2015-05-05
157
С концом великого Союза коварные бациллы всеобщего отчуждения и распада поразили не только некогда «братские» народы, но и отдельно взятых людей, в частности жильцов большой коммунальной квартиры в Москве, по улице Пятницкой.
Напрасно многие думают, будто в неузнаваемо изменившейся российской столице не осталось больше коммуналок. Это все ложь. Не верьте ей, граждане. Коммуналки в Москве были, есть и будут. По крайней мере, в обозримом будущем.
Теперь уже трудно доподлинно сказать, сколько поколений жильцов сменилось в роскошной, некогда семикомнатной квартире на Пятницкой улице, принадлежавшей раньше то ли богатому купцу, то ли знаменитому адвокату. Рассказать об этом смогли бы только амбарные домовые книги, древние, как «Повесть временных лет», но они были надежно схоронены в архивах коммунального хозяйства.
В последние годы жильцы в упомянутой квартире сменялись если не ежедневно, то почти ежемесячно. Один выезжали, получив наконец вожделенную отдельную жилплощадь. Другие спивались и заканчивали свою жизнь на больничной койке. Третьи просто мирно отходили на постоянное жительство в мир иной. В освободившиеся комнаты тотчас въезжали новые жильцы. Но братский коммунальный дух из квартиры уже давно выветрился. И жизнь здесь протекала под знаменем взаимного равнодушия и воинствующего сепаратизма.
|
|
|
Новоявленные соседи порой не только не знали друг друга по именам, но даже не здоровались. Зато, как и в добрые старые времена, очень хорошо знали, сколько у кого метров, и зорко следили за тем, чтобы кто-нибудь не оттяпал себе хотя бы квадратный сантиметр жилой площади. О времена, о нравы…
Однако сегодня произошло невозможное. Суверенным жильцам невольно пришлось объединиться перед лицом нависшей над всеми грозной опасности, имя которой — Степан. Дело в том, что на прошлой неделе в квартиру поселили алкоголика. Не просыхая ни на минуту, он успел в буквальном смысле поставить всех на уши. Хлестал водку ведрами. Орал. Сквернословил. Валялся в непотребном виде на полу, демонстрируя соседям живописные наколки. Словом, вел себя как заурядный русский человек, у которого душа распахнулась и не желает запахнуться. Но главное — повадился по ночам орать блатные песни…
Возмущенные жильцы бросились с жалобами и в ЖЭК, и в милицию. Но решительно никакой реакции на это не последовало. Совершенно никакой. Оставалось лишь терпеть и поневоле списывать все на несовершенство молодой российской демократии.
Между тем жить в квартире становилось просто невыносимо. Посему нынче на общей кухне собрался жилищный совет, представленный всеми заинтересованными лицами.
|
|
|
— Гм… — смущенно кашлянув, начал средних лет безработный интеллигент в тренировочном костюме с пузырями на коленях. — Так что будем делать, товарищи? Терпеть подобную ситуацию, гм, больше никак нельзя…
— Ясно чего, — отозвалась пудовая хабалка, торговавшая у метро домашними пирожками (по слухам — из собачатины). — Это… На выселение подавать надо!
— Однозначно! — подхватила слепенькая бабулька, которая тоже чем-то торговала и ежедневно агитировала соседей в пользу Либерально-демократической партии. — В Сибирь его, лиходея! В последнем вагоне!
— В психушку его надо! — предложил мордастый и непрестанно что-то жующий отец много численного семейства челноков. — Он уже того… Всякое юридическое лицо потерял!
— Может быть, написать коллективное письмо куда следует? — робко заметил сухонький тщедушный старичок — в прошлом грозный начальник страшного колымского лагеря.
— Да «наширять» его — и дело с концом, — невозмутимо бросил скелетообразный хронический наркоман девятнадцати лет от роду. — У меня и «дурь» есть. Вкатим тройную дозу — он и сам коньки отбросит…
— Вот этого не надо, товарищи! Попрошу без крови! — испугался бывший интеллигент. — Мы же с вами порядочные люди! И потом… Что мы будем делать с освободившейся комнатой? Нельзя допустить, чтобы, гм, туда подселили такого же…
Все страшно разволновались. Судьба еще не освободившейся комнаты, как оказалось, болезненно интересовала всех. И потому все заговорили разом, совершенно не слыша друг друга. А первый в новейшей истории квартиры жилищный совет тотчас стал похож на очередное заседание Государственной думы.
И тут, покрывая всех, раздался на кухне громкий удивленный возглас:
— Эй, народ! Таки за что базар?!
Жильцы ошеломленно затихли. В дверях, покачиваясь, стоял собственной персоной непосредственный виновник собрания, в одних семейных трусах, с опухшей и небритой физиономией, по которой блуждала идиотская ухмылка. Несмотря на относительную неустойчивость, наличие у него могучих бицепсов свидетельствовало, что справиться с ним будет далеко не просто.
Слепенькая бабулька смущенно ахнула. На широкой безволосой груди Степана красовалась вопиюще неприличная татуировка: голый мужик, оседлавший голую пышногрудую красотку. Ощутив на себе испуганные взгляды соседей, обладатель ее самодовольно поиграл мускулами, и картинка тотчас пришла в движение, превратившись в откровенно порнографический мультик.
— Таки за что базар? — ухмыльнувшись, переспросил пьянчуга.
— Да ни о чем, собственно, — растерянно произнес бывший интеллигент. — Мы тут, гм… Мы обсуждали новую очередность уборки мест общего пользования…
— Ага! Верно! Однозначно! — дружно подхватили соседи.
— А… — осклабился Степан, обнажив крепкие звериные зубы. — Ну-ну… Чирикайте, пташки, покуда кот спит…
Затем, почесав голое пузо, развернулся и удалился в коридор, откуда вскоре послышалось громоподобное пение:
— Таганка! Я твой бессменный арестант! Погибли юность и талант в твоих стенах!..
— Господи… — испуганно перекрестилась либерально-демократическая бабулька.
Участники собрания заметно приуныли. Однако, поскольку назревший вопрос с повестки дня снят не был, бывший интеллигент после долгого молчания неожиданно предложил:
— Одну минуту, товарищи! Кажется, я кое-что придумал… — И мышкой шмыгнув в свою комнату, вернулся оттуда с замусоленной популярной газетой ярко-желтого окраса. — Где же оно? Ах вот — нашел!
Участники собрания тесно окружили своего спикера.
— «Экстренное выведение из запоя, — начал шепотом читать интеллигент. — Новейшая методика. Стопроцентная гарантия!.. — И добавил кисло: — Дорого…»
Жильцы оживленно загудели. В конце концов решение было принято. И принято на удивление единогласно!
|
|
|
— Лучше дорого, зато надежно, — гласил общий вердикт. — На это никаких денег не жалко…
Не прошло и часа, как в квартиру на Пятницкой уверенно позвонили, и перед глазами открывших дверь жильцов предстали два здоровенных бугая в санитарских халатах сомнительной свежести. В руках у одного из них был обыкновенный чемодан; у другого — заранее приготовленная квитанция.
— Работаем только по факту оплаты, — мрачно сообщили они. И предъявили ошеломленным жильцам счет на кругленькую сумму.
Растерянный спикер-интеллигент дрожащими руками тщательно пересчитал общественные деньги и вручил их санитарам.
— Вы уверены, что он протрезвеет? — недоверчиво спросил он.
— Будь спок, дядя! — усмехнулся один из «вытрезвителей». — Фирма гарантирует… Так где клиент?
Клиент из своей комнаты самозабвенно рвал душу:
— Мур-р-ка! Ты мой муре-о-ночек!..
— Слабонервных просим не смотреть, — бросил жильцам второй санитар. И оба бугая без стука решительно вошли в комнату алкоголика.
Что там происходило, злополучным жильцам в точности неизвестно до сих пор. Ибо дверь тотчас захлопнулась. Песня Степана оборвалась. А вместо нее раздался страшный грохот. Процесс «вытрезвления» пошел.
Одновременно с его началом дверь коммунальной квартиры сама собой распахнулась, и в нее толпой стремительно хлынули вооруженные омоновцы в масках. Насмерть перепуганные жильцы остолбенели, а незваные гости ворвались в комнату Степана, из которой послышался звон разбитого стекла и отчаянный крик. Затем все смолкло.
