Источниковедческий обзор

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

Факультет Санкт-Петербургская школа социальных и гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»

КУРСОВАЯ РАБОТА

Тема: «Каким образом Цицероновская мысль повлияла на

репрезентацию образа власти в фреске Амброджо Лоренцетти

«Аллегория доброго и злого правления»?»

«How Did The Cicero's Thought Influence The Representation

of The Power in Ambrogio Lorenzetti's Fresco

"The Allegory of Good and Bad Government"?»

 

Выполнила

студентка 2 курса

группы БИС182

Афанасьева

Анастасия Викторовна

Научный руководитель:

Кандидат исторических наук,

доцент департамента истории

                                                                          Вовин Алексей Александрович

 

г. Санкт-Петербург

2020 г.

Введение

Заинтересовавшись влиянием античной философии на политическую мысль средневековой Европы, я решила начать с влияния конкретных трудов Цицерона: «De officis» и «De re publica» на фреску «Аллегория доброго и злого правления» жившего в XIII-XIV веке художника Амброджо Лоренцетти.

Исследовательский вопрос, ответ на который я планирую получить по окончании написания своей работы звучит так: «Каким образом Цицероновская мысль повлияла на репрезентацию образа власти в фреске Амброджо Лоренцетти «Аллегория доброго и злого правления»?».

В своей работе я затрагиваю такие исторические периоды как Классическое и Позднее Средневековье, поскольку рассматриваемая мною фреска Лоренцетти (1337-1339) была написана в период, относящийся к Позднему Средневековью (XIV-XV вв.), а формирование современных художнику, автору фрески, веяний средневековой мысли относится и к Классическому Средневековью (XI-XIV вв.).

Переходя к самой личности, чье влияние я хочу проанализировать в своей работе, нужно заметить, что именно его трудами – трудами Цицерона – интересовались в большей степени в Италии периода Возрождения. При этом, мое исследование не затрагивает XV век, поскольку в это время уже наблюдалось другое внимание к античности – с падением Константинополя из Восточной Римской Империи хлынули античные труды и поток людей, способных их переводить. Поэтому XV век являлся временем пересмотра отношения к античности, из-за чего начали развиваться новые философские направления. К примеру, гражданский гуманизм. Помимо осмысления человека в политической конъюнктуре, на повестке дня стоял вопрос о возрождении интереса к всесторонне развитому человеку. Столь глобальная перемена в мировоззрении, о которой продолжают сегодня спорить историки, отразилась и на искусстве. Если в период, к которому относилась анализируемая мной фреска, предпочтительны были аллегории и изображение без перспектив, то с вступлением в период Возрождения, по крайней мере, отдельных итальянских городов, где искусство быстро расцветало, появляются перспективы и объемное изображение фигур, которые становятся более предпочтительным. Такое новое культурное веяние способствует ограждению XV века от предшествующего ему в искусстве времени.

Говоря о современной историографии, при работе над вопросом репрезентации образа власти в определенное время в Италии часто обращаются к Аристотелю либо Платону, недооценивая вклад Цицерона. Однако именно такие труды Цицерона как «De re publica» и «De officiis» оказали первичное влияние на политическую мысль Возрождения от Макиавелли до Контарини. По некоторым данным, работа Цицерона «De officiis» являлась второй по распространенности книгой после Библии.

В своей работе при ответе на исследовательский вопрос я использую сравнительно-исторический, контекстуальный, лингвистический анализы и метод визуальной истории.

В моем исследовании объектом выступают сочинения Цицерона и фреска Амброджо Лоренцетти «Аллегория доброго и злого правления», предметом же – влияние Цицероновской мысли на фреску Лоренцетти. В своей работе я отвожу достаточно места истории понятий, которые я нахожу в письменных источниках – работах Цицерона «De officis» и «De republica». Применяя сравнительно-исторический анализ, мне удается проследить изменения значений понятий и идей, описанных Цицероном, с момента написания трудов до создания Лоренцетти фрески. Сравнительно-исторический анализ позволит разграничить запечатленные на фреске Лоренцетти в качестве образов, но не используемые Цицероном понятия. Затем – определить, откуда были заимствованы образы, не описанные Цицероном.

