. с русских купцов византийцами в Черном море и хазарами на нижней Волге, также была «десятинной»[52]. Поэтому связывать всякую десятину обязательно с христианской или библейской нет оснований.
В славянских странах системы десятины были различны. Что касается южнославянских стран, то источники сохранили только поздние свидетельства XII—XIII вв., когда в Болгарии «десятъкъ» представлял собой налог с урожая и приплода, связанный своим происхождением с Византией; что касается западных славян, то имеющиеся сведения о системе обеспечения церкви в раннее время позволяют обнаружить черты, сходные с Древней Русью. Так, Л. Гавлик, исследовавший социально-экономический строй Моравии IX—X вв., пишет, что «моравская церковь была, вероятно, обеспечена десятиной от даней, собиравшихся правителем, ибо «„ветъхыи ибо закон десАтое велит" (слова из Бесед Григория Великого на Евангелие)»[53]. В Польше первоначально церковная десятина также была централизованной — Мешко I передал ее от собиравшихся им доходов с княжеских городов[54]. Как пишет Ю. Бардах, десятину «платил первоначально правитель в форме десятой части всех казенных доходов. В течение XI в. монарх переложил главную тяжесть десятины на население, которое вносило десятину главным образом в зерне, мехах и меде»[55].
Общность первоначальной формы церковной десятины на Руси и в Польше, которая отличается от форм, известных в других странах, наряду с общим распространением десятинных форм отчисления и является основанием для того, чтобы видеть в форме обеспечения церкви, принятой Владимиром, местную, дохристианскую языческую традицию содержания культа[56]. Подтверждение этого мы видим в свидетельствах о том, как обеспечивался культ богов у балтийских славян. Хотя ранних известий мы не имеем, но в XII в., по сообщениям Гельмольда и Саксона Грамматика, святилище Свентовита в Арконе получало десятую долю добычи, передаваемую ему местными племенами. Десятину получало и щецинское святилище бога Триглава[57]. Хотя сообщающий об этом Герборд, автор жития Оттона Бамбергского, считает, что поморяне находились «sub lege decimationis» (т. е. подчинялись христианскому праву десятины), однако, скорее, и здесь, как и в случае со святилищем Свентовита в Арконе, нужно видеть древнюю форму отчисления доли добычи божеству, получившую подтверждение и новое осмысление в окружении христианизованных стран, где десятина считалась христианским институтом.
А. В. Поппэ выдвинул еще одну гипотезу заимствования централизованной древнерусской десятины, на этот раз из Армении. Принимая, что первым митрополитом на Руси был Феофилакт, находившийся на митрополичьей кафедре Севастии и перемещенный затем на Русь, он предполагает, что «наблюдения, сделанные Феофилактом в его первой епархии, продиктовали ему подсказать Владимиру именно такую форму обеспечения церкви»[58]. Вряд ли есть основания, однако, для такого предположения. Десятина в Киеве возникла ранее учреждения митрополии и появления митрополита, она была дана Владимиром еще Десятинной церкви Богородицы, и основанные затем митрополичий Софийский собор и епископии на местах обеспечивались уже по этой системе. Показанная выше общность централизованной десятины на Руси и в Польше, принявшей христианство при Мешке I в 966 г., еще до введения его на Руси и создания церковной организации, не позволяет связывать ее с армянским образцом, если бы такой и существовал.
2. Земельная собственность кафедр
История формирования церковной земельной собственности представляет интерес и в плане изучения экономических основ существования церковных организаций на Руси, и в общем плане эволюции феодальных отношений от ранних этапов к развитым.
