Действие первое

ВОСПИТАНИЕ РИТЫ

комедия в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ФРЭНК.

РИТА.

Действие происходит в наши дни в одном из университетов на севере Англии.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Комната на первом этаже университетского здания в викторианском стиле. Слева большое окно в эркере, рядом — письменный стол. Ещё один стол, заваленный книгами и рукописями, расположен в центре, вокруг — книжные полки. На стене — старинная литография, изображающая обнажённых библейских персонажей.

Когда занавес открывается, мы видим Фрэнка (ему за пятьдесят) около двери, ведущей в коридор, с пустым стаканом в руке. Он подходит к полкам в правой части его кабинета и начинает рыться среди книг.

ФРЭНК. Где же, чёрт побери? За Элиотом?

Вынимает несколько томов и заглядывает за них.

Нет.

Ставит книги на место.

«Э».

На секунду задумывается.

«Э», «э», «э»…

Внезапно вспоминает.

Да нет же, за Диккенсом.

Извлекает из-за книг бутылку виски. Подходит к маленькому столику рядом с дверью и наливает в стакан порядочную порцию.

Раздаётся телефонный звонок. Прежде чем взять трубку, ФРЭНК успевает основательно глотнуть, и хотя речь его звучит вполне отчётливо, по голосу чувствуется, что он сильно пьян.

Слушаю… Ну конечно, я ещё здесь… Ну потому, что я жду эту девицу, которая собирается поступать в Открытый университет, я же тебе говорил… Ну да, разумеется, дорогая, я предупредил тебя, поэтому тебе вовсе не нужно было разогревать обед. Потому что я тебе сказал, я точно помню, что я тебе сказал, что приду сегодня поздно… Да. Да, очень может быть, что потом я пойду в паб. Мне обязательно нужно будет после её визита пойти в паб, чтобы постараться забыть об очередной молодой идиотке, пытающейся постичь тайны Генри Джеймса или ещё какого-нибудь писателя, которого нам придётся изучать в процессе этого курса… О, господи, для чего я за это взялся?… Ну да… Да, наверное, для того, чтобы было чем платить за выпивку… Ну и что же там у тебя сгорело?… Ну, ладно, оставь всё как есть в духовке… Послушай, если ты хочешь, чтобы я непременно испытал чувство ужасной вины перед тобой только потому, что у тебя пригорел обед, будь добра, приготовь что-нибудь другое, а не баранину с тем, что ты называешь гарниром… А потому, дорогая моя, что я как раз очень люблю, когда баранина пережарена, что же касается всего остального, то его вообще нельзя сжечь… Оно не сгорит, дорогуша моя, даже если подвергнуть его кремации… Ты хочешь знать, твёрдо ли я решил пойти в паб? Для того чтобы отправиться в паб, мне нет необходимости принимать никаких «твёрдых решений»…

Раздаётся стук в дверь.

Послушай, мне надо идти… Там кто-то стучит… Да, да, разумеется, я обещаю… Только две кружечки… Ну, может быть, четыре…

В дверь снова стучат.

(Тому, кто стоит за дверью). Войдите!

Продолжает телефонный разговор.

Да… Обязательно… Да… Пока…

Кладёт трубку.

Вот именно, можешь сдохнуть, можешь сама залезть в свою духовку с головой.

Кричит.

Ну, входите же!

Дверь распахивается и входит РИТА.

РИТА (с порога). Ну что, входить что ли? Всё эта чёртова поганая ручка у вашей двери. Пора бы её починить!

Входит в комнату.

ФРЭНК. (глядя на неё изумлённо и несколько смущённо). Ну, я давно собираюсь…

РИТА (подходя к стулу рядом с письменным столом и швыряя на него сумку). Знаете, собираться можно долго, вот только толку от этого немного. В один прекрасный день, когда вы заорёте «Войдите», она вообще выйдет из строя, и уже войти не сможет никто и никогда. А вы не сможете выйти.

ФРЭНК продолжает с изумлением смотреть на Риту.

ФРЭНК. Вы…

РИТА. Ну я, что дальше?

ФРЭНК. Прошу прощения…

РИТА. Что ещё?

ФРЭНК (перебирая бумаги у себя на столе). Так вы…

РИТА. Ну что я?

ФРЭНК на минуту отрывает глаза от бумаг, затем снова погружается в поиски. РИТА снимает пальто и вешает его на крючок у двери.

(Замечая висящую на стене литографию). А картинка ничего, что скажете?

ФРЭНК подходит к ней ближе.

ФРЭНК. Хм… ну да, мне тоже так кажется, что ничего…

РИТА (продолжая рассматривать литографию). Жутко эротическая.

ФРЭНК (отрываясь от бумаг). Честно говоря, я, наверное, уже лет десять не смотрел на неё, но, полагаю, что вы правы.

РИТА. Да тут и полагать нечего. Только взгляните на эти сиськи.

ФРЭНК покашливает и вновь погружается в изучение документов.

А это так надо, чтобы она была эротической? Ну, то есть, когда он её рисовал, он что, хотел, чтобы все на неё пялились?

ФРЭНК. Ну, может, и так.

РИТА. Бьюсь об заклад, что он именно этого и добивался. Если рисуешь такие картинки, то не для того же, чтобы люди любовались, как положена краска, что, разве не так?

ФРЭНК (со смехом). Ну, может, и так.

РИТА. Это ведь, наверное, тоже считалось в те времена порнографией, точно ведь? Что-то типа «Только для мужчин», а? Но тогда им наверняка надо было делать вид, что это никакая не эротика, потому они и приплели сюда Библию, верно? А вам она кажется эротической?

ФРЭНК (глядя на литографию). Мне она кажется прекрасной.

РИТА. Я не спрашиваю вас о том, кажется ли она вам прекрасной.

ФРЭНК. Когда я говорю, что считаю эту картину прекрасной, я имею в виду самые разные ощущения, которые она у меня вызывает, в том числе, и эротическое тоже.

РИТА (осматривая стол Фрэнка). А у вас, что, много таких, как я?

ФРЭНК. Не понял?

РИТА. Ну, много у вас таких студентов, кроме меня?

