Из воспоминаний Северянина

Иванова Маргарита Сергеевна

 

Проверил:

ассистент кафедры

русской литературы XX века

Кучин В.П. _______________

Оценка: __________________

 

 «____» ________________ 2019 г.

 

Мытищи

2019

 

Содержание:

Введение …………………………………………………………………… 3

Владимир Маяковский и Игорь Северянин. Воспоминания, отрывки………………………………………………………………………4

Поэтический вечер 1918 года………………………………………………6

Заключение…………………………………………………………………..8

Список литературы…………………………………………………………10

 

 

 

Введение.

   «Дорогой друг и храбрый авиатор Вася! Приезжай скорей в Москву, чтобы ударить с новой силой. «Сарынь на кичку!». Пора. Прибыли и записались в новые борцы- Володя Маяковский и Алексей Крученых. Эти двое очень надежные. Особливо Маяковский, который учится в школе живописи вместе со мной. Этот взбалмошный юноша – большой задира, но достаточно остроумен, а иногда сверх. Дитя природы, как ты и мы все. Увидишь… Дикий самородок горит самоуверенностью… Рвется на пьедестал борьбы за футуризм. Необходимо скорей действовать. Бурно! В Питере гремит Игорь Северянин. Слыхал? Вези «Разина». Торопись. Лети курьерским. Давид Бурлюк».

    Так писал осенью 1913 года один из важных и пламенных энтузиастов нового направления в живописи и литературе художник и поэт Давид Бурлюк другому энтузиасту – одному из первопроходцев русского космоса- одному из первых русских летчиков, конструктору первого в России глиссера, поэту и художнику, специалисту по сельскому хозяйству, редактору и актеру в одном лице – Василию Каменскому.

    Вскоре и состоялось их «боевое крещение»: медленно и твердо ступая на Кузнецкий мост, громко читая стихи, появились трое необычно одетых молодых, воодушевленных людей с деревянными ложками в петлицах: Каменский в парижском костюме цвета какао, обшитом золотой парчой, с «горевшим во лбу» самолетом; Маяковский в кофте апельсинового цвета; Бурлюк в сюртуке, желтом жилете с серебряными пуговицами и в цилиндре, с нарисованной на щеке собачкой, которая создавала эффект шевеления хвостом, при открытии рта. Когда толпа плотно обступила дружно и резво шагающих поэтов, Бурлюк рявкнул: «Перед вами гениальные поэты- новаторы, футуристы: Маяковский, Каменский, Бурлюк. Мы открываем Америку нового искусства» Под свист, аплодисменты, сменяющиеся возмущенными возгласами все трое продолжили читать стихи с таким невозмутимым выражением лица, что толпа перестала хохотать. Они говорили о новом искусстве, отвечали на вопросы, вызывая к себе все больший и больший интерес.

    Восхищаясь эффектом, который они произвели на толпу, поэты повторили поход на другой день, и на следующий. Все это переросло в ежедневные их шествия, футуристы появлялись на улицах, площадях, в трактирах, театрах- в общем везде, где были люди, толпа- интерес к ним неумолимо возрастал. 11 ноября 1913 года состоялся первый литературный вечер футуристов в Политехническом музее, куда ломилась огромная толпа, с которой не смогла справиться полиция. Этот вечер вел Маяковский, мгновенно отражая остроумными и меткими ответами нападки публики, которая так жадно ловила каждый его ответ, чтобы то ли свистом, то ли аплодисментами парировать поэту.

  Вскоре после этого вечера начинается победное шествие футуристов по городам России: Харьков, Симферополь, Севастополь, Керчь, Одесса, Николаев, Казань, Самара, Тбилиси, Минск, Ростов -на-Дону, Баку, Саратов… Обо всем этом вспоминает в книге «Жизнь с Маяковским» (1940) Василий Каменский (1884- 1961).

 

                                 Владимир Маяковский (1893- 1930)

 «Я- поэт. Этим и интересен», - так начинает Владимир Маяковский сои воспоминания в произведении «Я сам». (приведенный отрывок относится к 1912 году): «В училище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит напевая. Я стал задирать. Почти подрались. В курилке. Благородное собрание. Концерт. Рахманинов. Остров мертвых. Бежал от невыносимой мелодизированной скуки. Через минуту и Бурлюк. Расхохотались друг в друга. Вышли шляться вместе. Памятнейшая ночь. Разговор. От скуки рахманиновской перешли на училищную, от училищной – на всю классическую скуку. У Давида- гнев обогнавшего современного мастера, у меня- пафос социалиста, знающего неизбежность крушения старья. Родился российский футуризм.»  

