Ограничение роли старославянизмов

Литературный язык карамзинистов ориентировался на разговорную речь и подчинялся ей в своем развитии. Естественным следствием такой установки является стремление избавиться от специфических книжных элементов, от архаических старославянизмов, неупотребительных в разговорной речи, таких как ловитва, нощь, восхощу и др.

Вопрос о границах книжного элемента в языке Карамзина и его последователей – один из центральных в истории русского литературного языка к. XVIII – н. XIX вв. Проблема отбора слов из традиционного книжного языка, проблема отграничения в этом языке слов «обветшалых» от жизнеспособных, ассимилированных в литературном языке в основном решена карамзинистами. Старославянизмы, восходящие к традициям высокого стиля, употребленные в произведениях карамзинистов, характеризуются ограниченностью своего состава, более строгой стилистической маркированностью, т.е. мотивированным использованием в художественном произведении.

Стилистические функции старославянизмов в произведениях карамзинистов:

1) придание тексту оттенка торжественности, «возвышенности», особой эмоциональной приподнятости: например, в «Письмах русского путешественника», обращаясь в «мудрому провидению» Карамзин пишет: «… теперь, погружаясь в чувство твоей благости, лобызаю невидимую руку твою, меня ведущую» или «сердце мое отверзается впечатлением красот Природы».

2) создание исторического колорита: так например, в повести «Наталья, боярская дочь» используются старославянизмы пасть ниц, дщерь, зреть, ректи, вещать и др.

3) создание комического: например, в басне И.И. Дмитриева «Орел и змея»:

Орел из области громов

Спустился отдохнуть на луг среди цветов

И встретил там Змею, ползущую по праху.

Шипит и на Орла кидается с размаху.

Что делает пернатых царь?

Бросает гордый взгляд и к солнцу возлетает.

Так Гений своему хулителю отмщает.

Введение иностранных слов для новых понятий.

Иноязычная лексика (в основном слова французского языка) интенсивно осваивались карамзинистами; одни слова заимствовались – балет, барельеф, дилижанс, кабриолет, кризис, монумент, деликатный, эгоист и др.; другие – калькировались: трогательный, утонченный и др.

Сообщение словам новых значений.

В.В. Виноградов отмечает, что «Карамзин расширил круг значений соответствующих русских или обрусевших церковнославянских слов: например, слово образ – в применение к поэтическому творчеству; потребность, развитие, отношения, положения и др.

4. Составление новых слов: влюбленность, промышленность, будущность, общественность, человечность, общеполезный, достижимый, усовершенствовать и др.

 

Ограничение просторечия, включаемого в художественный контекст, В.В. Виноградов назвал «антиреалистическим принципом экспрессивно-стилистической оценки простонародных выражений». 

 Карамзин решительно выступал против внесения в литературный язык просторечия и народной идиоматики, хотя вовсе и не отказывался от черт народности в языке, особенно от народно-поэтических его элементов. Вводимая в литературный язык народная речь должна была соответствовать идиллическим представлениям дворян о “добрых поселянах”, ориентироваться на «приятность» слога и вкус «милых дам».

Показательна в этом отношении критика Карамзина басни И.И. Дмитриева «Жаворонок с детьми и земледелец» (подражание басне Лафонтена «L’alouette et ses petits avec le maître d’un champ»): «Пичужечки не переменяй — ради бога не переменяй».

Использование перифраз.

 В стилистической системе “нового слога” перифразам принадлежит заметное место. Так, у Карамзина встречаем: магазин человеческой памяти, картинная галерея моего воображения, наслаждайтесь вечером своей жизни и др.

Карамзин реформировал синтаксис. Одной из существенных сторон карамзинских преобразований в русском литературном языке является разработка четкого, логически стройного синтаксиса, структура предложений близка к строю народно-разговорной речи.

Карамзин, писал В. Г. Белинский, "преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи".  