Контекстуальный анализ становится незаменимым методом в моей работе, потому что смысл понятий раскрывается только через контекст анализируемых мной источников. Контекстуальный анализ помогает определить, есть ли связь между понятиями, упомянутыми Цицероном и Лоренцетти. Без контекстуального анализа совпадение в названиях этих понятий ни о каком влиянии письменных источников античного философа на визуальную работу средневекового художника не говорит.

Лингвистический анализ важен при чтении работ Цицерона, потому что однокоренные слова, используемые античным философом, в переводе отличаются. Общий корень слов в оригинальном тексте помогает обнаружить ту связь понятий, о которой при чтении переводов можно и не подозревать, но которая важна для создания цельного представления о каждом понятии. Лингвистический анализ помогает понять многогранность некоторых понятий, которые имеют несколько отличающихся переводов.

Под методом визуальной истории, в данном случае, я понимаю текстуальный анализ фрески. Учитывая то, что сама фреска называется «Аллегория доброго и злого правления», можно говорить не просто об образах, но об аллегориях на фреске. Из-за этого сопоставление письменных и визуального источников не требует особого привлечения постмодернистской теории о том, что все окружающее нас можно прочитать как текст. Автором фрески уже заявлена текстуальность из-за использования риторической (литературной) фигуры – аллегорий – при создании своей работы. Учитывая то, что фреска аллегорична, и движения в ней никакого не наблюдается, сюжетная линия отсутствует, если рассматривать каждую стену фрески отдельно. Именно поэтому сюжет задают образы и символы, понять которые помогает схема трехступенчатого анализа Панофски. Что касается постмодернистской теории и прочтении фрески как текста, она применима в случае символики цветов и расположении фигур на фреске. Несмотря на то, что символика цветов – далеко на первичный фактор при анализе картин, созданных в средние века, Скиннер показывает, что цвета одеяния одной из антропоморфных фигур совпадают с геральдическими цветами Сиены. Поэтому даже символика цветов оказывается важна в этой работе и именно с ней и с другими приемами, использованными Лоренцетти, позволяет работать метод визуальной истории.

Обращаясь к вопросу о знании предмета, могу сказать, что предыдущая моя работа была так же связана с живописью (итальянского Ренессанса). Предметом той работы являлось влияние живописи итальянского Ренессанса на французскую культуру XIX века. Та работа касалась периода, близкого по времени к анализируемому мной в этой работе, но который был отделен значительными культурными переменами. Пусть в этой работе я рассматриваю влияние политической власти, а не искусства, и теперь центральным моим интересом становится сама Италия Позднего Средневековья, мне важна перцепция идей одного периода и репрезентация их в другом. С этими же культурными и политическими феноменами (перцепция идей и их репрезентация) я работала ранее, используя другие примеры.

Актуальность этой работы может быть объяснена тем фактом, что визуальная история достаточно новая, так как исследования в этой области истории связаны с «визуальным поворотом», произошедшим? и описанным в 70-х годах XX века.

Целью данного исследования является анализ влияния идей из сочинений Цицерона «Об обязанностях» и «О республике» на фреску Амброджо Лоренцетти. Поэтому в ходе этой работы будут разрешены следующие задачи: проанализировать фреску Абмроджо Лоренцетти и описать ее центральные образы; проанализировать сочинения Цицерона и найти используемые Лоренцетти в качестве образов понятия, упомянутые Цицероном; сравнить одинаково названные понятия Лоренцетти и Цицерона; обосновав, отсеять не упомянутые Цицероном, но используемые Лоренцетти понятия; доказать влияние Цицерона на фреску Лоренцетти посредством пояснения схожих по смыслу понятий, используемых Цицероном и Лоренцетти.

 

Историография

В то время как о непосредственном влиянии этих античных текстов на фреску исторических трудов не наблюдается, даже на более широкую тему – о влиянии трудов Цицерона на средневековую Европу – сложно найти историографию. Однако парадигму влияния одного философа лучше рассматривать через призму влияния его современников-философов. Поэтому данная тема требует обращения к историографии о влиянии античной философии на средневековую европейскую философию.

Как уже было ранее сказано, временная рамка в моей работе достаточно широкая в связи с тем, что эффект воздействия имела не только та эпоха, в которую жил художник, но и предшествовавшая эпоха, так как именно в ней – в период Классического Средневековья – сформировались основные идеи, зафиксированные и распространенные в образцовых трудах позднесредневековых философов.