Ранние упоминания земельной собственности кафедр и соборов относятся к первой половине XII в. Это несколько позже, чем первые упоминания монастырской земельной собственности (киевского Печерского монастыря), но примерно тогда же, когда получают земли другие известные монастыри[59]. Смоленский князь Ростислав Мстиславич передал в 1136 г. своей новой кафедре два села — «село Дросенское со изгои и з землею» и «село Ясеньское и з бортником, и з землею, и с изгои», два двора княжеских зависимых поставщиков и ненаселенные земли, озера с сен'ожа-тями[60]. О передаче соборной церкви Богородицы во Владимире Суздальском, основанной в 1158 г. князем Андреем Боголюбским, земель наряду с данями сообщает Лаврентьевская летопись. Желая создать при ней новую митрополию, князь щедро оделил ее, передав ей «много именья, и свободы купленыя и з даньми, и села лепшая, и десятины в стадех своих, и торг десятый»[61]. На земельные владения новгородской кафедры в XII—XIII вв. у нас прямых указаний нет, но о том, что епископ был среди тех, кто претендовал на получение земель, говорит предупреждение ему наряду с князем и боярином «не вступатися» в земли, передаваемые князем Изяславом Пантелеймонову монастырю 1134 г.[62]Таким образом, хотя кафедры и становились в середине XII в. земельными собственниками, традиционное обеспечение их десятинами от поступлений князьям, в значительной мере сохранившими свое значение, не делало необходимым значительное расширение этой собственности. Важно, что тексты Устава князя Владимира, относящиеся к XII в., — восстанавливаемый на основании редакций XII—XIII вв. архетип устава и тем более предполагаемый его древнейший текст начала XI в., времени самого Владимира, — не упоминают земельной собственности среди тех источников, которыми обеспечиваются епископские кафедры. Это объясняется сохранением при переработках устава его древней основы, связанной с именем Владимира, даже в XII в., когда кафедры уже владеют землями, но когда появляется тенденция к отмене некоторых форм десятин, против которой и выступают обновленные тексты устава. Земельная собственность кафедр появляется лишь в полемическом «Правиле о церковных людях...» конца XIII в.[63] и в использующей его Волынской редакции Устава Владимира рубежа XIII—XIV вв.[64]
Летописные сообщения указывают на то, что соборные церкви и кафедры владели не только селами, но и городами. О том, что Успенский собор во Владимире Суздальском во второй половине XII в. имел города, видно по рассказу о том, что они вместе с другими ценностями, принадлежавшими собору, были отняты князьями Мстиславом и Ярополком Ростиславичами: «... ключе полатнии церковныя отъяста, и городы ея, и дани, что же бяшеть дал церкви той блаженный князь Андрей»[65]. Название одного из этих городов, принадлежавших владимирскому собору, дано в более позднем летописном сообщении 1239 г. — это был «град святыя Богородица Гороховець», сожженный татарами[66]. То, что названный город не был единственным, а в XIII в. и какие-то другие города принадлежали Владимирской и Суздальской епископиям, видно из слов епископа Симона об этих кафедрах: «... колико имеета градов и сел.. Л»[67]
Но владение городами не было привилегией только владимирской церкви, и князь Андрей руководствовался при передаче их будущей кафедре тем положением, какое существовало в Киеве, в митрополии. Об этом позволяет говорить упоминание под 1172 годом Полоного, «святой Богородицы города десятиньного»[68]. Об освобождении затем «волостей» «святое матере божьи Деся-тиньное богородици» говорится позже[69].
Какие экономические и политические отношения скрываются под этим владением церковными организациями городами? Действительно, если принадлежащие церкви села или слободы можно рассматривать как поселения с зависимыми или освобожденными на определенное время работниками, где под руководством церковного эконома — тиуна — ведется сельскохозяйственное производство, излишки которого.изымаются в пользу кафедры, то владение городом, передача, кафедре города должны были иметь другой социально-политический смысл. Церковь, вероятно, только получала «дани» (подати), собираемые в соответствующем городе, может быть, с участием епископских чиновников, замещая в этом княжескую власть. Наименование города Полоного «десятинным градом» можно понимать так, что одним из князей в качестве десятины киевской церкви Богородицы были даны доходы от города Полоного, составлявшие одну десятую часть его доходов. Таким образом, города во владении церкви были, так же как и села, важным источником обеспечения, но в политэкономическом и юридическом отношениях являлись только объектами извлечения дохода, а не хозяйственной деятельности.
Вероятно, с таким положением городов во владении церкви связано и то, что оба названных выше города не остались в ее собственности, а перешли затем к другим владельцам. Так, город Полоный в конце XII в. был передан великим 'князем киевским Рюриком Ростиславичем князю Роману Мстиславичу[70]. Во второй половине XIII в. в Полоном был монастырь[71], что не определяет, однако, статуса города. В конце XIV в. Витовт дал его в удел выведенному из Смоленска местному князю[72].. Такая же судьба постигла и Гороховец: к XV в. он не принадлежал владимирскому Успенскому собору — в нем сидели великокняжеские волостели и мытники[73]. Кучкин считает, что Гороховец не случайно был отдан владимирскому собору — он был пограничным, городом, основанным незадолго перед тем, и на владимирский собор возлагались тем самым обязанности не только по христианизации мещёры, но и по охране пограничной земли[74]. Если это так, то понятен последующий переход города обратно под княжескую власть.
