2020-09-24
91
1. Поль де Сенневиль/Paul de Senneville (исп. Ричард Клайдерман/Richard Clayderman). - «Брак по любви/Mariage D amour».
2. Поль Мориа/Paul Mauriat. - «Жаворонок»/«Alouette».
3. Франц Лист. - «Дикая охота».
4. Петр Чайковский. - «Сентиментальный вальс».
5. Айзек Шепард/Isaac Shepard. - «До рассвета/Before Dawn».
6. Евгений Дога. - Вальс из к/ф «Мой ласковый и нежный зверь».
7. Франц Легар. - «Я отдал тебе свое сердце».
8. Вангелис/Vangelis. - «Водный танец/Aquatic dance».
9. Иоганн Себастьян Бах. - «Токката и фута ре-минор BWV 565».
10. Антонио Вивальди. - «Времена года. Осень».
11. Людвиг ван Бетховен. - «Лунная соната».
12. Петр Чайковский. - «Детский альбом. Болезнь куклы».
13. Фрэнк Дюваль/Frank Duval. - «Слезы/ Tears».
14. Иоганн Штраус. - Вальс «Голубой Дунай».
15. Джузеппе Верди. Опера «Риголетто» - «Сердце красавицы».
16 Рольф Ловланд/Rolf Lovland. - «Обещание/The Promise».
17. Роберт Шуман. - «Детские сцены. Грезы, Ор. 15, № 7».
18. Вильгельм Рихард Вагнер. - Траурный марш из оперы «Гибель богов».
19. Франц Шуберт. - «Вечер в лесу».
20. Антонио Вивальди. - «Времена года. Весна».
21. Фридерик Шопен ор. 28. - 15 Des-dur, «Капли дождя».
|
|
|
22. Иоганн Пахельбель. - «Канон ре мажор».
23. Роберт Шуман. - «Альбом для юношества. Первая утрата, Ор. 68 No. 16».
24. Микаэл Таривердиев. - «Дороги» из к/ф «Семнадцать мгновений весны».
25. Фридерик Шопен. - Соната № 2 «Похоронный марш».
26. Вольфганг Амадей Моцарт. - Симфония № 40 соль минор, KV 550.
27. Джакомо Пуччини. - Опера «Тоска», ария Каварадосси.
28. Мирей Матье/ Mireille Mathieu. - «Прости мне мой детский каприз/ Pardonne moi се caprice d'enfant».
29. The Daydream. - «Я скучаю пo тебе/I miss you».
Дорогие читатели!
До лета один лишь день, каких-то несколько часов. И в горячем воздухе, таком сладком от пряных ароматов цветов и трав, умрет последний порыв холодного весеннего ветра. Впереди пора раскаленного солнца, теплых ливней, нежного шелеста листьев, страстных раскатов грома и неудержимо яростных молний.
Будет ли жарко? Несомненно! Героев ждет много ночей, когда воздух плавится от обжигающего дыхания лета и далекие звезды кажутся ближе.
А война - это кровь. А для кого-то кровь - это жизнь. А для двоих - жизнь - это любовь! Любовь вечна! Но Вечность так легко отнять, если двое - или трое? - не хотят играть по правилам…
«Танец кровавых маков» - в нем закружатся упрямые капризные сердца, и пусть не слышны удары бешеных ритмов - одержимость, с какой они любят, безжалостно расколет мир надвое. Или все-таки натрое?
Написать мне можно по адресу:
molhanovaia@gmail.com
Мой блог:
http://blogs.mail.ru/mail/molchanova.i.a/
Ирина Молчанова
[1] Речь идет о композиции Alouette' аргентинского композитора Ариеля Рамиреса в исполнении оркестра под управлением французского композитора Поля Мориа. (Здесь и далее прим. авт.)
|
|
|
[2] Эдуард Асадов «Я могу тебя очень ждать».
[3] «Бриллиант» (англ.).
[4] Язык народа свази, один из официальных языков Королевства Свазиленд.
[5] Королевство Свазиленд - небольшое государство на юге Африки.
[6] «Женщина непостоянна» (итал.).
[7] Из вольного русского перевода.
[8] «Вечная жажда» (иврит).
[9] «Беглянка» (иврит).
[10] «Сладкая» (иврит).
[11] «Бог мой - свет» (иврит).
[12] Апокрифическая Книга Еноха 20:2.
[13] «Бессмертный» (иврит).
[14] «Ноздря, нос» (древпесканд.).
[15] «Дракон, змей» (древнесканд.).
[16] Амьен - город во Франции, на р. Сомма, административный центр департамента Сомма и главный город исторической области Пикардия.
[17] Компьенское перемирие (11 ноября 1918 года) - соглашение о прекращении военных действий между Антантой и Германией на невыгодных для Германии условиях. Положило конец Первой мировой войне.
This file was created
With BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
01.10.2011
Оглавление
ñ Ирина Молчанова Вампиры - дети падших ангелов. Голоса дрейфующих льдов Времена года - 2
ñ Аннотация
ñ Посвящается
ñ Глава 1
ñ Глава 2
ñ Глава 3
ñ Я могу за тобой идти
ñ Глава 4
ñ Глава 5
ñ Глава 6
ñ Глава 7
ñ Глава 8
ñ Глава 9
ñ Глава 10
ñ Глава 11
ñ Глава 12
ñ Глава 13
ñ Глава 14
ñ Глава 15
ñ Глава 16
ñ Глава 17
ñ Глава 18
ñ Глава 19
ñ Глава 20
ñ Глава 21
ñ Глава 22
ñ Глава 23
ñ Музыкальные произведения, упомянутые в книге
ñ Дорогие читатели!
Либрусек
Много книг
ñ Правила
ñ Блоги
ñ Форумы
ñ Статистика
ñ Программы
ñ Карта сайта
ñ Вход
Главная» Книги» Танец кровавых маков (fb2)
Книги: [Новые] [Жанры] [Серии] [Периодика] [Популярные] [Страны] [Теги]
Авторы: [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее]
|
|
|
Танец кровавых маков (fb2)
ñ Просмотреть
ñ Читать
Танец кровавых маков 659K (Вампиры — дети падших ангелов-3) (скачать) (купить) - Ирина Алексеевна Молчанова
Ирина Молчанова
Вампиры — дети падших ангелов
Танец кровавых маков
Посвящается
Однажды я задумалась, как, наверно, приятно, когда тебе посвящают книгу! И как было бы чудесно, если бы кто-нибудь сделал это для меня. Я та-а-ак размечталась! А потом пришла Злая Скверная Мысль: «(Что, если книга, посвященная мне, будет так себе, или придется долго ждать?», — и эта мысль вдребезги разбила мою мечту. Скромность, конечно, пыталась что-то там возражать, мол: «Да какая разница? Важен сам факт!» Но кто бы слушал ее наивный лепет?
«Танец кровавых маков» — моя любимая часть цикла. И я посвящаю эту книгу себе, чтобы всегда помнить:
1. Чем отличаются мечты от денег?
Если копить деньги, на них потом можно осуществить мечту, например, поехать в кругосветное путешествие!
А если копить мечты, сколько не складывай их вместе, с ними можно лишь кататься на Трамвае Неисполненных Желаний по кольцевой.
Мы откладываем большинство своих мелких желаний на потом, копим мечты так, словно собираемся жить вечно. А между тем вампиров на всех не хватит. И вечность наша очень короткая…
2. Трудно не любовь найти, а жить с ней — со своей Любовью, принимая во внимание, что Любовь тоже иногда хочет нажимать на пульт от телика и бывает несносной. Как и у всего на свете, у счастья есть изнанка.
Ирина Молчанова
Глава 1
29 км от Петербурга — Петергоф
Долг
|
|
|
На изящно изогнутых золотистых ресницах дрожала водяная пыль, поднятая мощными струями фонтанов, разбивающихся о воду.
