Человек московского обитания 9 страница

Да, да именно та самая, знаменитая на весь Союз «Прага», что расположена на проспекте Калинина. Дана была так счастлива, что за всю дорогу от Дворца бракосочетаний до ресторана она не смогла вымолвить не слова. Она только крепко-крепко прижималась к плечу своего мужа, каждой клеточкой своего тела наслаждаясь этим коротким, чувственным моментом, когда кажется, что счастье – абсолютно, а любовь – до гробовой доски.

Потом они почти целый месяц отдыхали на черноморском побережье по комсомольской путевкё, выданной им опять-таки не без косвенного вмешательства чуткого и участливого папаши. Они загорали, купались, и без конца занимались сексом. По вечерам они пили сладкое виноградное вино «Изабелла» и в обнимку бродили по остывающим песчаным пляжам.

Можно без преувеличения сказать, что это было самое беззаботное и самое счастливое время в их совместной супружеской жизни.

Дана горько улыбнулась, вспоминая эти далёкие события, взяла со стола пачку сигарет и закурила.

После чудесного отдыха на Юге, Дана продолжила обучение в медицинском институте, а её молодого супруга трудоустроили на весьма хлебное место в магазине «Берёзка». Причём его сразу же сделали не кем-нибудь, а целым заместителем заведующего. Опять-таки, стараниями её ненаглядного свёкра.

Поначалу жили они довольно дружно. Иногда ссорились, конечно, как и все молодые семьи, но до скандалов с битьём посуды об голову не доходило. Этому в немалой степени способствовало и то, что жили они не только хорошо, но и сытно: нужда обходила их стороной. Миша и члены его семьи имели доступ к чекам Внешпосылторга, аналогу иностранной валюты, за которые приобретались дефицитные товары в пресловутой Берёзке. К тому же, свёкор регулярно передавал им посылки из-за границы.

После замужества Дана переехала из общежития на Рижский проезд, а Мишины мама и бабушка перебрались в четырёхкомнатную комфортабельную квартиру на Кутузовском проспекте. По какой-то неизвестной Дане причине, родители Миши уже давно не жили вместе, но, в то же время, разводиться они не собирались.

Спустя два года замужества, когда Дана заканчивала ординатуру, она забеременела. Миша новость воспринял спокойно, то есть, без особого энтузиазма.

Супруг целыми днями пропадал на работе, часто задерживаясь в выходные дни, постоянно ссылался на серьёзную занятость, отшучивался и отговаривался. Он стал гораздо больше пить, много курил, и со временем у него появилась одна очень нехорошая черта: Миша выработал в себе повышенную склочность и раздражительность характера. Сначала она думала, что он просто сильно устаёт на работе, но в итоге оказалось, что причина заключалась в другом.

Как-то раз, когда она была на восьмом месяце, Миша пришёл домой сильно пьяным и в крайне поганом расположении духа. В этот момент Дана полусидела-полулежала на кухонной тахте и смотрела какую-то скучную телевизионную передачу. Она слышала, как Миша с грохотом открыл дверь, а затем долго ходил по коридору, матюгаясь по поводу отсутствия в квартире самых что ни на есть элементарных спичек. Затем он их, видимо, всё же раздобыл, так как из коридора потянуло табаком. Тогда Дана временно бросила купить, и от одного запаха сигарет её начинало тошнить.

Миша долго стоял в коридоре, за один присест выкурив подряд несколько папирос. На кухне был выключен свет, и она очень явственно запомнила его расплывчатый силуэт, тёмным пятном выделяющийся на жёлтом фоне полупрозрачной стеклянной двери. Она несколько раз тихо окликнула его, но Миша не отозвался. По потолку и стенам кухни гуляли подвижные белёсые тени - отблески работающего цветного японского телевизора «Toshiba». Настенные часы показывали начало одиннадцатого.

