Миасс – Кочкарь – Карталы

 

Отъезд в Кочкарь – старинный центр золотой промышленности – был назначен на 6 часов утра 2 августа.

Первая часть пути от заповедника через железнодорожную станцию Миасс и затем город Миасс самая неприятная: плохая дорога, много пыли. Миновав город, машины выезжают на широкую проезжую дорогу к поселку Черная Речка и направляются далее к живописным озерам большого селения Кундравы. Отсюда мы взяли круто на восток по Челябинскому тракту, и здесь у нас произошла первая и единственная авария. Грузовая машина отстала, и когда она, наконец, подъехала, то у нее оказалась сломанной передняя рессора. Мы еле доехали до совхоза Медведевского.

Это – целый социалистический городок с электростанцией, с великолепным парком сельскохозяйственных машин, с необозримыми массивами полей, с мастерскими, школами и всем тем, что так характерно для нашего нового строительства.

В большой мастерской рессора была заново перебрана водителем машины – А. В. Бабкиным, всегда веселым, энергичным и готовым помочь везде и всем. Кроме этой починки, наши машины нигде не чинились за все время пути…

Отсюда машины повернули на юг, на большой Кочкарский тракт, и по прекрасной степной дороге понесли нас к прежней столице золотого дела – Кочкарю, где еще 50–60 лет назад добывали «бешеное» золото, где слепая фортуна превращала в богачей одних и разоряла других, где с каждым золотым прииском были связаны легенды о сказочных богатствах… Но это было давно. Золото добыли. Одни пропили его на месте, другие проиграли в карты. Заглох край, и казалось, что нет уже здесь места для золотоискателя и инженера.

Но наступило и для этого края новое время, пришел новый хозяин – с новой техникой, с новой идеологией, и ожило золотое дело, давая металл в количестве, превышающем старые добычи, перекрывающем задаваемые нормы.

Не узнать края. Везде протянулись линии телефонов и провода электропередач. Жилища многих «старателей» – добытчиков золота – радиофицированы; везде электрический свет; прочно вошли в быт велосипеды и легкие быстроходные автомашины.

Миновали Кочкарь; наша ближайшая остановка – так называемый Пласт. Здесь сосредоточены крупные заводские установки по добыче золота из коренных месторождений, здесь находятся глубокие шахты, циановая фабрика и управление золотоносным районом. Встреча с руководителями, инженерами и техниками. Осматриваем новый районный музей. Нам показывают новую находку с Андреевского рудника – шеелит в известняке.

Два часа проходят незаметно. Торопимся с отъездом, чтобы засветло стать на ночлег где‑нибудь поближе к Борисовским сопкам. Через час мы останавливаемся у выселка Ключ, возле больших старательских работ. Мы в центре старой и «новой» золотой промышленности, в районе, где в старые годы (1850–1870 гг.) при промывке золота по речкам Каменке и Санарке были сделаны первые находки сначала розового топаза, потом корунда, эвклаза, хризоберилла и кианита. Любопытно отметить, что, как видно из документов архива горного департамента, уже в тридцатых годах XIX века имелись некоторые указания на цветные камни в Троицком уезде по рекам Ую и Увельке. В архиве имеется договор с помещиком Балкашиным «О добыче редких металлов и драгоценных и цветных каменьев» в этом районе.

Район реки Санарки и впадающей в нее Каменки – притоков реки Уй, текущей в Тобол, – составляет южное продолжение Кочкарских россыпей и расположен в 20 километрах на юг от Кочкаря, среди плоских ковыльных степей с редкими березовыми рощами. Среди низких, заросших камышами берегов текут мелководные речонки – Санарка и Каменка, с которыми у минералога так много связано. Довольно однообразную картину степного характера с перерытыми и беспорядочно нагроможденными песками оживляет возвышенность, окаймляющая район россыпей и называемая Борисовскими (или Соколиными) сопками. Эти сопки с их отдельными гребешками – вершинками – сложены из слюдистокианитовых кварцитов. Большая часть всей этой области занята гранитом, на котором еще местами уцелели островки каменноугольных мраморовидных известняков. Главнейшие россыпи находятся в этих известняках, частично прорезанных, так же как и граниты, кварцевыми и полевошпатовыми жилами. Часть этих жил сильно каолинизирована и составляет глинистые скопления в известняках некоторых приисков. Именно с этими жилами и приходится связывать в основном происхождение самоцветов.