Рыжеволосая кудрявая девушка в длинном белом платье отвела взгляд от прекрасного лица златовласого молодого человека, одетого в безукоризненный черный костюм. Осознание того, что сейчас она понимает своего избранника куда хуже, чем когда-либо, — угнетало, а неизвестность, предчувствие чего-то страшного впереди делало немое сердце в груди тяжелым-тяжелым. В голове звучала выразительная мелодия Чайковского «Июнь. Баркарола» из фортепианного цикла «Времена года». Нежная, с горчинкой, напоминающая своими переливами волны. Ее звучание возрождало в памяти строки: «Выйдем на берег, там волны ноги нам будут лобзать, звезды с таинственной грустью будут над нами сиять…»[1]
Двое стояли на террасе — в самом сердце дворцово-паркового ансамбля «Петергоф», глядя на бурные потоки Большого каскада, ниспадающие в полукруглый бассейн. В центре него на скале возвышалась золоченая скульптурная группа «Самсон, разрывающий пасть льва» — символ победы. Трехметровая фигура библейского героя олицетворяла Россию-победительницу, а лев, из чьей пасти вырывался двадцатиметровый водяной столп, побежденную Швецию. Восемь фонтанов били из пастей дельфинов, играющих у ног Самсона. Из ниш в скале выглядывали львы, олицетворяющие страны света. Брызги окутывали всю композицию, разлетаясь в разные стороны и издавая мелодичную музыку воды.
Ночь, с черным беззвездным небом, погрузила Нижний парк в бархатистую тьму, рассеиваемую кое-где желтой подсветкой и мощным сиянием луны.
Ледяной взгляд прозрачных голубых глаз молодого человека устремился на нее — особенную сегодня, в своем кровавом полнолунье. Лента Морского канала с алым лунным отблеском устремлялась вдаль, соединяя Большой каскад с морем.
— Известно тебе, как Самсон[2] потерял свою силу? — прозвучал холодный голос обладателя прозрачных глаз, подстроившийся под музыку, лившуюся подобно струе по невидимому каналу.
|
|
|
Катя едва заметно покачала головой.
— Он доверился женщине, — последовал невозмутимый ответ. — Его возлюбленная Далила пообещала филистимлянским правителям за вознаграждение выведать секрет силы Самсона. Необыкновенное могущество Судей Израиля заключалось в длинных нестриженых волосах, его косы были, как солнечные лучи, без которых солнце теряет силу.
— И что же?
— Ничего, — пожал плечами молодой человек. — Остригли его «как козленка»[3], пока он спал на коленях Далилы, ослепили, заковали в цепи и бросили в темницу.
Девушка хмыкнула.
— Как я только не догадалась. Семь бед — один ответ: виновата женщина.
Лайонел засмеялся, взял ее за руку, перевернув вверх ладонью, и провел мизинцем по линии жизни.
— Страсть к женщине губительнее самого страшного оружия.
— Я не понимаю тебя! — резко вырвала руку девушка.
Золотистые брови приподнялись.
— Неужели? А мне казалось, я умею четко донести информацию.
Катя растерянно смотрела в ледяные голубые глаза, не понимая, как он может быть так спокоен, беспечен и даже весел.
— Я не верю, — нерешительно начала она и махнула на водную феерию перед ними, — мы тут, как на экскурсии, тем временем, когда твой драгоценный город… — Девушка осеклась и умолкла.
Лайонел долго ничего не говорил, глядя даже не на нее, а как будто сквозь, потом спокойно произнес:
— Грамотно созданная империя не разваливается в ту же минуту, как только ее создатель немного отходит в сторону, чтобы полюбоваться.
— Но там война! — воскликнула Катя, во все глаза глядя на своего невозмутимо-прекрасного собеседника.
— Да, я заметил. — Лайонел коснулся золоченой вазы на перилах, пробормотав: — Какая удача, что вампирские войны не уничтожают памятники архитектуры.
— Это все, о чем ты сейчас можешь думать? О памятниках?!
— Нет, не все. — Он бросил взгляд на кровавую луну и двинулся к каскадной лестнице, ведущей в парк. — Нам пора! Ты стоила мне так дорого, что я хочу пораньше сегодня лечь в постель.
— Ты отвратителен!
Он обернулся и с улыбкой посмотрел на нее.
— Сколько радости я слышу в твоем голосе, дорогая. И моя отвратительность, надо полагать, тебе по-прежнему мила.
Катя опустила глаза в мраморный пол из серых и белых квадратов. Несмотря на шутливый тон, в этом хорошо поставленном голосе, звучавшем точно под музыку у нее в голове, девушка различала напряжение. Конечно, как же могло быть иначе? Старейшины со своей армией заполонили Петербург, сотни сотен готовых на все для Цимаон Ницхи[4] солдат столкнулись с армией Лайонела, состоящей из освобожденных преступников. Одни сразу сбежали, другие переметнулись на сторону Создателя, а оставшаяся кучка в эту самую минуту умирала в тоннелях подземного города и на поверхности. Старейшины привели Пожирателей вампиров — огромных слепых псов, в двадцать раз больше обычных крупных собак, и с ними прочесывали улицы, не заботясь, что кто-то из людей может их увидеть. Случайных свидетелей уничтожали вместе с сопротивляющимися вампирами.
Девушка, придерживая подол длинного в греческом стиле платья, спустилась вслед за Лайонелом по лестнице, где справа располагались скульптуры — настоящий парад из мифологических героев. Золотые тела сияли в свете желтой подсветки, на их фоне вода казалась еще чище и прозрачнее.
Во влажном воздухе пахло скошенной травой и тюльпанами. Бордово-белые и желтые, они росли в несколько рядов вдоль газона с орнаментальными узорами, выполненными красным песком и белым щебнем.
Пара устремилась к аллее вдоль Морского канала с фонтанными чашами по берегу и могучими липами с другой стороны песчаной дорожки.
Девушка остановилась за Воронихинской колоннадой, где располагался фонтан «Фаворитка». В небольшом круглом бассейне собака гоняла по кругу четырех уток. Из клювов и пасти фигурок вылетали водные струи.
— В детстве мне больше всего нравился этот фонтан, — вспомнила Катя. — Бабушка давала мне мелочь, чтобы я могла кинуть на спину уточкам… но я всегда кидала на спину собаке.
Лайонел положил руку ей на талию и, заглянув в глаза, заметил:
— В детстве у тебя был здравый смысл. Ты неосознанно выбирала сильного, охотника, а не жертву.
Катя прикоснулась к бортику бассейна.
— Раньше он казался мне таким большим, а еще… — она улыбнулась, — я сидела тут, смотрела на собаку и думала, что она никогда не поймает ни одной утки. И мне было грустно и даже жаль…
Молодой человек вынул из кармана три золотые монеты, небрежно проронив:
— Здравый смысл в юношество ты с собой не взяла. А ведь был шанс понять кое-что. — Он прочертил в воздухе круг. — Цикличность — это прекрасно, но лишь до тех пор, пока твоя жизнь не превращается в такой вот фонтанчик, где ты — та самая собака, обреченная вечно наматывать круг за кругом в тщетной попытке поймать утиный хвост.
Девушка вздохнула, а Лайонел протянул ей на ладони монеты и, прежде чем она хотела их взять, предупредил:
— Одну.
Катя взяла монетку и с прищуром посмотрела на него.
— Ты золота не жалеешь только на длинноногих блондинок?
Молодой человек загадочно улыбнулся, но так ничего и не ответил.
Катя рассмотрела толстую золотую монету: с одной стороны был изображен профиль длинноволосой женщины, внизу стояла надпись «Deber», а с другой стороны — корабль с парусами, под ним надпись «Deuda».
Девушка прицелилась и, когда мимо проносилась собака, бросила монетку. Та ударилась о спину фигурки и плюхнулась в воду.
— Проклятие! — выругалась Катя, раздосадованно сжав кулаки.
— Действительно, проклятие, — пробормотал Лайонел и, ухватив ее за руку, потянул по аллее в сторону пристани.
— Я же вампир, я бес, у меня все должно получаться, — ворчала девушка, — а если я не могу попасть монеткой на спину собаке в детском фонтанчике, о чем вообще можно говорить!
Лайонел посмеивался.
— Надо было бросать на утку! Как и твердила мне бабушка! — пришла к выводу Катя и пихнула молодого человека плечом. — А что, если сильные собаки мне не по зубам, что, если я с утками должна быть, и такое оно — мое предназначение — крякать и убегать?! Ледяные глаза воззрились на нее.
— Дорогая моя девочка, ты слишком близко к сердцу восприняла этот ерундовый промах.