Многие из идей не то, что сформировались, но и не забывались еще с античных времен, потому что труды тех, кто стоял у истоков христианства – к примеру, Августина, почитали и варвары, пришедшие на территорию разрушенной Западной Римской Империи. Августин же очень почитал Цицерона и многократно его цитировал, благодаря чему и был известен труд «О республике» («De Re Publica») до XIX века.

Применение античной философии в указанные средние века было настолько всеобъемлющим и всепроникающим, что из статьи Дж. Тиссена «Позднесредневековая натурфилософия: некоторые последние тенденции в науке», в которой он затрагивает тему влияния одного из античных философов – Аристотеля, становится очевидно, что влияние трудов Аристотеля было даже на не совсем связанные с его учениями области. В начале своей статьи Тиссен освещает тот факт, что «становление натурфилософии как дисциплины тесно связано с введением работ Аристотеля в университетский учебный план»[1]. Помимо того, что автор описывает применение текстов Аристотеля в непривычном контексте, так как популярные труды Аристотеля – о политике или метафизике, он определяет период – 400 лет, в течение которого «аристотелевские тексты постоянно изучались и комментировались во всех учебных центрах Европы»[2].

Также автор заявляет о том, что натурфилософия в «итальянских или других университетах Центральной Европы получала намного меньше внимания, чем в Оксфордском или Парижском университетах». Это утверждение подводит к предположению, что в университетах Центральной Европы или, что более важно, в итальянских университетах, делали упор на другую область философии, к примеру, политическую, благодаря чему можно будет далее прийти к заключению об авторитете текстов античных мыслителей при осмыслении политической организации городов или государств.

Исследуя политическое мышление средневековых людей, нужно осознавать самостоятельность некоторых наук в отношении теологии, чтобы понимать ее значение для средневековых людей и степень ее влияния на другие науки, в том числе, и политические. Так, Тиссен, ссылаясь на Роджера Френча и на Эндрю Каннингема, не соглашается с их заявлениями о том, что натурфилософия была не отделима от теологии. Автор анализируемой мной статьи говорит – единственное, что верно из их суждений – то, что «в самом общем смысле натурфилософы, как и все христиане, не должны были противоречить истинам веры»[3]. Тиссен подкрепляет свое мнение еще одним, упоминая труд Эдварда Гранта «Бог, наука и натурфилософия в Поздние Средние века». На мой взгляд, это слишком общее утверждение Тиссена, поскольку, возможно, непротиворечивость истинам веры и есть полное ей подчинение и невозможность независимости от нее.

Тиссен находит, что Роджер Френч и Эндрю Каннингем игнорируют «многочисленные свидетельства, обнаруженные в позднесредневековых текстах, о том, что естественная философия и теология были двумя отдельными, хотя и взаимосвязанными дисциплинами.»[4] Однако сам он не приводит ни одно из этих свидетельств.

В том плане, в каком натурфилософия и теология могли быть взаимосвязаны, Тиссен указывает на то, что натурфилософия могла использоваться для прояснения каких-то теологических вопросов. Однако он заявляет, что вопрос, модифицировалась с этой целью натурфилософия или наоборот, теология, до сих пор остается спорным[5].

Автор вышедшей в 2020 году книги «Узы человечества» (The bonds of humanity) – профессор политологии Техасского университета A&M Кэри Недерман заявляет, что несмотря на большое внимание к вкладу Цицерона, «было удивительно мало внимания, уделяемого учеными к репутации и статусу Цицерона как общественно-политического мыслителя, особенно в период после 1000 года, когда Европа только зарождалась»[6]. Недерман, ссылаясь на таких историков, как Роберт Уорран Карлайл (Robert Warrand Carlyle), Александр Джеймс Карлайл (Alexander James Carlyle), Чарльз Говард Маклвейн (Charles Howard McIlwain), Бенжамин Штрауман (Benjamin Straumann), Роберт Денун Каминг (Robert Denoon Cumming) и Нил Вуд (Neal Wood), говорит о том, что несмотря на случайные исследования роли Цицерона «в ранней европейской политической и социальной мысли, не было согласованной попытки проследить эти «родословные» (lineages) Цицероновской мысли в широком спектре латинских текстов от 1100-х годов и далее»[7].