Дав Маяковскому «путевку в жизнь», Бурлюк не ошибся: ошеломляющие образы, новизна строк и рифм, смелость и поглощенность текстов, стихотворения «лесенкой», щедрые словосочетания- все это обеспечило заметное место Маяковскому в русской поэзии.

 

 «Футурист и демократ»

      Владимир Маяковский пришел в русскую поэзию в образе страдальца и        одиночки. А его с первых дней видели только в амплуа литературного хулигана, которое он поддерживал. Критика издевалась над его желтой кофтой, которая была не только вызовом благонамеренной публике, а появилась от бедности. Так критики не заметили, что в желтую кофту «душа от осмотров укутана». Максим Горький, впервые увидев Маяковского в начале 1915 года в кафе «Бродячая собака», проницательно заметил: «Такой талантливый! Грубоват? Это от застенчивости. Знаю по себе». В двадцать два года этот скандалист и автор небольшого числа стихотворений предъявил публике поэму «Облако в штанах» — подлинный лирический шедевр новой поэзии. Но затем он стал «глашатаем революции», и долгое время мало кто мог разглядеть в этом «забронзовевшем» образе что-то кроме «пролетарского поэта». Тем не менее посмертная слава Маяковского не померкла: его то и дело «достают из широких штанин» любители поэзии и предъявляют обществу его строки в дни социальных потрясений, которые он столь мощно отразил в своем творчестве.

 

В своем предсмертном обращении к потомкам («Во весь голос»), предвидя возможные манипуляции вокруг своего имени и творчества, он предупредил: «Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе». Этот призыв был и остается актуален: судить писателя «по законам, им самим над собою признанным», предлагал еще Пушкин.

 

 

                             Игорь Северянин (1887-19410).

Если стихотворения Маяковского можно уподобить грохоту камней или звуку воды в пустыне, то стихи Северянина- это «фиалковый ликер», «праздничные брызги шампанского» и «шелест муарового платья». Популярность Северянина была настолько велика, его «поэзоконцерты» произвели такой ажиотаж, что это позволяло ему хвалебно провозглашать: 

«Я, гений Игорь Северянин, своей победой упоен: я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утвержден!»

Вот как вспоминает о «поэзоконцертах» Северянина поэт Всеволод Рождественский:

«Поэт появлялся на сцене в длинном, узком в талии сюртуке цвета воронова крыла. Держался он прямо, глядел в зал слегка свысока, изредка встряхивая на лоб черными, подвитыми кудряшками. Лицо узкое, по выражения Маяковского, вытянутое «ликерной рюмкой»(«Облако в штанах»). Заложив руки за спину или скрестив их на груди около пышной орхидеи в петлице, он начинал мертвенным голосом, все более и более нараспев, в особой, только одному ему присущей каденции с замираниями, повышениями, и резким обрывом стихотворной строки разматывать клубок необычных, по- своему ярких, но очень часто и безвкусных словосочетаний. Через минуту он всецело овладевал настороженным вниманием публики. Из мерного полураспева выступал убаюкивающий, втягивающий в себя мотив, близкий к привычным интонациям псевдоцыганского, салонно- мещанского романса. Не хватало только аккордов гитары. Заунывно- пьянящая мелодия получтения- полураспева властно и гипнотизирующе захватывала слушателей».

  Толпа с неразвитым вкусом, вовсе невзыскательная к литературе, всерьез воспринимала пошловатые стихи, горевала и разделяла судьбы этих произведений. Поэт на эстраде как бы надевал маски, подыгрывал мещанским пристрастиям. И даже многие критики которые обрушились на Северянина, упрекая его в пошлости и безвкусице, не догадывались, что таким образом поэт иронизирует, слегка издевается над этой салонно- будуарной поэзией. Недаром он сказал о себе: «Я- лирик, но я- и ироник».

 

 В 1914 году, пред Первой мировой войной, эгофутуристы совместно с кубофутуристами (В. Маяковский, В. Каменский, Д. Бурлюк) провели в Крыму «Олимпиаду» футуризма. Воспоминаниям о гастрольных поездках посвящен автобиографический роман в стихах «Колокола собора чувств» (1923 год).

Поэма насквозь пронизана иронией, наполнена любовными приключениями, волнующими эпизодами. «…И пир, как жизнь! И жизнь, как пир!...» «…И все мои былые жены Толпою заполняют храм. И молвят речью голубою, Приемля плоть, теряя прах: «Обожествленные тобою, Мы обессмертены в веках… За это нет в нас зла и мести: Пей всепрощение с наших уст…» И вторят им, сливаясь вместе, Колокола собора чувств…»

   Северянин с уважением относился к Маяковскому, несмотря на то, что они любили одну даму- Сонечку Шамордину… В 1926 году Северянин в сборнике своих стихов «Медальоны» скажет о Маяковском – «… В нем слишком много удали и мощи, Каким полны издревле наши рощи, Уж слишком он весь русский, слишком наш!"