— Да, но ты бы не промахнулся, и Вильям тоже.
Она увидела, как застыло прекрасное лицо с заледеневшими глазами и улыбка исчезла с красиво очерченных губ.
Катя подождала, скажет ли ее спутник что-то или нет. Он молчал, поэтому она не выдержала:
— Мы что, теперь не станем употреблять его имени всуе?
Лайонел посмотрел на нее, и ей показалось, будто стало холоднее. Что само по себе было невозможным для вампира. Но все же под взглядом до прозрачности голубых глаз ей стало неуютно и захотелось укрыться, накинуть что-нибудь на обнаженные плечи.
— Хочешь поговорить о Вильяме?
Музыка у нее в голове резко сменилась, зазвучала сюита Грига «Смерть Озе» — красивая, без надрыва, но полная скорби.
— Нет, — тихо сказала Катя.
Они дошли до деревянного мостика с белой ажурной решеткой и перешли на другую сторону канала.
До следующего мостика с дамбой девушка шла молча, но мысленно она высказывала все, что думает: «И почему я не должна теперь говорить о Вильяме? Можно подумать он прокаженный! Хочу и буду говорить! И пусть Лайонел делает такое лицо сколько ему угодно! Пожалуй, до смерти он меня не заморозит своим взглядом!»
Она уже хотела повторить все это вслух, но музыка вновь изменилась — заиграла серенада для струнных Дворжака, и девушка передумала. В уголки губ ее спутника как будто вернулась тень улыбки. Катя украдкой поглядывала на него, любуясь прекрасным лицом. Даже лед в глазах подчеркивал его нереальную холодную красоту, а немного вьющиеся волосы, зачесанные назад, напоминали нимб. Этакий ледяной ангел.
Катя томно вздохнула. Не хотелось ей говорить о Вильяме, да и думать тоже.
— Ты мне так и не сказал, куда мы… — Она не договорила, он указал на видневшиеся белые перила пристани.
Справа шумели волны залива, слева по гладкой поверхности канала медленно плыла белая пена, а вдалеке, озаренный светом луны, виднелся силуэт корабля.
— Выглядит не очень современно, — отметила девушка, внимательнее разглядывая старинный корабль. Она могла поклясться, паруса были черными.
Когда приблизилась к белой решетке, за которой бесновалась темная вода, с перил сорвались две летучие мыши, взмыли в воздух, покружили над Лайонелом и опустились ему на плечи. От взгляда Кати не ускользнуло, что одна мышь — с тремя необычными рожками на голове, по-свойски обняла молодого человека крылом за шею.
— Они с нами? — сама того не желая, возвысила голос девушка.
— Неф и Орми, — представил Лайонел.
Видя, как он почесал за ухом сперва у рогатой мыши, затем у носатой, девушка ощутила нечто очень похожее на зависть и ревность. С момента их воссоединения, ее он еще ни разу даже не поцеловал.
«Зато экскурсию успел провести. Везет мне», — в сердцах подумала она, недружелюбно разглядывая мышь с рогами. Именно в ней она узрела соперницу.
А крылатая нахалка уткнулась мордочкой Лайонелу прямо в ухо, как будто что-то нашептывая. Тот улыбался.
— Что она тебе сказала? — взвилась Катя.
— Говорит, ненавидит тебя, — со смехом передал Лайонел.
— О-о-о, — только и смогла протянуть девушка. Черные глазки мыши злорадно поблескивали, а остренький коготь лежал на белом воротничке рубашки молодого человека.
«Ревновать к мыши — смешно», — попыталась вразумить себя Катя, но взгляд точно магнитом тянуло к коготку, покоившемуся на воротничке рубашки. И столько ехидства было написано на черной мордочке, что девушка разозлилась, в животе родился огненный шарик, завертелся, как волчок, и разросся.
Лайонел отцепил коготь мыши от воротника и скинул ее с плеча, приказав:
— Не зли малютку беса.
А затем подошел к Кате, подхватил ее на руки и, перемахнув с ней через ограждение, приземлился прямо в лодку.
— Ты все подготовил? — изумилась девушка, когда он посадил ее на скамеечку, рядом с большой сумкой, и сам сел на весла.
Лодка заскользила по воде, Орми полетала над ней и опустилась Лайонелу на колено.
— Нет, тут все подготовил Владислав Боягояров — правитель Петергофа. В свое время я помог ему занять это место. Мы познакомились около ста лет назад в Анапе, у него интереснейший дар — управление водной стихией. Способен поднять волну на несколько метров над берегом и обрушить, например, на населенный пункт. А он, знаешь, как растрачивал свои способности? Держал на Азовском море лавку с названием «На гребне», продавая доски и устраивая волны для серфингистов. Сам правитель Венеции хотел заполучить его себе, обещал сделать первым лицом в своем городе, но я предложил больше — свой пригород. А венецианский болван с тех пор на съездах правителей, представь, со мной не разговаривает!
Катя засмеялась. Мысль, что кто-то может не разговаривать с Лайонелом и того это явно злит, но поделать он ничего не может, ее позабавила.
— Понятно, медового месяца в Венеции у нас не будет!
— Боюсь, не будет самой Венеции как таковой к тому времени, когда я решу на тебе жениться.
А корабль с черными парусами между тем неумолимо приближался. На палубе стоял высокий мужчина с подзорной трубой.
«Зачем она ему?» — подивилась девушка. Хотела спросить, но потом решила, что это лишь атрибут из человеческой жизни, с которым вампир не захотел расстаться, даже обретя способность прекрасно видеть на огромные расстояния.
Лунный свет играл на борту из темного дерева, где золотыми, потемневшими от времени буквами значилось «Deuda». Нос корабля украшала огромная скульптура то ли чаши, то ли кубка.
Катя взглянула на Лайонела за объяснением такого странного корабельного декора, и молодой человек, поднимаясь, обронил:
— Это Грааль[5] — в данном случае символ непостижимой заветной цели.
Вопросы ее он пресек взмахом руки.
Они приблизились к кораблю вплотную. Лайонел поднял сумку, взялся за веревочную лестницу, скинутую для них, и подозвал девушку к себе.
Когда он бесцеремонно обхватил ее за пояс и стал вместе с ней подниматься, внутри, из самых глубин души или того, что там теперь было вместо нее, поднялся протест.
— Ты кое-что забыл… — Катя на миг замешкалась, выуживая из памяти, как обычно обращался в таких случаях Вильям, и, вспомнив, выпалила: — Слово «Позволь» тебе вообще знакомо?!
— Нет, — рыкнул Лайонел, — но мне знаком тот, кто его хорошо знает! — И прежде чем поставить ее на палубу, шепнул: — Позволь напомнить, мне не нужно твое разрешение, чтобы делать то, что я считаю нужным.
С этими словами он перевел взгляд ледяных глаз на капитана.
— Приветствую, Тео, давно не виделись. — Он вынул из кармана одну золотую монетку, швырнул капитану, приказав: — Нам на остров Чертовых зеркал.
Тот с необычайной жадностью схватил ее прямо на лету и прижал кулак к груди.
Катя пораженно взирала на загорелого долговязого мужчину с черными вихрами, одетого в земельного оттенка рубаху, отороченную помятыми кружевами. Лицо его было худым и осунувшимся, подбородок заросшим, а темные глаза — усталыми-усталыми.
Девушка недоуменно приподняла брови. Перед ними стоял не вампир — человек, никаких сомнений не оставалось.
И этот человек гневно смотрел на нее.
— Зачем девчонка? — прохрипел он, едва шевеля сухими губами с белым налетом.
Лайонел его как будто не расслышал и представил Кате: — Теофано Лусиэнтес Вильяльба. — Затем назвал ее имя и поинтересовался: — Твои каюты все такие же грязные? — На носу появились брезгливые морщинки, а уголки губ опустились.
Капитан продолжал буравить Катю злым взглядом маслянистых глаз, и девушке сразу вспомнилось знаменитое выражение, что женщина на корабле к несчастью…
Недаром пират скривился. Ее всегда изумляло, почему всякие разбойники — эти богоотступники так скрупулезно чтят приметы. Казалось бы, во что они вообще верят?