ФРЭНК. Да нет, не так чтобы много…

РИТА. Я просто обалдела, когда узнала, что меня приняли. Будь это обычный университет, им такое и в голову бы не пришло. Но Открытый университет — это совсем другое дело, верно?

ФРЭНК. Ну, вообще то у меня в этом смысле не многим больше опыта, чем у вас. Я в первый раз взялся за работу для Открытого университета.

РИТА. Небось денежки понадобились?

ФРЭНК. Ну, что-то в этом роде.

РИТА. Да, с финансами сейчас у всех туговато. Инфляция и всё такое прочее. Так вы вообще работаете в обычном университете? С настоящими студентами? А Открытый университет — это вроде бы попроще, так что ли?

ФРЭНК. Ну, в обычном университете студенты получают более всесторонние знания.

РИТА (рассматривая книги, стоящие на полках). И ещё учёные степени, годные лишь для посудомоек.

ФРЭНК. Не желаете ли присесть?

РИТА. Ни малейшего желания! Курить у вас можно?

Подходит к своей сумке и начинает в ней рыться.

ФРЭНК. Вы имеете в виду табак?

РИТА. Ну да.

Издаёт смешок.

Это что, шутка?

Достаёт из сумки пачку сигарет и зажигалку.

Не желаете?

Вынимает две сигареты и швыряет пачку на стол Фрэнка.

ФРЭНК (после некоторой паузы). Не откажусь.

РИТА. Ну так за чем дело стало?

ФРЭНК (вновь после некоторой паузы). Вообще-то я не курю. Я дал слово.

РИТА. Да ладно, я никому не скажу.

ФРЭНК. Обещаете?

Пока ФРЭНК идёт к столу, чтобы взять сигарету, РИТА перекладывает её так, чтобы он не мог до неё дотянуться.

РИТА (салютуя по-скаутски). Клянусь!

Протягивает ему сигарету.

Ненавижу курить в одиночестве. А сейчас все как нарочно с этим завязали. Рака видите ли боятся.

ФРЭНК посматривает на сигарету с некоторым сомнением.

Да они просто трусят.

ФРЭНК. Думаете?

РИТА. Болезни и смерть надо встречать с открытым забралом. Я читала об этом в одном стихотворении…

ФРЭНК. Наверное, у Дилана Томаса…

РИТА. Нет. Это был Роджер Макгоу. В нём говорилось об одном старике, который сбегает из больницы, напивается и, стоя посреди улицы, орёт во всю глотку, вызывая смерть на бой. Здорово написано.

ФРЭНК. Куда. Впрочем, боюсь, мне не приходилось читать этого стихотворения.

РИТА. Так я принесу вам книжку — вот увидите, потрясная.

ФРЭНК. Большое спасибо.

РИТА. Хотя, может, вам и не понравится.

ФРЭНК. Ну почему же?

РИТА. Это такие стихи, в которых всё очень понятно.

ФРЭНК. А, ясно.

РИТА разглядывает комнату.

Разрешите предложить вам что-нибудь выпить?

РИТА. А что именно?

ФРЭНК. Виски?

РИТА (подходя к книжным полкам в правом углу сцены). Знаете, с этим надо быть поосторожнее — убивает мозговые клетки.

ФРЭНК. Так что, выпьете стаканчик?

Встаёт и подходит к маленькому столику.

РИТА. Ну, давайте. Может, с помощью виски у меня и мозги отыщутся.

ФРЭНК (наливая виски). Содовой добавить?

РИТА (разглядывая содержимое книжных полок). Можно.

Снимает с полки роман «Хоуардс-Энд».

Это про что?

ФРЭНК подходит к Рите, смотрит на название книги и возвращается к столику с напитками.

ФРЭНК. «Хоуардс-Энд» про что?

РИТА. Ну да. Наверное, какие-нибудь непристойности, а? Какой-то Э.Эм. Фостер.

ФРЭНК. Форстер.

РИТА. А, ну да. Так про что это?

ФРЭНК. А вы возьмите. Почитайте.

РИТА. Ладно, возьму.

Возвращается к столу.

Если я решу послать все эти курсы на фиг, я вышлю её вам по почте.

ФРЭНК (протягивая ей стакан). Решите послать на фиг? А почему, собственно?

РИТА (ставит стакан на стол и опускает книгу к себе в сумку). А я всё могу. Могу решить, что это была дурацкая затея.

ФРЭНК (глядя на неё). Ваше здоровье. Прошу прощения, но если вы уже сейчас готовы послать, как вы выражаетесь, на фиг, то зачем вообще было всё это затевать?

РИТА. Потому что мне хотелось узнать.

ФРЭНК. И что же такое хотелось вам узнать?

РИТА. Всё.

ФРЭНК. Всё? Но это довольно много, не так ли? И с чего же вы собирались начать?

РИТА. Ну, я ведь теперь настоящая студентка, стало быть, мне придётся сдавать экзамены, правильно?

ФРЭНК. В какой-то момент, несомненно.

РИТА. Но для этого мне нужно будет очень многому научиться, верно? Понимаете, это всё равно как смотреть по телеку какой-нибудь балет или оперу, к примеру, и думать себе, что это какая-то мура, потому что ты ничегошеньки не понимаешь. И стало быть, выключаешь этот телек, злясь, какую чёртову ерунду они крутят.

ФРЭНК. Это вы про себя?

РИТА. Ну конечно. Но теперь я хочу, чтобы всё было иначе. Хочу понимать, что там происходит. Это ничего, что я иногда выражаюсь, вы не против?

ФРЭНК. Ни сколько.

РИТА. А вы любите выражаться?

ФРЭНК. Ещё как. С утра до вечера.

РИТА. Ну да, образованные люди знают, что это только такие слова, и больше ничего. Только простые люди этого не понимают, поэтому мне и нравится иногда сказать что-нибудь этакое, позабористей. Например, у себя в парикмахерской — я там работаю — специально, погромче, на весь зал, — ну, что тут начинается…

ФРЭНК. Да, могу себе представить…

РИТА. А образованные — они даже внимания не обратят, верно ведь? Потому что знают, что это только слова и ничего больше. А эти самодовольные болваны, с которыми мне приходится иметь дело, корчат из себя особ королевской крови, потому, видите ли, что они не ругаются. Я ничего против не имею, только это ведь именно аристократы ругаются больше всех, как нам кажется? Целый день знай себе — посылают то на «х», то на «б». Что то вроде: «Будь так любезен, передай мне, пожалуйста, блюдо с этой ё… куропаткой», что, не так? Им ведь не объяснишь, как это звучит на самом деле — они же не виноваты, что говорят такое, — просто ничего не могут с собой поделать.