Район этих рек пользуется всемирной славой благодаря своим драгоценным камням, славой, тем более заслуженной, что он не только дал большое количество ценного материала для огранки, но подарил русской минералогической науке одну из лучших ее страниц – описание редчайших драгоценных камней этой «русской Бразилии», как ее справедливо назвал академик Николай Иванович Кокшаров.

Наш первый ночлег в поле. Поставлены палатки, согрет чай, кончены дневные заботы, отдыхаем от напряженного внимания, с которым мы следили за постоянной сменой картин при быстром беге машины. Подошли старатели. Начались рассказы о старых добычах, в которых правда сплеталась с вымыслом; рассказы о новом быте старателей, таком не похожем на жизнь в старые времена.

Спускается тихий, теплый вечер, вместе с ним приходит сон.

С утра идем на Борисовские сопки – известное с давних пор месторождение голубого кианита. Но только в наше время промышленность обратила внимание на кианит как на высококачественный огнеупор. Уральский институт прикладной минералогии провел здесь большие разведочные работы и подсчитал запасы этого минерала.

Кианит был хорошо известен всем золотоискателям, ибо его голубые светленькие кристаллы широко рассеяны по всему району россыпей.

Мы идем вдоль Санарки и вспоминаем о ее былой славе. Эта река упоминалась в русской и иностранной литературе прошлого столетия в связи с находкой здесь таких редчайших минералов, как кристаллы эвклаза. Около 25 кристаллов было найдено здесь при промывке золота, и каждый ценился во много сотен рублей. Только два места на земном шаре дают эти минералы: река Санарка и Минас‑Жераис в Бразилии.

Эвклаз, удачно называемый иногда хрупиком (благодаря своей исключительно резко выраженной спайности), является действительно драгоценным камнем, потому что соединяет в себе красоту окраски с ясностью тона и чистотой. Он представляет собой такую редкость, что заставляет вести строгий учет каждому найденному кристаллу. При сильном стеклянном блеске окраска его самая разнообразная. Встречаются кристаллы синевато‑зеленого, желтовато‑зеленого цвета и даже совершенно бесцветные. Нередко наблюдается неравномерное (зонарное) окрашивание кристалла, причем обычно головка окрашена в более густой тон, а основание желтоватое или совершенно бесцветное. Несмотря на разнообразие оттенков, русские кристаллы по своему цвету довольно четко распадаются на две группы: зеленоватые со слабым синеватым, чаще рыжеватым светлым оттенком и синевато‑зеленые, нередко очень густого тона, большой красоты. Кристаллы первого сорта достигают большей величины и более вытянуты по вертикальной оси, что придает им сходство со светлыми бериллами. Некоторые густо‑синие кристаллы эвклаза долгое время смешивали с кианитами, на которые они весьма похожи по цвету; и именно в партиях кианита опытный глаз Н. И. Кокшарова и сумел найти первый кристалл эвклаза. В шестидесятых годах интерес к эвклазам был настолько велик, что Екатеринбургская гранильная фабрика посылала специалистов‑чиновников для промывки партий кианита с целью отыскать в нем эвклаз.

Переходим речку Санарку. Она вся перекопана и то течет маленьким ручейком, то образует глубокие озерки, заросшие тальником – следы старинных крупных разработок. На берегу построена опытная фабрика для промывки кианита и подвезено много материала из разведочных канав. Мы присаживаемся к кучам материала и отбираем кусочки сланца с кристаллами кианита.

Кианит южноуральских россыпей уже давно стал применяться для огранки, хотя русские гранильщики неохотно брались за него, ввиду того, что камень легко раскалывается при шлифовке.

В россыпях Санарской системы очень много кианита в виде кристаллов длиной до 4 сантиметров. Цвет его необычайно разнообразен: от розового или бесцветного до темно‑синего и зеленого. Васильково‑синие кианиты иногда переходят в небесно‑голубые или фиолетовые и благодаря своей прозрачности, несомненно, обладают ценными качествами. Не менее интересны и зеленые разновидности; кристаллы их обычно меньше синих, а цвет их приближается к цвету аквамарина. Они также отличаются большой чистотой и прозрачностью и могут идти в огранку. Кристаллы кианита обычно сильно окатаны, лишены конечных граней и нередко имеют своеобразную форму, благодаря которой и получили у местного населения название «овсянок». Добываются они при промывке золота и остаются в тяжелом шлихе вместе с другими драгоценными камнями.