Лайонела же нисколько не озаботило недовольство капитана, куда больше его интересовала Орми, усевшаяся ему на плечо. Судя по их действиям, они играли — маленькая забияка продвигала коготок к верхней пуговице рубашки молодого человека. А тот, если успевал, хлопал указательным пальцем по нему.
— Она как та — Великая Екатерина? — неожиданно спросил Теофано.
Лайонел снисходительно улыбнулся.
— Очень отдаленное сходство.
Пират махнул рукой и, сплюнув на палубу, гаркнул:
— Ладно, идемте.
Прежде чем последовать за капитаном, Катя посмотрела на канал, ведущий к Большому дворцу, где вздымались ввысь фонтаны. С берега доносился запах трав, цветов, листвы, перемешивался с влажным воздухом, и теплый ветер дул в черные паруса перемен. И девушка вдруг поймала себя на мысли, что ей нестерпимо хочется домой. Вот только дома у нее больше не было.
Перед дверью каюты капитана Лайонел придержал Катю за локоть и едва слышно сказал:
— Постарайся сейчас выглядеть естественно. Девушка переступила порог довольно грязного помещения и застыла от увиденного. На полу валялся старый чем-то замызганный бордовый ковер, на окнах с решетками висели, видимо, когда-то белые, а сейчас серые тряпки-занавески. На прибитых полках небрежной кучей были скинуты книги, в их числе «испанско-русский словарь», в углу стоял большой деревянный сундук. В центре располагался круглый стол, на нем несколько пустых бутылок, кубков, огарок свечи. А во главе сего — в кресле сидел труп, одетый в белое подвенечное платье, держа на руках скелетик котенка. Плоть на лице, шее, руках почернела, высохла, но до конца не сгнила, широко распахнутые глаза, сохранившиеся в глазницах, смотрели на гостей как будто удивленно. Немного наклоненная голова с длинными светлыми волосами и венком из высохших роз придавала невесте пугающе-кокетливый вид.
— Господи, — все, что смогла вымолвить Катя, потрясенно моргая, в надежде прогнать ужасное видение.
А Лайонел как ни в чем не бывало сказал: «Добрый вечер, Каридад, боюсь, вы меня не помните» и, насильно опустив Катю на стул, сел рядом с ней.
Девушка смотрела то на труп, то на Лайонела, то на притихших мышей у него на плечах, то на капитана, и абсолютно не понимала, что происходит.
Теофано весь аж засветился от счастья и с гордостью сказал:
— Она помнит, Лайонел, помнит. Просто такая уж она у меня стеснительная, моя Кари. — Пират обошел стол, положил руки на плечи трупу и с улыбкой проворковал: — Дочка, посмотри, какой блестящий джентльмен сегодня нас посетил.
Теофано вздохнул.
— Гости у нас редкость. — А потом, точно испугавшись, что сболтнул лишнего, тряхнул головой. — К моей девочке сватаются, вы не подумайте… но не всяк хорош для нее, вот так!
— Это правильно, — согласно кивнул Лайонел и с самым серьезнейшим видом глубокомысленно изрек: — Красавицам нет нужды спешить под венец.
Пират расплылся в улыбке, продемонстрировав гнилые зубы.
— И я о том твержу ей! Не слушает!
Молодой человек укоризненно поцокал языком.
— Юным девицам следовало бы больше прислушиваться к мнению старших.
— Истину говорите, — подхватил пират.
Катя сцепила руки на коленях, не зная, нужно ли ей присоединиться к светской беседе, не выглядит ли она невоспитанной и не обижает ли своим молчанием «красавицу» Каридад?
Капитан тем временем воодушевился еще больше и радостно предложил:
— А не устроить ли нам вечер танцев? — Взгляд его заметался по каюте. — Где-то тут был проигрыватель, моя Каридад прекрасно танцует, она обожает танцевать. Правда, дочка?
Его дочка продолжала взирать на всех из-за своих локон мертвыми глазами и ничто на свете, как полагала Катя, не могло заставить ее танцевать, не то что бы прекрасно, даже плохенько — уже никогда.
«Он безумен», — покосилась Катя на Теофано, бегавшего по каюте в поисках проигрывателя.
В голове играла до странного неподходящая мелодия — «Аве, Мария» Шуберта. И все происходящее под этот несравненный гимн казалось еще большей нелепостью, чем могло бы показаться в тишине.
— Хочешь потанцевать? — спросил у нее Лайонел.
— Хочу проснуться, — не выдержала Катя. Теофано резко остановился и, уперев руки в бока, заметил:
— Екатерина, вы устали? Прошу, позвольте проводить вас в каюту!
Если бы она не видела, как бесповоротно мертва сидящая в кресле, то решила бы, что ее сейчас якобы третью — лишнюю, сердобольный папаша Каридад пытается услать.
— Ты собираешься танцевать? — уточнила Катя, всматриваясь в прекрасное, но бесстрастное лицо Лайонела.
Он насмешливо улыбнулся, посмотрел на тихоню Каридад и поинтересовался:
— А ты будешь ревновать, дорогая?
Катя заметила, какая гордость промелькнула в глазах Теофано, и, сама не веря, что говорит это, промямлила:
— Пожалуй, я сойду с ума, дорогой… от ревности.
Капитан был явно раздосадован и даже попытался вмешаться, но молодой человек жестом призвал его к молчанию. Затем поднялся.
— Танцы как-нибудь в другой раз. — Он подарил Каридад улыбку. — Приличным незамужним девушкам не пристало ложиться так поздно. — Взгляд его переместился на Катю — в корсаж ее платья. — А всем неприличным — давно пора лежать на спине и считать звезды.
Капитан было увязался следом, чтобы показать каюту, но молодой человек заверил: «Мы справимся» и напомнил: «Курс на остров Чертовых зеркал».
В небольшом коридорчике, прежде чем распахнуть одну из четырех дверей, Лайонел обратился к своим мышам, сидящим у него на плечах:
— Поищите себе другое место для ночлега.
Неф в ту же секунду послушно взмахнула крыльями и взлетела, а Орми, как только он распахнул дверь каюты, попыталась ринуться вовнутрь, но была перехвачена и отброшена прочь.
— Спокойной ночи, Орми, — пожелал Лайонел и, втолкнув Катю в их каюту, захлопнул дверь прямо перед носом у рассерженной мыши.
В маленьком помещении у окна с раздвинутыми темно-коричневыми занавесками стояла узкая койка, покрытая серым покрывалом.
Катя измерила комнатушку ровно пятью шагами и невесело спросила:
— Неужели ничего попросторнее тут нет?
Лайонел скинул пиджак.
— Есть, спальня Каридад.
Девушка сложила руки на груди, не без иронии отметив:
— Надо же, ты и в спальне у нее бывал…
— Да, знаешь, когда я пользовался услугами Теофано в прошлый раз, я предпочел этой кладовке каюту его дочери.
— Боже, — выдохнула Катя, — ты, ты просто… чудовище.
Молодой человек удивленно вскинул бровь.
— Между нами ничего не было. Подумаешь, она лежала себе на другом конце огромной кровати…
— Но она, она же мертва, Лайонел!
Тот пожал плечами.
— Вот именно! Ей вообще кровать не нужна. А я был уставшим! — Он сел на узкую койку и, притянув девушку к себе, усадил на колено. Когда его ладонь легла ей на щеку, Катя резко отпрянула.
— Ты спал с трупом! Это омерзительно!
— А ты с моим братом. И тебе понравилось.
— Издеваешься? — разозлилась она, тщетно пытаясь вырваться из его объятий.
Он засмеялся, одной рукой продолжал ее удерживать, а другую запустил в волосы.
— А знаешь что?
Она перестала вырываться и он продолжил:
— Мы можем вместе пойти к ней, в случае чего, отвернем ее к стене, чтобы ты не стеснялась.
Катя набрала в легкие воздух, но обрушить на молодого человека свое возмущение не смогла — засмеялась. Ледяные голубые глаза смотрели на нее очень серьезно, без единого намека на улыбку, но теперь его шутку она оценила в полной мере. Они слишком мало времени провели вместе, научиться разгадывать его настроение ей еще только предстояло.
— Я почти поверила!
Она ждала, что теперь он точно улыбнется или посмеется, но очень быстро, к своему ужасу, поняла — он вовсе не шутил. И в самом деле, ради мягкой комфортной кровати не погнушался бы разделить ложе с трупом.