Подходит к окну и выглядывает во двор.

Но иногда я их ненавижу. Интересно, а что это значит — чувствовать себя совсем свободным?

ФРЭНК. Ага. Вот это уже серьёзный вопрос. Хотите ещё выпить?

Подходит к маленькому столику.

РИТА (качая головой в знак отказа). Попади я к какому-нибудь другому преподавателю, ноги моей здесь бы уже не было.

ФРЭНК (наливая себе виски). Какой ещё другой преподаватель?

РИТА. Ну, знаете, такой, кто не разрешал бы мне выражаться.

ФРЭНК. А откуда вы знали, что я разрешаю?

РИТА. А я и не знала. Я просто устроила вам тест.

ФРЭНК (возвращаясь к письменному столу и глядя на Риту). Понятно. А ведь вы достаточно часто выражаетесь, если я вас правильно понял?

РИТА. Точно. Особенно, когда волнуюсь.

ФРЭНК (усаживаясь в крутящееся кресло). Ну, и какой же балл я у вас заслужил?

РИТА. Самый высокий. Десять из десяти возможных. Первое место в классе и золотую медаль. Мне нравится эта комната. И это окно. А вам оно нравится?

ФРЭНК. Что?

РИТА. Окно.

ФРЭНК. Честно говоря, я как-то об этом не задумывался. Просто иногда у меня возникает желание что-нибудь в него выбросить.

РИТА. Что, например?

ФРЭНК. Обычно какого-нибудь очередного студента.

РИТА (улыбаясь). Вы что, совсем ненормальный?

ФРЭНК. Очень может быть.

П а у з а.

РИТА. А разве вы не должны устроить мне прослушивание?

ФРЭНК (глядя ни стакан с виски). А что, в этом есть необходимость?

РИТА. Вы хотите сказать, что я и так слишком много болтаю? Я знаю, что иногда говорю лишнее. Но только не дома. Дома я вообще почти не разговариваю. Мне не часто выпадает случай поболтать с таким человеком, как вы. Вы не будете возражать, если я с вами немножко поболтаю?

ФРЭНК. А если бы возражал — это бы вас огорчило?

Она сначала отрицательно качает головой, но потом кивает.

Но я не возражаю.

Делает глоток из своего стакана.

РИТА. А что такое ассонанс?

ФРЭНК (от удивления, едва не уронив стакан). Что?

Улыбается.

РИТА. Пожалуйста, не смейтесь надо мной.

ФРЭНК. Нет-нет. Хм, ассонанс. Это такой вид рифмы. Ну вот, к примеру… Вы знаете Йейтса?

РИТА. Это который держит винный кабачок?

ФРЭНК. Нет, поэта Йейтса.

РИТА. Поэта не знаю.

ФРЭНК. Понятно. Ну так вот, у этого самого Йейтса есть одно стихотворение, которое называется «Тот, кто мечтал о волшебной стране», где рифмуются «кольца» и «пальцы». Вот это и есть пример ассонанса.

РИТА. Понятно. То есть, это неправильная рифма.

ФРЭНК (глядя на неё и смеясь). Честно говоря, мне это никогда не приходило в голову. Но в общем-то вы правы, можно сказать, что это и в самом деле неправильная рифма — однако всё дело в том, что поэт рифмует так вполне сознательно, стремясь достичь определённой цели.

РИТА. А…

Пауза, во время которой она озирается глазами по комнате.

Столько всего на свете, о чем я и понятия не имею.

ФРЭНК. А вы хотите знать решительно всё?

РИТА. Да, хочу.

ФРЭНК кивает головой, затем начинает просматривать её документы.

ФРЭНК. Как вас зовут?

РИТА (идя к книжным полкам). Рита.

ФРЭНК (глядя в бумаги). Рита. А здесь написано миссис Эс. Уайт.

РИТА склоняется над Фрэнком, берёт карандаш и зачёркивает «С».

РИТА. «Эс» означает Сьюзен. И так меня зовут на самом деле. Но я поменяла имя на Риту. Я больше не Сьюзен, я и сама себя называю Ритой, — знаете, из-за Риты Мей Браун.

ФРЭНК. Кого-кого?

РИТА. Ну, господи, Риты Мей Браун, той, которая написала «Рубиновые джунгли». Неужели не слышали? Классная книжка! Дать почитать?

ФРЭНК. А, ну да, разумеется.

РИТА. Ну и порядок.

РИТА извлекает из своей сумки экземпляр «Рубиновых джунглей» и протягивает его Фрэнку. Он берёт книгу и начинает изучать рекламу на задней стороне супера.

А как вас зовут?

ФРЭНК. Фрэнк.

РИТА. Понятно. Это что, в честь Фрэнка Харриса?

ФРЭНК. Ни Харриса, никакого другого Фрэнка. Просто Фрэнк, и всё.

РИТА. Ну, может, ваши родители назвали вас так не случайно.

Усаживается на стул около письменного стола.

ФРЭНК откладывает «Рубиновые джунгли» в сторону.

Ну, к примеру, Фрэнк Несс, как будто вы брат Элиота.

ФРЭНК. Кого-кого?

РИТА. Ну, Фрэнк Несс, брат Элиота.

ФРЭНК (озадаченно). А…

РИТА. Вы что-то никак не врубаетесь. Ну, Элиот Несс, этот знаменитый коп из Чикаго, тот, что поймал Аль Каноне.

ФРЭНК. А, теперь понял. Сначала, когда вы сказали Элиот, я подумал, что вы имеете в виду поэта.

РИТА. А вы что, читали его стишки?

ФРЭНК. Признаться, читал.

РИТА. Что, всё?

ФРЭНК. До последней строчки.

РИТА (потрясённая). Что, честно? Я начала было читать одно, но так и не продралась до конца, знаете, у него есть такой стих «Артур Пруфрок». Так и не дочитала.

ФРЭНК. Альфред.

