Сказанное можно отнести и на счет режимов диктаторской власти

— режимов бесконечных арестов, преследований и наказаний. Они также представляют комплекс актов, подавляющих инстинкты самосохране­ния и самовыражения личности. Постоянный риск и отсутствие гарантий в условиях деспотических режимов приводят к "репрессиям" известного толка: страх, неудовлетворенность, негодование, наконец, попытки свер­жения "репрессирующего" режима.

Опосредованно подобные режимы репрессируют также инстинкт группового самосохранения, поскольку каждый очередной арест или убийство одного человека есть одновременно и покушение на всю группу

— семью, друзей, ближайшее окружение. Нередко подобные режимы подавляют этот инстинкт, подвергая гонениям символы групп, их цен­ности (особенно это относится к преследованиям религиозных, полити­ческих, национальных и им подобных групп). В результате резко воз­растает потенциальная возможность революционного взрыва благодаря количественному росту "репрессированных" индивидов. Пожалуй, от­сюда становится ясным, почему подобные общества постоянно "бере­менны" революционностью, в их социальном фундаменте заложены

ины, готовые вот-вОт разорваться при условии даже малейшего посла- ения контроля сверху. Все это проясняет революционизирующий эф- ^в°йн и деспотических режимов. _к Нетрудно вообразить, что подавление других инстинктов, как, _Гл Р^ИМеРУ, полового, способно сыграть известную роль. Легенда, со- стпо*^{10 Кото}Р°й римская революция, положившая конец монархическому Рощ^10, ^^ыла вызвана сексуальными преследованиями римлянок со сто- Дейг-1 ^ПослеДнего римского царя, по-видимому, не так уж и далека от

"^вительности.

^с°бам°^{АаВЛение полового} инстинкта может вызываться разными спо- его " ^и обстоятельствами: в одном случае простой невозможностью ^Bилeги^0BЛeгB0P^{eния, в} ДРУ^гом — ^{за счет} растущей распущенности при­яли, Данных классов, подавления инстинкта "ревности", искушени- Деморализирующими жен и дочерей граждан. Роли подобных

"репрессий" зачастую не придается большого внимания. На пепв взгляд ее роль может показаться непримечательной, хотя в серьезно ^ самого инстинкта вряд ли кто будет сомневаться. Для того что?¹¹ убедиться в обратном, достаточно присмотреться к многочисленны¹⁴ революционным речам и прокламациям, в которых негодование ма^* искусственно разжигалось за счет гипертрофированного акцентировав»⁰ репрессий этой группы инстинктов. В то же самое время эти реч бессознательно отражают революционный характер этого фактора

"Рабочие, если вы не желаете, чтобы ваши дочери стали предметом наслаждения богачей... восстаньте!" Призыв Парижской коммуны может послужить одним из ярких образцов прокламаций подобного толка. Кто станет утверждать, что указанный здесь мотив не был также среди базовых причин и других революций? Любому мало-мальски знакомому с историей известно, что среди революционных вызовов правителям всегда были обвинения в безнравственности, распущенности, соблазнении жен и дочерей низкого происхождения. Да в общем и сам антураж повседневной жизни большинства свергнутых правительств недвусмысленно свидетельствует о сексуальной "жизни" правителей, репрессирующих половой инстинкт масс. Аморальный тип поведения папской курии и римской католической верхушки был одним из поводов, почему церковь начали именовать вавилонской блудницей, почему она утратила свой былой престиж и влия­ние над массами. Ненависть к епископату среди чехов накануне гуситских войн, а также среди населения других европейских стран накануне Реформа­ции вселял сам епископат своим безнравственным поведением, "деморали­зуя" своих прихожан^[132]. Многим из них предъявлялось обвинение в распу­щенности, сожительстве (нередко в содержании целых гаремов), половой связи с матерями и сестрами, в превращении монастырей в бордели и т. п.^[133]

Все это не могло не привести к подавлению ревности и других сексуальных рефлексов масс, с одной стороны, а с другой — к падению морального престижа епископата. Наконец, в один прекрасный день ореол власти испарился, а в ее сохранении возникают законные сомнения.

