I. Как я стал заниматься историей

Официальная история фальшива

Особого интереса к истории у меня никогда не было. Точнее, интерес, естественно, был, но не более, чем у любого относительно образованного обывателя. История страны, цивилизации, твоей области, твоего народа это интересно. Но о том, чтобы углубленно заниматься наукой историей даже мыслей не было. Я был подобно многим обычным потребителем истории, создаваемой другими, причем даже больше не истории, а ее популярного изложения писателями исторического жанра.

Заниматься я планировал физикой. И к тому были вполне объективные предпосылки. С 1972 по 1974 годы я был участником почти всех городских и областных олимпиад по математике, физике, химии в городе Саратове, где жил и учился в школе. Всегда был в числе призеров, а в половине случаев победителем. Был даже диплом второй степени с Всесоюзной олимпиады по математике.

Сложившийся к этому времени менталитет фактически заставлял искать в окружающем мире вопросы и самостоятельно находить на них ответы. Это само по себе было очень увлекательно. Вопросы же из окружающего мира в основном относились к физике.

Так что кем быть, вопрос не стоял. После окончания школы в 1974 году поступил в Московский физико-технический институт лучший вуз страны соответствующего профиля. В 1980 окончил его с отличием.

 Вуз технический, а идеологическая накачка, как и везде в то время, была нешуточная. Можно было сколько угодно прогуливать учебные занятия по другим дисциплинам, но пропуск занятий по общественным наукам реально грозил отчислением. И хотя к общественным наукам особого интереса не было, точнее, еще со школы было весьма сильное отторжение того, что преподавалось, в голове все же что-то застревало.

 А позже сработал познавательный комплекс, сложившийся в детстве. Одна неразрешимая задача в брежневские времена просто витала в воздухе. Почему в СССР люди жили хуже, чем в капиталистических государствах, которым по марксистской науке следовало загнивать и отмирать? Почему жизнь в СССР монотонно ухудшалась? Почему, наконец, в «самом прогрессивном государстве мира» социальная информация засекречивалась, а по всем каналом СМИ на нас нескончаемым потоком лились сомнительные коммунистические лозунги, сдобренные примитивной, элементарно разоблачаемой ложью?

И хотя этот вопрос об окружающем мире относился уже не к физике, исследовательский зуд в сознании требовал найти на него ответ. Тем более, что он был во многом схож с нестандартными олимпиадными задачами, решением которых в свое время я с удовольствием занимался.

Первый шаг в этом направлении состоял в том, чтобы хотя бы разобраться, является ли наша советская действительность результатом ошибки классиков марксизма, или это плохие исполнители завели систему в тупик. Ответ на этот вопрос следовало искать в работах самих классиков, в сопоставлении того, чему нас учили, с их видением темы.

Для того, чтобы разобраться, их работы надо было читать полностью, не по списку цитат, включенных в институтскую программу, а кроме того еще и думать, что классики имели в виду в каждом конкретном случае, поскольку эта наука не была формализована и используемая терминология оставалась местами неоднозначной. Моя трактовка их работ после такого углубленного изучения далеко не всегда совпадала с официальной.

А через некоторое время восприятие вообще изменилось. Пришло ощущение, что на серьезную науку марксизм-ленинизм и в своих основах даже отдаленно не тянет. Слишком сильно в нем было стремление укладывать все в определенное русло, подгонять решение под политические задачи. О строгости и последовательности с точки зрения естественных для науки требований речь вообще не шла. Внутренних противоречий и логических передергиваний обнаруживалось предостаточно. Прежний же еще детский опыт разбора математических парадоксов приучил, что всего один нестрогий шаг даже с последующими безупречными выкладками вполне может привести к полному абсурду.

В результате в 1979 году предыдущая задача естественным образом переросла в новую: аккуратно, без подтасовок, построить общественную науку, описывающую изменение общества, так, чтобы уже в ее рамках естественным образом получились бы ответы на все вопросы, поставленные выше.