РИТА. Чего?

ФРЭНК. Это стихотворение называется «Любовная песнь Альфреда Пруфрока», Рита. Артур — это кто-то другой.

РИТА. Я и не знала. Мне очень многому надо научиться, верно?

ФРЭНК (глядя в её документы). Так вы дамский парикмахер?

РИТА. Ну да.

ФРЭНК. И у вас это хорошо получается?

РИТА (встав со стула и расхаживая по комнате). Неплохо, когда мне этого хочется. Но обычно я не слишком стараюсь. Они все мне действуют на нервы.

ФРЭНК. Кто они?

РИТА. Да клиентки. Никогда толком не объяснят, чего им надо. Ну, знаете, когда делаешь перманент, то нельзя лить слишком много химии, если волосы покрашены какой-нибудь дешёвкой, — они все вылезут. Так вот месяц назад приходит ко мне одна клиентка делать перманент, клянётся и божится, что ничем не красилась. Но я-то вижу, что врёт. Ну ладно, сделала ей перманент, в лучшем виде, выходит она из сушилки, а у неё на голове один пушок торчит.

ФРЭНК. Ну, и чем же дело кончилось?

РИТА. Как чем? Пришлось ей купить парик.

ФРЭНК. О господи!

РИТА. Знаете, когда женщине хочется, чтобы на голове у неё был полный порядок, она на всё готова, любые денежки выложит. Даже пенсионерки. Но у тех свои проблемы — никогда не предупредят про слуховой аппарат — ну и обрежешь его ненароком. Чик — и бабуся потом две недели ходит, как глухая тетеря. Я эти аппараты всегда обрезаю.

ФРЭНК. У вас прямо какой-то пунктик.

РИТА. Точно. А всё оттого, что они ждут от меня чуда. Думают, что придут в парикмахерскую одним человеком, а через час выйдут совсем другим. Я им толком говорю: здесь делают причёски, а не пластические операции. Но хуже всего, когда приходят с какими-то особыми причудами, прямо как у Фарры Фосет Мейджорс.

ФРЭНК. Это ещё кто такая?

РИТА. Фарра Фосет Мейджорс. Ну та, что выступала с «Ангелочками Чарли».

ФРЭНК по-прежнему ничего не понимает.

Ну это такая программа по телеку.

ФРЭНК. А…

РИТА (направляясь к двери). Хотя вы небось не смотрите Ай-Ти-Ви, предпочитаете Би-Би-Си, верно?

ФРЭНК. Ну, должен признаться…

РИТА. Да ладно вам, я и сама всё знаю. Я только вошла сюда, сразу себе сказала: «Это, точно, «Флора» — мэн.

ФРЭНК. Это ещё что такое?

РИТА. «Флора» — мэн.

ФРЭНК. Флора? В смысле цветов, что ли?

РИТА (возвращаясь к письменному столу). Да нет же, «Флора» — это такой мерзкий маргарин, без холестерина, его делают специально для таких, как вы, которые едят хлеб с камнями, знаете, такой бывает хлеб, что его разгрызть невозможно?

ФРЭНК (наконец понимает, смеётся). Ах, хлеб с камнями…

РИТА. Неужели всё-таки дошло? Слава богу, наконец-то. Так вот, эти тётки, которые приходят ко мне, думают, что я сделаю им новую причёску, и они сразу станут другими. Но если человек хочет стать другим, он должен изменить что-то в самом себе — не причёску, а душу, что ли? Вот как я, например. Думаете, у меня получится?

ФРЭНК. Ну, это действительно зависит только от вас, от вашего настроя. Вы убеждены, что действительно всерьёз хотите учиться?

РИТА. Ещё как хочу. Смешно, конечно, но я очень серьёзно ко всему этому отношусь, хотя жутко в себе не уверена, честно признаться.

ФРЭНК смотрит на неё, под его взглядом ей становится не по себе, РИТА чуть-чуть отодвигается и отворачивает лицо.

Эй, чего это вы так на меня уставились?

ФРЭНК. Потому что вы потрясающи! Если хотите знать, вы кажетесь мне дуновением свежего воздуха, впервые появившемся в этой комнате за все последние годы.

РИТА (бесцельно слоняясь по комнате). Ну вот, так кто из нас выглядит смешно?

ФРЭНК. Вы что, неужели не поняли, что я сделал вам комплимент?

РИТА. Ладно, валяйте дальше…

ФРЭНК. То есть?

РИТА. Да не прикидывайтесь. Вы ведь прекрасно понимаете, что я имею в виду.

ФРЭНК. Что мне, действительно, очень хотелось бы понять, — почему у вас вдруг возникло такое неожиданное желание?

РИТА. Какое желание? Учиться?

ФРЭНК. Да.

РИТА. Оно возникло совсем не неожиданно.

ФРЭНК. Ах так?

РИТА. Дело в том, что я уже очень давно поняла, что отличаюсь от всех остальных. Ведь мне двадцать шесть, давно пора было завести ребёнка, так все делают, мой муж наверняка думает, что я бесплодна. Знаете, он всё время ноет: «Кончай принимать таблетки, давай родим ребёнка». И я отвечаю, что давно перестала их принимать, просто чтобы он заткнулся. Но на самом деле все равно принимаю.

Поворачивается лицом к Фрэнку.

Понимаете, я пока не хочу ребёнка. Я хочу сначала разобраться в самой себе. Вы можете это понять?

ФРЭНК. Могу.

РИТА (переходя к стоящему справа от стола стулу и начиная раскачивать его). Вот видите. А они не понимают. Они думают, что я спятила. Я и мужу пыталась объяснить, но, между нами говоря, он ведь у меня несколько туповат. Нет, не туповат даже, а просто слеп. Знаете, если я читаю или смотрю по телевизору что-то для него непонятное, он сразу звереет, начинает орать, — прямо как полоумный. Сначала я просто говорила, чтобы он заткнулся, но потом поняла, что не права, что надо попытаться поговорить с ним по-человечески, объяснить. И я пыталась, я говорила, что мне хотелось бы какой-то лучшей жизни, чем та, которой мы все живём. И он меня внимательно выслушал — но ничего не понял, потому что, когда я кончила, он сказал, что вполне со мной согласен, и решил откладывать деньги, чтобы уехать из нашей квартиры и купить дом в Формби. Но даже если бы мне и хотелось переехать в новый дом, то только не в Формби. Ненавижу эту дыру. А вы?