Обратимся к России кануна революции 1917 года. Что было роко­вым фактором, окончательно погубившим царизм? Распутинщина. Об­винение императрицы и ее двора в сексуальном распутстве^[134] (сейчас не принципиально, насколько оно было справедливым), распутинщина бы­ли одним из факторов русской революции. То же самое мы наблюдаем накануне Великой французской революции, я имею в виду все то же обвинение Марии Антуанетты и ее окружения. Собственно, и в нашей повседневной жизни престиж и репутация человека могут незамедлите­льно пошатнуться под воздействием обвинения в аморализме или в ре­зультате скандала на этой почве.

Вообразим на мгновение, что правительство некой современной цивилизованной державы заявит о своих плотских претензиях в отноше­нии всех женщин государства и попытается провести эти претензии в жизнь. Нужно ли говорить, что результатом такого поворота событии может быть лишь революция. Одного лишь упоминания о подобном experimentum cruris^[135]* достаточно, чтобы осознать всю полноту социаль­ной значимости этой группы инстинктов.

Тог же эффект легко пронаблюдать, если обратиться теперь авлению импульсов свободы¹, к ^°н_сЯкие строгие ограничения в миграциях, коммуникациях и действи- \одей приводят к подавлению этого импульса. Только тогда, когда 0 ^ссии перекрывают все границы возможного (так же как и в случае Р⁶ оверного голода) и полностью "растворяют" этот инстинкт (в ^неИповских экспериментах собака с вытравленным инстинктом свободы fl^aB обречена на длительную голодную смерть), то есть когда люди б^ь1Лг*_ашаются в "биологизированных рабов", это подавление может провоцировать революционной контрреакции. Вплоть до этого ^И леча рост репрессии должен сопровождаться ростом воли к сопроти­ влению и стимулировать переворот существующего режима. Вот почему ^вЛ _имЫ ' подавления" и "деспотии" неизбежно приводят к социальному Р* если не противодействие сил контроля, которые могут временно Подвинуть срок взрыва, анигилируя инстинкт свободы. Связь между «остом репрессии рефлекса свободы и дезорганизующими взрывами поисуша всей многовековой человеческой истории, и, видимо, нет надоб­ ности в каких-либо конкретизирующих примерах.

То же самое можно сказать и о подавлении других врожденных или приобретенных инстинктах. Хотя каждый из них, взятый сам по себе, — лишь элемент в системе сущностных составляющих необходимого бытия индивида (вспомним поговорку: primum vivere deinde philosophare²*), все же их роль не столь жизненно важна.

6. Возьмем далее группу инстинктов самовыражения унаследованных способностей. Различие в наследуемых способностях суть факт установ­ленный; но он лежит в основе профессионального выбора людей. Предпо­ложим, что механизм социальной селекции и распределения перестал должно функционировать, а индивиды начинают занимать те позиции, которые и подавно не соответствуют их талантам: прирожденный прави­тель или "Цицерон" становится обыкновенным работником, который так ничем и не отличится, а прирожденный организатор — портным или чем-либо в этом роде. Что же тогда приключится с подобным обществом?

Подавление инстинкта самовыражения всех этих людей проявится крайне остро. Никто из них не будет удовлетворен занимаемой обще­ственной позицией, и все будут проклинать узы, связывающие их, мечтая не о чем другом, как об их разрушении. В то же время каждый из них предпочтет вкладывать минимум усилий в не интересующую их профес­сию. В результате группа людей с репрессированным инстинктом, помы­шляя об эмансипирующей их революции, восстанут. "Прирожденный" правитель, ставший простым рабочим, обернется лидером конспиратив­ной организации; "Цицерон" станет пропагандистом; организатор со- ** нелегальную партию; "поэт" восславит революцию, да и все так^аЛЬНЫе индивиды-"перевертьш1и" составят революционные армии и, Ким образом, революционная ситуация будет создана.