Когда обитатели квартиры понемногу пришли в себя, глазам их предстало неожиданное зрелище. Посреди совершенно пустой, если не считать двух колченогих стульев и матраса, комнаты дебошира лежал вниз лицом да еще в наручниках один из «вытрезвителей» и тихонько скулил. Вокруг сгрудились бравые омоновцы. Второго санитара в комнате почему-то не было. Вдобавок было разбито окно, возле которого стоял сам виновник происшествия. Заметьте, стоял на удивление твердо и был как бы абсолютно трезв!
|
|
|
— Порядок, товарищ капитан, — обратился к нему один из омоновцев. — Можно уводить?
В ответ трезвый Степан лишь устало отмахнулся и опустил голову.
Когда непрошеные гости вместе с арестованным санитаром наконец убрались из квартиры, на кухню, где, взволнованно шушукаясь, собрались жильцы, вошел их новый сосед — прилично одетый и аккуратно причесанный — и со вздохом произнес:
— Извините, граждане… Этот маскарад был необходим для проведения важной операции…
— А вы, гм, собственно, кто будете? — растерянно спросил интеллигент.
— Сотрудник уголовного розыска капитан Марк Майер, — с виноватым видом ответил неузнаваемо трезвый «Степан». — Вот мое удостоверение… Так что еще раз извините и всего вам доброго.
Вернул деньги. Раскланялся. И был таков.
О том, что произошло затем, Николай Васильевич Гоголь сказал бы просто: немая сцена…
Петровка, 38
Утро
Хмурый и невыспавшийся полковник милиции Грязнов был зол.
В начале шестого утра его внезапно разбудил телефон. Звонил Турецкий. Как всегда, не вдаваясь в подробности, он коротко сообщил, что занимается расследованием какого-то чрезвычайно важного дела и назвал другу адрес, где следовало искать труп. Все остальное пообещал объяснить при личной встрече.
Отправленная Грязновым оперативная группа установила, что труп по указанному адресу действительно был. В чем заместитель начальника МУРа вскоре смог убедиться лично, прибыв на место происшествия вслед за своими орлами. Картина была впечатляющая. Погибшей оказалась молодая девушка. Если бы не перерезанное горло, можно было подумать, что она принимала кровавую ванну…
Затем начались загадки. Сначала в прихожей был найден охотничий нож, но без всяких следов крови. Потом, в ходе осмотра квартиры, было установлено, что погибшая здесь не жила, а хозяйкой числилась совершенно другая девушка, которая бесследно исчезла. Наконец в той же прихожей валялась большая спортивная сумка, откуда извлекли женские вещи, и один из оперативников, накануне занимавшийся делом по перестрелке в районе Сретенки, тотчас опознал в них те, что были на девушке, которую разыскивали как возможную свидетельницу либо участницу этого происшествия. Словом, было о чем призадуматься.
Прибыв на Петровку, Вячеслав Иванович, как всегда, принялся изучать оперативную сводку, но мысли его то и дело возвращались к этому странному делу. Не вызывало сомнений, что Турецкий по обыкновению действительно впутался в очередную опасную игру. Но почему он не рассказал обо всем раньше? Почему не попросил у старого друга помощи? Только распоряжался в чужом монастыре, пользуясь своими нынешними полномочиями. (Что особенно задело Вячеслава Ивановича.) Словом, молчал до тех самых пор, пока не появился труп. А теперь доверил ему, Грязнову, делать обычную грязную работу…
Около полудня явился с докладом капитан Майер, знаменитый герой «японской» истории. Дело, которым он занимался, Грязнов контролировал лично. Состояло оно в том, что некая преступная группировка успешно освоила неожиданный род деятельности, а именно — новейшую методику выведения невменяемых лиц из запоя, на чем так же успешно гребла огромные деньги. Необходимо было выяснить не только сущность нового метода, но и главное — найти подходы к влиятельному криминальному авторитету, известному под кличкой Захар, который занимался, помимо этого, и более крутыми делами.
Взглянув на вошедшего, Грязнов сразу догадался, что у капитана произошел «облом». Сын одесского еврея и белоруски, с физиономией истинного арийца, красавчик Майер, безукоризненно выбритый и молодцеватый в своей милицейской форме (разумеется, без всяких наколок), выглядел кислым и разочарованным. Сама идея этой операции всецело принадлежала ему. Он же и взялся ее осуществить, убедив Грязнова, что все должно выглядеть естественно, а для этого необходимо войти в роль. Но результаты оказались куда скромнее затраченных усилий.
— Одного взяли на месте вместе с «аппаратом». Его сейчас в лаборатории изучают, — доложил Майер. И со вздохом добавил: — Второй выбросился из окна…
— Как же это ты, брат, недоглядел? — нахмурился Грязнов.
— Виноват, товарищ полковник. Я даже не предполагал, что такое может произойти. Скрутил их, пока ребята не подоспели. Но он сумел вырваться и…
— Личности установлены?
— Так точно. Задержанный Поляков Константин Викторович. Уроженец Тульской области, 26 лет, из них три года отсидел за кражу. Образование — восемь классов. К медицине ровно никакого отношения не имеет.
— Специалист, мать твою, — усмехнулся Грязнов. — Ну и как он, раскололся уже?
— Пока нет. Работаем…
— А второй?
— Со вторым сложнее, — уныло вздохнул капитан. — На вид — около 30 лет, крепкий. На левом предплечье шрам от удара ножом. Никаких документов при себе не имел. Нашли только крупную сумму денег в рублях и валюте да эту фотографию…
— Какого же рожна он в окно ломанулся? — вслух подумал Грязнов, изучая стандартный черно-белый снимок для документа красивой молодой девушки с грустными задумчивыми глазами. Кого же она ему напоминала? Вот память — стареешь, брат, стареешь… — Погоди, погоди!
Вызвав дежурного, Вячеслав Иванович велел срочно доставить ему фотографии убитой, которую утром обнаружили в ванне. Вскоре их принесли. И Грязнов принялся внимательно сличать оба лица.
— Улавливаешь сходство? — многозначительно произнес он. И вкратце рассказал Майеру утреннюю историю.
— Довольно отдаленное, — заметил капитан. — Вы полагаете, это его рук дело?
— А почему нет? Просто так, за здорово живешь, люди из окон не кидаются! Значит, что-то за ним было. Возможно, именно это… Вот что, Майер, давай, брат, коли мне этого «санитара» по полной программе! Без рукоприкладства конечно, но чтобы все, гад, рассказал. И насчет Захара. И особенно про дружка своего. Приказ ясен?
— Ясен, товарищ подполковник. Без рукоприкладства…
Когда Майер вышел, Вячеслав Иванович еще долго разглядывал обе фотографии. Некоторое сходство, конечно, было, но довольно отдаленное. Потом взялся за другие — из оперативной сводки. Картина была знакомая: кровавые «бытовухи», заказные убийства, бандитские разборки…
От этого занятия его отвлек телефонный звонок Турецкого. Новоиспеченный прокурор по надзору за органами ГУВД Москвы был уже на проходной и просил друга «организовать» пропуск для его спутника. Полковник Грязнов просьбу удовлетворил. И принялся с нетерпением ждать прокурора.
Когда тот наконец вошел в его кабинет, первый заместитель начальника МУРа уже открыл было рот, чтобы с порога высказать своему другу все, что он о нем думает. Но заметив необычную озабоченность Турецкого, просто до хруста стиснул его крепкую руку и спросил:
— Ну, где же твой человек?
— Рита! — позвал Александр Борисович.
Тихо вошла девушка. Невысокая, стройная, красивая, она выглядела невыспавшейся и усталой. И едва увидев ее бледное лицо, полковник Грязнов изумленно вскинул свои рыжие брови и остолбенел.
Живая и невредимая, перед ним стояла девушка с фотографии! Это была именно она и одновременно другая — давно похороненная и воскресшая из мертвых…
Квартира на Ярославском шоссе
— Может, ты все-таки объяснишь мне, что происходит? — сухо спросила жена, когда Вадим Николаевич, опять не ночевавший дома, вошел в квартиру и устало принялся снимать ботинки. — Вадим, ты меня слышишь?