Наконец, Миша всё-таки накурился, с грязным шипением стащил с себя ботинки, в носках протопал на кухню и грузно рухнул на кресло рядом с тахтой. На нём была коричневая кожаная куртка и белая обтягивающая водолазка. Дана привстала с тахты и провела рукой по мужниным волосам. Лоб у него был в мокрой, липкой испарине.

- Почему ты в одежде, милый?

- Мне и так хорошо.

Обострённое обоняние Даны уловило резкий запах водочного перегара, к которому примешивался легкий, почти неуловимый сладковатый аромат.

- Почему от тебя пахнет женскими духами?

- Тебе кажется!

- Мне ничего не кажется. Что случилось? Почему ты такой злой?

Миша встал с кресла, подошёл к бару, налил себе полстакана водки и выпил её залпом. Затем он достал сигарету из пачки и вставил её себе в рот, но вдруг резко передумал. Было заметно, что Миша сильно нервничает и ему надо чем-то занять свои руки, поэтому он убрал их в карманы. Дана удивлённо наблюдала за этим странным набором действий. Она повторила свой вопрос:

- Миша, расскажи мне, что с тобой? Ты не заболел?

Миша буравил взглядом пол, словно опасаясь посмотреть своей жене прямо в глаза.

- Нет, я совершенно здоров! Дана, ты прости меня, пожалуйста, но я больше так не могу! Не могу я так больше, понимаешь?!

Он старательно проговаривал каждое слово и поодиночке выстреливал им в лицо своей ошарашенной жены. Было заметно, что этот разговор даётся ему с превеликим трудом.

- Миша, ты вообще о чём?

- Дана, мне кажется, что в последнее время наши отношения зашли в тупик.

Дана проглотила ком в горле.

- Я не верю своим ушам! Ты это что же? Бросаешь меня?

- Да, нам необходимо расстаться.

- Ты сошёл с ума! Мне через месяц рожать! А это ведь и твой ребёнок тоже. Ты подумал о нём? Обо мне?

- Это решение далось мне с большим трудом, и у меня, право же, сердце рвётся на части.

- Кто она?

- Не понял!

- Я спрашиваю, как зовут эту блядь, с которой ты спишь? Она хотя бы красивая?

Миша молчал.

- Что, значит, красивее меня?

Неуместная игра в молчанки выводила её из себя.

- Ну что ты молчишь, отвечай сейчас же!

И вот в этот самый момент её пьяненького муженька прорвало:

- Ты же знаешь, что я совершенно не был готов к твоей беременности! Это ты во всём виновата! Я не хотел никаких детей! И сейчас не хочу! Ты посмотри на себя! У тебя уже появился на ляжках целлюлит! Я кончить нормально с тобой не могу! Ты знаешь, что я делаю? Знаешь?! Я закрываю глаза и представляю себе, что я трахаю красивую молодую бабу без этого отвратительного брюха. Не беременную бабу, а нормальную длинноногую молодуху!

Дана молча встала с тахты, подошла к стоящему Михаилу изо всех сил ударила его ладонью по лицу. Беззвучные рыдания душили её, но она всё же смогла прошептать несколько слов, в которые она вложила всю горечь благородной, незаслуженно обиженной женщины.

- Убирайся из моей жизни! Беги к своей ненаглядной проститутке, неблагодарная скотина. И оставь меня к чёртовой матери!

Последнюю фразу Дана уже кричала. Она попыталась ударить его ещё раз, но он успел перехватить её руку. Указательным пальцем другой руки Миша промокнул краешек губы и удивлённо обнаружил на нём маленькую капельку крови. В этом лёгком ранении был, видимо, виноват крошечный бриллиант, расположенный в центре золотого обручального кольца Даны. На бриллианте начала запекаться кровь.

На нетвёрдых ногах Михаил выбежал в коридор, беззвучно надел ботинки и с грохотом закрыл за собой дверь.

В квартире вдруг стало очень тихо, только заунывное бормотание телевизора нарушало эту печальную, неестественную тишину.