ФРЭНК. И я тоже.

РИТА. А вы-то сами где живёте?

ФРЭНК. В Формби.

РИТА (плюхаясь на стул от удивления). О, господи.

ФРЭНК (вставая с места и направляясь к маленькому столику). Хотите ещё выпить?

РИТА отрицательно качает головой.

Ну, а я, если не возражаете, выпью.

Наливает себе порцию виски.

РИТА. А может, не стоит? Убивает мозговые клетки.

ФРЭНК (смеясь). Боюсь, они уже давно все убиты.

Наливает себе ещё виски.

РИТА встаёт и подходит к вращающемуся стулу, на котором обычно сидит Фрэнк. Начинает крутить его, затем усаживается на него, вытянув ноги.

РИТА. Ну, и когда же вы собираетесь меня учить?

ФРЭНК (смотря на неё). Чему же я могу вас научить?

РИТА. Всему.

ФРЭНК облокачивается на бюро с документами, пьёт, качает головой, продолжая смотреть на Риту.

ФРЭНК. Давайте заключим с вами договор, согласны? Я расскажу вам всё что знаю, но вы должны дать обещание никогда после этого сюда не возвращаться… Понимаете, я вообще-то и не хотел браться за эти курсы. Но меня уговорили и я согласился. Хотя знал заранее, что этого делать не следует. И встреча с вами лишь подтвердила, что я был прав. В этом нет вашей вины, детка, просто вы вытянули меня, как вытягивают лотерейный билет, вот и всё. Между нами говоря я ведь чудовищно плохой преподаватель.

После паузы.

Но, как правило, это не имеет большого значения — чудовищный преподаватель вполне соответствует столь же чудовищным студентам. А остальные как-то умудряются чему-то обучиться помимо меня. Но вы — это совсем другое. Вы ждёте от меня столь многого, а я ничего не могу вам дать.

Делает движение в её сторону.

Всё, что я знаю — поверьте, это так — это то, что ничего не знаю. И к тому же меня не устраивает время занятий.

Подходит к вращающемуся стулу и садится на него.

Неужели нельзя было придумать что-нибудь получше: хотят, чтобы мы с вами занимались именно тогда, когда все как один пабы открыты. Знаете, из меня мог бы выйти хороший преподаватель — если бы я мог читать лекции в пабе. Четыре порции некрепкого «гиннесса», я начинаю сыпать парадоксами, не хуже Оскара Уайльда. Вы меня простите — но тут есть другие преподаватели — я всё вам устрою — сделаю вам такую рекламу…

РИТА, ни слови не говоря, направляется к двери. Выходит и аккуратно закрывает дверь за собой.

Внезапно дверь распахивается и РИТА с шумом влетает назад.

РИТА (подходя к Френку). Послушайте, что я вам скажу: я принята на эти курсы, вы, — мой преподаватель, и извольте, чёрт бы вас побрал, выполнять свои обязанности.

ФРЭНК. Но я же вам сказал — есть другие педагоги…

РИТА. Мой педагог — вы, и никаких других мне не надо.

ФРЭНК. Ради всего святого, милая, я же вам ясно объясняю…

РИТА. Мой учитель — вы, и точка.

ФРЭНК. Но я ведь вам тысячу раз повторил — я не хочу вас учить. Что же вы ко мне привязались?

РИТА (глядя Фрэнку в глаза). Да потому, что вы чокнутый, выживший из ума пропойца, который любит выбрасывать своих студентов в окошко, и вы мне нравитесь.

П а у з а.

Неужели вы не поняли, что это комплимент?

ФРЭНК. Не дадите ли мне сигарету?

РИТА (протягивая ему пачку). С удовольствием. А на следующей неделе я захвачу с собой ножницы и как следует вас подстригу.

ФРЭНК. Вы не придёте сюда на следующей неделе.

РИТА (давая ему прикурить). Ещё как приду. И ножницы принесу.

ФРЭНК. Но я не хочу стричься.

РИТА (беря в руки сумку). А что вы хотите — ходить в таком виде всю жизнь?

Идёт к двери.

ФРЭНК. В каком, простите, виде?

РИТА (снимая с вешалки пальто). А вот в таком — точно впавший в старческий маразм хиппи.

З а т е м н е н и е.

Картина вторая

ФРЭНК стоит посередине комнаты. Он смотрит на часы, подходит к окну, выглядывает, снова смотрит на часы, затем подходит к книжным полкам. Снова смотрит на часы, внезапно замечает, что ручка двери поворачивается. Смотрит на дверь, однако в комнату никто не входит, хотя ручка продолжает двигаться. Наконец, он подходит к двери и распахивает её. За дверью стоит РИТА, держа в руках бутылочку с машинным маслом.

ФРЭНК. Ах, это вы.

РИТА. Привет. Смазываю вашу дверь.

Входит в комнату.

Я ведь знала, что у вас никогда до этого не дойдут руки. Держите.

Протягивает Фрэнку бутылочку с маслом.

ФРЭНК. Ну, спасибо.

Ставит бутылочку на шкаф с документами, затем возвращается к своему столу и усаживается на вращающийся стул; с довольным видом наблюдает за Ритой, расхаживающей по комнате.

РИТА (поворачиваясь к нему). Что это вы на меня так смотрите?

ФРЭНК. Вы не могли бы хоть раз нормально войти в комнату и сесть на место?

РИТА. Не могу, потому что стул стоит ко мне задом.

ФРЭНК (вставая с места). Ну может быть, вам будет приятно посидеть на моём стуле?

РИТА. Ни за что. Вы учитель, и это ваше место.

ФРЭНК. Да какая разница, где моё место. Если вам нравится этот стул — прошу, располагайтесь.

РИТА. Спасибо. Это что — так сказать, демократия в действии? Да я вообще не хочу сидеть. Мне нравится ходить по комнате.

П а у з а.

Как это вам удалось отхватить такую?

ФРЭНК. Да ничего я не отхватывал. Просто мне её дали. А всё остальное уже образовалось как бы само собой.

