В послевоенные годы кризис историографии углубился и приобрел некоторые новые черты. Неспособность исторической науки дать ответ на животрепещущие вопросы современности, объяснить главные процессы, совершающиеся в мире, вызвала разочарование общественности; серьезно беспокоило это и многих видных историков.
«Большинству из нас, — признавался известный английский историк Барраклоу, — именно война открыла глаза на недостатки, а в некоторых случаях искажения истории, которую мы исследовали и которой мы учили». «Профессиональные историки, — писал другой видный английский исследователь Тревор-Ропер, — ведущие полемику вокруг министерского кризиса при крошечном европейском дворе XVIII в. или вокруг стиля вязания в средневековом женском монастыре, не отвечают на общие вопросы. Поэтому люди отворачиваются от них и ищут того, кто может подняться над мелочами и найти общее значение в этой чудовищной груде материала». «Вопиющая потребность сегодняшнего дня, — подтверждал Барраклоу, — не специализация, которая означает дробление, а интеграция...».
Английская историография не могла совсем уклониться от объяснения общего хода истории, если хотела сохранить свое влияние. Именно этим объясняется тот факт, что в работах историков послевоенных лет, в отличие от предыдущих десятилетий, нет недостатка в различных обобщающих концепциях, в попытках наметить решение больших общих проблем. Труды по узким и частным темам, имеющим ограниченный интерес, уже не определяют общего характера исторической литературы.
Другая характерная черта английской исторической науки — это ее повышенное внимание к вопросам методологии: за последние годы появился целый ряд работ, посвященных анализу методов, исторической науки, проблемам исторического познания, философии истории и т. п. Этот интерес английских историков к философским и теоретическим вопросам исторической науки имеет особое значение в свете традиционного английского эмпиризма и нелюбви к теории. Характеризуя явное отставание в прошлом английских историков в области теории, видный английский ученый Ф. М. Поуик в 1953 г. признавался: «Сдвиги в действительно живой, а не книжной истории за последние пять-десять лет превосходили перемены в изучении истории и в размышлениях о ней».
Подавляющее большинство историков Англии стояло на позициях исторического релятивизма. Весьма характерна в этом отношении позиция Ф. М. Поуика, отрицавшего объективность исторического познания. Историк, говорил он, лишь в редких случаях получает свои знания из наблюдения фактов и событий: как правило, он пользуется лишь свидетельскими показаниями о них. Причем нередко эти показания проходят через много рук. В результате подлинный факт ускользает от исследователя, а история оборачивается серией суждений. «То, что мы называем историческим обобщением, — писал Поуик, — на деле является суждениями о суждениях».
Развернутое изложение релятивистского понимания истории дает Дж. Ренир в своей книге «История, ее цели и метод».
Субъективность историка, пишет Ренир, начинается уже при отборе и группировке фактов. «Историк располагает большим количеством фактов. Он должен отобрать из них те, которые использует, и систематизировать отобранное. В этих операциях действиями историка руководят особенности его личности, его взгляды, его теории». Объективный критерий, по мнению Ренира, в работе историка вообще отсутствует.
Из релятивистских концепций непосредственно вытекает и отношение английской историографии к проблеме прогресса. Как известно, идея прогресса, вера в него многие годы господствовала в английской исторической науке. Лишь в конце XIX и начале XX в. появляются первые высказывания, ставившие ее под сомнение. В то время неверие в прогресс и прямое отрицание его широко распространились в английской науке, стали почти общепринятыми. Видный историк-идеалист Р. Коллингвуд прямо заявляет: «Все ценности, которые входят в понятие прогресса, «кажутся просто относительными». «Было бы излишним спрашивать, заметен ли прогресс в какой-нибудь период истории в целом по сравнению с предыдущим».
Место веры в прогресс все более прочно занимают различные варианты теории циклов в общественном развитии. Наиболее полно идею циклического развития человечества излагает известный историк Арнольд Тойнби в своей большой работе «Изучение истории». Сочинение это наполовину было написано до второй мировой войны, но последние тома его вышли уже после 1945 г.
Какая идея лежит в основе этого огромного труда? Предыдущая история человечества, по мнению Тойнби, распадается на ряд циклов или цивилизаций, которые появлялись, развивались, достигали апогея и затем приходили в упадок и погибали. Это, заявляет Тойнби, открытый им закон развития человечества. Так же, следовательно, будет идти его развитие и впредь. Все цивилизации, пишет Тойнби, «посеяны единым сеятелем», т. е. богом. Их движущая сила — мистический «жизненный порыв». Его осуществляют по предначертанию свыше «творческие личности», «гении» — полководцы, пророки, поэты, политические мыслители и т. д. В индустриальную эпоху такими вождями являются крупные капиталисты. Цивилизация развивается до тех пор, пока народ, масса добровольно следует указаниям и руководству творческого меньшинства; когда этот порядок нарушается, цивилизация идет к упадку и в конце концов гибнет. Такова вкратце схема Тойнби. Следует добавить, что идеалистическое построение Тойнби все же допускает влияние материального фактора — природных условий и техники на исторический процесс. Однако последние, по его мнению, не могут определять хода истории, первенство здесь принадлежит религии.