Дана обессилено повалилась на кровать, закрыла лицо руками и горько заплакала. Потом она словно вспомнила о чём-то, и даже попыталась улыбнуться сквозь слёзы. Дана ещё несколько раз всхлипнула, затем немного успокоилась, нежно погладила свой большой беременный живот и сказала ему:

- Не волнуйся, у нас с тобой всё будет хорошо!

***

Мотыльков дочитал последнее предложение и со злостью захлопнул папку с личным делом Даны Азабиной.

«Значит, она замужем, ну что это за непруха такая!», - раздражённо подумал он.

После этого неприятного открытия, решать её жизненные проблемы Диме совершенно расхотелось. Но он дал ей слово, а его слово было твёрдо.

Дима откинулся на спинку кресла и поднял глаза на чуть живого Соболева, который в настоящий момент сидел перед ним. Лёша уже успел с утра пораньше отхватить свою порцию люлей от вышестоящего комсомольского руководства, и сейчас он неуютно ёрзал на стуле, каким-то непостижимым образом ухитряясь краснеть и бледнеть одновременно. Сейчас его лицо своим цветом и фактурой больше всего напоминало придорожный фонарный столб.

- Давай, Лёша, колись! – продолжил начатый до этого разговор Мотыльков. - Почему всё-таки эту девочку из общаги вышвыривают?

- Я тебе уже всё рассказал, - глухо отозвался Соболев. - Ума не приложу, что ты ещё хочешь от меня услышать.

- Неужели непонятно? Ай-ай-ай! Так, давай по порядку! Ты к руководству института с этим вопросом ходил?

- Ходил!

- Интересы члена своей ячейки отстаивал?

- Отстаивал!

- И чего? Отстоял?

Лёша по инерции хотел произнести «Остоял», но предательское слово вовремя застряло у него в горле.

- Вот именно! - победоносно заявил Мотыльков. - Я как раз об этом сейчас и говорю. Более того, меня терзают внутренние сомнения относительно того, ходил ли ты к кому-нибудь вообще?

Теперь Лёша стал красным как рак, который подавился слишком крупным куском донной падали. От возмущения он начал привставать со стула:

- Ну, знаешь, что…

Дима примирительно поднял руки кверху.

- Хорошо, сдаюсь! Положим, что начальственные пороги ты всё-таки соизволил пооббивать. Очевидно, что на своём уровне вопрос ты не решил. Так ведь?

Леша нетерпеливо пробарабанил пальцами по столу.

- Ну, так, так.

- Так вот…

Дима назидательно поднял указательный палец к небу, чувствуя себя, как минимум, великим сыщиком Шерлоком Холмсом или, на худой конец, легендарным Эркюлем Пуаро, который силой дедуктивной мысли сумел разгадать наисложнейшую загадку и сейчас готов изложить эту гениальную находку замершей в молчаливом предвкушении публике. Он подошёл к Соболеву почти вплотную и наклонился к его правому уху:

- Почему же ты, Алексей, мать твою, не сообщил об этом в вышестоящую комсомольскую организацию? Почему ни я, ни Игорь Седовласов, ни кто-либо из инструкторов или начальников отделов не в курсах. Ни ухом, ни рылом, как говорится! Почему люди приходят и жалуются на тебя?

- Вот прямо-таки и жалуются? – мгновенно ощерился Соболев.

- Тут и без их жалоб всё с тобой понятно!

Дима закурил сигарету.

- Есть что сказать в своё оправдание?

Лёша перестал отстукивать по столу шестнадцатые ноты и, ускорившись, перешел на тридцать вторые. Внезапно он прекратил исполнять эту раздражающую симфонию, поднял голову и прошипел сквозь плотно сжатые зубы:

- Конечно, есть! Сор из избы выносить не хотел!

У Димы в глазах появился интерес, он даже отложил сигарету.

- Так-так, и что же это за сор такой?

Соболев сделал слабую попытку дать задний ход:

- Прости, я и так махнул лишнего…

- Сказал «А», говори и «Б»! – подбодрил его цепкий как репей Мотыльков.