Кэри Недерман обозначает две лакуны в историографии – недостаточное внимание к политическим и социальным учениям Цицерона и потенциалу их влияния, а также к самой традиции преемственности его идей. Он ставит цель – задать тенденцию в историографии рассмотрения роли политических и социальных учений Цицерона в их преемственности европейскими философами с XII по XVI века.

Недерман обращает внимание на то, что важно, каким путем анализируется труд Цицерона, и комментирует это таким образом, что его подход отличается от следующих двух. В первую очередь, говоря о методологии, он выделяет методологии Кембриджской школы, ярким представителем которой является Квентин Скиннер. Кэри Недерман говорит, что подход Скиннера «изгоняет любую историографическую методологию»[8], и именно подобный подход позволяет иногда прийти к истинно верным выводам. Вторая представленная методология, от которой должен отличаться подход Недермана –   методология Фрэнсиса Оакли (Oakley). Он представляет традиционную историографическую методологию и в отношении анализа влияния трудов Цицерона Оакли предлагает исследование «формирования конституционалистской политической теории шестнадцатого и семнадцатого века на основе основных соборных идей начала XV века».[9]

Автор также указывает особенность своей работы – обзор способов «мигрирования» идей Цицерона в другие тексты и другие учения.

Цель, обозначенная выше, подспудна и вторична по отношению к главной его цели – с помощью анализа текстов, куда «мигрировали» идеи Цицерона, и анализа способов их адаптации другими авторами выявить «Цицероновского мыслителя», а не просто аудиторию людей, цитирующую Цицерона. Недерман выделяет течение, к которому относит «Цицероновских мыслителей» – «Цицеронианизм» (Ciceronianism).

Автор книги «Узы человечества» отдельно оговаривает, каких целей в своем исследовании он не придерживается: нет цели «предложить толкование мышления Цицерона в своих терминах» или «предложить всестороннее исследование европейских авторов и текстов, связанных с идеями Цицерона». Корпус текстов Цицерона автор определяет так, что это – ключевые тексты, резонировавшие с авторами с начала Европейской эпохи.

Поэтому он ставит перед собой такую задачу как «краткое изложение ключевых цицероновских доктрин, которые были широко адаптированы в ранних европейских текстах»[10]. Он говорит, что у него нет желания прибегать к другим источникам. При этом, Недерман, перечисляя труды, которые он освещает в своей книге[11], упоминает такую проблему, что некоторые сочинения Цицерона были известны, в лучшем случае, в неполной или фрагментарной форме.

О фрагментарности говорит и Кемпшел в своей статье «О республике 1.39 в средневековой и ренессансной политической мысли». Кемпшел статью начинает с повествования о сохранности сочинения «De re publica» и приводит историю о том, как с VII века, с момента как «писец из Боббио решил стереть рукопись, чтобы заменить ее новой копией комментария Августина к псалмам, и до нового открытия этого палимпсеста Анджело Маем в 1819 году, знание текста De Re Publica оставалось фрагментарным, спорадическим и вторичным»[12]. В этих словах, с которыми соглашаются и другие историки, анализирующие труды Цицерона, утверждается, что один из двух рассматриваемых мной источников был главенствующим в XIII-XIV веке – времени, когда была написана фреска – да и уже начиная с XII (XIII?) века, с которого, к примеру, начал анализ востребованности сочинений Цицерона в Европе Недерман, и даже после изобретения книгопечатания, когда сочинение Цицерона «Об обязанностях» было вторым по тиражированию после Библии[13].

Недерман, говоря о схоластическом Аристотелизме, заявляет, что он не заменил идей Цицерона, но дополнил их и усилил. Он утверждает, что в университетах Аристотелевскую философию читали через призму Цицероновской. Ссылаясь на ряд работ, он приходит к выводу, что в каждой средневековой работе из перечисленных им, основанной на Аристотелевских тезисах, проглядывает Цицерон.[14] Однако автор книги «От Эпикура до Эпиктета: Исследования Эллинистической и Римской философии» утверждает, что ученые, делающие упор на изучение философских трудов Цицерона, упускают из виду заинтересованность Цицерона в философии Платона и Аристотеля, поскольку присутствие их идей характерно для трудов Цицерона по риторике. Именно этот вывод может дать основание для выражения противоположной высказанным точки зрения о том, что влияние Цицерона на средневековую риторику более значительно, чем влияние Аристотеля или Платона. Возможно, авторы упускали из виду анализ трудов по риторике, когда говорили о значении идей Цицерона в Средневековье. [15]