РИТА (оглядывая комнату). Ну да. Это потому, что у вас настоящий вкус. Мне бы тоже хотелось когда-нибудь заиметь такую же вот комнату. Здесь всё настоящее, без дураков. И ровно на своём месте.

П а у з а.

И даже в беспорядке есть своя прелесть.

О г л я д ы в а е т с я.

Такое впечатление, что куда вы что-нибудь положите, там оно уже и остаётся навсегда.

ФРЭНК (садясь обратно). Вы хотите сказать, что за многие годы тут образовалась некая патина?

РИТА. Неужели я хотела это сказать?

ФРЭНК. Полагаю, что да.

РИТА. Ну пусть так. «Образовалась некая патина». Похоже на фразу из какого-нибудь романтического фильма, вам не кажется? «За многие годы на нашем лице образовалась некая патина».

ФРЭНК улыбается.

(Принюхивается). Вы тут часом не выпивали?

ФРЭНК. Ни разу.

РИТА. Это из-за меня, из-за того, что я сказала вам на прошлой неделе?

ФРЭНК (смеясь). О, господи, неужели же вы решили, что благодаря вам я прямо-таки переродился?

РИТА (подходя к окну). Я вовсе не хочу, чтобы вы перерождались. Вы можете вести себя, как вам угодно.

Б ы с т р о.

Мне так нравится эта лужайка под окном. Наверное, летом они там сидят?

ФРЭНК (тоже подходя к окну). Кто они?

РИТА (возвращаясь назад к письменному столу). Ну, те, кто бывает здесь обычно. Настоящие студенты.

ФРЭНК. А, ну да. Только проглянет солнышко, они уже здесь, в полном составе.

РИТА. Небось читают, занимаются?

ФРЭНК. Читают, занимаются? Да за кого вы их принимаете? Настоящие студенты никогда ничего не читают и ничем не занимаются.

РИТА. Что это вы такое говорите?

ФРЭНК. Шучу-шучу. Они и читают, и занимаются — иногда.

П а у з а.

РИТА ставит сумку на стул, затем подходит к двери и вешает на крючок пальто.

РИТА. Знаете, тут всё выглядит ровно так, как мне всегда казалось, должны выглядеть Итон или Хэрроу, в общем, частные школы для богатых. Когда я была маленькой, мне ужасно хотелось учиться именно в такой школе. ФРЭНК. Храни вас Бог, да почему?

РИТА (подходя к своему стулу рядом с письменным столом). Мне казалось, в них есть что-то особое, знаете, свои маленькие кондитерские, и важные матроны, которые ведут хозяйство, и малыши-приготовишки. И обязательно среди них какая-нибудь пара, которую зовут Джонс-младший и Джонс-старший. Один раз я всё это сказала своей матери.

Открывает сумку, извлекает из неё «Хоуард-Энд», блокнот для записей, линейку, пенал и методично располагает всё это на письменном столе.

Она мне заявила, что я шизанулась.

ФРЭНК (пристально глядя на Риту). Шизанулась — это что же такое значит?

РИТА. Ну, спятила. Тронулась мозгами.

ФРЭНК. Теперь понял. Надо это запомнить. И первому же студенту, который меня спросит, является ли Айсобел Арчер протестантской мазохисткой, я непременно скажу, что она просто шизанутая.

РИТА. Да не несите чушь. Никогда вы этого не скажете.

ФРЭНК. Это ещё почему?

РИТА. Потому, что вы не можете такого сказать. А если и скажете, то у вас это будет противоестественно, неужели не ясно?

ФРЭНК. Противоестественно?

РИТА. Ну да. Коли вы заявите такое вашим студентам, то они точно подумают, что это вы сами… ну, понятно, что.

ФРЭНК. Понятно — шизанутый. Скажите мне, Рита, а почему вы никогда не пробовали поступить в обычный университет?

РИТА. Чего? Это после той школы, в которой я училась?

ФРЭНК. А чем она была нехороша?

РИТА принимается точить свои карандаши, один за другим, очень аккуратно и методично, складывая стружку прямо на стол.

РИТА. Да нет, самая обычная школа: скучища, изодранные учебники, все окна выбиты, постоянные драки, иногда и с ножичками. Я думаю, учителя делали всё, что могли, вечно твердя нам, что если мы будем хорошо учиться, то у нас больше шансов выйти в люди. Но серьёзно учиться — значило превратиться в пай-девочку, то есть стать не такой, как все остальные, а это никоим образом не дозволялось.

ФРЭНК. Кем не дозволялось?

РИТА. Одноклассниками, родичами, всеми. Считалось, что школа — это нечто заведомо совершенно бесполезное и ненужное.

ФРЭНК пододвигает ей пепельницу, но РИТА не обращает на неё ни малейшего внимания и продолжает точить свои карандаши прямо на стол.

Полагалось интересоваться песенками, шмотками, мальчиками — вот это было дело. Впрочем, не могу сказать, что я этому как-то особенно сопротивлялась. И хотя меня никогда не покидали мысли о том, что это ничего не стоит, я тоже, как и все, заводила новую пластинку или покупала очередное платье, и старалась ни о чем не думать. Всегда ведь можно заставить себя перестать думать. Живёшь, как живётся, и уверяешь себя, что всё о'кей. Глядишь — то какая-нибудь вечеринка, то какой-нибудь парень, которому можно сделать глазки, или подружки, чтобы поболтать да похихикать. Пока в один прекрасный день вдруг не задашь себе вопрос: неужели это всё? Неужели ты больше ни на что не годишься? И именно тогда надо выбрать: сменить ли тебе в очередной раз новые шмотки — или изменить что-то в самой себе. И так хочется, честно говоря, пойти и купить-таки новое платье. Потому что это самое простое, и все вокруг довольны, и ты вроде в порядке. Потому что они больше всего боятся не того, что у тебя появится другое платье, а что ты сама станешь другой.

ФРЭНК. Ну и что же — удавалось вам преодолеть это искушение — я имею в виду новое платье?

РИТА. А вы что — сами не видите? Да гляньте, что на мне надето. Я уже целый год ничего себе не покупаю. И не куплю — пока не сдам первый экзамен. А вот когда сдам, тогда уж куплю себе настоящее платье, знаете, такое, в каких ходят образованные женщины, кто умеет отличить Джейн Остин от Трейси Остин.

