2020-06-29
226
Пётр Чаадаев (1794-1856), автор знаменитых «Философских писем», шеллингианец, считал Запад идеалом цивилизации. Все остальные общества, по его мнению, были лишь приближениями к нему, а Россия вообще выходила за рамки этой категории. Горечь мыслей Чаадаева была результатом осмысления двух исторических событий: победы России над Наполеоном (1812), что возродило надежды на величие страны и разгрома восстания декабристов (1825), что погасло надежды на реформы и свободы. Позже он доработал свою позицию, и утверждал, что Россия призвана разрешить противоречия Запада. Эволюция взглядов Чаадаева стала типичной для «западников»: от обожания Запада до разочарования, и видения потенциала России в её отсталости. Глубина мыслей Чаадаева породила две противоположные тенденции - западников и славянофилов, взаимное соперничество которых с тех пор сформировало и продолжает формировать двойственность русской мысли.
Славянофилы выступали с критикой слепого подражательства Западу, основой самобытности России они считали православие, выступали против крепостного права. Для западников, как и для славянофилов, также характерно стремление осмыслить историю России, характерно осуждение самодержавия и крепостничества, отрицание философии стяжательства и грубой силы. Но, в отличие от славянофилов, западники делали акцент на творческом усвоении опыта Западной Европы, особенно в общественно-политической области.
Оба направления были глубоко недовольны существовавшей ситуацией в России. Вопреки расхожему мнению многие славянофилы уважали Европейское образование и культуру и были в курсе западной философской мысли. И все же их различия не были тривиальными. Славянофилы считали, что Европа оказалась в тупике, и России пришлось избегать подобной участи. Первоначальный грех Запада, согласно славянофильству, упирался в неверную трактовку догмата о Святом Духе, Отце и Сыне. И ранние славянофилы, такие как Алексей Хомяков (1804-1860) или Иван Киреевский (1806-1856), и их более поздние последователи, такие как Сергей Булгаков (1871-1944) или Николай Лосский (1870-1965), обвинил католическую теологию в замене тайны Святой Троицы иерархической схемой, в которой Святой Дух был подчинен другим двум сущностям. Это, в конечном итоге, привело через схоластику к протестантизму и оттуда к современному секуляризму. Авторитет Церкви, в свою очередь, ослабевал. Славянофилы верили в основы общинной жизни и критиковали атомистический индивидуализм Запада. Россия, как они утверждали, могла бы предложить альтернативу, потому что её культура по-прежнему содержала оригинальные полезные элементы.
Против рационализма в эпистемологии русский разум мог бы предложить, как утверждал Киреевский, идеал целостного знания, в котором рациональное мышление и божественное откровение были бы сбалансированы. Против индивидуализма в социальной философии предлагалась концепция «соборности»[13], которая создаёт идеал человечества, объединённого любовью и верой, где свобода личности находится в гармонии с общим делом. Хомяков нашёл её проявление в Православной Церкви, а Константин Аксаков (1817-1860) в русской сельской коммуне. Историческая задача России понималась как общечеловеческая, хотя оставалось неясным, каким образом другие народы, имеющие свои традиции, должны принимать Восточное Православие. Однако, озабоченность славянофилов состояла в том, чтобы обозначить потенциальное место России среди иных народов, а не разработать конкретную стратегию её достижения. Человек будущего воспринимался, по Аксакову, как «хоровой человек» - понятие, которое в ХХ веке было воспринято Львом Карсавиным (1882-1952) в его учении о человечестве как «симфонической личности».
Западники, наоборот, настаивали на том, что России необходимо присоединиться к странам с развитой европейской экономикой, добиваясь экономического, социального и политического прогресса. Там, где славянофилы предполагали «соборность», западники настаивали на юридических правах человека. Если славянофилы нашли первобытную чистоту в допетровской России, западники обвиняли медленный прогресс страны в средневековом русском царстве. Однако их самое острое отличие от славянофилов состояло в их враждебности по отношению к религии. По словам Герцена, между ним и его противниками была «церковная стена». Общим для обоих направлений был их утопизм: одни идеализировали прошлое России, другие - настоящее Запада. Более того, поскольку ни одна из философий не имела самостоятельной ценности, она была всего лишь инструментом для достижения целей, отличных от знаний и понимания.