В результате карамзинской языковой реформы в русском языке установились следующие правила расстановки слов в предложении:

 1) подлежащее впереди сказуемого и дополнений:

Я был поражен сею скорою переменою и готов был воскликнуть: так проходит слава мира сего! («Письма русского путешественника»);

2) имя прилагательное перед существительным, наречие перед глаголом; слова, обозначающие свойства и употребляемые для замены прилагательных и наречий, ставятся на их место, например: природа щедрою рукою рассыпает благие дары (пример И. И. Давыдова);

3) в распространенном предложении управляющие помещаются возле управляемых [см. предыдущие примеры];

 4) слова, отвечающие на вопросы где? и когда?  ставятся перед глаголом, предложные обстоятельственные конструкции, зависимые от глагола, следуют за ним: «В престольном граде славного русского царства, в Москве белокаменной, жил боярин Матвей Андреев, человек богатый, умный, верный слуга и, по обычаю русских, великий хлебосол («Наталья, боярская дочь»).

5) все приложения должны находиться после главных понятий[см. предыдущий пример].

 

 

 

 

III. Основные теоретические положения «Рассуждения о «старом» и «новом» слоге российского языка» (1803 г.) А.С. Шишкова (1754-1841).

1. Славенский язык ­– корень и основание языка русского. Славенский и русский языки – две стилевые разновидности одного и того же языка. А. С. Шишков пишет: «… хорошие писатели не смешивают славенского языка с русским, под сими словами разумеется различие высокого слога с простонародным».

Эти языки (или слоги, по А.С. Шишкову) нельзя смешивать: «… можно сказать: «препояши чрезла твоя и возьми жезл в руце твои» и можно также сказать: «подпояшься и возьми дубину в руки», но, начав словами «препояши чрезла твоя», закончить: «возьми дубину в руки», - было бы и смешно и странно».

Церковнославянский и русский языки рассматриваются как стили одного и того же российского языка: церковнославянский и русизмы выступали как синонимы (А.С. Шишков называл их «сословами»): глаз и око, лоб и чело, щеки и ланиты и под.

Отстаивая «старый» слог, Шишков пытается возродить систему трех стилей, но при этом искажает стилистическую теорию Ломоносова. В его интерпретации российский язык подразделяется на церковнославянский язык (идеальную систему речевых средств) и русское «наречие» (разговорный язык, бытовые средства общения).

«Простым слогом», по мнению Шишкова, пишутся эпиграммы, сонеты, сказки, «басенки», а литературным языком – иные жанры письменности, ориентированные на «славенский» язык, в них могут быть использованы архаичные слова: брашно (‘пища’), гобзование и под. (известно, что Ломоносов призывал отказываться от славянизмов, обладающих высокой степенью архаики).

2.  А.С. Шишков отрицательно относился к использованию галлицизмов: так, А.С. Шишков отвергал слова энтузиазм, публика, фасад, героизм и др. По этому поводу он писал: «А вот несносно, когда господа писатели дерут наши уши не русскими фразами», такими как гармония, трогательно, серьезно, меланхолия и др.

 

3. Негативно оценивал А.С. Шишков и неологизмы типа будущность, промышленность, настоящность и т.п. Он считал, что из русских слов пытаются сделать иностранные.

На основании собственного представления о взаимодействии славенского, русского и французского языков Шишков предлагал заменять иноязычные слова архаическими, устаревшими, вышедшими из активного употребления словами, образованными по имевшимся в российском языке моделям: биллиард – шарокат, кий – шаротык, калоши – мокроступы, навигация – мореплавание и др.

Оппоненты А.С. Шишкова «переводили» на язык, отстаиваемый им, некоторые фразы, например: «Франт идет из цирка в театр в калошах» - «Хорошилище грядет из ристалища на позорище по гульбищу в мокроступах».

Рассуждая о российском языке, А.С. Шишков постоянно имел в виду принадлежность к написанию художественных произведений. Он не пытается регламентировать разговорную речь широких кругов представителей российского общества: «Французы не могли из духовных книг своих столько заимствовать, сколько мы из своих можем: слог в них величествен, краток, силен, богат».

По поводу фразы Карамзина о «милых дамах», которых «надлежало бы только подслушать, чтобы украсить роман или комедию любезными, счастливыми выражениями, пленяют нас не русскими фразами», - А.С. Шишков грубо замечает: «Милые дамы, или, по-нашему грубому языку, женщины, барыни, барышни, редко бывают сочинительницами, и так пусть их говорят, как хотят”.