Предостережение богов Симониду

Перевод Ф. Зарина

 

 

«Перехвалить нельзя, хваля

Богов, любовницу и короля», –

Сказал Малерб. Согласен с этим я,

И это правило всегда блюсти нам надо:

Лесть и спасет, и охранит.

Но вот как в древности платили боги

За похвалы. Однажды Симонид

Атлета восхвалить хотел в высоком слоге;

Но, рассмотрев поближе свой сюжет,

Увидел, что почти в нем содержанья нет.

О чем писать? Родители Атлета

Совсем неведомы для света:

Отец его – лишь скромный мещанин,

Для песнопения предмет ничтожный;

Известен лишь Атлет один.

И вот Поэт, сказав о нем, что лишь возможно,

Отвлекся в сторону: поставил

В пример всем доблестным борцам

Кастора и Поллукса, их прославил,

Да так, что похвала сим славным близнецам

Две трети заняла в создании Поэта

И только треть осталась для Атлета.

Когда Атлет прочел стихотворенье,

Он не обещанный талант Поэту дал,

А только треть одну; причем сказал,

Что за другие две вознагражденье

Дать Симониду те должны,

Кому они посвящены.

«Но все ж тебя я угостить желаю, –

Прибавил тут Атлет, – приди на пир в мой дом,

Куда я избранных сегодня приглашаю:

В кругу друзей, родных мы время проведем».

Согласен Симонид. Быть может, он страшился,

Чтоб также и похвал, как денег, не лишился.

На славу праздник был:

Всяк веселился, ел и пил.

Вдруг подошел слуга к Поэту торопливо

И заявил, что у ворот

Два незнакомца ждут его. И вот

Пошел Поэт, а за столом шумливо

Меж тем все гости пьют, едят

И тратить время не хотят.

Те незнакомцы – были близнецами,

Воспетыми его стихами.

Из благодарности за похвалы его

Они ему велели удалиться

Скорее с пиршества того:

Атлета дом был должен обвалиться.

Пророчеству свершиться суждено;

Подгнивший потолок внезапно обвалился

На пиршественный стол, на яства, на вино,

На головы гостей; пир грустно прекратился.

Чтоб совершилась месть полней

За оскорбление Поэта,

Сломало балкой ноги у Атлета,

И искалеченных гостей

Спешили унести скорей.

Об этом случае прошла молва повсюду,

Дивился всяк такому чуду,

И вдвое начали ценить

Стихи певца, любимого богами.

И каждый добрый сын был рад ему платить,

Как можно более, чтоб предков восхвалить

Его стихами.

Я возвращаюсь к теме. Я сказал,

Что лучше не жалеть похвал

Нам для богов; к тому ж для Мельпомены

Нет униженья торговать стихом,

И следует при том

Искусству нашему знать цену.

От высших милость – честь для нас;

Олимпу некогда был друг и брат – Парнас.

 

 

Смерть и Несчастный

Перевод Ф. Зарина

 

 

Один Несчастный каждый день

Звал Смерть к себе, в надежде облегченья.

Он говорил: «Прерви мои мученья!

Приди за мной, возлюбленная тень!»

Не отказала Смерть ему в услуге;

И вот открылась дверь, идет к нему она.

Но, увидав ее, он закричал в испуге:

«Что вижу я! Уйди! Ты мне страшна!

При взгляде на тебя кровь в жилах леденеет,

Могильным холодом твое дыханье веет!

Не подходи!

О Смерть! о Смерть! Уйди!»

 

Вельможный Меценат, проживший столь беспечно,

Сказал: хотел бы жить я вечно

Как нищий, жалкий и больной,

Но только б жить! до сени гробовой

Я жизни буду более чем рад!

«О Смерть, не приходи!» – так все тебе твердят.

 

 

Крестьянин и Смерть

Перевод И. Крылова

 

 

Набрав валежнику порой холодной, зимней,

Старик, иссохший весь от нужды и трудов,

Тащился медленно к своей лачужке дымной,

Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.

Нес, нес он их и утомился,

Остановился,

На землю с плеч спустил дрова долой,

Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:

«Куда я беден, Боже мой!

Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,

А там подушное, боярщина, оброк…

И выдался ль когда на свете

Хотя один мне радостный денек?»

В таком унынии, на свой пеняя рок,

Зовет он Смерть: она у нас не за горами,

А за плечами.

Явилась вмиг

И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»

Увидевши ее свирепую осанку,

Едва промолвить мог бедняк, оторопев:

«Я звал тебя, коль не во гнев,

Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

 

Из басни сей

Нам видеть можно,

Что как бывает жить ни тошно,

А умирать еще тошней.

 

 

Мужчина средних лет и его две Возлюбленные

Перевод О. Чюминой

 

 

Мужчина средних лет, заметив седину,

Которая в кудрях его блистала,

Решил, что для него избрать себе жену

Теперь как раз пора настала.

Он был владельцем капитала,

А потому

Мог выбирать: понравиться ему

Желали все. Он не спешит, однако:

Ведь дело здесь касалось брака.

Две вдовушки приобрели права

Над сердцем зрелого поклонника и чувством.

Была моложе первая вдова,

Но старшая была одарена искусством

Восстановлять успешно то,

Что было у нее природой отнято.

И обе вдовушки исправно,

Среди веселья, смеха и услад,

Его на свой причесывали лад,

И голову притом намыливали славно.

Меж тем как старшая из них по волоску,

Своих корыстных целей ради,

Все темные выдергивала пряди,

Другая седину щипала бедняку.

Жених, оставшись лыс, заметил эту штуку.

– Спасибо, – молвил он, – красотки, за науку.

Пусть вами я ощипан наголо,

Зато в другом мне повезло:

О свадьбе мы отложим попеченье.

Которую б из вас ни выбрал я женой –

Она по-своему вертеть захочет мной.

Ценой волос купил я избавленье,

И голове плешивой впрок

Пойдет, красотки, ваш урок!

 

 

Лисица и Аист

Перевод Г-та

 

 

Лиса, скупая от природы,

Вдруг хлебосолкою затеяла прослыть.

Да только как тут быть,

Чтоб не вовлечь себя в излишние расходы?

Вопрос мудрен – решит его не всяк,

Но для Лисы такой вопрос пустяк:

Плутовка каши жидкой наварила,

Ее на блюдо тонко наложила,

И Аиста зовет преважно на обед.

На зов является сосед,

И оба принялись за поданное блюдо.

Ну, кашка, хоть куда! Одно лишь худо,

Что Аист есть так не привык:

Он в блюдо носом тык да тык,

Но в клюв ему ни крошки не попало;

А Лисанька меж тем в единый миг

Всю кашу языком слизала.

Вот Аист в свой черед,

Чтоб наказать Лису, а частью для забавы,

Ее на завтра ужинать зовет.

Нажарил мяса он, сварил к нему приправы,

На мелкие кусочки накрошил

И в узенький кувшин сложил.

Меж тем Лиса, почуяв запах мяса,

Пришла голодная, едва дождавшись часа,

И ну, что было сил,

Давай вокруг стола юлить и увиваться

И щедрости соседа удивляться,

Но лесть ей тут не помогла:

По клюву Аисту кувшин пришелся впору,

У гостьи ж мордочка чресчур была кругла…

И жадная Кума ни с чем, как и пришла,

Поджавши хвост, к себе убралась в нору.