Снова едем. Дорога идет в гору. Пологий длинный подъем, высокие травы. В полях работают сенокосилки. Около вершины видны разведочные шурфы и канавы. Отвалы блестят листочками слюды. Горы‑сопки сложены слюдяными сланцами, в которые вкраплен кианит. Его происхождение связано с процессами больших давлений, которые превращали богатые алюминием осадочные породы в слюдяные сланцы с кианитом. Несколько часов мы осматриваем многочисленные поисковые работы, собираем материалы и, нагруженные большой добычей, под лучами палящего солнца спускаемся снова к Санарке, забирая вправо, к старинному Андреевскому золотому прииску. Здесь еще сохранились следы крупных работ. В известняках сделаны грандиозные выемки, прорыты целые катакомбы, нижние горизонты которых залиты водой, и причудливые переходы ведут из одной пещеры в другую. Здесь было богатейшее золото, сосредоточенное в системе тонких кварцевых прожилок в крупнозернистом известняке. Теперь в скалах гнездятся стрижи, наполняющие пещеры веселым щебетанием. Пришли сюда и старатели и по следам старых работ выбирают еще оставшиеся целики.

 

 

Андреевский золотой прииск. Фото 1935 г.

 

К этим известнякам приурочены и более поздние находки свинцового блеска, цинковой обманки и прекрасных образцов натечного смитсонита (углекислого цинка). Их небольшие гнезда уже выработаны, но район еще ждет детальной научной разведки. В поселке мы встречаем радушный прием, пьем чай с замечательными уральскими пшеничными калачами (уральская пшеничная мука – одна из лучших в мире), превкусным клубничным вареньем и топленым докрасна молоком. Грузим собранные минералы на попутную лошадь и направляемся к Ключу, к нашим машинам. После коротких сборов – отъезд. Автомобили быстро идут по ковыльной степи. Горизонт широк. Мелькают селения, вокруг которых раскинулись поля пшеницы. Радостно смотреть на эти беспредельные поля. Нет ни «полосок», ни «чересполосицы», – они ушли вместе с сохой, с убогой лошаденкой и убогим бытом. Стерлись границы единоличных хозяйств, и коллективный хозяин поля – колхоз – с гордостью может смотреть на дело своих рук и своих машин. Через два часа мы подъезжаем к Троицку. Уютный, чистый городок. Короткая остановка для закупки хлеба – и дальше на юг, вдоль полотна железной дороги, к станции Карталы, около которой лежит крупный рудник хромистого железняка, где работает один из отрядов Южноуральской экспедиции.

Но до рудника еще далеко, и мы уже поздно вечером останавливаемся на ночлег за селением Краснополянка. Вечер темный. Палатки ставим при свете фар на берегу какой‑то речонки. Чай кипятим на примусе. Длинный день окончен. Отдых.

Ранним утром выясняется, что мы стоим у речки, заросшей камышами. Тянут утки.

Наш шофер А. В. Бабкин – страстный охотник. Бросив обычные утренние занятия, выхватив из футляра ружье, он быстро скрывается в прибрежном тальнике. Томительно тянется время ожидания результата охоты. Наконец, вдали слышны подряд два выстрела. С воды поднимаются стаи уток, а спустя короткое время мокрый по пояс А. В. Бабкин торжествующе приносит чирка, и мы слушаем увлекательный рассказ о плавающих стаях крякуш, о хитрых и сторожких птицах, к которым так и не удалось подобраться поближе; и только один молодой, неопытный чирок пал жертвой своей неосторожности. Удачная охота. Бывало хуже: то осечка, то патрон без дроби. Ну понятно, чего только не бывает на охоте!