— Слышу, — безжизненно отозвался он. — Не ори…
Ошеломленная, Наташа молча смотрела на его осунувшееся, бледное лицо — лицо старика, но никак не ее мужа.
— Ты что, издеваешься? — губы ее затряслись, в глазах вспыхнуло негодование. — Что все это значит? Я тут целую ночь с ума схожу, не знаю, что и думать. А он даже не позвонил! Муж называется! Или… или ты мне уже не муж? Отвечай! Где ты был? Путался с бабами?!
— Дура! — побагровев, неожиданно рявкнул Вадим Николаевич с такой яростью, что жена испуганно отпрянула, а под потолком зазвенело изумленное эхо. Затем, постепенно остывая, холодно приказал: — Лучше приготовь что-нибудь. Я сутки не ел…
Глотая слезы, жена поспешила на кухню. А Вадим Николаевич, шатаясь, вошел в свою комнату, постоял, недоуменно озираясь, будто соображая, куда это он попал. Потом охватил голову руками и опустошенно опустился на диван.
Что он мог ей рассказать? И вообще — разве об этом можно спокойно рассказывать?! Нет, лучше бы они его просто убили…
Через полчаса, когда Наташа с заплаканным лицом молча появилась на пороге, он все так же опустошенно сидел, охватив голову руками. На конец, ощутив ее присутствие, Ступишин устало поднял голову, увидел жену и со вздохом пошел на кухню.
Проглотив ложку салата из помидоров, он внезапно ощутил головокружение и понял, что есть не хотелось. А хотелось только одного — уснуть и не проснуться. Провалиться в беспамятное небытие и все забыть. Все…
Жена за его спиной машинально тюкала ножом по разделочной доске. На сковородке шкворчало растопленное масло. Пахло гороховым супом. Его любимым. Но Вадиму Николаевичу было все безразлично.
В монотонном стуке ножа начались перебои. Послышалось всхлипывание. Роняя слезы, Наташа дрожащим голосом произнесла:
— Послушай, Вадим, это жестоко… Бесчеловечно… Ты не можешь так со мной обращаться… Если ты не хочешь рассказать мне о своей работе, не надо. Но объясни хотя бы, что за нужда была так срочно отправлять Альку в этот лагерь? И почему мне нельзя его там навестить? Я мать, в конце концов, и имею право знать правду…
Сердце Вадима Николаевича внезапно сжалось от мучительной боли и жалости к ней. К самому себе. От леденящего страха за будущее их единственного, горячо любимого сына. Оставив ложку, он поднялся. Подошел к жене. Нежно обнял ее. И, закрыв глаза, положил голову ей на плечо.
— Прости, родная, — голос его дрогнул. — Не волнуйся, все будет хорошо. Вот увидишь…
Тело ее обмякло в его руках. Бросив нож, Наташа закрыла лицо руками.
— Ты меня убиваешь, — произнесла она сквозь слезы. — Убиваешь…
Вадим Николаевич мягко развернул жену к себе и заглянул в ее измученное лицо. Он уже почти готов был все ей рассказать, разделить с нею, единственным родным ему человеком, эту непосильную тяжесть. Но тут взгляд его случайно упал на разделочную доску, где в кровавой луже лежали влажные куски нарезанной ломтиками говяжьей печенки. Дыхание у него перехватило. К горлу подступила тошнота. Оттолкнув жену, Вадим Николаевич сломя голову бросился в туалет, где его невыносимо долго выворачивало наизнанку…
За кухонным столом, уронив голову на руки, безнадежно и горько рыдала Наташа.
Грязнов, разумеется, сразу все понял. Слишком хорошо он знал Турецкого и присущие ему рыцарские порывы в отношении прекрасных дам. А эта девушка… Да что тут говорить: с первого взгляда Вячеславу Ивановичу стало ясно, что ради нее стоило рисковать жизнью.
— Вот оно, значит, как, — насупившись, кивнул Грязнов, выслушав краткий рассказ старого друга. — Любопытное дельце… А у меня, между прочим, есть для тебя сюрприз. — Взяв со стола одну из фотографий, он протянул ее Турецкому.
— Откуда у тебя это? — удивился Александр Борисович.
— Сегодня утром брали двух молодцов Захара. «Криминального авторитета в белых перчатках». Ну, ты о нем слышал. — Турецкий кивнул. — При задержании один неожиданно выбросился из окна. При нем и нашли…
— Это же из моего личного дела! — взволнованно произнесла Рита, заглянув Турецкому через плечо. — То есть, я хотела сказать, из отдела кадров. Я принесла ее, когда устраивалась на работу в ночной клуб! Мне ее сделал один знакомый фотограф.
Грязнов и Турецкий многозначительно переглянулись.
— Знаешь, старик. — Нахмурился Вячеслав Иванович. — Я уже давно собирался основательно прошерстить эту вытрезвительную малину. А теперь, похоже, у меня появился великолепный повод побеседовать с Захаром по душам.
— Это не Захар контролирует ночной клуб «Саломея» на Сретенке? — спросил Александр Борисович.
— Вроде он.
— Тогда не исключено, что именно он причастен к убийству Никулиной и покушению на Риту! А это значит, что мне тоже надо срочно с ним побеседовать по моему делу…
— Может, ты наконец мне обо всем расскажешь? — недовольно заметил Грязнов.
— Я для этого и пришел.
Тем временем Рита подошла к столу и принялась разглядывать лежавшие там фотоснимки из оперативной сводки. Вдруг девушка ахнула и схватила Турецкого за руку.
— Саша! Я узнала их — это они! Те двое, которые пытались меня убить!
Друзья тоже склонились над столом.
— А, это из Капотни, — пояснил Грязнов. — Ребята из нашей опергруппы нашли их сегодня ночью. Похоже на обычную бандитскую разборку… Вы уверены, барышня?
— Конечно! — подтвердила Рита.
— Это меняет дело… А что скажет наш главный советник по версиям?
Турецкий сосредоточенно изучал оба снимка.
— Ну-ка, вызови сюда этих ребят.
Спустя несколько минут в кабинет заместителя начальника МУРа вошли изрядно помятые после бессонной ночи оперативники из дежурной группы, обнаружившей трупы, и пожилой судмедэксперт.
— Я сразу подумал: тут дело нечисто, — пояснил он. — Вот, обратите внимание: один был убит выстрелом в голову. А второй получил пулю из обреза. Но гораздо раньше. Его, судя по всему, туда уже мертвым привезли…
— Уверен, Степаныч? — спросил Грязнов. Судмедэксперт развел руками.
— Обижаешь, начальник.
— При убитых нашли что-нибудь?
— Ничего, — покачал головой старший оперуполномоченный. — С одного мародеры даже ботинки успели снять.
— Если ты насчет фотографии, — заметил Турецкий, то им она была ни к чему. Ведь они знали Риту в лицо. А тот, кто побывал у нее на квартире и убил Никулину, не знал. Смекаешь?
— А как же!
— Что еще обнаружено на месте происшествия? — обратился к оперативникам новоиспеченный прокурор.
— Обнаружены пуля и гильза от пистолета ТТ. А также следы автомобиля иностранного производства. Марку мы установили: это был джип «чероки».
Турецкий взволнованно щелкнул пальцами.
— Все сходится!
— Что? — удивился Грязнов.
— Сейчас расскажу. Дай подумать…
— Спасибо, братцы, можете катиться по домам, — отпустил Вячеслав Иванович своих орлов.
Оперативники ушли.
— Значит, ты полагаешь, их убрали потому, что они завалили дело? — предположил Грязнов.
— Несомненно. Вдобавок устроили перестрелку на Сретенке, где один из них был ранен из обреза. Рита это видела. — И он вкратце повторил другу рассказ девушки.
— Но почему же тогда убили эту, как ее, Никулину?
— Возможно, по ошибке. Но скорее всего — как свидетеля. Если, конечно, это вообще дело рук того захаровского молодца, который выбросился из окна…
— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Грязнов.
— Есть тут еще один возможный фигурант. — Турецкий в двух словах рассказал про «вампира», который угрожал погибшей.
— Ишь ты, как завернулось дельце! Маловероятно, конечно, но стоит проверить. Только где его искать?
— Постойте! — вмешалась Рита. — У Лены дома был установлен автоответчик с определителем номера. И она мне говорила, что этот Виктор не раз звонил ей домой!