Как ни странно, в чисто научном плане задача не представлялась уж очень сложной. Движущий мотив всех участников общественного процесса был очевиден – выгода, человеческая корысть. На все это накладывались имеющиеся в распоряжении людей разноплановые технологии.

Если отношения в обществе тоже рассматривать, как своего рода технологии, то задача сводилась к получению решения того, как все множество технологий, включая социальные, изменяется со временем. В частности было очевидно, что вся технологическая культура особенно в древности обязана быть непрерывной, технологии могли изменяться только пошагово в рамках метода проб и ошибок. Технологические скачки были невозможны.

Задача по своей сути стала очень похожа на поиск решения системы дифференциальных уравнений, у которой были свои граничные условия. Начальные технологии должны были соответствовать технологиям животного уровня, которые можно было подсмотреть, наблюдая за различными видами животных, включая наиболее близких нам физиологически человекообразных приматов. А конечные технологии, которыми человечество пользовалось в наше время, были у всех на виду.

 Решением этой системы должна была стать построенная непрерывная историческая картина от глубочайшей древности до нашего времени, привязанная к определенным географическим и природно-климатическим условиям. Соответствие получаемой теоретической картины и Всемирной истории должно было ответить на вопрос о верности изначальных предположений, на основании которых искалось решение. История после такой работы должна была войти в число точных математических наук. А после этого, убедившись в верности сделанных построений, вполне можно было прогнозировать варианты дальнейшего развития человечества.

Однако неожиданно работа захлебнулась. Получаемые решения для начала человеческой цивилизации принципиально расходились с тем, что давала Всемирная история. Никакими разумными поправками подогнать получаемое теоретическое решение под экспериментальные данные, даваемые историей, не удавалось. Вывод был неутешительный. Что-то существенное при поиске решения было упущено. Что – я так и не смог тогда понять.

Где-то в 1982 году я вынужденно прекратил попытки построения теоретической истории. Предположение, что прав я, а официальная история, признанная всем миром на протяжении столетий, неверна, к тому же не в мелочах, а глобально по существу, мне тогда даже в голову не приходило. На уровне элементарного здравого смысла, происходящего из естественных и точных наук, где у меня был какой-то личный опыт, такого просто не могло быть. 

В 1999 году мне случайно попалась одна из книг А.Т. Фоменко. Книга меня поразила. В ней ставился вопрос о фальшивости официальной истории.

Основную часть его исторических построений я отбросил, интуитивно согласившись только с небольшой их частью. Позже, при аккуратном анализе, я отказался и от всего остального. Ничего конструктивного в исторических построениях Фоменко нет.

Но с его критикой официальной истории я согласился почти полностью. Убедительных аргументов в пользу того, что официальная древняя история неадекватна, было вполне достаточно.

Стоит отметить, что мое согласие с ним было далеко не любительским. Основная моя специализация была метрология (метрология – наука об измерении высшей точности). После окончания института я работал во ВНИИФТРИ, головном метрологическом центре СССР. С 1984 года – старший научный сотрудник. В частности я был полностью согласен с Фоменко, что физические независимые методы датировки в истории с точки зрения метрологии некорректны. Их результаты подгонялись под официальную версию истории.

Сказалось, конечно, и то, что психологически я уже был к этому давно готов, просто сам в свое время не дошел до того, что официальная история может быть фальшивой. После такого поворота событий, естественно, возникло желание вернуться к работе, начатой за два десятилетия до того. Восстановив за год в памяти кое-что из прежних размышлений, я напечатал первую свою книгу «Прикладная философия», обозначив в ней подходы к трем, интересовавшим меня темам: реконструкция реальной истории, оптимизация общественного устройства, смысл жизни.

Как оказалось, публикации Фоменко породили целый слой историков-любителей, близко воспринявших тему фальшивости официальной истории. Моя изданная книга вызвала тоже какой-то интерес в этой среде. Дальнейшее общение с ее представителями оказалось весьма интересным и полезным. Шел оперативный обмен информацией и идеями. Регулярно проходили конференции. Сыграло свою роль и развитие Интернета.