• t>

KMnv ^со°^тветствии с И. П. Павловым, я понимаю под этим врожденные свобо ^ЬСЫ' ^пР^инУ^жД^аю11ше людей преодолевать препятствия, ограничивающие их _Лекс ^дУ коммуникации, передвижений, действий. Согласно И. П. Павлову, "реф- ляетс_я^В °^ДЫ — типичная черта, характерная реакция всех живых существ - - яв- ^Да*е Л^{ИВажнейшим из числа} врожденных инстинктов. Благодаря ему любое, ^пРотив °^ЛЬШОе' препятствие на пути живого организма разрушается, если ^в своб°^{РеЧИТ его} жизненному курсу. Всем хорошо известно, как ограниченные ^^Иться°^{ДС Животны}е, особенно привыкшие к дикой жизни, пытаются высвобо- 2 % '

прежде выжить, а уж потом философствовать (лат.).

Мы лишь немного пофантазировали о возможном неадекватн репрессивном распределении индивидов в обществе, но наша гиперб ^ недалеко унесла нас от реальности. Нетрудно увидеть нечто подобй^ в любом обществе в предреволюционный период, когда соответсть социальных позиций способностям людей, особенно врожденным тал там, попросту не соблюдалось. Вот почему столь часто в такие перио^ встречаются группы людей с подавленным инстинктом самовыражени*^[136]который вдобавок подавляется со стороны искусственно созданной слад и привилегий ни к чему не способных индивидов, так сказать, "природ денных рабов", но взобравшихся на вершину общественной лестниц^ А отсюда революционные настроения многих репрессированных инадви" дов — писателей, мыслителей, журналистов, поэтов, общественных деяте лей, ученых, предпринимателей и буржуазии, а также массы других людей, находящихся у подножия социального конуса, которые негодую_т по поводу своих социальных позиций и жаждут восхождения, а потому готовых приветствовать любого, кто высвободит их из "лап" репрессируй ющего режима.

То же можно сказать и о подавлении других инстинктов, которое приводит к более или менее схожим последствиям. Удивительно, что революционизирующее влияние репрессированных инстинктов обычно остается непримеченным.

А вот зримый предлог к революционным событиям бывает совершенно иным. Скажем, введение нового навигационного закона, учреждение молитвенной книги, созыв Генеральных Штатов, борьба за создание ответственного кабинета министров или ссора вокруг ряда религиозных догм, да и вообще что-нибудь в этом роде. Полагать, что подобные конкретные поводы могут сами по себе провоцировать революционные движения, если не предварительное подавление базовых инстинктов людей, по меньшей мере наивно. Все это не более чем искра в пороховом погребе. Функция их — роль повода, своего рода предохранительного клапана, через который выплескивается все накопившееся недовольство^[137]. Их внут­ренний революционный потенциал невелик и сам по себе не вызывает революционного урагана. Но когда подавление инстинктов аккумулирова­но, то любое мало-мальски значимое событие провоцирует прямо или косвенно революционный эффект репрессий и приводит к взрыву.

Иными словами, постановка грандиозной драмы, комедии или тра­гедии революции на исторических подмостках предопределена первым долгом репрессированными врожденными рефлексами. Только от них зависит, будет лк разыгрываемая пьеса именоваться "революцией" или нет. Если "да", то пьеса будет иметь успех, а в актерах недостатка не будет. Значение безусловных импульсов гораздо существеннее, чем вся совокупность бесчисленных условных рефлексов. Последние могут опре­ делять мизансцену, прически и гардероб героев и событий. "Идеологи­ ческие" факторы детерминируют скорее конкретные формы, монологи, диалоги и случайные реплики участников революции. От них же зависит, что будет написано на знаменах — "Святая земля", "Истинная вера,* "Конституция", "Правовое государство", "Демократия", "Республика «"Социализм" или что-либо другое. Они определяют также выбор попУ' лярных героев революционных движений, будь то Христос, Гус, РУ⁰⁰^ Лютер, Маркс, Толстой или Либкнехт; а также выбор дискурсивной иД^е

_блйя, толкование Евангелия, национальная идея, теория прибавоч- ^ стоимости и капиталистическая эксплуатация; выбор эмблемы фригийский колпак", "зеленый сыр", "черная рубаха", "пятиконечная ^ а ^{и т}- ^п ' ^ВЫ^°Р места действия — катакомбы, церковь, городская *** современный парламент; способ распространения революцион- Р^аТ^_идей — при помощи пергамента, манускрипта, печатного станка; _еЦ орудия революционного правосудия — булава, топор, меч или динамит, танки и дредноуты. То есть их роль в целом сводится ^гаУыяснению конкретных форм революционности. Но было бы тем не ^К яее несправедливым сделать из этого вывод, что, единожды появив- ^ _на революционной сцене, "идеологические факторы" не могут ^вратиться в эффективную движущую силу революций.