Мы приезжаем в селенье Полтавку, районный центр. Здесь база нашего отряда. С сожалением узнаем от сотрудницы отряда, что вся группа наших работников выехала в другой хромовый район, за Урал, на месторождение Краки, расположенное за Авзяно‑Петровским заводом на расстоянии 200 километров, на запад по прямой линии. Решаем осмотреть местный рудник Верблюжку на горе того же названия. После завтрака едем через большое станционное селение Карталы на рудник, к которому подведена ветка железной дороги. Громадный рудник, много разрезов – мест добычи. Высококачественная руда – 38–40 процентов окиси хрома[27]. На руднике застаем заведующего, который любезно руководит осмотром рудников. Мы встречаем здесь много молодежи – студентов и молодых геологов‑разведчиков.

Большой веселой компанией мы осматриваем это замечательное месторождение, открытое в 1930 году. Минералогия этого рудника весьма сложна, в связи с тем, что позднейшие процессы вызвали ряд механических перемещений рудного тела, смяли и рассланцевали окружающие змеевики, а химические факторы переработали эти породы и образовали ряд редких и интересных минералов, совершенно необычных для хромовых месторождений Урала. Мы с увлечением собираем большие прекрасные экземпляры зеленых полуопалов, светлые желтоватые хлориты – джефферизиты, фиолетовые кеммерериты и никелевые минералы, выделившиеся при изменении змеевиков. Нагружаем машину и уже затемно возвращаемся в нашу штаб‑квартиру в Полтавку. По уже установленной традиции, расставляем палатки для ночлега во дворе под открытым небом.

С утра мы снова на руднике. На борту карьера выбираем для музея крупный типичный кусок хромита, более 200 килограммов весом. Собираем минералы, прощаемся со всем рудником. В Полтавке пакуем ящики с собранными минералами и сдаем на базу для отправки.

 

 

С востока на запад

 

Нам предстоит большой путь. Машины осмотрены, проверены. Запас горючего пополнен. Маршрут намечен через селение Требию и Гумбейский район на Белорецк, а оттуда большим шоссе на Авзяно‑Петровск для встречи с нашим отрядом. Степная привольная дорога. Легко идут машины, развивая местами скорость до 70 километров в час. Задерживают только переправы через речки и поиски достаточно крепких мостов. Еще не везде дорожное строительство на высоте, хотя перевозка людей и производится исключительно на машинах. Пресловутая «русская тройка» и езда «на перекладных» уже не существуют. Скорость в 10–12 километров в час не удовлетворяет никого. Жизнь спешит. Мы снова едем по золотоносным районам. Везде кипит работа. Кучи свежедобытого песка; работают артелями мужчины и женщины, целые семьи, и только изредка – одиночки.

Селение Требию проезжаем под вечер. Канун выходного дня, работа закончена. Население отдыхает на улице на завалинках у домов; слышны песни.

Мы на Балканском руднике (селение Гумбейка лежит в стороне). Это центр не только золотопромышленности, но и вольфрамовой промышленности. В 1926 году профессор К. К. Матвеев из Свердловского горного института нашел первый шеелит (вольфрамовокислый кальций). С тех пор с перерывами шла исследовательская работа, и в настоящее время добыча идет на двух главнейших коренных месторождениях: на Балканском и Бурановском рудниках. На Балканском руднике заложена шахта, работа идет уже ниже 72 метров.

На руднике мы застаем группу молодых геологов‑разведчиков из Свердловска. Они рассказывают о своих работах, охвативших большой район, о новых точках, где найден шеелит, о выясненных ими закономерностях его распространения, связанных с выходом гранитных (грано‑диоритовых) пород, и, наконец, о находке группы жил с вольфрамитом в более южном районе, у селения Айдырлы, по линии железной дороги Карталы – Орск, где они нашли в верхних частях жил блоки до 30 килограммов. Все данные говорят за то, что Айдырлы, может быть, будут новой базой вольфрамовой промышленности на Южном Урале. До позднего вечера за чайным столом идет оживленная беседа о работе, о ее перспективах, о достигнутых результатах. Я горячо поддерживаю эту группу молодых энтузиастов, благодаря энергии которых намечаются контуры большого, нужного и весьма важного дела.

Хочу напомнить, что наша промышленность не может обойтись без вольфрамовых руд. Самые высокие сорта стали‑самозакалки для резцов, самые твердые сплавы для буровых инструментов немыслимы без вольфрама. Наша задача – найти столько вольфрамовых руд, чтобы сделать ненужным импорт этого металла. До сих пор центром мировой добычи вольфрама является Китай.