   Северянин в начале знакомства лестно отзывался о Маяковском: «Я на днях познакомился с Владимиром Владимировичем Маяковским, и он — гений. Если он выступит на наших вечерах, это будет нечто грандиозное».

Да и позже в своих ответных стихотворениях главному песеннику революции эгофутурист останется предельно деликатен, не изменяя себе. Маяковский и Северянин, как мы уже сказали, выступали вместе, и организатор южного турне, крымский поэт и меценат Вадим Баян, так опишет свои впечатления от этого «союза»: «Северянин сделал колоссальную ошибку, пригласив Маяковского в свою группу. Выступать с таким гигантом — это значило <…> всегда терпеть провал.

  Тот лирический невод и мастерство в области стиха, которыми Северянин захватывал толпу, были затоптаны титанической гремучестью Маяковского». Первая мировая война, революция — всё это только усилит напряжение в отношениях двух поэтов, и Северянин покинет Россию, перебравшись в Эстонию, но уже через месяц снова вернётся на родину, чтобы принять участие в поэтической дуэли, на кону которой — титул «Короля поэтов».

 

                               Поэтический вечер 1918 года.

  Игорь Северянин приехал в Москву в феврале 1918 года из эстонского поселка Тойла, чтобы участвовать в вечере избрания «короля поэтов».

Громкое событие проходило в Большой аудитории Политехнического музея. Принять в нем участие мог любой желающий. Больше всего набралось поэтов-футуристов. Главным и сильнейшим из них был Владимир Маяковский.

По словам поэта-футуриста Василия Каменского, начальные строки поэмы Маяковского «Облако в штанах» зародились, когда ее автор рассеянно смотрел в окно поезда и повторял начало северянинского стихотворения: «Это было у моря…». Вскоре Маяковский начал мрачно декламировать: «Это было, / Было в Одессе…».

Северянина Маяковский в «Облаке» вспомнил еще раз. Весьма нелицеприятно прошелся он по своему коллеге:

А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!

  Колкие фразы больно ударили по Северянину, но поэты поссорились еще до написания этих строк, во время футуристического турне.

  Маяковского стала раздражать самовлюбленность Северянина, его загадочное молчание и аристократические манеры. В свою очередь Северянин приходил в бешенство от хамского поведения Маяковского и его издевок.

После 1914 года каждый из них пошел своим путем — о совместных турне не было и речи. Разрыв между двумя поэтами увеличила начавшаяся Первая мировая война, а затем и Октябрьская революция. Между ними началась заочная перепалка.

Маяковский в стихотворении «Вам»:

Если б он, приведенный на убой,
Вдруг увидел, израненный,
Как вы, измазанной в котлете губой,
Похотливо напеваете Северянина!

Северянин принял вызов и написал стихотворение «Мой ответ», где менее грубо и более тонко намекает на Маяковского:

Ещё не значит быть сатириком —
Давать озлобленный совет
Прославленным поэтам-лирикам
Искать и воинских побед…

И вот, наконец, вечер 1918 года снова свел Маяковского и Северянина на одной сцене. Из некоторых воспоминаний современника: «На эстраде было так тесно, как в трамвае. Теснились выступающие, стояла не поместившаяся в проходе молодежь. Читающим смотрели прямо в рот!».

  Маяковский читал «Облако в штанах», стихотворение «Наш Марш». По воспоминаниям младшей сестры Лили Брик Эльзы Триоле, он был в абсолютном исступлении, едва не потерявши голос в своей перебранке с публикой». На таких вечерах, обычно, Маяковский хотел и пытался объяснить публике функции и задачи поэзии после 1917 года. «Истинная поэзия обязана служить делу пролетарской революции, - говорил он. – Есенинские «березки» хоть и хороши, но с ними на белых бандитов не пойдешь. С изящными изделиями Северянина тоже в бой не сунешься.»

 

  Публика тогда, в Политехническом музее выражала явные восторг и протест, криками выносила одобрение или протест, взрывалась аплодисментами. А вот Северянин ничего и никому не объяснял. В споры не лез, с толпой не взаимодействовал, да и вообще- весь вечер вел себя спокойно. Высокий, отрешенный, бледный и одетый в черный плащ, он выглядел очень таинственным. Свои стихи из сборника «Громокипящий кубок» он читал, раскачиваясь и держа перед собой красную розу. В это время зал резко замер. Толпа Политехнического умолкла. А когда же поэт закончил, послышались долго неутихающие овации.

