Тропами тарханкута – 2

С виноградной лозы опускаются гроздья тумана,
начинается день незатейливым танцем песка,
дети солнечных снов просыпаются тихо и рано,
дети тёмных надежд спят, печаль отведя от виска.

На последнем витке оборвалась совиная песня,
затаилась в листве, сумрак цепко сжимая в когтях,
в незнакомую жизнь, как в любимую книгу, отвесно
загляни и листай пересказов солёный костяк.

Весь посёлок пропах шашлыком, разнотравьем и морем,
по двору ходит птица с подрезанным белым крылом,
ты налей ей воды, я насыплю гранатовых зёрен:
ей недолго ходить меж добром и содеянным злом.

Да и нам не с руки наряжаться в одежды бессмертных,
встретим вечер в беседке из дикого камня, игру
чёрно-белых фигур освежая тягучим десертным,
и отложим опять, и оставим стоять на ветру…

2008

Лиловые сумерки

Красный впитал темноты глубину,
заиндивев от пыли
троп, что упрямо ведут на войну
судьбы ковыльи.
Звезды глядят из водицы пруда
тихо, по-жабьи,
видно, лихие пришли и сюда
вести да слёзы бабьи,

в дом, что ослеп, как склеп,
став у одной из тропок,
смотрит и смотрит в степь,
а по степи галопом
гонят ветра дымы,
и на кургане лысом
глупо просить взаймы
счастья из старых писем.

Бреши темнеют в садах,
рядом собаки брешут,
зрелость придёт и сюда
и не утешит:
в сердце за ржавым замком
без недостатка хватит
долгой печали на пару веков
и тысячу демократий.

Лягут на днища корзин
жалость к себе да сплетни,
время споткнётся и станет скользить
всё незаметней,
ворон сорвется с креста –
голубем нищих,
горло отыщет косая черта,
стиснет и взыщет.

Скомкают голос снежком,
заледенят до корки
и если помянут – то горьким смешком,
с красной слетевшим горки.

2007

Ореховый август

 

Над венерою небо – доверчиво рыжее,
над землёй –
голубое с подкладкой из звёздного крепа,
а над нашей, похожей на мёртвую бабочку, хижиной –
никакого нет,
даже бесцветного неба.

Всё бесплотней случайная радость –
бродить в её комнатах,
растревоженной памятью трогать цветы и предметы
и глядеть в потолок, по которому – к шторам задёрнутым –
уплывали когда-то,
блестя чешуёю,
кометы.

И глядеться
в разбитое гордыми взглядами зеркало
и страницу на счастье распахнутой двери,
за которой,
названия улиц безбожно коверкая,
тёмный ангел
шагами отчаянье меряет.

Дотлевает ореховый август над крышею выжженной,
в изголовья бессонниц дождей набивая солому,
голоса одолжив пустоте,
мы – в конце концов – выжили:
видимо, не смогли по-другому.

Но для той,
что косыми лучами закатов пришпилена,
никогда не прервётся полет над седеющей степью,
и колышатся травы,
играя с тончайшими крыльями,
и подсолнухи долго и пристально смотрят вослед ей.

2003-13

 

Осень

 

 

По хляби торенных дорог

гром грянул и по всем углам

шептались к травле:

друг-август, выгорев дотла,

новопреставлен…

 

в негодованье тополя

срывали листья

в домах ожили соболя

да шубы лисьи

 

едва живые небеса

на клочья рвались

норд-остом, внявшим голосам

из-под вуалей

 

бежала из-под ног земля,

в безумство мистик:

ей не хватало громких клятв

и тихих истин

 

по хляби торенных дорог,

псалмам и сурам

земля бежала из-под ног

в безбожный сумрак

 

фонарь, дрожавший на ветру,

мгновенно высох:

проулок поперхнулся вдруг

горою лысой

 

и ворон криком горловым

ударил оземь –

по чёрным жемчугам травы

шла в город осень

2003-14

Тропами  знаков

                                        меркнут знаки зодиака…

                                                           Н. Заболоцкий

 

В столпотворенье знаков через пробелы в днях

сердце бежит собакой чуть впереди меня.

 

Рвутся дворы на митинг в брошенные сады,

рвутся наитий нити – рядом лишь поводырь.

 

Дремлет похмельно дворник, не закрывая глаз,

и дождевые корни цедят по капле нас.

 

Улицы топчем, степь ли, между добром и злом

нас дождевые стебли стягивают узлом

 

в томик стихов и притчей, но и таких, без доль,

мокрые стаи птичьи перелистают вдоль

 

и поперёк: ковыльим судьбам недолог срок

стать дождевою пылью и оседать меж строк

 

в столпотворенье знаков через пробелы в днях

там, где бежит собакой чуть впереди меня

 

сердце…

 

 

2013  

 

О  ней

Осенью – дороги длинней, осенью – протяжнее вздох,
осенью – все мысли о ней, уходящей в белый пролог…

А душа – темна и странна, словно не родня никому,
и указа нет – начинать наводить порядки в дому:

день убитый – в ящик стола, память – горсткой специй в вино,
горьким смехом быт пополам разорвать и бросить в окно,

и сидеть в сырой темноте, выключив и сердце, и свет,
словно бы давно так хотел: обнулить все счётчики лет,

и дышать по-рыбьи начать, и, звериным слухом едва
различая звуки в речах, привыкать к их дырам и швам

как вещам, что в темени вод обитают тысячи зим,
и уводят в безвесть того, кто решил довериться им,

а когда холодный рассвет поднесет предметы к глазам,
выбрать самый яркий – в ответ на попытку что-то сказать,

роясь в пожелтевших словах, что с небес в отточие дней
катится моя голова…
…и все мысли –
только о ней…
                                                                        уходящей…

2003-14

 

В  кленовом  бреду

 

Кленовый лист больной, осенний

упал в былое – воскресеньем –

под пересуд дождя

и смотрит тихо, в небо прямо,

вот так же, как смотрела мама,

из мира уходя,

 

молч̀а о том, что горе – гордым,

что вина превратились в воды

и заливают дом,

что уронить себя так просто,

что остывают птичьи гнёзда

в осиннике пустом,

 

что всякий страх, когда не божий,

стирает лики у прохожих:

вовек не разглядеть,

и, не найдя живого слова,

расходятся в бреду кленовом

кругами – по воде….

 

2014  

 

Ищешь  взглядом

Осенний холод – верный холод:
его – не ждут, ему – не лгут;
немотствуя, клубится слово
в разрезе полустертых губ;

в опавших листьях ищешь взглядом
следы простых и вещих снов,
и дворник – темною монадой –
скользит по лезвиям углов.

2005-12