Заканчивает точить последний карандаш и аккуратно укладывает их все в ряд. Собирает стружку и швыряет её в мусорную корзину.

Ну, теперь можно начинать.

ФРЭНК. Так вот, относительно текста, что вы написали про эту книжку, как там она называется?…

РИТА (доставая сигареты и зажигалку). «Рубиновые джунгли».

ФРЭНК. Вот-вот. Ну что вам сказать…

РИТА. Что ерунда, должно быть?

ФРЭНК. Дело не в этом. Видите ли, вы описали свои ощущения, а речь идёт о литературоведческом анализе. И именно этому вы должны научиться.

РИТА. Не понимаю, в чем разница?

Закуривает сигарету.

ФРЭНК. Ну что ж. Прежде всего вам следует усвоить, что литературоведческий анализ должен носить абсолютно объективный характер. И подходить к нему следует, как к научному исследованию, подтверждая свои выводы ссылками на устоявшиеся литературные авторитеты. Литературная критика не может носить отпечаток субъективности, иначе она превращается в некую случайную интерпретацию. Здесь не должно быть места никаким чувствам, никаким сантиментам.

Берёт в руки роман «Хоуардс-Энд».

Скажите, какое у вас сложилось впечатление об этой книге?

РИТА. Это чушь.

ФРЭНК. Что?!

РИТА. Я полагаю, что это несомненная чушь!

ФРЭНК. Это — чушь? А какие цитаты вы можете привести в подтверждение подобного вывода? Быть может, что-нибудь из работ Эф Эр Ливиса?

РИТА. К чёрту Ливиса! Это моё личное мнение!

ФРЭНК. Да, но что я вам сказал минуту назад? «Личное мнение» — это субъективизм, а не анализ.

РИТА. Ну, а что же делать, если я думаю именно так?

ФРЭНК. Стало быть, вы находите, что «Хоуардс-Энд» — это чушь? Ну что ж, прошу вас, объясните мне, что заставило вас прийти к выводу о том, что роман Эдварда Моргана «Хоуардс-Энд» — это, цитирую, — «чушь». Конец цитаты.

РИТА. И скажу. Это чушь, потому что парень, который его написал, — полное ничтожество. Потому что ваш распрекрасный Эдвард Морган Форстер буквально через страницу повторяет, что, цитирую: «Жизнь бедняков не интересует автора». Конец цитаты. И вот поэтому это чушь. И поэтому я не желаю читать эту книжку дальше, не желаю и всё.

ФРЭНК (ошеломлённо). И всё потому, что он где-то сказал, что его не интересует жизнь бедняков?

РИТА. Да, именно поэтому!

ФРЭНК. Ну так он ведь и не собирался писать о бедняках.

РИТА. Когда он писал свой роман, жизнь бедняков в этой стране была ужасающей. А он, видите ли, заявляет, что это его нисколько не касается. Вашего поганого мистера Фостера.

ФРЭНК. Форстера.

РИТА. Мне дела нет никакого до того, как там его зовут. Сидел всю жизнь небось в своём кабинете и заявлял, что все остальное его не колышет.

ФРЭНК смеётся.

И нечего надо мной смеяться!

ФРЭНК (вставая со стула). Но нельзя же подходить к произведениям Форстера с такой — марксистской точки зрения.

РИТА. А, собственно, почему нельзя?

ФРЭНК. Послушайте, я ведь вам сказал — никакой отсебятины, никаких сантиментов.

РИТА. Да нет тут никаких сантиментов!

ФРЭНК. Есть, и ещё сколько. Вы бросили читать роман Форстера оттого, что вам бы хотелось, чтобы он проявлял больше внимания к жизни беднейших классов. Но жизнь может не иметь к литературе вообще никакого отношения.

РИТА. Да, но это же не морально!

ФРЭНК (расхаживая по комнате). Во-первых, аморально. Во-вторых, когда-то вы задали мне один вопрос. Так вот, знаете, какую оценку вы получите на экзамене за подобный подход к творчеству Форстера?

РИТА. Ну, и какую же?

ФРЭНК. Ну, самую низкую вам, может быть, и поставят, особенно, если экзаменатор отнесётся к вам с симпатией и примет во внимание одно — весьма, впрочем, сомнительное, достоинство наших ответов.

РИТА. Это что ещё за достоинство?

ФРЭНК. Их несомненную краткость.

РИТА. Ну ладно. Всё равно ненавижу эту книгу. Не можем ли мы заняться чем-нибудь другим? Чем-нибудь таким, что мне будет по душе?

ФРЭНК. Боюсь, что литература, которая вам по душе, не имеет ничего общего с книгами, входящими в экзаменационный список, о которых вам могут быть заданы вопросы на экзамене. А стало быть, если вы хотите выдержать экзамен, вам следует начать с того, чтобы определённым образом изменить свои вкусы.

РИТА. Вы женаты?

ФРЭНК (снова усаживаясь на свой вращающийся стул). Э… видите ли…

РИТА. Так вы женаты. Ну и кто она, ваша жена?

ФРЭНК. А это для вас очень важно?

РИТА. Не поняла. Это для вас должно быть важно, ведь вы почему-то на ней женились.

ФРЭНК. Ну, для меня это не имеет больше никакого значения. Я её не видел целую вечность. Мы давно расстались. Вы удовлетворены?

РИТА. Простите.

ФРЭНК. За что вы просите прощения?

РИТА. Ну как, за свой дурацкий вопрос.

ФРЭНК. Ну так вот, что касается романа Форстера «Хоуардс-Энд», …

РИТА. А почему вы с ней расстались?

ФРЭНК (снимая очки и глядя на РИТУ). В таком случае, вы, может быть, будете конспектировать? А когда на экзамене вам зададут вопрос по творчеству Форстера, вы тут же извлечёте ответ под названием «Семейная жизнь Фрэнка».

РИТА. Ну ладно, продолжайте. Я просто спросила, и всё.

ФРЭНК (наклонившись к ней, заговорщицким тоном). Мы расстались, Рита, на почве поэзии.

РИТА. Чего?

ФРЭНК. В один прекрасный день моя жена заявила, что за все пятнадцать лет нашей совместной жизни моя поэтическая продукция была посвящена исключительно тому периоду, когда мы с ней познакомились.