И Лёша заговорил. В процессе его рассказа Дима, на этот раз полностью погрузившись в амплуа следователя, участливо кивал головой и делал корявые карандашные пометки в своей излюбленной записной книжке.

История была весьма нелицеприятна и противна до банальности. Сразу стало понятно, почему Лёша до последнего молчал как партизан и заговорил он только под угрозой немедленного «расстрела».

Из слов Алексея можно было резюмировать, что Дана умудрилась нажить себе могущественного врага в лице аж целого проректора своего института. Судя по тому, как о нём отзывался разгорячённый Соболев, речь шла о всемирно известном медицинском светиле. Эдакий рационализатор-передовик в области педиатрии. Лет ему было уже немало, но всё же это был не убелённый сединами почтенный старец, скорее он недавно перешагнул солидный полувековой рубеж. Точнее, руководствуясь только сбивчивым рассказом Соболева, сказать, было невозможно.

Будучи крупным специалистом, профессор регулярно читал лекции студентам, где он и заприметил юную, но подающую серьёзные надежды Дану Азабину. Она успешно защитила у него диплом, закончила ординатуру, и именно этот товарищ выступил с ходатайством о приёме её в очную аспирантуру. Ну, а конфликт произошёл из-за того, что сей замечательный доктор воспылал к Дане страстной бескомпромиссной любовью, но до поры, до времени чувство это он умело скрывал. Катализатором к горячему объяснению между ними послужила Данина семейная драма с беременностью и последующему безответственному поведению её мужа.

На этом месте Дима Мотыльков еле-еле подавил в себе желание вскочить с места и радостно захлопать в ладоши.

«Ага, значит муженёк её лыжи навострил, говно он, последнее, конечно, зато мне вся эта ситуация только на руку!», - рефренисто мелькало в его в мозгу.

Для верности он, всё же, не преминул уточнить:

- С мужем она так и не сошлась?

Лёша удивленно посмотрел на него, потом до него, видимо, дошло, что Мотылькова этот вопрос интересует из чисто комсомольского любопытства, и отрицательно замотал головой:

- Нет. Дана говорила мне, что примирение с мужем не наступило. Но, насколько я знаю, их развод не был официально оформлен.

- Ладно, проехали! Давай дальше.

В общем, незадачливый профессор был в грубой форме послан со своими «любовями» куда подальше. Дане пришлось перейти к другому научному руководителю, и вся эта история неминуемо канула бы в лету, но медицинское светило затаило недюжинную злобу и с научной последовательностью начало ставить Дане палки в колёса. Сначала она лишилась работы на кафедре, потом её внаглую завалили на сдаче кандидатского минимума по специальности. Но этого оскорблённому в лучших чувствах профессору показалось мало, и он сделал всё возможное, чтобы Дану лишили места в общежитии. Причём следы своего непосредственного участия в данных событиях он очень грамотно заметал, и напрямую обвинить его в происходящем было нереально.

Короче, сколько Лёша не бился, а изменить что-то к лучшему он не смог. А трезвонить «наверх» и признаваться в собственном бессилии он побоялся, так его справедливо обвинили бы в некомпетентности и равнодушии. К тому же, Лёша пока ещё не оставил мысли о том, чтобы делать карьеру в медицине, и посему он справедливо опасался, что мстительный профессор, пользуясь своими многочисленными связями, немедленно перекроет ему кислород.

Короче испугался Соболев, до икоты испугался. Посему попытался замять это дело. Ну что же, клиническая картина была ясна, пора приступать к вскрытию нарыва.

- Ладно, Алексей! – нетерпеливо заключил Мотыльков. - Теперь мне всё понятно! Как комсомолец, ты проявил себя не с самой хорошей стороны. Для того тебя и избрали в комитет, чтобы ты, прежде всего, отстаивал права трудящихся! И на себя реже оглядывался!