— Расскажи мне про нее, — со вздохом попросила Катя, понимая, что упреки и дальнейшее разбирательство: кто с кем спал — бесполезны. — Девчонка мертва, отец явно сумасшедший, они не вампиры… Что с ними произошло?
Лайонел откинулся на стену и какое-то время молчал, как будто обдумывал свой ответ.
— Ты дал Теофано одну из двух оставшихся у тебя монет. На ней написано: «Deuda», такое же название носит корабль. Как переводится это слово?
— Долг, — промолвил молодой человек, вынимая из кармана последнюю оставшуюся у него монету. Он указал на сторону с изображением корабля. — Оно означает денежный долг. — Монета подлетела у него на ладони и перевернулась стороной с изображением девушки и словом: «Deber». — А это долг чести.
— Какое странное название для корабля.
— Несколько сотен лет назад он назывался иначе — «Слеза Люцифера». А у Теофано, даже для пирата, была весьма скверная репутация. Со своей командой он ограбил и потопил множество кораблей: испанских, английских, французских. Люди поговаривали, что сам Люцифер ведет Теофано. — Лайонел усмехнулся. — Не так уж они ошиблись. Дьявол был частым гостем на этом корабле, тут всегда царило веселье, выпивка лилась рекой, играли на деньги, развлекались с портовыми девками. И я полагаю, никогда бы Теофано не оскорбил дьявола и не был наказан им, если бы не… женщина. Конечно, даже пираты порой влюбляются.
Катя посмеялась.
— Как же мне нравятся истории в духе: а виновата оказалась Ева.
Молодой человек улыбнулся и любовно провел ладонью по ее спине.
— Если бы сам дьявол не был созданием и подобно Богу мог кого-то сотворить, то именно он сотворил бы женщину. Это его любимое оружие, о, сколько пороков может породить одна женщина сразу в десятках мужчин. — Лайонел выдержал паузу, внимательно глядя на Катю. — У Теофано была возлюбленная, из простолюдин, красивая и набожная. Понятно, он быстро ее испортил. Всякая невинность по сути порочна, ибо незнания рождают любопытство, а оно в свою очередь — уже полгреха. Наш Тео не женился, потому что редко бывал на суше. В одну из его побывок девушка забеременела, родилась девочка, которую мать нарекла Каридад. И когда увидел погрязший во грехах пират свое дитя, он впервые испугался. Что может заставить грабителя и убийцу вспомнить о Боге? Любовь! Любовь — это самая толстая цепь с якорем на шее у Свободы. Многие полагают, что любовь окрыляет, какая глупость, ведь то крест на грешную шею! И нет таких крыльев, способных поднять человека над его самым великим страхом — потерять любовь. Поскольку все хорошее и прекрасное в мире принято относить заслугам Бога, люди, получая такую драгоценность, как любовь к кому-то, вдруг начинают чувствовать себя обязанными и с опаской посматривать на небо. Но лишь единицы становятся набожнее сами, а остальные хитрецы в страхе за свою любовь заставляют Любовь быть настолько кристально чистой, чтобы у Бога не было ни единого повода для недовольства.
Теофано поклялся, что его дочь вырастет и станет достойным человеком. Свою клятву выполнил. Девочка ни в чем не нуждалась, была воспитана скромной, добропорядочной, он дал ей хорошее образование, а когда пришло время выбирать для нее жениха, подошел к делу со всей серьезностью… Надо сказать, Тео был азартнейшим игроком и частенько ему крупно везло. Однажды, играя у себя на корабле в покер…
— Он проиграл свою дочь дьяволу? — нетерпеливо воскликнула Катя.
— Нет, — покачал головой Лайонел, — не проиграл. В тот день Тео особенно везло. С ним за столом играл один невзрачный плохо одетый человек, к всеобщему изумлению, его никто толком не знал, откуда он, кто его позвал? Тот предложил необычную ставку, сказал: «Выиграешь, подарю тебе корабль, который век и два будет ходить по морям и ничего ему не будет, проиграешь, отдашь мне в жены свою дочь». И тогда тот, кого в народе называли любимчиком Люцифера, швырнул карты в лицо самому дьяволу и рассмеялся.
«Моя дочь слишком хороша для тебя, голодранец! Да у нее приданого только в тысячу золотых монет», — сказал он.
И дьяволу понравилось. Гордыню, жадность узрел в этих словах. Тогда вынул он из кармана пригоршню монет, драгоценных каменьев и, рассыпав по столу, воскликнул: «У меня столько золота, сколько твоя дочь за целую Вечность не потратит!»
А Тео ему ответил: «Даже всех денег на свете тебе не хватит, чтобы купить мою дочь. Она выйдет замуж за самого добропорядочного человека, какой только сыщется во всей Испании, пусть даже у него не будет за душою ни одной золотой монетки».
Лайонел надолго замолчал.
Катя терпеливо ждала и, чтобы вывести рассказчика из задумчивости, поерзала у него на ноге.
— Дьявол был разочарован, — промолвил молодой человек, — и предрек Теофано он: «Раз так любишь, будешь работать, а не грабить, собирать по монетке приданое для нее, и пока не соберешь все до единой, ни один мужчина не пожелает ее. А коли найдется такой — добропорядочный, кто взглянет особенно, так и быть, освобожу тебя от твоего долга».
Он потопил корабль, а потом поднял со дна морского, нарек «Deuda» и раскидал по миру тысячу золотых монет, ровно столько составляло приданое Каридад. С тех пор скитается корабль-призрак по рекам, морям и океанам. И видят его лишь те, у кого есть хотя бы одна монета дьявола, чтобы заплатить извозчику.
— А почему Теофано ведет себя так, словно его дочь… ну как будто она жива?
Лайонел улыбнулся.
— Потому что дьявол создал ему персональный ад, где его любимая дочь жива, она ходит, разговаривает, и у нее даже есть котенок. Вот только ни один даже самый добропорядочный мужчина и смотреть на нее не хочет. А Каридад мечтает о замужестве, доме, детях, и день за днем она делится мечтами об этом с любимым отцом. И тот мучается, жарится в пламени своей великой любви. Это не просто корабль, а настоящий театр оживших иллюзий.
Девушка некоторое время смотрела на черные волны за окном, а потом недоверчиво прошептала:
— Ты позволил мне бросить в дурацкий фонтанчик золотую монету дьявола, которая так сильно нужна Теофано и его дочери?
Лайонел наклонился и прикоснулся губами к ее шее.
— Такого я не делал даже для самой длинноногой блондинки.
— Но мы могли бы им помочь! — не унималась Катя. Он усмехнулся, взял ее за подбородок и, приподняв голову, произнес:
— Бесенок, им помочь не сможем ни мы, ни кто-то другой. Если в твоих покровителях сам дьявол, заступничества Бога не жди. Предашь того, кто всю жизнь стоял за твоим плечом, и будешь платить.
— Да, но Каридад ведь ни в чем не виновата!
— Находишь? — Лайонел скептически оглядел ее. — Я всегда тебе твердил, что знакомых нужно выбирать тщательнее.
— Знакомых, может быть! А родителей не выбирают!
— Каридад любила и гордилась своим отцом, зная, чем он занимается. Как видишь, любовь сгубила обоих. Его она уничтожила, потому что поселила страх, а ее убила, потому что была главной червоточиной чистого сердца. И вот в чем вопрос: любовь — драгоценность или наказание?
Катя ощутила, как сердце в груди точно шевельнулось. Она сама не заметила, как вцепилась молодому человеку в плечи.
— Ты говоришь про нас? — Голос ее предательски дрогнул. — Нашу любовь ты считаешь цепью с якорем, крестом и наказанием?
Он опустил глаза.
Девушка сжала на его плечах белоснежную рубашку, благоухающую ледяным ароматом.
— Ответь!
Лайонел вновь в упор посмотрел на нее.
— Я уже ответил.
Глава 2
Бриллиант
В сводах подземного мраморного сада, белого, точно снег, со множеством прекрасных скульптур, грохотал голос:
— Ничтожество! С каким превеликим удовольствием я бы вытряхнул тебя из этого бесполезного тела! Ты просто позволил ей уйти вместе с ним! Слабак! — Старец в пурпурных одеждах положил сморщенную руку с длинными ногтями на голову скульптуре голого мальчика с крыльями, и миловидное детское лицо рассыпалось под нажимом пальцев.