— А барышня-то молодец, — заметил, взглянув на Турецкого, Грязнов. — Соображает… Адрес подруги вы знаете? Очень хорошо. Сейчас же отправим туда опергруппу и проверим… Ты был прав: любопытное намечается дельце!
— И вот что, Слава, — добавил Александр Борисович. — Надо, чтобы какой-нибудь толковый человек без лишнего шума прощупал гуманитарный фонд «Интермед», директор-распорядитель которого недавно покончил жизнь самоубийством.
— Как же, слышал. Прощупаем, — согласился Грязнов. — Можно подключить к этому делу Майера. Он у нас большой специалист по части маскировки…
— Кроме того, нужно продолжить поиски трупа следователя авиатранспортной прокуратуры Кулика.
— Из-за которого ты здесь вчера шум поднял?
— Именно. А также необходимо разыскать его родных. Они где-то во Владимирской области на даче отдыхают… Кстати, у Кулика была машина. Зеленая «Лада»-трешка. Старая. Номера точно не помню, — Турецкий назвал несколько возможных комбинаций. — На правом заднем крыле легкая вмятина и цвет заметно светлее остального кузова. Запомнил?
— Еще указания будут, господин надзирающий прокурор? — съязвил Грязнов.
— Пока все. Но это очень важно… Да расскажу я тебе! — взорвался Турецкий, встретив укоризненный взгляд друга. — Все расскажу… Но сначала необходимо спрятать девушку в безопасном месте.
— Господи, как я устала от всего этого, — сокрушенно вздохнула Рита. — Это какой-то бесконечный кошмар…
— Не волнуйся, — успокоил ее Турецкий. — Пока они думают, что ты мертва, тебе ничего не угрожает.
— А если?.. — испуганно спросила девушка.
— В любом случае мы тебя спрячем. И приставим надежных людей. Правда, Слава?
— Да хотя бы Денискиных ребят! — предложил Грязнов.
И он тотчас принялся звонить в «Глорию» своему племяннику.
— Саша, я боюсь! — взволнованно произнесла Рита, сжав руку Турецкого и умоляюще глядя ему в глаза. — Пожалуйста, не оставляй меня…
Грязнов выразительно кашлянул и сделал вид, что ничего не видит.
Александр Борисович ласково погладил девушку по щеке.
— Я же сказал, не волнуйся. Конечно, я тебя не оставлю. Пока мы окончательно не разберемся с этим делом.
От его нежного прикосновения Рита немного успокоилась. Одновременно ее охватило смутное волнение, которое она тут же попыталась заглушить. Но это было выше ее сил. И она продолжала доверчиво смотреть ему в глаза, которые без слов сказали ей все, что было у него на душе.
— Ну вот, барышня, сейчас за вами приедут, — радостно сообщил Грязнов, положив трубку.
— Тебе надо отдохнуть, — мягко произнес Турецкий. — Все будет хорошо. Верь мне…
— Я тебе верю, — опустив глаза, тихо ответила Рита. — Только…
— Да, — кивнул он. — Я приеду. Потом. Но сперва нам нужно обмозговать это дело…
Не прошло и получаса, как у ворот Петровки, 38, остановилась новенькая красная «Ауди-80». Элегантный и улыбающийся Денис приехал в сопровождении двух своих орлов — монументальных ребят из спецназа, которые заменили уволившихся из «Глории» «русских волков». Видно было, что красота Риты сразу произвела на него впечатление. Вышедший заодно с Турецким проводить девушку, Грязнов украдкой погрозил племяннику пальцем. Рыжий долговязый Денис разочарованно скуксился.
Когда Рита уехала, заместитель начальника МУРа искоса глянул на Турецкого, провожавшего глазами машину, и с усмешкой покачал головой:
— Ох, и кобель же ты, Сашка. Ох, и кобель… Ну а теперь давай, рассказывай мне все как на духу!
Тем временем стоявший неподалеку черный джип «чероки» с затемненными стеклами незаметно тронулся с места и, соблюдая дистанцию, устремился вслед за красной «ауди».
В машине сидели двое мужчин. Пока водитель джипа, искусно лавируя в потоке автомобилей, вел преследование, его пассажир вынул из кармана пиджака мобильный телефон и быстро натюкал на клавишах какой-то номер.
— Первый, есть сообщение, — произнес он.
— Слушаю, — густым басом отозвалась трубка.
— Информация подтвердилась. Она жива.
— Ч-черт…
— По вашему распоряжению мы установили наблюдение за квартирой «комиссара». Выяснилось, что эту ночь она провела у него.
— Где она сейчас?
— Только что была вместе с ним на Петровке. Сейчас едет в неизвестном направлении. Мы держим ситуацию под контролем.
В трубке наступило молчание. Затем властный мужской голос решительно произнес:
— Дело надо довести до конца. А с этим сыщиком мы после разберемся… Об исполнении докладывать немедленно. Отбой…
Ночной клуб «Саломея»
День
Посвятив Грязнова в подробности запутанного дела, Турецкий наметил для себя первого подозреваемого и решил без промедления заняться его разработкой. Человека, который почти несомненно был связан с Пауком и мог вывести следствие на эту ключевую фигуру.
Поэтому, несмотря на одолевавшую его усталость, Александр Борисович с Петровки помчался в ночной клуб, где работала Рита. Славка, который тем временем занялся поисками Кулика, а также пресловутого «вампира», конечно, предлагал ему и своих людей, и дежурную машину, но Турецкий, как всегда, предпочел действовать в одиночку.
На Сретенке он без труда разыскал нужное здание с модерновой вывеской и попытался войти. Но зеркальные двери оказались запертыми. Это и неудивительно. Ведь заведение начинало работать не раньше девяти часов вечера.
Пришлось искать служебный вход. Заглянув в сумрачный двор, который описывала Рита, он вскоре обнаружил то, что искал, но в дверях столкнулся лицом к лицу с бритоголовым охранником. Тот равнодушно покосился на непрошеного гостя и взглядом молча указал ему на табличку: «Посторонним вход воспрещен».
— Надзирающий прокурор Турецкий, Генеральная прокуратура, — представился Александр Борисович, предъявив удостоверение. — Мне необходимо побеседовать кое с кем из персонала.
Охранник, явно не ожидавший подобного визитера, неохотно посторонился и, пропустив его в клуб, тотчас извлек из кармана пиджака портативную рацию и озабоченно произнес несколько слов.
Следуя указаниям Риты, Турецкий поднялся на второй этаж, внимательно огляделся, изучая обстановку, и неслышно подошел к двери с надписью «Старший менеджер по работе с персоналом».
Сделав официальное лицо, Турецкий решительно постучал. Ответа не последовало. Тогда Александр Борисович попробовал войти. Однако дверь была заперта изнутри.
Выразительно кашлянув, он невозмутимо развернулся и, громко стуча ботинками, зашагал в противоположный конец коридора. Но, так и не дойдя до конца, на цыпочках вернулся обратно и затаился возле двери.
Не прошло и минуты, как в замке тихо повернулся ключ, дверь бесшумно приоткрылась, и в коридор воровато выглянула седая и напомаженная мужская голова.
— Здравствуйте, Сергей Эдуардович, — вежливо произнес Турецкий.
Вздрогнув и бледнея на глазах, старший менеджер с испугом уставился на незнакомца.
— Моя фамилия Турецкий. Я из Генеральной прокуратуры. Вас ведь уже предупредили, не так ли? — с издевкой произнес он.
— Э… Простите…
— Лапидус Сергей Эдуардович, если не ошибаюсь?
— Не Лапидус, а ЛАпидус, — неуверенно поправил тот, сделав ударение на первом слоге. — Э… Чем могу служить?
— Может быть, мы все-таки войдем?
Войдя в кабинет, Турецкий сразу заметил, что минуту назад здесь поспешно заметали следы. Массивный сейф был открыт. На столе беспорядочно навалены какие-то бумаги. Выпотрошены ящики письменного стола…
— Вы что, увольняетесь, Сергей Эдуардович? — как бы мимоходом произнес он. — Или в отпуск собрались?
Вмиг растерявший весь свой респектабельный лоск, старший менеджер по работе с персоналом машинально закивал:
— Да, да, в отпуск… А вы, собственно…
— А я к вам по делу. Да вы не волнуйтесь, я вас долго не задержу.