После того, как Кемпшел обозначает период отсутствия полного текста De Re Publica, она указывает на попытки людей разных времен компенсировать потери. К примеру, говорит о Герберте из Реймса[16], живущего в X веке, у которого трактат «Об общих вещах» стоял на первом месте в списке желаемых сочинений или о Поджио Браччолини и Николасе Куза, живших в XV веке, которые обменялись письмами с уцелевшими кусками сочинения Цицерона, чтобы скрепить их[17]. Автор статьи отмечает, что до того момента, пока не нашли трактат в качестве палимпсеста, он существовал только в виде приведенных либо самим Цицероном ссылок в следующих его трактатах: De officis, De finibus, De amicitia или в Tusculan Disputations – либо в качестве отрывков, вставленных в свои произведения Августином, Иеронимом Стридонским, Лактанцием и Нонием Марцеллом[18]. Далее автор анализирует попытки осмысления основных понятий Цицерона авторами разных периодов. К примеру, анализируя понятие, которое дал res publica Августин в своем сочинении «О Граде Божьем» (De Civitate Dei), Кемпшел заявляет, что определение Сципиона, приведенное Цицероном в сочинении, служит лишь стержнем для определения, которое дает Августин. Августин дает определение понятию res publica в контексте как языческого, так и христианизированного Рима. Кемпшел добавляет, что именно это определение, «мигрирует» в средневековые тексты, несмотря на то, что оно было осмыслено противно философии Цицерона (Cicero’s ideology)[19].

В контексте авторитета Цицероновских мыслей, Вирджиния Кокс в главе книги о Цицеронианской риторике (Ciceronian rhetoric) позднесредневековой Италии говорит о том, что само количество просторечных манускриптов в XV веке свидетельствует не только о продолжающемся интересе к Цицерону, но и о «мотивирующих импульсах» (motivating impulses)[20]. Очевидно, она подразумевает, что просторечный перевод компиляций Цицероновской риторической теории с другой литературой, посвященной речи (ораторству), включая изложение политических и дипломатических речей, в Флорентийском контексте означает такую обстановку в государстве (Флорентийской республике), которая может побуждать интересоваться Цицероновскими мыслями не только образованных людей, говорящих на латыни, но и людей, владеющих только народными языками.

Эту главу Вирджиния Кокс начинает с прослеживания истории «Цицероновского риторического комментария в позднесредневековой Европе». Она говорит о разделении этой истории на две отличающиеся географически фазы: «первая – примерно с середины XI до начала XIII века, когда доминировало французское влияние; вторая – с середины XIII века и далее, с центром в Италии».[21] Кокс утверждает, что несмотря на преемственность французской Цицероновской риторики, способов и методов комментария, французская и итальянская риторики очень отличались, поскольку политически и культурно это были достаточно дифференцированные политии (?). Различия в политическом и социальном развитии обуславливают существование народной традиции наряду с латинской.

Об интересе к Цицерону со стороны народа свидетельствуют также ссылки Кокс на четыре труда, созданных в 1260-х на народном языке: «Риторика» Брунетто Латини, неоконченный перевод De Inventione, более полный сборник цицероновской риторической доктрины, который Латини приводит в третьей книге своей энциклопедии «Сокровище», «Fiore di Rettorica» (является сокращенным переводом Латини Ad Herennium).[22]  Вирджиния Кокс заявляет об «автономном или полуавтономном феномене» расцвета в 1260-е годы самостоятельной простонародной Цицероновской риторики, отличной от Латинской академической культуры.

Автор статьи «Цицерон и философия как текст» Дугал Блайт предлагает «четыре фактора влияния Цицерона: начало традиции Латинской философской прозы; развитие ее лексики; выбор риторического способа вместо диалектического; и размещение дискуссии в контексте библиотек, чтения и книгоиздания»[23].

В статье Блайт удерживает мысль о том, что Цицерон никогда не забывался, поскольку он очень удобно писал, сам того не подозревая, заглядывая в будущее – для тех, кто потерял связь с культурой эллинизма. По мнению автора, Цицерон явился тем, кто пришел на смену привычной античной философской традиции.