Темноволосый молодой человек, одетый в вечерний костюм, плотнее сжал губы, его изумрудные глаза смотрели на Создателя. Тот усилием своей великой воли не позволял ему отвести взгляда.
— Отец, — вмешался стоящий рядом мальчишка с серыми, как пыль, ресницами, обрамляющими янтарные глаза, — Вильям не мог ничего поделать, я тому свидетель, ягуар воспользовался своим особенным даром!
— Молчи! — пророкотал Цимаон Ницхи. — Атанасиос, ты разочаровал меня, дерзкий неблагодарный выродок!
Щеки сына Создателя порозовели, он выглядел так, словно был готов разрыдаться.
Отца это нисколько не тронуло, он указал на него длинным пальцем, украшенным черным перстнем с гербом Тартаруса — где две летучие мыши опускают в кубок сердце.
— Я отправил тебя сюда с миссией, вверил тебе девчонку, а ты чем занимался? — Цимаон Ницхи приблизился, взял мальчишку ладонью за лицо и, скривившись, выплюнул: — Мне стыдно смотреть на тебя, плоть моя! Пока ты подражал ягуару и витал в облаках, мечтая о его бывшей женщине, этот паршивец увел моего беса! — Создатель презрительно кивнул на Вильяма. — Что это тряпка, мне известно, но чтобы мой родной сын… Да ты должен был умереть, но не позволить Лайонелу увести ее!
Атанасиос всхлипнул.
— Простите, отец, я… я все исправлю… только…
Черты испещренного морщинами лица Создателя на миг разгладились, но затем он грубо оттолкнул от себя мальчишку.
— О не-е-ет, ничего ты уже не исправишь… Возвращайся в Тартарус и жди меня, я вернусь, тогда ты ответишь за свое предательство! — Цимаон Ницхи махнул на ворота белокаменного дворца, упирающегося в своды пещеры. — Пошел! Да прихвати с собой сестру… Еще одно никчемное существо! На что она вообще нужна, коли при своей-то внешности не может отвлечь мужчину!
Атанасиос, низко склонив голову, побрел по мраморной дорожке сада в сторону ворот.
Глядя на него сейчас, едва ли можно было вспомнить бесшабашного мальчишку, который еще недавно чванился своей победой над Анжеликой Тьеполо, выгодно купившей его чистейшей крови за полчаса любовных утех.
Вильям стоял не шевелясь и со страхом ждал, когда Создатель вновь вспомнит о нем.
Тот не заставил долго ждать, янтарные глаза вспыхнули от нового приступа гнева.
— Твой брат сошел с ума, если решил бросить мне вызов! Я разорву его прямо на глазах у этой маленькой дряни, ради которой он растерял свои мозги! Будет ей уроком!
Молодой человек представил зрелище и против воли у него вырвалось:
— А прогуляться по лабиринту загробного мира и посмотреть, по чему судимы будете, не хотите?
— Что ты сказал? — вскинул голову Создатель.
Вильям отступил.
— Лайонел сделал выбор и будет верен ему до конца.
— Это, несомненно, прибавляет ему чести, — улыбнулся Цимаон Ницхи, — а конец его уже близок! — Старец прошелся от разрушенной скульптуры ангела до скамейки, бормоча: — Какая досада, ведь он мне всегда искренне нравился… да что там, я восхищался им, я его любил как родного сына. На все его выходки с умилением смотрел сквозь пальцы. И к чему это привело? О-о пресловутая доброта — ведь ты ничего, ничегошеньки, кроме неповиновения, не взращиваешь.
О доброте Создателя мало кому доводилось слышать, но молодой человек не посмел это заметить, сказал лишь:
— Убьете его и бес потеряет свое пристанище.
— Не потеряет! Я лично не спущу глаз с несносной девчонки, чтобы она ничего с собой не сделала.
Вильям грустно усмехнулся.
— Тогда, боюсь, вам придется жить под ее окном, чтобы успеть подхватить всякий раз, когда она из него выбросится.
Цимаон Ницхи остановился перед ним и, похлопав по щеке, спокойно заявил:
— И это сделаю, если понадобится. Ты думаешь, я перед чем-нибудь остановлюсь, когда до Дня Искупления рукой подать?!
— Трудно будет заставить жить ту, кто отчаянно захочет умереть. Невозможно управлять кем-либо, если этот кто-то не боится смерти.
Создатель утомленно провел пальцем по переносице.
— Ангел мой, даже невозможное иной раз возможно. А если нет, то я знаю, кому нужно сделать больно, чтобы решить проблему. Помнится, наш бес привязан к одному мальчику из Сенегала… — Цимаон Ницхи посмеялся своим мыслям и решительно зашагал к воротам дворца, но через несколько шагов остановился и, не оборачиваясь, предостерег:
— Только выкинь мне что-нибудь, расправа будет мучительно долгой, тысячу раз успеешь пожалеть.
Вильям медленно опустился на скамейку и обхватил голову руками. Он бесконечно устал. Казалось, с тех пор как однажды увидел на окраине города юную рыжеволосую девушку и, словно сумасшедший, влюбился, он не знал ни секунды покоя. Эта странная безответная любовь вымотала его. Она напоминала нескончаемую погоню за чем-то, чего нет. И вспоминая слова брата, сказанные как-то зимой: «Ты любишь не ее, ты любишь девушку, которую себе придумал… Вильям, но ее не существует!», ему становилось по-настоящему страшно. А что если ощущение погони за призраком верно и он в самом деле ошибся в себе?
Молодой человек тяжело вздохнул. Катя вновь его предала, но отчего-то он не чувствовал ни горя, ни обиды, ни злости на нее — внутри была пустота и вселенская усталость, которая, точно зверь в заточении, кидалась на стены клетки.
Вильям понимал, что ему следует подумать о городе и вампирах, напуганных появлением старейшин, но у него не получалось. Любая мысль о Петербурге напоминала ему о брате, а мучительнее этого сейчас не существовало ничего. Всю жизнь он прожил с чувством, что Лайонел несправедлив к нему и подчас жесток. Всю жизнь он был уверен, что имеет право обижаться на брата, осуждать его и даже ненавидеть. Но никогда, ни разу не задумался: а обижался ли когда-нибудь Лайонел? Собственную обиду Вильям всегда ставил превыше, она застилала ему глаза, не давая увидеть… А теперь он точно прозрел. В тот миг, когда Лайонел, обратившись в ягуара, посмотрел на него своими зеркальными глазами, Вильям почувствовал, как его утягивает в ледяную голубизну, и, прежде чем все закончилось, он увидел свой страшный грех — свой кошмар.
Молодой человек поднялся и двинулся по мраморной аллее, между скульптур.
В зеркальном лабиринте загробного мира он увидел комнату в их родовом замке и Лайонела, истекающего кровью. И точно заново пережил весь ужас той ночи, когда думал, что убил брата.
Вильям не мог понять, как сумел забыть страх и то раздирающее чувство горя, позабыть почти на пятьсот лет, насколько дорог ему Лайонел. Вспомнил лишь, когда потерял, когда брат впервые показал, что обижен, зол и не намерен больше ходить у него в виноватых.
Молодой человек остановился возле скамейки, на которой сидел мраморный мальчик из коллекции «Маленькая неприятность» скульптора Моргана Нориша. Ребенок склонился над разбитой коленкой, на сморщенном лице застыли слезы, а кулачок тянулся к глазу.
Эту скульптуру хозяину подземной резиденции — Павлу Холодному подарил Лайонел. А тому в свою очередь ее презентовал сам скульптор. Нориш сильно удивился, узнав, что его шедевр был передарен. Никто не понял причин данного поступка, особенно после того как этот мальчик какое-то время украшал письменный стол правителя.
Завеса тайны приоткрылась неожиданно — во время одного из больших ежегодных приемов, устраиваемых Павлом.
Прогуливаясь по саду, Вильям увидел возле скульптуры брата и его, в то время еще лучшего друга.
— Не скучаешь по нему? — спросил Георгий, проводя ладонью по лицу ребенка.