Лёша повинно склонил голову, словно говоря: «Рубите виноватую головушку мою, товарищи!».

- Но, принимая во внимание твои признательные показания (хотя они и были получены под давлением) и чистосердечное комсомольское раскаяние, я буду ходатайствовать перед Игорем Седовласовым о том, чтобы поставить это тебе на вид, без занесения в личное дело. Короче, прощаем мы тебя, но это только на первый раз и до следующего серьёзного залёта!

- Ну, спасибо, конечно, - зашлёпал губами Соболев.

- Пожалуйста! – улыбнулся добренький Дима. - Ты иди, с этого момента я беру это дело в свои руки.

Соболев встал, взял в руки папку с личным делом Азабиной и собрался уходить.

- Лёш, ты папочку-то оставь, она нам ещё пригодится!

Алексей нехотя положил папку обратно на стол.

- Да, и на общем собрании помалкивай об этом, мой тебе совет.

Дверь за Соболевым закрылась, и через несколько минут Дима уже сидел в кабинете у Игоря Седовласова.

Прежде всего, Игорь поинтересовался, готов ли Дима дать ему ответ по поводу кардинальной смены деятельности:

- Ну что, друг, ты решил что-нибудь?

- Да, Игорь, ты можешь на меня рассчитывать.

- Очень хорошо, я в тебе ни капельки не сомневался.

Игорь проницательно посмотрел на Диму через стёклышки своих очков:

- Ты только за этим пришёл, чтобы «да» сказать, или у тебя есть ещё что-то?

Дима не стал ходить вокруг, да около, а решил сразу изложить свою просьбу:

- Послушай, Игорь, ко мне тут одна очень хорошая девушка за содействием обратилась, медик. У неё сейчас неприятности с общежитием. Выселяют. Работает в Москве.

- И что? – недовольно произнёс первый секретарь. - Решите через местком комсомола!

- Да ты понимаешь, Игорь, поссорилась она с одним кретином из Второго «меда», проректором по учебке.

- Говори прямо, что от меня требуется!

- Я слышал, у тебя есть контакты на самом верху.

- Допустим, что есть. Хочешь, чтобы я ректору позвонил?

- Будь так любезен.

- Ладно, как зовут твою замечательную девушку?

- Дана Азабина. Вот её личное дело.

Игорь быстренько его пролистал. Его взгляд задержался на Даниной фотографии. Он уважительно прищёлкнул языком:

- Красивая. Я смотрю, она тебе сильно нравится, раз ты из-за неё так подорвался.

- Есть немного, - сознался Мотыльков.

Игорь решительно тряхнул головой.

- Хорошо, я сейчас занят, мне в горком срочно надо ехать. Как приеду оттуда – обязательно позвоню. Добро?

- Добро. Спасибо тебе большое!

- Пока не за что!

Игорь поднялся с кресла и активно стал выпроваживать придурковато улыбающегося Мотылькова.

-Ты давай, иди, покуда, делами займись. Мы с тобой, к сожалению, пока ещё не мультимиллионеры, а простые советские служащие.

Сразу после обеда Игорь, как и обещал, перезвонил ему.

- Как там в горкоме? – вежливо поинтересовался Дима.

- Да никак! Старая плесень мозги полощет. В общем, слушай! Позвонил я во Второй «мед». Ректор очень расстроился из-за моего звонка, говорить со мной ему явно не хотелось, но он всё-таки заверил ответственного товарища из райкома, что проблема с общагой для аспирантки Азабиной будет решена.

- Спасибо тебе, братуха, ты настоящий мужик!

- Всегда пожалуйста. Но с тебя причитается, имей в виду!

- Какой может быть разговор? Как положено!

В голосе Игоря проснулись весёлые интонации, наверное, он улыбался.

- Беги скорее, обрадуй свою докторшу!