Между прочим, выясняется и необычайно слабая техническая оснащенность партии свердловских геологов‑разведчиков: на десять человек одна лупа, мало молотков, компасов, и особенно плохо со средствами передвижения.

На утро назначается осмотр обоих рудников объединенной группой из работников свердловской партии, геологов рудника и нашей бригады, а затем собеседование с новым директором шеелитового управления и отъезд. Наши палатки мы ставим за селением, на границе полей. Несмотря на общий протест молодежи и стремление их оставить нас в своем общежитии, мы желаем им покойной ночи и идем в палатки.

На следующий день утром большой компанией на двух машинах едем на Балканский рудник. Осматриваем штабеля крупнозернистого, почти чисто белого известняка с вкрапленными зернами и кристаллами шеелита, собираем материал для музея, а затем идем в рудничную контору и готовимся к спуску в шахту.

Спуск лестничный, очень отвесный, со многими дефектами; и только желание видеть открытые незадолго до этого будто бы карстовые пещеры заставляет нас пренебречь трудностью спуска и обратного подъема.

Это, в сущности, не пещеры, а полости по линии большого сдвига, заполненные кристаллическим известняком с шеелитом. В дальнейшем часть известняков выщелочилась и образовалась как бы настоящая карстовая пещера с характерными сталактитами на кровле. Остатки известняка на стенках пещеры выработаны, так же как и ее дно, особенно богатое шеелитовым концентратом. Интересно, что вода из этих пещер ушла по трещине вглубь.

В окрестностях шахты мы осматриваем разведочные канавы с минералами скарна – гранатами и эпидотами, а затем переезжаем на шеелитовый же рудник – Бурановский. Но здесь уже совсем другой характер образования минералов. Шеелит приурочен к системе кварцевых жил, залегающих в меридиональном направлении и прорезанных узкими траншеями на значительную глубину. Хотя у нас в музее и имеются гумбейские минералы, нам было очень интересно самим найти кристаллы редкого колумбита, рутила и изящные шелковистые розетки стронцианита.

 

 

Группа участников автопробега на Бурановском руднике.

 

По возвращении на рудник было устроено обсуждение виденного, заслушаны интересные доклады начальника Свердловской группы и его сотрудников о направлении поисковых работ и перспективах шеелитового дела. Затем вся группа направилась в помещение Управления для выяснения ряда организационных вопросов с руководством рудников.

Только к вечеру мы выехали с Балканского рудника, направляясь на пересечение Верхнеуральского тракта; проехали мимо гор Куйбаса, севернее Магнитогорска, видели вдалеке дымы завода и электрические огни города, но нашей целью был Белорецк. Машины мчались, забирая на северо‑запад, к предгорьям Уральского хребта. Степной ландшафт начинал сменяться низинами и холмами. Набежали тучи, стемнело. Проехав большое селение Баимово, мы стали на ночлег на берегу реки Кизил у подножья Урал‑Тау.

В 10 минут поставлены палатки, разостланы спальные мешки. Легкий ужин, последние слова о впечатлениях этого длинного дня – и отдых людям и машинам.

Утро на другой день было прекрасно. Весело шумит на перекатах Кизил. За речкой, у подножья гор, – деревня Артемьевская. Высоко на горе рудник. Оставляем часть отряда складывать вещи и идем смотреть руду. Крутой подъем. На склоне горы куски красно‑бурой яшмы и марганцевой руды. Марганцевая руда выходит на поверхность, и здесь начата ее разработка. Рядом с темно‑серой, местами черной рудой – слои красно‑бурой яшмы, поставленные почти вертикально. Вблизи рудника, возле забоя, выходы полосатой яшмы. Ее слои смяты в красивые складки.

Наконец, я вижу своими глазами эту замечательную полосу яшм и марганцевых руд, которая протянулась вдоль Урала более чем на 500 километров и по которой можно прочесть одну из интереснейших глав его прошлого.