В качестве аргумента частого обращения к Цицерону с упадком культуры эллинизма, автор приводит факт об «исчезновении компетентности в греческом языке на латинском западе»[24], от философии как образа жизни и устной традиции стали отходить, поэтому на ее место пришла философия как письменная традиция. К тому же, употребление латыни заменило греческий язык. В этом случае, Цицероновские труды снова остались в выигрыше, потому что они как раз были написаны на латыни. Автор статьи говорит, что именно этот язык Цицерон считал наиболее удобным для выражения письменной философской традиции.

В ответ на вопрос, почему в Италии можно было наблюдать явление, рассмотренное Вирджинии Кокс, о существовании параллельно с академической латинской традицией средневековых комментариев Цицерона просторечной традиции, можно предположить, что «популяризация философии» была задана самим Цицероном», так как он преследовал такую цель, по мнению автора, при выборе языка, на котором будет писать[25].

Предположу, что частое обращение к Цицерону связано с описанным Блайтом явлением того, что «латинская западная христианская традиция развивала роль «служанки вере»»[26], в связи с чем авторитетным считалось обращение к Августину, который очень обильно цитировал Цицерона, из-за чего Цицерон христианам был также хорошо известен хотя бы по этим цитатам.

Прочитав исследование Дугала Блайта, можно прийти к заключению, что для латинской западной традиции важно было не только то, что сообщал Цицерон в своих философских рассуждениях, но еще и то, как он это делал.

В проанализированной историографии о влиянии античной философии выяснился тот факт, что Аристотель – первостепенная фигура, чье влияние анализируется в средневековых текстах. Из-за того, что тенденция изучения перцепции Аристотелевских идей средневековыми философами была самой предпочтительной, анализ влияния Цицерона игнорировался до недавнего времени.  Даже Кэри Недерман, чья книга вышла только в 2020 году, указывает достаточно обширные лакуны в историографии, касающиеся потенциала влияния политических и социальных учений Цицерона, а также самой традиции преемственности его идей.

Авторы обращают внимание на то, что влияние Цицерона глобально не только в идеях, которые заложены в его сочинениях, но и в традиции обращения к философии – он предпочитал письменную традицию в отличие от Аристотеля.

Упомянутые в историографии авторы говорят о такой проблеме обращения средневековых философов к Цицероновским текстам как их фрагментарность, однако несмотря на это, обнаруживают его повсеместное влияние.

Ими ставится даже вопрос о том, насколько сильно было вмешательство теологии в науку, впоследствии Тиссен на примере натурфилософии говорит о достаточно самостоятельном от вмешательства теологии существовании натурфилософии.

В своих книгах упомянутые в историографии авторы определяют широкое заимствование идей Цицерона не только наиболее ближайшими по времени к эпохе, в которую жил Цицерон, например, Августином, но некоторые из них также освещают корпус текстов, близких к времени написания фрески, что как раз и подводит к вопросу о влиянии Цицерона на фреску.

Что понятно из историографии и что только будет объяснено на примере фрески – это то, что влияние Цицерона было настолько всеобъемлющим, что его идеи не только легли в основу политически антагонистических движений (к примеру, протоимпериализма (pro-imperialism) и антиимпериализма, как это описывала Кэри Недерман в предпоследних главах своей книги), но и что идеи Цицерона легко сочетались в умах людей с христианскими, поскольку активно заимствовались богословами, начиная еще с Августина.

На протяжении работы над этим исследованием ощущалась острая нехватка в статье, к которой доступ получить так и не удалось – Skinner. Ambrogio Lorenzetti: The artist as political philosopher. Ее ценность для моей работы уже видна из названия.

Источниковедческий обзор

При ответе на свой исследовательский вопрос: «Каким образом Цицероновская мысль повлияла на репрезентацию образа власти в фреске Амброджо Лоренцетти «Аллегория доброго и злого правления»?» я обращаюсь как к письменным источникам – трудам Цицерона: «De Re Publica»[27] и «Об обязанностях»[28] так и визуальным – фреске Амброджо Лоренцетти «Аллегория доброго и злого правления»[29], написанной в зале Девяти сиенской ратуши – Палаццо Публико – в период с 1338 по 1339 г.  Несмотря на то, что взятые мной для анализа источники представляют собой лишь одинокий пример в интересующей меня большой теме, их выбор не случаен.