За следующие три года у меня было несколько публикаций по реконструкции истории. Однако, оценивая сейчас эти результаты задним числом, я сам отмечаю в них одну общую, хотя и не очень существенную, ошибку. Восстанавливая тот или иной исторический фрагмент и сравнивая его с тем, в каком виде он оказался запечатлен в официальной истории, я еще старался найти техническое и психологическое обоснование того, как в работы историков вкралась ошибка.

Позже, закончив реконструкцию истории, я полностью освободился от наивности такого сорта, которой, к слову сказать, страдали многие. Сейчас я однозначно утверждаю, что случайных ошибок в официальной истории нет, и не было. Она вся выдумывалась вполне осознанно. 

Начался процесс по созданию фальшивой официальной истории в последней четверти восемнадцатого века и продолжался до конца девятнадцатого. Вся официальная история это продукт, целенаправленно созданный профессиональными историками по заказу государственной власти, в котором случайных вкраплений нет. В частности люди, создававшие эту историю, много сил положили, чтобы никто после них не мог докопаться до истины. Фальшивки лепились тщательно, да и вся научно-историческая система с их подачи при поддержке властей выстраивалась так, чтобы на пути более поздних исследователей в этой части стояли непреодолимые барьеры. Поэтому к официальной истории я отношусь как к условно достоверному источнику, приблизительно как к библии. Достоверная информация там, безусловно, есть, но далеко не вся, и потому пользоваться ей следует предельно осторожно.

В среде историков-любителей был не один автор, пытавшийся реконструировать историю. Все делали это, выбирая некоторые материалы из официальной истории, которые казались им достоверными, а остальные отбрасывали, как фальшивые. Однако каждый решал эту задачу интуитивно. Объективных критериев верности выбора не было. А потому результаты у всех получались разные, и с работами конкурентов не соглашались.

Вероятно, я был к истине ближе остальных, поскольку материалам из официальной истории доверял гораздо меньше, рассматривая их, в лучшем случае, только как подсказки, а главным для реконструкции считал анализ общественных процессов и вытекающие из них изменения в цивилизации. Однако полной уверенности в точности того, что создавалось на том этапе, не было и у меня. Историческая картина оставалась достаточно расплывчатой. Элемент гадания, особенно в конкретных исторических деталях сохранялся.

Качественный прорыв произошел в мае 2004 года. Я сумел восстановить историю календарей, которыми пользовалась цивилизация, и механизм первой фальсификации, основанный как раз на игре с календарными шкалами.

Само доказательство календарной истории рассмотрим чуть позже. Сейчас только отмечу, что имеется достаточно строгое доказательство того, что с вероятностью гораздо больше 99,9% цивилизация жила по реконструированной мною календарной истории. А вероятность того, что все же верна официальная календарная история, много меньше 0,1%. Такое распределение вероятности фактически отвергает официальную историю, а предлагаемую календарную историю делает практически достоверной. 

Чтобы полностью завершить календарную историю, по возможности популярно изложить ее доказательство, а так же реконструировать саму историю потребовалось еще несколько лет. Работа по восстановлению истории была завершена в 2009 году. Результаты изложены в книге «Реальная история России и цивилизации». Правки текста после 2009 года носили в основном стилистический характер.

И в заключение оговорюсь. Я совсем не стремился делать все это в одиночку. Философскую, обществоведческую часть работы я, вероятно, мог выполнить лучше кого-либо, с физико-математической частью исследования тоже был в состоянии удовлетворительно разобраться самостоятельно, но многих самых разноплановых знаний, особенно чисто исторических, явно не хватало. Все время стояла задача поиска единомышленников. И тех, кто оказывал мне самую разноплановую помощь, было немало.

Однако среди профессиональных историков найти помощников так и не удалось. Все они в один голос повторяли, что глобальная фальсификация истории исключена. Соответственно вся эта работа бессмысленна и даже вредна. Поэтому реконструкцией истории совсем не от хорошей жизни мне в конечном итоге пришлось заниматься самому.