Английские историки по-прежнему отрицают закономерность исторического процесса. Один из наиболее крупных из них — Баттерфилд заменяет понятие закона идеей божественного провидения. Задача истории, утверждает Баттерфилд, состоит в описании фактов, событий и деятельности отдельных людей, но общий смысл истории для человека недоступен: его можно понять лишь религиозным чувством.
Шагом к признанию закономерности на первый взгляд кажется неопозитивизм, который в последние годы приобрел в Англии большое влияние. Главный представитель английского неопозитивизма Карл Поппер, автор книг «Открытое общество и его враги» и др., развивает совместно с американским философом К. Гемпелем так называемую «теорию охватывающего закона», которая исходит из того, что признание причинности уже предполагает наличие универсального закона; без последнего невозможно никакое объяснение исторического процесса. Причину явления выводят из закона, сопоставляя с ним конкретные условия: исходные данные, специфические признаки и т. п. Правда, по мнению Поппера, в истории, в отличие от других наук, проверка теории невозможна, а поэтому здесь мы имеем дело не с законами в собственном смысле слова, но лишь с выполняющими их роль более или менее туманными теориями.
Таким образом, неопозитивизм на словах допускает существование закона. На деле же понимание им закономерности далеко от научного. Исходя из идей Юма, Поппер не признает необходимой объективной связи между причиной и следствием, она для него — простая логическая конструкция. Ему свойственно и упрощенное понимание природы научного объяснения, последнее он рассматривает как простое эмпирическое обобщение. Между тем задача науки гораздо сложнее: она изучает внутреннюю структуру явлений и процессов, выделяя наиболее важное и существенное. Новые научные концепции являются не простым повторением и комбинацией эмпирических данных. Неверной является и концепция причинного объяснения, которую выдвигает Поппер; оно не представляет собой простого применения общего закона для истолкования единичного явления. Единичное явление во всем его многообразии невозможно вывести из какого-либо одного общего закона. «Каждое явление, каждый факт имеет множество сторон и отношений и, чтобы объяснить его, нужно использовать не один, а целую совокупность законов, каждый из которых объясняет нам какую-то сторону изучаемого явления».
Слабость «теории охватывающего закона» признают даже некоторые ее сторонники, в частности философ П. Гардинер, который в своей работе «Природа исторического объяснения» пишет, что схема причинного объяснения Поппера в применении к исторической науке нуждается в поправке.
Однако, критикуя «теорию охватывающего закона», Гардинер пытается свести все разногласия между историческими школами к различному пониманию слов, в частности к различному толкованию слова «объяснение». «Нам должно быть теперь ясно, — заявляет он, — что конфликт, который, как полагают, существует между материалистической и идеалистической интерпретациями истории, является иллюзорным».
Критику неопозитивизма мы находим и в работах английского неогегельянца Р. Коллингвуда. Рассматривая мир как воплощение абсолютной идеи, Коллингвуд видит в истории прежде всего развитие мысли. «Сама история, — пишет он, — не что иное, как перевоплощение прошлой мысли в уме историка». Поэтому историческая наука, в отличие от естественных наук, имеет дело не с самим объектом, а с его отражением в сознании человека. «Историческое знание, — пишет он далее, — имеет своим объектом мысль, не вещи, о которых мыслят, а сам процесс мышления». Коллингвуд отрицает взгляд на задачи истории, как на раскрытие закономерностей, последние, по его мнению, существуют только в сознании и представлении историка, а не в действительной жизни.
Господство релятивизма и субъективизма в подходе к исторической науке находит наиболее полное выражение в многочисленных произведениях биографического жанра, продолжающих заполнять книжный рынок Англии. Наряду с дилетантами дань этому жанру отдают и некоторые профессиональные ученые. Известный историк Роуз предпринял издание серии биографий под общим названием «Учись истории сам».
Излагая ее замысел, Роуз писал: «Ключевая идея серии заключается в том, чтобы через биографию великого человека вскрыть большую историческую тему». В основе этого лежит мысль о решающей роли великих людей в истории. Названия отдельных книг убедительно раскрывают эту концепцию. Вот некоторые из них: «Гастингс и Британская Индия», «Ливингстон и Центральная Африка», «Парнелл и ирландская нация» и т. д. Несмотря на то, что во главе издания стоит профессиональный историк, общий научный уровень его оставляет желать многого. Еще хуже обстоит дело с другими книгами биографического характера. Резко критикуя низкое качество таких поделок и их обилие, известный историк Л. Нэмир в свое время писал, что, по-видимому, обращение к этому жанру «порождается либо страхом перед широкими темами, либо отсутствием творческого воображения».