Сделав вид, что осматривает кабинет, он подошел к столу. Однако хозяин, спохватившись, тотчас принялся сгребать в ящики стола лежавшие на нем бумаги.
— Извините, у меня тут… — вяло улыбнулся он. — Прошу садиться.
Усевшись в мягкое кресло, Турецкий пристально взглянул на своего фигуранта. По виду это была типичная шестерка. Подлая и трусливая. «Напомаженный гнус», как охарактеризовала его Рита.
— Так чем могу служить? — закончив свой поспешный шмон, на старорежимный манер растерянно спросил хозяин кабинета.
— Видите ли, Сергей Эдуардович, у меня довольно печальная обязанность, — со вздохом начал Турецкий. — Дело в том, что вчера ночью при загадочных обстоятельствах была убита одна из сотрудниц вашего заведения. — Лапидус невольно вздрогнул. — Крылова Маргарита Дмитриевна… Полагаю, вам знакомо это имя?
— Э… М-м, да. Разумеется…
— Неизвестный проник в ее квартиру и перерезал Крыловой горло, когда она принимала ванну.
— Какой ужас…
— Вот именно, ужас. Такая красивая молодая девушка. Как говорится, ей бы еще жить да жить.
— Э… Простите, а при чем здесь я? — с заметным испугом спросил Лапидус.
— Не беспокойтесь, уважаемый Сергей Эдуардович. Я вовсе не имел в виду, что вас подозревают в причастности к убийству, — поспешил заверить его Турецкий. — Напротив, с вашей помощью я надеюсь прояснить некоторые детали. Полагаю, вы не откажетесь помочь следствию?
— Да… Разумеется, — с облегчением закивал тот.
— Вот и хорошо. Видите ли, по нашим сведениям, упомянутая гражданка Крылова имела довольно тесные контакты с мафией и, будучи сотрудницей вашего заведения, выполняла определенные, весьма специфические заказы… Вам об этом ничего не известно?
На лице Лапидуса выразилось полное недоумение.
— Э… Нет. Я впервые об этом слышу…
— Жаль. Потому что убитая несомненно имела среди персонала влиятельных покровителей. Рано или поздно мы их, конечно, найдем, но с вашей помощью могли бы сделать это значительно быстрее… Так вы утверждаете, что ничего не знали о преступной деятельности, осуществлявшейся «под крышей» ночного клуба? Например, о «спецобработке» отдельных клиентов с целью превратить их в послушных должников?
— Э… Ничего.
— А скажите, уважаемый Сергей Эдуардович, вам случайно не знакома такая кличка — Паук?
Жалкое лицо старшего менеджера окончательно приобрело трупный оттенок. Не в силах ответить, он лишь испуганно замотал головой.
— Это еще не все, — насладившись произведенным эффектом, продолжал Турецкий. — Мы имеем все основания полагать, что преступная группировка, на которую работала Крылова, теперь приступила к устранению потенциальных свидетелей, которые могли что-либо знать о ее деятельности… Так, несколько дней назад бесследно исчезла ближайшая подруга убитой, также сотрудница вашего заведения — Никулина Елена Витальевна. Очевидно, вы, как представитель администрации, это уже заметили?
Лапидус бездыханно кивнул.
— К сожалению, мы почти не надеемся обнаружить ее живой и не удивимся, если такая же участь вскоре постигнет еще кого-то из ваших сотрудников… Разумеется, мы смогли бы обеспечить им надлежащую защиту. Но только при одном условии: если эти люди найдут в себе мужество прийти к нам и честно обо всем рассказать…
Внезапно старший менеджер покачнулся и, схватившись руками за живот, глухо произнес:
— Извините, я… Мне необходимо выйти…
— Вам плохо? Может быть, вызвать «скорую»?
— Нет, нет! Я сейчас вернусь…
И, согнувшись в три погибели, Лапидус бросился в туалет.
Турецкий самодовольно усмехнулся. За свою многолетнюю практику он не раз убеждался, что патологическим трусам вообще были свойственны неожиданные приступы медвежьей болезни. Все шло на удивление хорошо. Клиент, что называется, почти созрел. Оставалось лишь немного дожать его, и тот окончательно расколется.
Пока хозяин кабинета отсутствовал, Александр Борисович без зазрения совести заглянул в его рабочий стол и бегло просмотрел сваленные туда бумаги. Пожалуй, если покопаться, тут можно было обнаружить немало интересного.
Между тем прошло пять минут, потом десять, а Лапидус все не появлялся. Неужели он решился сбежать? Нет, едва ли. На столе лежал его фирменный «дипломат», а на спинке кресла висел пиджак с документами и бумажником.
Интуитивно почуяв неладное, Турецкий вышел в коридор и без труда отыскал дверь с характерной фигуркой мужчины. Однако в сверкающем чистотой и благоухающем хлоркой сортире никого не оказалось.
— Сергей Эдуардович, вы здесь? С вами все в порядке?
Не получив ответа, встревоженный прокурор стал заглядывать во все кабинки. Самая крайняя, возле приоткрытого окна, была заперта. Турецкий деликатно постучал.
— Сергей Эдуардович, вы меня слышите?
Выглянув в окно, он сразу заметил укрепленную рядом на стене пожарную лестницу. Глухо чертыхнулся. И мощным рывком взломав хлипкий замок, распахнул дверь.
Сергей Эдуардович не обманул. Спустив брюки и запрокинув голову, он в жалкой позе торчал на унитазе, но признаться в чем бы то ни было уже решительно не мог. Потому что во лбу у него зияла аккуратная кровавая дыра, а в остекленевших глазах застыло изумление.
Проклиная себя за самонадеянность, Турецкий раздраженно хлопнул дверью и бросился обратно в кабинет старшего менеджера. Но в коридоре уже царила шумная суматоха. Метались и кричали сотрудники. А из дверей самого кабинета покойного густо валил дым. Подоспевшие охранники пытались воспользоваться огнетушителем, но по врожденной безграмотности долго не могли этого сделать…
Пока длилось тушение пожара, Александр Борисович успел вызвать по телефону оперативную группу с Петровки, 38, и, выйдя на улицу, закурил. Его легкомысленное пророчество в точности сбылось. Кто-то явно держал ситуацию под контролем и в критический момент ловко оборвал все нити. Игра, несомненно, велась по-крупному. И свою первую ставку Турецкий проиграл.
Наконец прибыли оперативники и вместе с самим надзирающим прокурором занялись осмотром места происшествия. Все бумаги убитого старшего менеджера были уничтожены пожаром и пеной из огнетушителей. Впрочем, не приходилось сомневаться, что Лапидус заранее успел замести следы. Огонь лишь довершил начатое…
Никаких результатов не дали ни осмотр сортира, ни опрос сотрудников ночного клуба. Следов убийца не оставил, а самого его никто не видел. Проник он в здание, очевидно, через окно и таким же путем ушел, поскольку охрана категорически отрицала присутствие в клубе посторонних. Словом, опять поработал профессионал. Или кто-то из своих?
Единственное, что оставалось, это извлечь пулю, которая, по счастью, застряла в черепе Сергея Эдуардовича и могла вывести на след убийцы. Поэтому труп по указанию Турецкого был немедленно отправлен в морг к доктору Градусу. Куда вскоре, заскочив на минуту в следственную часть Генпрокуратуры, поспешил на «дежурке» и сам надзирающий прокурор.
— Пуля от пистолета ТТ, — определил пожилой судмедэксперт, вручив Турецкому упакованный в целлофановый пакетик вещдок. — Между прочим, этот твой Лапидус и после смерти обосрался. Должно быть, здорово перетрухнул. Первый случай в моей практике, — с усмешкой добавил доктор Градус.
— Спасибо, Борис Львович, — поблагодарил Турецкий. — А у меня к вам еще одна просьба есть.
— Опять у кого-то в мозгах поковыряться к едрене фене?
— Не совсем. Помните, в прошлый раз вы мне говорили, что были неплохо знакомы с семьей профессора Ленца?
— Ну.
— Я тут привез его семейный фотоальбом, — сказал Александр Борисович, раскрывая свой «дипломат». — Не могли бы вы взглянуть на снимки и немного рассказать мне об этих людях?