 

  Сразу после выступления Северянина начался подсчет голосов. Маяковский был встревожен, он получал удовольствие и одновременно тоску от азарта. Многие были уверены, что именно он, великолепный эстрадный поэт, со своим громом голоса, пламенный и острый, идущий в ногу со временем- победит.

 

  Но однако, толпа неожиданно выбрала гипнотизирующую лирику Северянина. За него проголосовало больше. Маяковский был назван «вице- королем», Бальмонт занят третье место. Вечер был окончен шутливой коронацией победителя- Северянина. Ему вручили мантию и королевский венок. Он принял их так, будто его действительно возводили в ранг светоча русской поэзии. В том же 1918 году он написал стихотворение «Рескрипт короля», заканчивающегося строчками:

 

Я избран королем поэтов-

Да будет подданным светло!

  По воспоминаниям Северянина, Маяковский после оглашения результатов поднял в зале большой шум. Он вышел на эстраду и прокричал «Долой королей — теперь они не в моде». Поклонники Северянина протестовали, назревал скандал. «Раздраженный, я оттолкнул всех, — писал «король поэтов». — Маяковский сказал мне: «Не сердись, я их одернул — не тебя обидел. Не такое время, чтобы игрушками заниматься…».

Заключение

  В начале марта Северянин вернулся в Тойла. После заключения Брестского мира и получения Эстонией независимости поэт оказался в эмиграции. С поэтического небосклона его имя вскоре исчезнет. Он умрет в Таллине в 1941 году. Маяковского ждала великая слава, разочарование и куда более неистовая, трагичная и надломленная судьба. С «точкой пули в своем конце».

«Весь боль и ушиб»

Революция 1917 года, которую поэт принял как воплощение своих и общественных ожиданий, являет нам в полную силу Маяковского-оптимиста. Пафос поэта становится более жестким и публицистическим, усиливаются жизнеутверждающие мотивы. Например, рассказ о трагедии животного в стихотворении «Хорошее отношение к лошадям» завершается оптимистически, чего не могло быть, если бы Маяковский написал его до революции. Однако хрестоматийный облик Маяковского, «агитатора, горлана-главаря» противоречиво являет нам человека, который от стихотворения к стихотворению буквально выворачивает душу наизнанку: «Грядущие люди! / Кто вы? / Вот — я / Весь / Боль и ушиб».

Самоубийство Маяковского вызвало шок у людей, близко знавших поэта. Хлынула волна откликов и догадок. Стали искать предопределенность трагического исхода в характере поэта. Маяковский был человеком чрезвычайно чувствительным, готовым отдать все «за одно только слово ласковое, человечье». Еще юношей он заявил, что может быть «от мяса бешеный» и может быть «безукоризненно нежный, не мужчина, а облако в штанах». Таким он и остался до конца: быстро возгорающимся, способным совершить роковой поступок и одновременно деликатным и предупредительным, и в то же время уверенным в себе жизнестроителем. «Маяковский все переживал с гиперболической силой — любовь, ревность, дружбу», — писала о нем Лилия Брик.

 

Из воспоминаний Северянина:

«... Я теперь жалею, что в свое время недооценил его глубинности и хорошести: мы совместно, очевидно, могли бы сделать больше, чем каждый врозь. Мешали мне моя строптивость и заносчивость юношеская, самовлюбленность глуповатая и какое-то общее скольженье по окружающему. В значительной степени это относится и к женщинам. В последнем случае последствия иногда бывали непоправимыми и коверкали жизнь, болезненно и отрицательно отражаясь на творчестве.

-

... Гаснет, слабеет память — констатирую со скорбью. Даже моя память, такая надежная. В воспоминаниях хочу быть точным, писать только то, что действительно помню, что действительно было. Потому так мало могу начертать.

... Володя нарисовал меня углем. Размер около аршина. Портрет висел всегда у меня в кабинете (Спб.). Уезжая в Тойлу (28 января 1918 г.), дал на хранение (предполагая к осени вернуться), как все книги с автографами, и фото, и альбомы с письмами и стихами современников Б. Верину-Башкирову, спустя несколько месяцев убежавшему в Финляндию и все бросившему на произвол судьбы. Его адрес: Калашниковская набер., 52, собственный дом. Где все эти реликвии?»

 

 

Список литературы:

1. https://diletant.media/articles/37083859/

2. https://zen.yandex.ru/media/factroom/poeticheskii-battl-maiakovskogo-i-severianina-5c0ba99c46ef5c00aaa7e6b8

3. http://writervall.ru/poeticheskiy-battl-mayakovskiy-vs-severyanin/

4. http://mayakovskiy.lit-info.ru/mayakovskiy/vospominaniya/severyanin-zametki-o-mayakovskom.htm