устная и печатная пропаганда, безусловно, чрезвычайно значима деле кристаллизации бесформенного чувства негодования. Но ста- ⁰_овИтся действенной лишь при условии предшествующего подавления базовых инстинктов масс. Без этого пропаганда бессильна в прово­цировании какого-либо социального взрыва. Несмотря на многочи­сленные денежные затраты русского правительства на монархическую пропаганду, она была безрезультатной в силу своего конфликта с ре­прессированными инстинктами масс. И напротив, пропаганда социа­лизма, коммунизма и других революционных течений шла весьма успешно. После июля 1917 года коммунистические призывы стали вообще вне конкуренции.

Но вот пролетело три года. Коммунисты монополизировали всю прессу, блестяще организовали свою пропаганду. Увы, их учение, кото­рое было столь популярным ранее, не находит уже новых поклонников. Зато контрреволюционные идеи, в том числе и монархические, распрост­раняются чрезвычайно широко. Пример русской революции вовсе не единичный в истории, он лишь вновь подтверждает идею о том, что "речевые рефлексы", взятые сами по себе, не отличаются особым посто­янством. То же самое относится и к остальным "идеологическим фак­торам". Их роль сводится лишь к обрамлению революции в конкретную форму, в то время как само явление — повторюсь — детерминировано подавлением врожденных инстинктов масс.

Какие социальные группы становятся революционными, в какой степе­ни и почему? Допустим, что наша теорема верна, тогда из нее следует: О- В течение дореволюционного периода мы должны обнаружить ис­ключительно сильное подавление серии базовых импульсов масс. 2). ^в любом обществе те индивиды и группы в первую очередь будут склонны к революционным действиям, чьи базовые инстинкты репрес­сированы. 3). Поскольку подавленные инстинкты разных людей и групп тличаюгся по характеру и глубине, то, в соответствии с теоремой, их арактер и количество должны детерминировать и объяснять: сколь _Из^{Леко в} революционной диспозиции зашла каждая группа, кто первой 5 ^Них начнет революцию, в каком порядке все последующие группы Ньгй ^{Т вст}У^{пать в} революционное движение. К примеру, дореволюцион- сет ^ПоР^яД°^к некоего общества подавлял в одной группе населения Рию инстинктов: а, б, в, г, д, е ^в другой — а, б, в, г, ж в третьей — а, б, в, з ^в четвертой — а, б, и

в пятой — а, к ^ в шестой — а

б°лее^{РеДПОЛОЖИМ}' ^{что наи}более сильные инстинкты и соответственно Других репрессированные будут обозначены начальными буквами

алфавита. Нетрудно заметить, что первая группа людей будет в так случае самой революционно-экстремистской и последней, покинувц?^[138]^ бастионы революции, поскольку ее импульсы труднее всего удовлетворив

или удержать в строгих границах. Каждая последующая группа____________ ^

более умеренна в своих революционных требованиях, а потому быстт*! выйдет из революционного процесса по мере его эскалации. Подавлен^ инстинкта "а" последней группы проще всего устранить, и потому _Эт группа будет первой, которая "откажется" от революции. Эта следуемая J! теоремы схема объясняет реальное поведение разных групп в революцио^ ные периоды¹. 4). Далее, принимая справедливость теоремы, социальны агрегаты, чьи инстинкты репрессированны более всех остальных, должны⁶ согласно схеме, стать носителями самых радикальных настроений.

Таковы выводы, следуемые из нашей фундаментальной теоремы Верны ли они? Думаю, что да. Прокомментируем вначале первые три положения. Исследование дореволюционной ситуации в любом обще- стве покажет, что базовые инстинкты самого широкого круга социа­льных групп безжалостно подавляются.