— Руки хоть помыть можно? Пристал как банный лист к жопе, — буркнул старый матершинник.
Через несколько минут, устроившись в уголке секционного зала в компании накрытых белыми простынями мертвецов, доктор Градус принялся вместе с Турецким листать фотоальбом.
— Это его жена. Чудная, между нами говоря, была женщина. Какие пироги пекла — пальчики оближешь! Умерла в начале семидесятых от рака… Это наши с ним однокурсники. Тоже многие давно поумирали… Это его друзья и коллеги. Из них я вообще почти никого не знал… А это Яшка — Янис Карлович в нежном возрасте. Кто бы мог подумать, что из такого херувима вырастет такой…
— Вы упомянули, что он тоже стал хирургом. А где именно работал до своего бегства на Запад не помните?
— А хрен его знает. Сначала как будто в Первой градской. Потом через папашу устроился в какой-то НИИ…
— Борис Львович, а что вы имели в виду, когда говорили, что этот Янис корчил из себя гения?
— То и имел! Мало его в детстве пороли. Все мать виновата. Баловала подлеца до невозможности. «Яничка у нас самый, самый, самый…» Вот он и скурвился на почве недопоротой задницы. Ну в общем, вырос махровый эгоист.
— А каковы были его взаимоотношения с отцом? Особенно в последнее время?
— Хреновые.
— Почему?
— Соревноваться Яшка с ним вздумал. Все мечтал папашу обойти. Доказать свою гениальность. Вот и доказал. Ничего здесь толком не добился и за границу драпанул. Там гении нужны…
Перевернув страницу, доктор Градус недоуменно взглянул на «важняка».
— Гляди — несколько фотографий выдрано! Кто же это постарался?
— Именно этим я сейчас и занимаюсь, — пояснил Турецкий. — Скажите, Борис Львович, среди знакомых профессора Ленца могли быть люди, имеющие отношение к КГБ?
— Чушь собачья! Карлуша их на дух не переносил! Ведь эти опричники всю его родню подчистую выкосили. А самого на Колыму упекли «за измену Родине»…
— И все-таки, может быть, кто-то был?
— Ну, стукачей вокруг него всегда хватало. Высказывался он иногда не в меру. Только Карлуша этих гадов за версту чуял. И мигом отваживал. Еще в мединституте.
— А среди знакомых его сына?
Доктор Градус задумчиво почесал свою лысую голову.
— Погоди, «важняк»… Вроде что-то припоминаю…
Перелистав страницы фотоальбома, он вернулся к его началу и ткнул пухлым пальцем в один из пожелтевших старых снимков, где были запечатлены два озорных улыбающихся мальчугана.
— Вот он, дружок его закадычный. Ленька Беспалов. Слышал я мимоходом, будто потом он и впрямь чекистом заделался. За это Карлуша его от дома отвадил и крепко с Яшкой поругался…
— Значит, друг Яниса Ленца служил в КГБ?
— Кажется, так. Тоже, между прочим, изрядный был стервец. Я ведь его еще таким сопливым пацаном помню. Вечно они с Яшкой вместе разные гадости устраивали…
Перелистав альбом, Турецкий убедился, что плутоватое лицо будущего чекиста действительно повторялось на многих снимках рядом с наглой физиономией сына профессора, что определенно говорило о связывавшей их близкой дружбе. Однако на фотографиях более позднего периода лицо Беспалова ни разу больше не возникало. Что вполне соответствовало словам доктора Градуса. Но оставался вопрос: кто был запечатлен на вырванных из альбома фотографиях?
Заполучив кое-какую информацию к размышлениям, Александр Борисович поблагодарил старого судмедэксперта, уложил в свой «дипломат» фотоальбом профессора Ленца и запечатанный пакетик с пулей, извлеченной из головы Лапидуса, и покатил обратно на Петровку, 38. Необходимо было срочно провести трассологическую экспертизу и по обширной картотеке попытаться вычислить ствол, из которого эта пуля могла быть выпущена.
Между тем Турецкому по-прежнему не давал покоя загадочный код «017» и такая же загадочная фигура того, кто скрывался под этим кодом Если допустить, что им был сотрудник КГБ-ФСБ Леонид Беспалов (кстати, нужно еще проверить эту информацию), то все равно оставался вопрос: что общего могло быть у него с Карлом Имантовичем, который его, как известно, не жаловал? Словом, по мере расследования вопросов становилось все больше и больше. И это нормально. Потому что отсутствие вопросов равносильно полному тупику. И эта новая загадка даже обрадовала Турецкого.
Петровка, 38
Ближе к вечеру
В этот день полковник Грязнов еще не раз помянул добрым словом Риту, которая подсказала самый простой и верный способ поимки пресловутого «вампира».
Осмотрев снятую Никулиной в Бирюлево квартиру (сама девушка была родом из Кемеровской области), оперативники без труда нашли зафиксированный ее автоответчиком телефонный номер этого типа, а остальное было уже делом техники…
Рассказ Турецкого невольно заставил Вячеслава Ивановича основательно задуматься. Прежде он всерьез не верил жутковатым россказням о торговле человечиной. Главным образом потому, что при своем более чем разностороннем опыте оперативной работы до сих пор не сталкивался с подобного рода делом. А критерием истины, как известно, является практика. Но адресованное Меркулову письмо профессора Ленца, перечисленные Турецким подозрительные факты, сопоставленные с собственными размышлениями полковника Грязнова о необъяснимом исчезновении детей, заставили его резко изменить свою точку зрения. Однако реальных доказательств по-прежнему не было. Если бы им удалось доказать, что хотя бы один ребенок, к примеру тот же Сережа Краснолобов, действительно был похищен с целью принудительного забора органов, это придало бы мощный импульс следствию. А пока доказательств не было, приходилось отрабатывать любые возможные версии.
«Вампира» привезли на Петровку незадолго до того, как туда нагрянул Турецкий, проведший остаток дня в ГУОПе на Шаболовке, где он подробно ознакомился с досье знаменитого Захара.
— Ну, Сашка, везет нам! — сообщил другу Вячеслав Иванович, едва тот вошел в его рабочий кабинет. — Такого матерого гада взяли, елки-моталки! Девчонка твоя оказалась не промах… Если с Лапидусом промашка вышла, то хоть с этим не оплошали.
— Уже есть результаты экспертизы? — первым делом спросил Турецкий.
— Только что ребята из ЭКУ (Экспертно-криминалистическое управление) принесли. Словом, как ты и предполагал: обе пули были выпущены из одного ствола. Но этот ствол в нашей картотеке не числится.
— Вернее, еще не засветился на «мокром» деле… — вслух подумал Александр Борисович. — Ну а с «вампиром» у тебя что?
Вместо ответа Вячеслав Иванович вручил ему целую стопку домашних цветных фотографий, сделанных «полароидом». Турецкий невольно поморщился.
— Тьфу ты, гадость какая…
На всех снимках в различных вариациях повторялась одна сцена: здоровенный бугай изощренно пользует бесчувственных девок. Фантазии ему было явно не занимать. Кроме того, обращали внимание ясно различимые следы кровавых укусов на обнаженных телах жертв. Последние фото и вовсе вызывали омерзение. На них голый насильник самозабвенно слизывал кровь из надрезов на плечах и груди своих жертв.
— Ну и подонок, — брезгливо заметил Турецкий. — Личность уже выяснили?
— Большаков Геннадий Владимирович. 1965 года рождения. Не судим. Пока… Холост. Сотрудник охраны частного коммерческого банка «Эльдорадо». Судя по всему, увлекался этим уже давно… Заметь, большинство девчонок явно несовершеннолетние. Так что светит ему немало. Взяли еще тепленьким. Отсыпался, гад, после веселой ночи. Вся постель была кровью испачкана…
— А куда же он девал трупы?
— Думаю, их просто не было.
— Как это? — удивился Турецкий.
— Очень просто. Приглашал дуреху к себе домой. Хату эту он, между прочим, снимал. Сам прописан у родителей, в Подольске. Потом основательно клофелинил. А когда девчонка вырубалась — измывался над ней в свое удовольствие…
— И что же, ни одна до сих пор не заявила?
— Должно быть, он их так стращал, что они, бедолаги, даже и не рыпались.