— У меня есть оригинал, — ответил ему Лайонел и насмешливо добавил: — Он хоть больше и не плачет из-за разбитых коленок, но в сущности все тот же маленький мальчик, которого я обидел.
Вильям, глядя на свою копию в миниатюре, горько рассмеялся. Тогда на приеме он обиделся и даже избегал брата, а сейчас у него перед глазами предстала картина из прошлого, где он — мальчик шести лет в коротких штанишках плачет, сидя на нижней ступеньке лестницы над разломанным корабликом. А его брат — маленький златокудрый мерзавец подсматривает из-за угла и швыряет в него кусками сладкой лепешки.
Он отчетливо помнил свою горечь при виде корабля брата. Тот был в десятки раз лучше его сломанного кораблика. Вильям никогда не понимал, почему брат портил его игрушки, те даже не смели конкурировать с его шедеврами.
Глядя в своих воспоминаниях на двух мальчиков, одного — вечно обиженного, а второго — такого непостижимо удачливого, он теперь жалел, жалел, жалел…
Ведь плаксе из прошлого стоило лишь сказать брату, что его игрушка лучше и признать, что хочет играть вместе с ним и его потрясающим кораблем. Разве виноват был этот блестящий мальчик, что все делал лучше других? Разве мог постичь, почему отец возится с неудачником, тем временем когда в семье есть такой бриллиант?
Вильям присел на корточки перед скульптурой, глядя на прозрачные капли слез. Он никогда не знал, что чувствует Лайонел, зато когда понял, чего тот больше не чувствует по отношению к нему, все остальное вдруг померкло. Его не задевало безразличие Кати, отныне сердце до боли сжигала другая потеря. Как оказалось, куда более значимая. Лайонел отвернулся от него и разорвал невидимую нить, которую столько времени всячески сохранял.
Если кто-то мог разозлиться, сорваться, обидеться, а потом простить, то брат никогда не совершал необдуманных поступков. Он принимал решение раз и навсегда. И ему осточертел тот, кто вечно прячется за ширму обиды, берет любовь, а взамен ничего не дает.
Брат всю жизнь его учил: стремиться к лучшему, не хныкать над сломанной неудачной поделкой, бороться, идти вперед и не оглядываться. Тысячи, тысячи уроков, которые так и не были своевременно усвоены.
* * *
Стройная девушка с длинными золотистыми волосами с грацией хищной кошки двигалась вниз по лестнице. Черные глаза точно две бездны смотрели из золотого обрамления ресниц. Одетая в белый свитер с горлом, обычные синие джинсы и туфли на каблуке, на какую-то минуту она остановилась и оглянулась.
На верхней ступени, держась за перила, стоял юноша с пронзительно синими глазами и красновато-каштановыми волосами.
— Где он? — одними лишь губами спросила девушка.
— В саду, — ответил тот.
Ее трясло. Впервые за два столетия тело не слушалось. Новая кровь — сила, которая влилась в нее еще день назад, не спасла перед лицом страха. Лицом, чье уродство было так омерзительно, что обладатель его был вынужден носить черный капюшон.
Наркисс — отец самых красивых вампиров мира, ее создатель и ее кошмар наяву.
Анжелика заметила, что юноша хочет спуститься вслед за ней и, яростно махнув на него, прошипела:
— Оставайся на месте!
Даймонд замер и, не сводя с нее бархатистых синих глаз, сказал:
— Я буду рядом.
Ей хотелось рассмеяться, она даже издала звук, похожий на смех, но получилось слишком натужно и неестественно.
Что мог этот слабый мальчишка против старейшины? Сейчас спасти ее удалось бы, пожалуй, лишь Лайонелу. Но защищать после того как она собственноручно подстроила заговор против него, отправив письмо с жалобой старейшинам, он вряд ли стал бы. Только его и видели — ягуар сбежал со своей «дешевой куклой» в зубах, оставив верных и не очень верных подданных выпутываться самим. Общество было просто обескуражено его поступком.
Девушка шаг за шагом продвигалась по бальному залу с колоннами, увитыми цветами, к двойным дверям, и казалось, что идет на казнь. Ей хотелось, чтобы все ее поклонники сейчас находились тут — рядом с ней, все до одного. В этом огромном зале им не хватило бы места…
Впрочем, даже троим самым преданным и достаточно сильным — Феррану, Георгию и Павлу Холодному, она была бы несказанно рада. Каждый из них уже не раз и не два рисковал ради нее. Но Ферран находился в Париже. Павел Холодный в армии, куда попал из тюрьмы, и сейчас сражался с армией старейшин где-то в подземных переходах под предводительством бунтовщика Зазаровского. А Георгий, с другой армией — преданной Лайонелу, оттеснял армию Зазаровского и армию старейшин к границам города. За что сражались петербуржские армии, почему вообще противостояли самому Создателю — оставалось загадкой. Строились, конечно, предположения — одно нелепее другого.
Анжелика, медленно вздохнув, решительно толкнула перед собой створки дверей. В воздухе с прошлой ночи все еще пахло горелым после того, какое пожарище тут устроила дрянная кукла Лайонела. Деревья вокруг вымощенной камнем площадки почернели, листья скукожились и приобрели пепельные края, белые лепестки черемухи сделались серыми с черным тонким ободком. Прекрасный дикий сад точно превратился в край, изуродованный войной.
— Нарочно оделась поплоше, красавица моя? — встретил ее вопросом старец в черных одеждах с огромным капюшоном, скрывающим уродливое лицо. Он сидел в кресле за железным столиком, перекинув ногу на ногу.
— Современный стиль, — с трудом вымолвила девушка.
— Ты как будто и не рада мне, — хрипловато обронил Наркисс, обращая на нее черный проем своего капюшона.
Анжелика улыбнулась дрожащими губами.
— Как я могу быть не рада своему отцу!
Ее создатель оценил — посмеялся. Затем встал и, окинув рукой сад, обронил:
— Совсем как тогда… помнишь?
А возможно ли было забыть, как этот уродливый старик убил ее родителей, а потом грязно изнасиловал ее на скамейке прекрасного сада, разбитого у дома. Обрек на вечность, забрал невинность, остановил волшебный стук сердца и остудил кровь в венах, точно ледяной ветер теплую воду в ручье.
Анжелика подошла к огромной, увитой плющом белой колонне, поддерживающей крышу веранды. Хотелось обо что-нибудь опереться. Давно ей не приходилось чувствовать такой слабости в ногах.
Наркисс сделал к ней несколько шагов. Из черного рукава показалась рука со скрюченными сморщенными пальцами, похожая на куриную когтистую лапу и потянулась к лицу девушки.
Та вздрогнула, когда два острых желтых когтя взяли ее за подбородок, но глаз не опустила.
— Сколько раз за эти двести лет тебе говорили, что ты прекрасна? — спросил старейшина.
— Достаточно, — ответила она, не смея шелохнуться.
Двери приоткрылись, и на веранду выскользнул Даймонд. Напряженный взгляд синих глаз остановился на лице девушки.
Наркисс повернул голову — капюшон понимающе затрясся.
— У каждой красавицы должны быть такие вот жалкие влюбленные мальчики для выполнения мелких поручений.
Юноша смело приблизился и спросил:
— Не желаете напитков?
Старейшина выпустил подбородок своей жертвы и молча уставился на пришедшего.
— Где же напитки? — Капюшон метнулся в одну сторону, в другую, издевательски ища то, чего не было. — Щенок, — получилось даже несколько по-доброму, — полагаешь, можешь явиться, спросить про напитки, потом явиться вновь и притащить их. Да ты, смотрю, ни во что не ставишь мое время!
И молчание тянулось так долго, что Анжелика испугалась за глупца, не выдержала и нервно выкрикнула:
— Ну, чего встал, неси напитки, идиот! — а затем тронула Наркисса дрожащей рукой за плечо и, придав своему голосу беспечности, обронила: — Прислуга так бестолкова!
Создатель хмыкнул, провожая взглядом из-под капюшона шагающего к двери Даймонда.
— Красота — величайший дар, силой которого в сердцах простых плодится любовная одержимость и безрассудство.
Капюшон обратился к девушке и голос бесчувственно приказал:
— Раздевайся. Не сильно по нраву мне современный стиль.