Различная дальнейшая судьба во владении у церкви сел и городов, переданных князьями,— сохранение первых в течение столетий[75] и скорая утрата вторых — показывает и разный статус этих владений: города оставались в верховной собственности князей, и церкви передавались только доходы с них, которые впоследствии могли быть заменены другими поступлениями[76]. Таким образом, в городах, принадлежащих церкви, мы можем видеть пережиток раннефеодальной, даннической формы эксплуатации, возникающей не в сфере производственных отношений между тружениками и потребителем результатов прибавочного труда - церковью, а опосредованной через государственную, кня-жескую власть. Такой архаичностью отношений, связанных с получением; Доходов от городов «святой Богородицы», и нужно, вероятно, объяснять ограниченность этой формы получения церковью доходов, нераспространенность указанного явления по сравнению с постоянно возраставшей церковной земельной собственностью.
3. Служба мер и весов в ведении церкви
В ведении церкви в XII—XIII вв. на Руси находилась такая важная городская функция, как служба мер и весов. О существовании надзора за мерами и весами, о ведомственной принадлежности и организации его на Руси сообщают Устав князя Владимира о десятинах в нескольких редакциях XIII—XIV вв., Новгородский устав князя Всеволода, основанный на местной редакции Устава Владимира, «Правило о церковных людях...» конца XIII в. и договор Смоленска с Ригой 1229 г.
Статья о мерилах в Уставе Владимира передает в ведомство епископа «городские и торговые» меры, тем самым и пошлины с пользующихся этими мерами, ссылаясь на исконное божественное установление соблюдать их верными, не уменьшать и не увеличивать и отвечать за них в день Страшного суда так же, как за человеческие души[77]. Эта статья отсутствовала в ранних текстах Устава, возникших в XII в. (Оленинская редакция), и появилась только на рубеже XII—XIII вв. или в первой половине XIII в., вероятно до монгольского нашествия, в составе новой редакции, которая легла в основу сохранившихся Синодальной, Варсонофьевской, Волынской и Печерской редакций XIII—XIV вв. Статья? мерилах в составе «Правила о церковных людях, и о судех, и о десятинах, и о мерах градских», судя по истории этого компилятивного полемического памятника, включена в него, вероятно, в конце XIII в.[78] Она имеет общий источник с Уставом Владимира, но сохранилась в более ранней форме, так как не содержит начальных, слов «Еже искони уставлено есть и поручено святым пископьям», повторяющих имевшиеся уже в ней слова «искони уставлено пископу»[79].
О том, что в XII в. епископии на Руси не обладали еще этим правом и не получали от него доходов, косвенно свидетельствует и отсутствие упоминания его в Смоленской уставной грамоте
1136 г. и подтвердительной грамоте епископа Мануила, очень подробно• оговаривающих все источники материального обеспечения епископии, в том числе ее компетенцию в суде. Но такое право смоленская кафедральная церковь получает в XIII в.
В Смоленском договоре 1229 г. (в редакциях с середины XIII в.)[80] говорится о хранении двух равноправных (аутентичных) эталонов гирь, немецкого и русского, в смоленских церквах — русской кафедральной и латинской, находившейся, вероятно, на немецком дворе Смоленска[81]. Таким образом, в XIII в. смоленский собор - епископ с клиросом — получил право контроля за торговыми мерами и весами, что было важным шагом в урегулировании внутренней и внешней торговли и дало церкви важные права в этой сфере, а также исполнительный доход. Появление особой статьи в Уставе Владимира примерно в одно время с фиксацией права сохранения -эталонов смоленской церкви свидетельствует о распространении новой функции церковной организации на Руси. К концу XII в., следовательно, она значительно расширила сферы своего влияния, выйдя за пределы собственно культа и вторгаясь в светские — городские, торговые дела. В условиях феодальной раздробленности и ослабления централизованной княжеской власти в руках церкви оказались формирующиеся и неизвестные догосударственному строю институты.