— Вот сволочь…
— Не то слово. Вместе с этим нашли у него целую библиотеку оккультной литературы. Похоже, увлекался ею всерьез. А также телефоны и адреса всех его жертв. Так что получить их показания будет несложно…
— По поводу убийства Никулиной уже допрашивали?
— Пока нет. Тебя ждали, господин надзирающий прокурор. — Грязнов снял трубку внутреннего телефона и сказал дежурному несколько слов. — Сейчас его приведут в следственный кабинет, и мы душевно обо всем побеседуем.
— Погоди, Слава, — неожиданно возразил Турецкий. — Если ты не возражаешь, я бы хотел переговорить с ним с глазу на глаз.
— Воля твоя, — пожал плечами Вячеслав Иванович. И, вызвав дежурного, распорядился: — Проводи, браток, господина прокурора в следственный кабинет внутренней тюрьмы.
В тесном следственном кабинете ДПЗ — дома предварительного заключения — царил серый полумрак. Поэтому все тут казалось пепельно-серым: голые стены, казенный стол, привинченный к полу табурет, на котором уже кособочилась угрюмая фигура молодого крепкого мужчины. Его волевое лицо могло бы даже показаться красивым, если бы не присущее ему надменное выражение открытого презрения к людям.
— Прокурор по надзору за следствием в органах милиции и прокуратуры Москвы Турецкий Александр Борисович, — не без труда подавив отвращение, представился вошедший.
— Садись, начальник, — равнодушно буркнул задержанный. — Дело будешь шить?
— А вы, гражданин Большаков, полагаете, что для этого нет оснований?
— А есть? — нагло ухмыльнулся насильник.
— И очень весомые.
— Фотки, что ли?
— Они самые. И на всех запечатлены вы, причем в момент насильного совершения развратных действий.
— С чего ты, начальник, взял, что я их насиловал? Да они сами ко мне в койку прыгали. Одно слово — шлюхи…
— И глаза закрывали от удовольствия?
— Ага. Кайф ловили.
— А может быть, находились под воздействием клофелина?
— Это ты, начальник, у них и спроси…
— Спросим, Геннадий Владимирович. Обязательно спросим. Благодаря вашей записной книжке фамилии и адреса этих девушек у нас есть. Так что вскоре вам предстоят очные ставки.
— На понт берешь, начальник? Только я не из пугливых. Мало ли чего эти шлюхи могут наплести? А может, это мы так с ними развлекались? — зло усмехнулся насильник. Однако уверенности в голосе у него явно поубавилось.
— По доброй воле и без принуждения? — заметил Турецкий.
— Ага.
— Поэтому кроме совершения развратных действий вы еще наносили им телесные повреждения и слизывали кровь?
— Я же говорю: шлюхи, мазохистки.
— И давно вы, гражданин Большаков, кровушкой балуетесь?
— С детства, — невозмутимо ответил тот.
— Нравится?
— Божественный напиток. А ты что, начальник, тоже хочешь попробовать?
— Благодарю, я предпочитаю водку…
— Слабо.
— А начинали как, тоже с девочек?
— Ну зачем же? Мать у меня курей держала. С них и поехало.
— Понятно, — кивнул Турецкий. И, сменив тон, произнес: — Только перестарался ты, Геша. Столько кровушки напустил, что одному и не выхлебать… Твоя подруга? — спросил он, предъявив «вампиру» фотографию мертвой девушки в кровавой ванне.
— На понт берешь, начальник? — осклабился тот. Но сразу набычился, чтобы скрыть охватившее его волнение. — Не знаю эту шлюху…
— А ты посмотри внимательно. Неужто не узнал? Узнал. Я же по глазам вижу, что узнал! Сам имя вспомнишь или подсказать?
— Не знаю я эту шлюху! — взорвался насильник.
— Никулина Елена Витальевна. 24 лет от роду. Сотрудница ночного клуба «Саломея».
Большаков опустил голову. На щеках его вздулись упругие желваки. Александр Борисович пристально следил за его реакцией.
— Я не убивал, — глухо произнес насильник.
— А кто?
— Не знаю.
— Но знаком с нею ты был и даже угрожал ей смертью. Между прочим, имеются свидетели. А на автоответчике у нее дома были зафиксированы твои звонки… Ну, теперь вспомнил, кто приказал тебе ее убить? — угрожающе произнес Турецкий.
Глаза «вампира» испуганно забегали.
— Я не убивал! — неожиданно истерически взвизгнул он. — Богом клянусь! Не убивал!!!
В одно мгновение расколовшийся изувер превратился в жалкую тряпку.
— Может, ты и Паука не знаешь?
— Не знаю! Ничего не знаю! Не убивал я, начальник…
— И Захара?
— Не убива-а-ал! — в голос завыл любитель острых ощущений и, точно мешок дерьма, сполз с табуретки на цементный пол.
Убрав фотоснимок в карман, Турецкий поднялся и брезгливо взглянул на распростертое на полу жалкое воющее тело.
— Да, Геша… Теперь я вижу, что ты действительно ее не убивал. Кишка тонка, — холодно заключил он. — Но кукарекать на зоне тебе все равно придется долго. За всех твоих девочек. Так что мыль задницу, Геша…
Откуда рядовому обывателю знать, сколько непосильных забот обременяет ежедневно государственных мужей, особенно депутатов Государственной думы? Не знает этого обыватель. Потому и костерит почем зря своих же народных избранников. Вот запихнуть бы его хоть на денек в их депутатскую шкуру — мигом запросился бы обратно в народ. Потому как языком болтать это мы все мастера. А тут надо еще и шевелить мозгами…
Петр Иванович Расторгуев тянул депутатскую лямку уже второй срок. Успел приобрести вес и примелькаться на телеэкране. Его холеное государственное чело было знакомо обывателям, как говорится, от Калининграда до Находки (только собственным избирателям оно успело изрядно позабыться), а яркие речи нередко цитировались как образец государственной мудрости. Что и говорить — большим человеком стал Петр Иванович. А вышел, между прочим, из народа. Из самых что ни на есть низов. И в отличие от некоторых народных избранников знал его, народа, интересы отнюдь не понаслышке.
На страже этих священных интересов Петр Иванович трудился ежедневно не покладая рук. Причем трудился не только руками. И так самозабвенно, что даже схлопотал профессиональный недуг, от которого недавно благополучно избавился в центре проктологии, хоть и расстался при этом с порядочным отрезком своей прямой кишки. Но для народа ведь ничего не жалко.
Рабочий день Петра Ивановича был насыщен сверх предела. С утра в своей казенной депутатской квартире по Рублевскому шоссе (которую он, конечно, втихаря успел приватизировать) он принимал массажистку, которая буквально возвращала его к жизни после очередной бессонной ночи. Затем появлялся обслуживающий персонал: работница местной прачечной, ежедневно поставлявшей Петру Ивановичу свеженькие рубашки; личный парикмахер, тщательно следивший за его седеющей (и редеющей) шевелюрой; домашняя прислуга, которая столь же тщательно холила и лелеяла его депутатские костюмы, и наконец, собственный имиджмейкер…
Когда Петр Иванович с их помощью превращался в сановного государственного мужа, подкатывали на депутатской «Волге» его многочисленные помощники, шустрые молодые ребята, величавшие его просто «Петя» или «Петюнчик» и неизменно облегчавшие его нелегкий государственный труд. В их почетном эскорте Петр Иванович для начала отправлялся в ресторан, где сытно и со вкусом завтракал, а заодно и обедал. Затем начинал длительный объезд своих многочисленных избирателей. Все они, как ни странно, были либо деловыми людьми, либо его родственниками — близкими и дальними — и являлись при этом хозяевами преуспевающих частных предприятий, которые любовно опекал Петр Иванович, всемерно способствуя расширению в стране рыночных отношений. В то же время он успевал заседать в десятках разнообразных комитетов и комиссий, давать интервью неотступным журналисткам (из которых предпочитал блондиночек), писать (руками незаменимых своих помощников) актуальные статьи для разных популярных изданий. И, конечно, выступать по телевидению… Словом, трудился в поте лица. Обыватель спросит: а как же заседания Государственной думы? Не тревожься, обыватель! Благодаря тем же верным помощникам Петр Иванович неизменно был в курсе повестки дня и заочно принимал участие в голосовании посредством своей депутатской карточки, которой распоряжались товарищи по фракции.