Анжелика плотнее прижалась к колонне, отчаянно выдохнув:
— Не тут.
— Отчего же? — Он огляделся. — Прошло двести лет, а тебе по-прежнему стыдно перед слугами? — Наркисс вздохнул. — Я не буду повторять просьбу дважды, красавица моя.
В дверях появился Даймонд с подносом, на котором стояло два бокала с кровью.
— Поставь и уходи, — кивнула на столик Анжелика. Юноша выполнил приказ и нерешительно затоптался на месте.
— Пошел! — прикрикнула она.
Даймонд побрел прочь, но тут неожиданно Наркисс взмахнул рукой.
— Нет, стой, будешь смотреть. — Капюшон обратился на девушку. — Надо же когда-то избавляться от этого глупого человеческого ханжества!
Анжелику трясло от страха и омерзения. Этот старик, облаченный в черное, был средоточием всего, что она ненавидела. И сейчас, стоя перед ним, она думала о силе своей обиды на Лайонела. Какую ненависть, превысившую страх всей ее жизни, должна была испытывать в тот миг, когда решила обратиться к своему создателю, чтобы тот помог ей наказать неверного. А вместо этого наказала себя.
Куриная лапа коснулась ее бедра и поползла под свитер, царапая нежную кожу когтями.
Девушка опустила ресницы, не в силах смотреть на Даймонда, застывшего на месте. В его глазах больше не было той пустоты, которую она наблюдала с тех пор, как он вернулся из тюрьмы. Синий взор пылал яростью.
Анжелика мысленно усмехнулась. Все-таки она была небезразлична этому мальчишке. Одного не могла взять в толк, как он сумел так натурально сделать вид, что она его больше не интересует?
Девушка уловила движение слева от себя и произнесла:
— Стой на месте!
Даймонд, сделавший шаг вперед, закусил губу. Анжелика взглянула в черноту капюшона, соблазнительно улыбнулась и, сняв свитер, швырнула его юноше. На лице мальчишки застыло растерянное, затравленное выражение. А Наркисс сказал:
— Очень хорошо. — И коготь его указательного пальца лег на цепочку, соединяющую две чашечки черного бюстгальтера.
В тот же миг Даймонд бросился на старейшину, но не успел даже прикоснуться, как от взмаха безобразной руки отлетел в противоположную колонну. От сильнейшего удара та содрогнулась и посыпалась белыми обломками на юношу. Он выполз из-под них и собирался вновь совершить безрассудный выпад, только не успел — на аллее, ведущей к круглой площадке перед верандой, возник силуэт.
— Наркисс! — раздался знакомый мальчишеский голос. Атанасиос, посеребренный светом луны, вышел на площадку, усыпанную пеплом. Позади стояла юная стройненькая девушка с длинными черными волосами. Анжелика узнала в ней Сарах — красавицу дочь Создателя, которую тот подарил Лайонелу.
Старейшина резко повернул голову в их сторону.
— Что тебе здесь нужно, предатель?
Анжелика ощутила прилив радости и облегчения при виде этого наглого желтоглазого мальчишки с серыми волосами и длинными ресницами, точно покрытыми пылью.
— Тебя разыскивает мой отец, — спокойно заявил Атанасиос. — У него к тебе важное дело.
— Лжешь, — прошипел Наркисс, медленно отнимая коготь от цепочки бюстгальтера.
Мальчишка кивнул на свою спутницу.
— Отец зол, он искал тебя во дворце Холодного, а когда не нашел…
Наркисс сбежал по ступенькам и, оттолкнув Атанасиоса, схватил за плечи девушку.
— Он сказал правду?
Черноволосая покосилась на Анжелику и быстро кивнула.
— Отец сказал, вечно нет этого похотливого старика, когда он нужен!
Наркисс отпустил девушку и обратился к ее брату:
— Если солгал, то ты ведь знаешь, скоро я вернусь в Тартарус и тогда… — Он не договорил, посмотрел через плечо на Анжелику, стоящую, прислонившись к колонне, и, ничего боле не добавив, унесся прочь.
В этом скрытом капюшоном взгляде девушка ясно прочла обещание вернуться и закончить. Она приняла от Даймонда свой свитер, но не надела, обхватила руками и прижала к себе.
Атанасиос не подошел, оставался стоять на месте и смотреть на нее сверкающими янтарными глазами.
— Значит, в Тартарус, — первой нарушила она тишину. Мальчишка сунул руки в карманы брюк. Он был все в том же белом смокинге, что и на последнем весеннем приеме.
— Знаешь, — немного подумав, заговорил он, — я ведь не верил, когда Вильям смеялся надо мною, утверждая, что ты легкодоступна всем, у кого есть, чем тебя заинтересовать…
Лицо девушки застыло, превращаясь в ничего не выражающую маску.
Атанасиос зло улыбнулся.
— Я никак не мог понять, почему ягуар так легко тебя бросил, променял на эту рыжую! А теперь понимаю… Он и женщины в тебе не видел, лишь красивую статуэтку. Он и не бросал тебя, а просто передарил или, если хочешь, убрал в шкаф, пока не захочется снова достать и полюбоваться.
Девушка молча взирала на него. А Сарах тронула брата за локоть.
— Тане, пожалуйста, какие ужасные вещи ты говоришь!
Анжелика заставила себя засмеяться.
— О, пусть говорит! Так занимательно слушать рассуждения этого наивного птенчика. Он по своей неопытности полагал, что, только выпрыгнув из гнезда, возьмет да полетит. А крылышки оказались слабоваты. — Она откинула волосы за спину. — Отправляйся, малыш, обратно в гнездышко, хорохориться перед другими птенцами! Тем, кто умеет летать, смотреть на тебя смешно.
Атанасиос открыл и сразу же закрыл рот, а потом схватил сестру за руку и потащил за собой. Но та успела обернуться и крикнуть:
— До свидания, Анжелика. Знайте, я вами восхищаюсь, я никогда не встречала… — Брат дернул ее за руку и та умолкла.
Когда два силуэта исчезли в тени аллеи, Анжелика приказала Даймонду:
— Оставь меня, — и, не глядя на него, опустилась на ступеньки.
Луна на синем небе побледнела, ночь отступала, до утра оставалось совсем недолго. Легкий теплый ветерок шелестел в обожженной листве, сквозь резкий запах пепла пробивался свежий аромат трав и черемуховая сладость. Силуэты деревьев на круглой площадке точно танцевали, покачиваясь вослед за кронами.
Когда Лайонел впервые привел ее сюда, ей показалось, что она вернулась домой. Не потому что этот сад сильно напоминал тот, который был у нее в родительском доме две сотни лет назад, совсем нет. Да и Лайонелу она никогда не рассказывала о постыдном обращении в саду, о ее прошлой жизни он знал мало. Но по какой-то причине шесть лет назад он преподнес ей в подарок этот дом, утопающий зимой в белых сугробах, а летом в зелени. Бывало, приезжая сюда звездными ночами, пили на веранде, танцевали и занимались любовью. Иногда ей казалось, что это место для него значит куда больше, чем для нее. Тогда она поинтересовалась, почему он подарил ей дом, но он сказал: «Это неинтересно».
Было ли то действительно так? Она не знала.
Анжелика почувствовала, как что-то мягкое укрыло ее плечи. Даймонд принес плед и присел рядом с ней.
Она провела пальцами по мягкому покрывалу и усмехнулась.
— Мне не холодно.
— Я знаю, — прошептал Даймонд.
Они помолчали. Ей вспомнилось, как сидели вот так в первые дни знакомства на пороге деревянного сарая, стоящего на отшибе английской деревни. Даймонд был еще человеком, он накидывал себе на плечи шерстяное одеяло, чтобы не замерзнуть. Для них стрекотали цикады и молчаливый синеглазый юноша смотрел на нее так, как за всю жизнь и бессмертие никто не смотрел. Слушал ее, срывал для нее красивые цветы, гладил руку — наивный, добрый, застенчивый, бесхитростный и ласковый мальчик.
Вспомнив, как тот кинулся на старейшину, Ажелика рассердилась и заявила:
— Ты глупец!
Если бы захотел, Наркисс голыми руками мог бы разорвать его в клочья. Она покосилась на юношу и, заметив, что тот не сводит с нее грустного, полног