Лоренцетти изображает республику, ведь в тот момент, когда коммуной была заказана фреска с целью увековечить правильный подход к выбору политической организации городского сообщества, используемый сиенским правительством, Сиена – средневековая республика. Именно о республике, в античном и средневековом понимании, как особой формы организации общества (а не формы государственного устройства), писал и Цицерон, бывший одним из последних политических философов, размышляющих над этим политическим явлением. В его разбираемых мною трудах наиболее полно выражается политическая мысль Древнего Рима. Так, описывая идеальную политию, Цицерон суммирует высказывания античных философов: Платона, Полибия, Аристотеля, и приводит определения основным понятиям, влияющим на общее благо, лежащее в центре республиканской философии. На фреске Лоренцетти точно изображаются абстрактные политические мотивы, из которых становится очевидно разделение на доброе и злое правление. О формах дурного и хорошего правления пишет Цицерон. Эта аристотелевская антитеза стала базовой для всех классиков республиканизма вплоть до Монтескье. Нащупывая для себя идеальную форму правления, республиканская идея традиционно состояла в том, что наилучшим для нее будет смешение «добрых форм» – монархии, аристократии и правления народа. То есть, республика могла быть и чистой монархией – Цицерон, кстати, предпочитал именно эту форму, но наиболее устойчивым было именно смешение, позволявшее ближе подойти к общему благу. На фреске нашли свое отражения и сюжеты, традиционно связанные с республиканским понятием “virtus”, как особой формы добродетели, лежащей одновременно в нескольких плоскостях: военной, гражданской и нравственной. Эта фреска примечательна и тем, что создана в тот период, когда живопись характеризовалась наличием аллегорий, которые способны точно отобразить смысл понятий политической философии.

Фреска, к которой я обращаюсь, была создан художником, круг чтения которого неизвестен. Однако согласно свидетельству Джорджо Вазари в своих «Жизнеописаниях наиболее знаменитых живописцев», который писал о Лоренцетти, что он, скорее, «напоминал дворянина и философа, чем художника»[30], можно предположить, что труды такого авторитета как Цицерона ему не были чужды. Неизвестно, читал ли Амброджо Лоренцетти труд Цицерона «Об обязанностях» (44 г. до н.э.), но он точно не читал «О государстве» (54-51 г.г. до н.э). Этот труд Цицерона считался утраченным до XIX века и был известен, в основном, по цитатам Аврелия Августина в произведении «О граде Божьем», но в 1819 году префект Ватиканской апостольской библиотеки Анджело Маи обнаружил, что рукопись Codex Vaticanus Latinus 5757, является палимпсестом. Этот список относится к IV-VI векам, из чего можно сделать вывод, что он не является протографом. На данный момент он хранится в Ватиканской библиотеке. [AR1] Даже несмотря на то, что Лоренцетти мог не читать Цицерона, мысль Древнего Рима, интерпретированная средневековыми философами, активно артикулировалась в обществе, из-за чего общие идеи античных философов «витали в воздухе», и было совсем необязательно обращаться к трудам, чтоб с ними ознакомиться. В случае сопоставления письменного и визуального источника доказать непосредственное влияние в строгом текстологическом смысле не представляется возможным, поэтому речь пойдет не о влиянии текста на текст, а о преемственности образов и системы понятий.

Что касается «Об обязанностях», то это трактат не переставал быть популярным. Историк Утченко С. Л. пишет о том, что «этика Цицерона оказала огромное влияние и даже в какой-то мере легла в основу христианского учения о морали»[31] и говорит, что епископ Амвросий Медиоланский в произведении «De officiis ministrorum» «настолько близко следует трактату Цицерона «Об обязанностях», что речь должна идти даже не о подражании, но скорее о переложении и приспособлении труда Цицерона для христиан». Далее Утченко приводит слова Вольтера, которые свидетельствуют об актуальности этого труда в эпоху Просвещения. Утченко делает вывод о том, что люди, обращающиеся к этому трактату Цицерона, придавали ему прикладной характер как в ранние века, так и в Новое время. [AR2]