Разумеется, что Дима никуда не побежал. Хотя и хотелось. Всё-таки, простите, двадцатый век на дворе, для таких вещей телефон есть. Для верности он позвонил и в общагу, и в поликлинику. К его превеликому сожалению, переговорить с Даной ему не удалось, но его собеседники на том конце провода клятвенно заверили его в том, что гражданка Азабина обязательно ему перезвонит. На всякий случай, он даже продиктовал свой номер телефона. Это было явно лишним, так как он наверняка у Даны есть.

Весь остаток дня Мотыльков провел в нетерпеливом ожидании звонка. Вечером в райкоме состоялось производственное совещание, на котором с ним вышел небольшой конфуз. Обсуждали какое-то важное ежегодное мероприятие, или что-то вроде того. Честно говоря, Дима плохо запомнил, о чём именно шла речь. Игорь попеременно давал слово начальникам отделов, курирующим работникам, а когда очередь дошла до Мотылькова, он даже не сразу понял, что Игорь обращается именно к нему. После третьего по счёту окрика «Мотыльков!», Дима соизволил выйти из своего затянувшегося анабиоза и очнулся, но говорил он сбивчиво, некрасиво и, в основном, не по делу. Игорь и все остальные присутствующие удивлённо таращились на него, а может быть, даже подумали, что он не выспался или выпил.

В этот день звонка от Даны Азабиной не было. Вообще странно: человека выселить должны на следующей неделе, а он не обрывает провода во всех присутственных местах. Хотя, существовал, конечно, небольшой шанс, что благая весть об окончательном решении её насущной проблемы была уже спущена по институтскому «сарафанному радио». Не в одиночку же, ректор этот вопрос решал, у него для этого и так целая куча подчинённых имеется.

Дана позвонила ему только на следующее утро. Обрадованный Дима не стал вдаваться в подробности, лишь попросил Дану заглянуть к нему в самое ближайшее время. Заручившись её согласием, они договорились встретиться во время обеденного перерыва. Дима с удивлением отметил, что устраивать расспросы по телефону она не стала. Просто сказала: «Хорошо, Дмитрий, я зайду к Вам после обеда».

Время до намеченной встречи тянулось фантастически медленно. Так всегда бывает, когда ты с нетерпением чего-то ждёшь. Дима ежесекундно сверялся с предметом своей гордости - наручными Командирскими часами, отмечая про себя, что саботажница-стрелка ползет по циферблату с поистине улиточной скоростью. Работа у Мотылькова не спорилась, и, в конце концов, он досадливо отложил в сторону все текущие дела. Даже курить ему особо не хотелось.

«И что со мной такое непонятное творится?», - досадливо думалось ему – «Эка невидаль, замужняя дама придёт, чего нервничать-то?».

Но сила психологического самовнушения, которая обычно настраивала Мотылькова на нужный лад, в этом случае работала слабо.

На улице шёл дождь, поэтому настроение Димы можно было охарактеризовать как умеренно-тоскливое. Обедать он так и не пошёл. Наконец, долгие часы бдения были вознаграждены сполна, и он услышал заветный стук каблуков, приближающийся к его двери. Дверь открылась, и в кабинет вошла Дана. На улице было прохладно, поэтому поверх уже знакомой ему красивой голубой блузки была одета стильная кожаная куртка с металлическими заклёпками. Дима заметил, что кончики её волос слегка намокли от дождя.

- Здравствуйте, Дмитрий! Вы не заняты?

Ему вдруг очень захотелось сообщить ей, что последние пять часов он был занят исключительно тем, что преданно сидел под дверью и истерично стучал хвостом по полу в ожидании её прихода.

- Здравствуйте, Дана! – официально произнёс он. - Конечно, у меня есть минутка. Проходите, пожалуйста.

Дана поставила сложенный зонтик в угол и села в галантно предложенный Димой стул. Дима соорудил на лице сладкую улыбку и торжественно провозгласил:

- Примите мои поздравления, Дана! Ваш вопрос с общежитием отныне закрыт раз и навсегда.

Дана неподдельно обрадовалась этой новости.