В далекие геологические времена конца девонского периода – примерно 350–500 миллионов лет тому назад, когда первые острова будущего Уральского хребта поднимались из океана, в прибрежных водах этих древних материков кипела жизнь, отлагались остатки живых организмов (типа бактерий). Иногда это были или радиоляриевые илы, которые концентрировали кремнезем и послужили материалом для будущих яшм, формировавшихся в сложном процессе горообразования при огромных давлениях, под действием спекающего жара подводных извержений. Или это были организмы, богатые марганцем – «марганцевые организмы», они собирали из вод океана марганец и в виде так называемых вадов накапливали миллионы тонн этого вещества. Такие процессы идут и в настоящее время на дне всех океанов, особенно в наиболее глубоких местах. Эти древние скопления ложились рядом с кремнистыми осадками и дали нам эту, казалось бы странную, комбинацию серой или черной руды рядом с изумительным поделочным камнем, украшающим залы Эрмитажа и других мировых музеев несравненными по красоте вазами, столами, каминами и многими другими вещами.

Мы слышим позывные сигналы машины, которая подъехала к подножью горы и зовет нас вниз. Пора ехать дальше. Образцы руд и яшмы взяты в рюкзаки. Сделаны снимки, и мы торопимся вниз. Степь кончилась, дорога уводит в горы; подъемы и спуски; появляются леса. Перед нами открываются картины, одна живописнее другой. Видны большие каменистые высоты главного хребта. Мы едем между горами, по долинам. Наконец машины взбираются на перевал, и начинается спуск в систему притоков реки Белой. Через два часа быстрой езды мы увидели широкую долину самой реки Белой и раскинувшийся на ней большой завод и город Белорецк. Искусственные насаждения защищают город от ветра и красивой аллеей ведут вниз. Деловая часть города, она же и наиболее старинная, лежит внизу, у заводского пруда. В старые годы на Урале пруд был первым и единственным источником энергии. Позднее на помощь ему пришла паровая машина. Около пруда всегда сосредоточивалась вся жизнь: завод, жилье, рынок. Мы оставляем машины у столовой; на рынке, покупаем продукты. Много ягод, молодая зелень – морковь, редис, огурцы, лук.

Закуплен хлеб; посланы телеграммы; можно ехать дальше. Сразу за Белорецким заводом мы попадаем на дорогу, только что смоченную дождем. Машины начинают буксовать. С величайшим трудом, лавируя от одного более надежного участка к другому, мы медленно двигаемся, то съезжая с шоссе, то снова возвращаясь на него, когда уже совсем нельзя двигаться по боковой глинистой дороге. К нашему счастью, дождь прошел неширокой полосой. Наконец, мы выходим на сухую дорогу, машины набирают ход, и мы спускаемся на юго‑запад по гористому живописному пути, наслаждаясь мощностью машины («40 коней», – как шутливо прозвал я нашу машину), легко берущей такие подъемы, где надрываются лошади.

Дорога идет вдоль реки Белой, которую мы переезжаем много раз по хорошо построенным мостам. Здесь, видимо, дороге уделяют достаточно внимания, по все же путь тяжелый. Особенной осторожности требуют спуски. Мы проходим мимо старых, уже не работающих железоделательных заводов. Шлак на дорогах говорит о заброшенном производстве. Наконец мы приезжаем на Нижний Авзяно‑Петровский завод. На спуске к реке нашу бригаду встретили товарищи по экспедиции. Расспросы о дороге, о Верблюжке, о хромитах; оживленный обмен мнениями. Делимся впечатлениями об осмотренных месторождениях; мы показываем привезенные минералы, которые вызывают заслуженное одобрение. Наша заботливая хозяйка хлопочет о чае и ужине. Но, пока готовится лукулловское пиршество, о котором мы, приехавшие, не могли и мечтать, собирается совет по организации завтрашнего дня. Оказывается, что на хромовые рудники, расположенные в урочище Краки, проехать на машине нельзя. Нужны лошади. Но сейчас в разгаре уборка хлеба, и каждая подвода на счету. Вся надежда на сельсовет и на колхоз. Забота о транспорте занимает долгое время, но, наконец, наши товарищи приходят с вестью, что три подводы нам будут даны. Придется проехать около 40 километров до рудника на Краках, а затем на другой день осмотреть целую группу менее значительных разработок и вернуться на завод. Всего пути 70 километров. Однако поздно. Пора на покой, но впереди еще чай и главный аттракцион вечера, гордость хозяйки – жареный выкормленный поросенок, такой, какого годами не встретишь. Ему было единодушно оказано должное внимание, ну, а потом усталость берет свое. Молодежь, вытесненная приезжими гостями, уходит спать на сеновал, на душистое свежее сено. На этот раз палатки не ставятся. Здесь были дожди; земля сырая, а вечер прохладный. Мы стараемся устраиваться подальше от стен, но это не гарантия, и только густо обведенный керосином «заколдованный круг» обеспечивает желанный покой.