Неудивительно, что после столь насыщенного трудового дня народному избраннику хотелось немного расслабиться. Сбросить напряжение и вкусить желанного отдыха. И Петр Иванович немного расслаблялся. А поелику он, как известно, вышел родом из народа и никогда не забывал о народных традициях, то и расслаблялся порой до того, что натурально лыка не вязал, и его неотлучным помощникам приходилось транспортировать тело домой на руках и отмывать от вторичных продуктов традиционного расслабления.
Разумеется, наутро Петр Иванович чувствовал себя не лучшим образом. Что поневоле сказывалось на его трудоспособности. Но, к счастью, эта проблема была недавно с успехом решена. Один из его многочисленных избирателей, крупный банкир и также выходец из народа, шепнул Петру Ивановичу адресок укромного местечка, где в интимной обстановочке абсолютно расслабленный человек в считанные часы вновь становился, что называется, как огурчик, и мог немедленно отправляться на любое ответственное мероприятие.
Располагалось местечко в живописной подмосковной усадьбе какого-то знаменитого графа, купленной в частное владение предприимчивым «новым русским», который устроил в ней элитный загородный клуб. И пройдя однажды полный восстановительный курс, Петр Иванович с удивлением обнаружил, что новейшая методика оказалась поистине чудом медицинской науки, воскресив его из небытия, как трехдневного мертвого Лазаря. Поутру народный избранник чувствовал себя даже не как огурчик, но как Геркулес, готовый свернуть горы во имя народа.
С тех пор Петр Иванович стал постоянным членом загородного клуба и завел с другими постоянными членами множество полезных знакомств. Услуги заведения, надо заметить, были недешевы. Но стопроцентная гарантия воскрешения оправдывала любые затраты. Кроме того, здесь имелось все необходимое для последующего культурного досуга: отменный ресторан, казино, сауна, номера. Безукоризненно вышколенный и любезный персонал всегда был готов немедленно выполнить любые пожелания состоятельных клиентов. А для полного освобождения их организма от последних остатков расслабления, скапливавшихся по обыкновению в сперме, в клубе существовал и особый персонал, который не нужно было склонять к оральному сексу (а равно — и никакому другому), так как девушки были великолепно подкованы в медицине и искусстве любви. Надо отдать должное радушному хозяину заведения Семену Михайловичу Захарченко: идя навстречу разнообразным вкусам клиентов, он поставил дело на мировой уровень, благодаря чему в заведении трудились сотрудницы различных национальностей. Помимо русских девушек тут были европейки и азиатки, знойные креолки и миниатюрные китаянки и даже одна черненькая, пользовавшаяся особым спросом… С такой гарантией восстановления — отчего бы и не расслабиться?!
В этот злополучный вечер Петру Ивановичу было особенно не по себе. Намедни одна популярная газета опубликовала гнусный пасквиль на него, где обвинила народного избранника во всех смертных грехах и полном равнодушии к народным интересам. Кроме того, товарищи по фракции, вместо того чтобы отстоять честь своего коллеги, решительно от него открестились и даже готовы были «сдать» Петра Ивановича соответствующим органам. От столь незаслуженной обиды бедный депутат расстроился так, что начал расслабляться с самого утра, напрочь утратив к вечеру не только дар речи, но и всякое ощущение реальности.
Верные помощники, которые, к слову сказать, тоже изрядно расслабились в предчувствии скорого увольнения, конечно, сразу повезли его безжизненное тело по знакомому адресу. В дороге всех основательно растрясло, посему на место они прибыли с ног до головы перепачканные вторичным продуктом неумеренного алкогольного расслабления.
Несмотря на это, персонал загородного клуба, как всегда, принял своих постоянных клиентов с распростертыми объятиями. Тело Петра Ивановича бережно погрузили в инвалидную коляску и покатили в душевую, где его раздели и тщательно обмыли, а затем транспортировали в отделение «реанимации». Верные помощники, поддерживая друг друга, приковыляли туда сами.
Не прошло и часа, как народный избранник пришел в себя и начал заплетающимся языком ругать безвинный персонал, очевидно, приняв его за проклятых журналистов. Но постепенно сознание его окончательно прояснилось, и воскресший Петр Иванович проследовал на каталке в специальное помещение, где уже отдыхали после аналогичной процедуры другие страдальцы. По обыкновению, тут были сплошь его знакомые. Но обнаружился и один незнакомый: приятный молодой бизнесмен, похожий на чистокровного немца, с которым народный депутат тотчас и познакомился. По российскому обычаю знакомство скромно отметили в местом ресторане, где его новый знакомый клятвенно пообещал предоставить Петру Ивановичу лучших киллеров, чтобы разобраться с проклятыми журналистами. Затем немного попарились в сауне. Откуда вместе отправились на процедуру заключительного очищения.
По правде говоря, Петр Иванович уже давно мечтал доверить это дело очаровательной негритянке, которая пользовалась здесь поистине бешеной популярностью. (Очевидно, благодаря безразмерным размерам своего необыкновенного рта.) И сегодня удача наконец улыбнулась народному избраннику.
Была глубокая ночь. В крови и сперме Петра Ивановича не осталось даже следов злополучного расслабления (как не осталось и самой спермы), но разомлевший народный избранник, вальяжно раскинувшись в распахнутом халате на огромном ложе, продолжал самозабвенно наслаждаться услугами вожделенной черненькой, чей безразмерный рот с пухлыми фиолетовыми губами поистине творил чудеса. И неизвестно, сколько еще длилось бы это райское наслаждение, если бы внезапно снаружи не послышались отрывистые выкрики, шумный топот и визг очаровательных сотрудниц…
Если бы Петр Иванович хоть немного интересовался жизнью собственного народа и нашел время заглянуть в известную коммуналку на Пятницкой, он бы несомненно догадался, что все это значит. Но став депутатом, бывший комсомольский вожак без определенных занятий Петька Расторгуев жизнью народа совершенно не интересовался. И потому в самом зените наслаждения был застигнут врасплох ворвавшимся в номер вооруженным ОМОНом. А возглавлял эту орду не кто иной, как его новый знакомый, тот самый молодой бизнесмен с физиономией истинного арийца.
Испуганная негритянка так неожиданно отпрянула в сторону, что едва не сделала Петра Ивановича кастратом. Затем его довольно неделикатно подхватили под руки, встряхнули, словно мешок дерьма, и нагишом выволокли в коридор, где уже толпились в аналогичном виде другие завсегдатаи упомянутого клуба. Тут до Петра Ивановича стал постепенно доходить вопиющий смысл происходящего. Он безуспешно попытался вырваться и срывающимся голосом, в котором вдруг прорезались раскатистые трибунные интонации, завопил:
— Это произвол! Вы не имеете права! У меня депутатская неприкосновенность! Я… Я буду жаловаться Президенту!
— Сначала штаны надень, м…, — рявкнул на него один из омоновцев и презрительно заехал народному избраннику по уху…
Подмосковная усадьба Любавино
Вечер
Налет на подпольный «вытрезвитель» Захара оказался весьма успешным. Наряду с самим хозяином заведения и его подручными было задержано множество незаурядных лиц: крупных банкиров и предпринимателей, представителей разного рода богемы, высокопоставленных чиновников и депутатов всех уровней, не говоря уж о дельцах «теневого» бизнеса. Большинство из них, после выяснения личности, пришлось отпустить. Самого Захара возглавлявший операцию капитан Майер взял лично и тут же передал для допроса Грязнову с Турецким. Замначальника МУРа был собой доволен. Правда, чтобы добиться от Турецкого санкции на эту операцию, ему пришлось применить все свое красноречие. Но в конце концов новоиспеченный прокурор на свою ответственность все же подписал соответствующий ордер.
Предприятие Захара произвело на них неизгладимое впечатление. Разумеется, все было обставлено совершенно законно и прикрыто фиговым листком загородного гольф-клуба, хотя дураку ясно, что ни один из его членов отродясь не держал в руках клюшки. Что же касается самого новейшего метода вытрезвления, то он оказался прост, как все гениальное: с помощью аппарата, именуемого в просторечии «искусственная почка», слегка усовершенствованного, организм потенциальных клиентов в кратчайшие сроки очищался от продуктов алкогольного отравления, и человек становился тр