- Правда? Это так здорово! Честно говоря, я шла на эту встречу с мыслями, что получу от Вас дипломатичный, но твёрдый отказ.

- Ну как Вы могли обо мне так плохо подумать? Я человек, который решает проблемы.

Это прозвучало настолько комично, что они оба прыснули со смеху. Насмеявшись вдоволь, Дана уже серьёзно сказала:

- Я рада, Дима, что обратилась именно к Вам. Вы в полной мере сдержали данное мне обещание. Большое Вам за это человеческое спасибо.

Дима интуитивно понял, что действовать надо именно сейчас, а именно проверенным годами методом наскока и напора.

- Всегда пожалуйста. Простите, Даночка, а можно личный вопрос?

- Можно.

- Какие у Вас планы на вечер?

Диме показалось, что этот вопрос нисколько Дану не удивил.

- Мне надо заехать к одному больному ребёнку на вызов, потом я совершенно свободна.

- В таком случае, может быть, мы сходим куда-нибудь вечером?

- В кино? – уточнила девушка.

- Отличная идея! Предлагаю встретиться где-нибудь в центре. Мне, к примеру, очень нравится кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади. Годится?

- Я там никогда не была, но слышала о нём много хороших отзывов.

- Ну, что же, тогда решено! На всякий случай давайте встретимся там пораньше. Скажем, в шесть часов вечера?

- Хорошо.

Дана вдруг вспомнила о чём-то, достала из дамской сумочки две пачки сигарет «Philip Morris» и протянула их Мотылькову.

- Возьмите, пожалуйста. Я знаю, это чисто символический подарок, но у меня с собой всё равно больше ничего нет. Мне очень приятно Вас ими угостить.

Дима посмотрел на стол. Правая рука Даны с короткими ухоженными ногтями, выкрашенными в ярко-красный цвет, расслабленно покоилась на коричневых сигаретных пачках. Обручального кольца на руке не было. Дима секунду поколебался и положил свою ладонь на её изящную маленькую ручку. Данина рука немного вздрогнула, но убирать её она не стала. Дана опять посмотрела ему прямо в глаза. В её глазах заплясали хитрые искорки:

- Тогда до встречи, Дима! Увидимся ровно в шесть. И смотри, не опаздывай!

***

У входа в кинотеатр «Художественный» нервно прохаживался элегантно одетый молодой человек. Было уже половина шестого вечера, и толпы советских граждан бесконечной серой вереницей устремились по направлению к станциям «Арбатская», «Библиотека имени Ленина» и «Боровицкая». Моросило, и люди желали поскорее забиться в свои тёплые щели и норки. Тем удивительнее было зрелище совершенно чуждого этой картине промокшего молодого человека в стильном чёрном пиджаке и светлом оранжевом галстуке, который свисал с его шеи мокрой цветастенькой тряпочкой.

И совершенно невдомёк было удивлённым советским обывателям, что этот молодой человек героически нёс усиленную патрульную службу. В руках у «часового» отсутствовала винтовка системы «Мосин» или не менее очевидный в подобных погодных условиях зонт, зато наличествовал букет гладиолусов нежно-лососевого цвета, которые в данный момент смотрелись единственной яркой кляксой на скучно-сероватом холсте этой промозглой и ветреной непогоды.

«Часовой» тяжко вздохнул, ибо до конца его смены, при самом удачном раскладе оставалось ещё целых полчаса. Мотыльков, а это был именно он, умудрился под благовидным предлогом упорхнуть пораньше с работы, переодеться в парадное и даже заехать за этими несчастными цветами, которые, надо сказать, стоили ему недёшево.