РИТА. А вы, что же, ещё и поэт?

ФРЭНК. Был поэтом. И поэтому, чтобы вдохновить меня на дальнейшее творчество, она от меня ушла. Моя жена — чрезвычайно благородная женщина: она оставила меня во благо литературы.

РИТА. Ну и что же было дальше?

ФРЭНК. Она оказалась совершенно права. Её уход действительно сказался на литературном процессе крайне благоприятно.

РИТА. Вы написали кучу прекрасных стихов?

ФРЭНК. О нет, напротив. Я вовсе перестал их писать.

РИТА (с удивлением). Врёте небось?

ФРЭНК (усмехается и вытягивается на своём стуле). Нисколько.

РИТА. Но люди из-за такого не расстаются. Из-за каких-то стихов.

ФРЭНК. Быть может, вы и правы. Но мне это запомнилось именно так.

РИТА. А вы были известным поэтом?

ФРЭНК. В общем, нет. Я выпустил несколько сборников, но они никогда не переиздавались.

РИТА. А можно почитать что-нибудь из ваших стихов,

ФРЭНК. Вряд ли они придутся вам по вкусу.

РИТА. Почему вы так думаете?

ФРЭНК. Это та поэзия, которую вы просто не сможете понять, так как для этого необходимо знание многих литературных ассоциаций.

РИТА. Ясно.

После паузы.

Так стало быть, вы теперь живёте один?

ФРЭНК. Рита!

РИТА. Ну я же просто спросила…

ФРЭНК. Я живу с одной девушкой. Это моя бывшая студентка. Очень заботливая, терпимая, невероятно мной восхищается и проводит кучу времени, засунув голову в духовку.

РИТА. Она что, хочет себя в ней запечь?

ФРЭНК. Нет, не думаю, просто она обожает наблюдать за приготовлением гарнира к обеду.

РИТА. Приготовлением чего?

ФРЭНК. Гарнира. Хотя Джулия называет его «блюдом для заполнения пауз». Оно может стоять в духовке и тушиться бесконечно, целыми днями. Но, как правило, ничего другого не предлагается.

РИТА. Вы что же, по несколько дней не бываете дома?

ФРЭНК. Иногда. И не будем больше об этом.

РИТА. А почему?

ФРЭНК. Я сказал — закрыли тему.

РИТА. Если бы вы жили со мной и по несколько дней не бывали дома, я бы вас просто выгнала.

ФРЭНК. Но, Рита, если бы я жил с вами, то мне, наверное, было бы ни к чему пропадать где-то по несколько дней.

РИТА. Так вы не любите вашу Джулию?

ФРЭНК. Я безумно люблю её. Это себя я люблю гораздо меньше.

РИТА. Ну… Вы потрясающий…

ФРЭНК. Изъявление вотума доверия — благодарю! Но я очень боюсь, Рита, что, узнав меня чуть ближе, вы измените своё мнение.

РИТА. Знаете — вот что я вам скажу — вы жутко умный, и можете сказать такое, что… Как бы мне хотелось уметь так разговаривать! Это что-то!

ФРЭНК. Да, уж, действительно! Так вот, «Хоуардс…»

Поворачивает свой стул так, чтобы не сталкиваться взглядом с Ритой.

РИТА. Ладно, бросьте это. Мне действительно нравится разговаривать с вами. Я прямо балдею. Наши учителя здорово ошибались, заставляя нас много говорить, вытягивали из нас, что хотели, а потом превращали это в какую-нибудь тягомотину. Помню, один раз мы ходили на прогулку, и мне попалась на глаза птичка, ну просто фантастика, вся разноцветная, я таких в жизни не видала, и только я хотела рассказать об этом нашей мисс, как один мальчишка из класса мне и говорит: «Заткнись, а то она заставит нас писать об этой твоей птичке очередное сочинение».

ФРЭНК (вздыхая). Да, Рита, вот так мы и делаем, и называется всё это учёбой и одновременно — воспитанием.

РИТА. Ладно, послушать вас, так всё это ваше воспитание ни к чёрту не годится.

ФРЭНК. Очень может быть, что и так.

РИТА. Так чего ж вы взялись обучать меня и воспитывать?

ФРЭНК. Ну так вы же сами этого добивались. Хотя на самом деле мне больше всего хотелось бы взять вас за руку и вместе с вами навсегда покинуть эту комнату.

РИТА (возвращаясь к своему стулу). Ну ладно, давайте серьёзно…

ФРЭНК. Я абсолютно серьёзен. В мире существует тысяча других дел, которым я бы с удовольствием предпочёл уроки. И большая часть из них связана с вами, юная леди…

РИТА (довольно улыбаясь). Да бросьте вы эти глупости. Вам просто нравится это всё произносить вслух, и только.

С а д и т с я.

ФРЭНК. Вы так думаете?

РИТА. Не думаю, а знаю.

ФРЭНК. Рита, почему, ну почему вы не вошли в эту комнату ровно двадцать лет тому назад?

РИТА. Наверное, потому, что в шестилетнем возрасте у меня вряд ли приняли бы документы.

ФРЭНК. Вы ведь прекрасно понимаете, что я хочу сказать.

РИТА. Понимаю. Но мы встретились сейчас. И вы это одно, а я совершенно другое.

ФРЭНК. Да, да. Вы пришли ко мне только с целью получения знаний. Вы должны мне постоянно об этом напоминать. Итак, продолжим. Форстер…

РИТА. Не надо. Давайте о нём забудем.

ФРЭНК. Нет, уж, послушайте теперь меня: вы сказали, что я должен вас учить. Что вы хотите быть образованной. Что ж, боюсь, это потребует от вас довольно больших усилий. Знания, полученные вами в школе, более чем элементарны, вам в жизни не приходилось ни разу сдавать ни одного экзамена.

РИТА. Ну хорошо. Просто мне жутко не понравился этот чёртов «Хоуардс-Энд»

ФРЭНК. Тогда, милости прошу, можете продолжать читать то, что вам больше по душе, но при этом оставьте меня в покое. Отправляйтесь в магазин за новыми шмотками, а я отправлюсь в паб.

РИТА (помолчав). