Газета «Аптекарский остров» № 1 (130) от 9 февраля 2016 г

БЛОКАДА БЕЗ ЦЕНЗУРЫ

Теперь посылаю с ним тебе письмо и могу рассказать всю правду… – эти строки, написанные в блокадном Ленинграде, – уникальное свидетельство о тех страшных и героических днях. Уникальное тем, что написано без оглядки на цензуру. И этот документ словно ждал своего часа, пронесся сквозь десятилетия, чтобы донести до потомков живой голос одной из жительниц осажденного города, донести Правду.

Это письмо – семейная реликвия Ирины Александровны Смирновой – председателя первичной ветеранской организации общества Жителей блокадного Ленинграда нашего округа, почетного жителя муниципального образования.

Застывшая повесть

Об истории документа Ирина Александровна поведала следующее: Папин сослуживец приехал в осажденный город в отпуск или по каким-то делам. Он нашел маму и сказал, что она может написать письмо отцу на фронт. Письмо было написано, но товарищ отца за ним не пришел и оно, таким образом, осталось дома и хранилось сначала у мамы, а затем у моего брата.

Он снял копию с письма и передал ее мне.

Писала я тебе письма почтой, но многое, конечно, не дошло, т. к. цензура строга… –строки из письма, зачитанные Ириной Александровной, звучат как страшная преамбула к дальнейшему детальному, хотя порой сбивчивому повествованию о блокадных днях и ночах. Как смерть выкашивала целые квартиры. Как уходили целыми семьями.

 

Полшага до смерти

Сама Ирина Александровна о блокаде ничего не помнит. Мне было два года, а брату есть, – рассказывает ветеран. – Наше положение усугублялось тем, что мама болела туберкулезом. И она была очень слабой. Но должна была и где-то находить и приносить дрова для обогрева, и таскать воду.

Она не работала, и у нее был паек меньше чем у работающих. Пишет, что вынуждена часть детской порции съедать самой, потому что если бы она умерла, то мы бы умерли тоже. Что особенно страшно, делать это советовали врачи, поясняя, что у государства нет возможности организовывать приюты для детей сирот. Пишет, что все вокруг опухшие от голода. К истощению прибавлялись болезни: воспаление легких, голодный понос…

Некоторых из знакомых мамы арестовывали как вредителей! Просто за то, что они не успевали хоронить погибших от голода и бомбежек.

К тому же, пишет, живем в холоде. Не было печки-буржуйки, в комнате мороз, все стекла выбиты. Правда, она потом переселилась в другую пустовавшую квартиру, и там были целы все стекла. Покупали на хлебные карточки дрова, выменивали на них хлеб.

Мы тоже болели. Я лежала, и брат лежал, мы не вставали оба. Она должна была, помимо того что достать и принести дрова, мня как-то перепеленать либо постирать, либо просушить пеленки. На все эту нужны дрова, вода должна была быть более или менее теплой, чтобы еще и помыться. Все это было очень и очень сложно.

Пишет: Я уже собиралась кончать жизнь. Заморозить себя и ребят, уморить угаром. Выход был один...

Был случай, когда мама заболела и не вставала, мы три дня практически голодали, дополняет Ирина Александровна.

 

И все-таки выжили!

Но все-таки мы выжили, несмотря ни на что мы выжили, – продолжает Ирина Александровна. – Моя бабушка жила в Левашово. Там жила и моя сестра, старше меня на год, но нам очень долго было туда не попасть, поскольку сообщения не было. Но все же удалось связаться с родственниками и переехать к ним.

Там была воинская часть, где работала моя тетя. Она, как рабочая, получала повышенный паек, и все-таки там было тепло. Оставшийся период блокады мы прожили в Левашово. Там и людей было больше. Весной можно было добавлять в рацион крапиву, лебеду, щавель.

После снятия блокады и Победы, жизнь, по словам Ирины Александровны, складывалась обыкновенно, как у всех.

Отец вернулся в 1945-м. Я уже ходила в детский сад. И вот он пришел меня встречать в детский сад, а я его не узнала: Дядя дядя! А я его и не знала, ведь он воевал на финской войне с 1939-го, потом родилась я, и тут новая война. Отец и мать по образованию гидротехники, работали в научно-исследовательских институтах. Папа был главным инженером, маму тоже ценили как хорошего специалиста.

Все складывалась хорошо. Мы с братом учились в школе, и все вместе жили в одной комнате, а потом папе дали на работе трехкомнатную квартиру. Квартирка была очень маленькая: комнаты – 11, 12 и 13 квадратных метров. Не было ванной. Но это была отдельная квартира, и это было счастье!

Брат окончил институт, я – техникум. Мама дожила до семидесяти шести лет, отец до восьмидесяти.

О блокаде мама не любила ни вспоминать, ни говорить. Можно сказать, что в семье на эту тему было наложено табу.

О блокаде я знаю только из книг, статей.

И еще вот это письмо…

 

Величайший подвиг блокадного Ленинграда, ленинградских женщин еще и в том, что в этих страшных нечеловеческих условиях сохранили детей.

Это великий святой труд ленинградских женщин, многие из которых добровольно посвятили свои силы делу спасения и воспитания детей. Простая ленинградская женщина проявила столько материнской любви и самоотверженности, что перед величием ее подвига нельзя не преклониться.

Это и подвиг маленьких ленинградцев (детей блокадного города), которые вместе со своим городом прошли все тяготы и лишения блокады.

 

Материал подготовил Сергей Васильев

Газета «Аптекарский остров» № 1 (130) от 9 февраля 2016 г.