Цветочный спекулянт-перекупщик, на его беду, попался весьма опытный. Он сумел уловить в глазах Мотылькова легкоузнаваемый влюблённый блеск, и поэтому взвинтил цену за букет, как минимум, в три раза. Но это было ещё не самое неприятное. Торопясь на свидание с Даной, он забыл взять с собой зонт, что, впрочем, не сильно его расстроило, ибо, когда он вышел их дома, никакого дождя не предвиделось. По иронии судьбы, дождик  начался именно в тот момент, когда Дима покидал каменные своды станции «Арбатская». Пару минут он стоял под козырьком, укрываясь от капель прохладного дождя, и попытался покурить подаренные Даной сигареты. Их вкус показался ему слишком слабым, и он выбросил недокуренную сигарету в урну. Правда, вид фирмόвой импортной пачки сразу же привлек внимание любителей халявного заграничного курева. Первым двум подошедшим он щедро отмусолил по сигарете, третий же был послан куда подальше.

Потом Дима заглянул в кассу «Художественного», чтобы купить билеты заранее. Мало ли не хватит на них билетов, и придётся ждать следующего сеанса, что в его планы не входило. «Командирские» показывали 17 часов 20 минут, и Дима решил, невзирая на дождь, подождать Дану на улице. А то ещё, того гляди, подрежут её охотники до чужих красивых девчонок. Поэтому он уже почти сорок минут страдальчески нёс свою почётную трудовую вахту.

«Скорее бы она пришла, что-ли, а то стремительно холодает как-то, товарищи!», - думал он, стуча зубами.

Ровно в шесть часов появилась Дана. Она сразу же заметила Мотылькова и быстро пошла ему навстречу.

- Ого, какой ты мокрый! – воскликнула она. - Давно стоишь?

- Да нет, только что пришёл, - соврал Дима.

- Что-то не верится! – засомневалась девушка.

Тут Дана увидела букет.

- Какая прелесть! Это мне? Спасибо! Я очень люблю цветы!

Вообще, Дима давно заметил, что для девушек цветы – это священный фетиш. Вот положим, ты осмелился явиться к своей ненаглядной в какой-нибудь светлый праздник, не имея с собой охапки цветов. Тогда все: теперь для неё ты скопидомское ничтожество на всю оставшуюся жизнь. То же самое касается женских дней рождения. Тут наблюдается прямая зависимость: чем больше и симпатичнее букет, тем выше вероятность закончить этот день рождения в одной койке с именинницей. Намного хуже, если цветами Вы не запаслись. И пусть у тебя будет самый дорогой и замечательный подарок, отсутствие «веника» в глазах женщины нельзя оправдать абсолютно никакими, причём даже самыми благовидными причинами. А цветы, принесённые с собой на свидание, определённо увеличивают шансы на успех. Подобно хорошему снайперу, Дима бил наверняка.

- Я рад, что тебе они нравятся, - сказал он.

Дана выжидательно посмотрела на Мотылькова:

- Может быть, мы всё-таки зайдём вовнутрь? Твоим цветочкам-то хорошо, они воду любят, а мне вот, ну как тебе сказать, мокро слишком.

- Да, конечно, - опомнился Дима и незамедлительно открыл Дане дверь.

Спустя какое-то время, они сидели в душной темноте небольшого кинозала. Как запомнилось Мотылькову, показывали французскую приключенческую комедию «Фантомас» Андре Юнибеля с неподражаемым Луи де Фюнесом и обаятельным Жаном Маре в главных ролях. Этот фильм Дима смотрел уже, как минимум, раз пять, посему ничего нового он на экране увидеть не чаял. В гораздо большей степени его интересовала его очаровательная, будоражащая воображение соседка. Дана тоже видела этот фильм далеко не впервые, но, несмотря на это, ей очень нравился Луи де Фюнес, и она задорно смеялась в особо юмористических моментах, по-детски прикрывая рот ладошкой. Где-то ближе к концу киноленты, когда Жан Маре и Милен Демонжо едут на автомобиле без тормозов по просёлочным серпантинным дорогам, Дима решительно приобнял Дану за плечи. Отстраняться она не стала, и даже положила ему голову на плечо. Сладковато-навязчивый запах ванили, который исходил от её шеи, острым лезвием врезался в его ноздри и буквально сводил его с ума.