Утро было серое, безрадостное. Моросил дождик. Плохую погоду надо использовать на переходы, тогда хорошая останется для работы.

Не дожидаясь последних сборов, мы выходим пешком, хорошо зная, что в свое время лошади нас нагонят. Грязно и скользко. Мы одеты в ватники. Однако на свежем воздухе дышится легко и свободно. Хорошо после длинного путешествия в машине пройтись, чтобы окислилась кровь, чтобы отдохнуло тело от непривычно долгого сидения.

Километрах в четырех от селения подходим к переправе через реку Белую. Старик‑паромщик на наши крики не торопясь вылезает из крохотной избушки, медлительно отвязывает причалы, – паром скользит по быстрой в своих верховьях реке Белой. За рекой – лес и поля. Вскоре нас нагоняют лошади. Небо хмурится, и начинается дождь, сначала мелкий, затем все сильнее и сильнее. Делаем попытку укрыться под деревьями, но скоро становится очевидным, что это бесполезно. Неважная и раньше дорога окончательно портится. Глубокие выбоины полны жидкой грязи. Лошади с трудом тянут пустые телеги. Мы все идем пешком. Идем долго и упорно, так как езда по плохой лесной дороге на короткой жесткой телеге мучительна.

Через 8 часов ходьбы показываются строения рудника. Я не знаю, кто здесь был последним хозяином, но дома он построил хорошо. Приходим промокшие и сильно утомленные длинным переходом. К этому времени тучи разошлись. Снова сияет солнце, наступающий вечер обещает хороший день. Сторож рудника Сегидей, моложавый красивый башкир, радостно встречает старых знакомых; он не ждал так скоро увидеть участников отряда, недавно покинувших рудник. Быстро подан самовар. Остается еще достаточно времени для осмотра рудника.

Из рассказов выясняется, что «Краки» – новое название, а прежде этот рудник назывался Башартским. Он разрабатывался в 70–90‑е годы XIX столетия, давал прекрасную руду и ряд интересных минералов, уже давно известных музейным работникам. Мы большой компанией осматриваем старые работы, сами находим давно знакомые нам по коллекциям камни. Любуемся исключительной мощностью рудного процесса, слушаем рассказы наших молодых исследователей о происхождении руд, о явлениях минерализации, знакомимся с их наблюдениями и выводами. До глубокого вечера идет обсуждение геохимии хрома и железа и «чистой линии»[28] башартского процесса, так резко отличающегося от сложной, запутанной картины процессов горы Верблюжки. Мы поражены красотой минералов и жалеем, что завтра утром уже нужно двигаться дальше, что нельзя побыть здесь еще, чтобы собрать для музея большой и хороший материал. Кое‑что собрано, но этого мало.

 

 

Штольня в хромитовом руднике Большого Башарта. Южный Урал.

 

Вот приходит «завтра». После всех утренних процедур собираемся в путь. Прощаемся с Сегидеем и его семьей. У него две девочки – Анимá и Нагимá – и сын‑малыш. Семья живет в лесу, вдали от людей. Живут чисто, опрятно, культурно. Старшая девочка, лет восьми‑десяти, красавица; все ее существо как бы проникнуто сознанием своей прелести: движения, походка, манера держать голову полны какого‑то внутреннего достоинства.

Направляемся на рудник Саргáю. Мокрая высокая трава. По лесной дорожке давно уже мало кто ездит. Дорога тяжелая. Идем пешком. Одну за другой осматриваем старые разработки – рудник имени Менжинского, Малый Башарт. Однако после Большого Башарта все кажется скучным, бесцветным и мало интересным.

Мы завершаем осмотр Краков, выходим на лучшую дорогу, где можно уже сесть на лошадей, и возвращаемся на завод. Лошади бегут домой рысью, и к 18 часам мы снова в Авзяно‑Петровске.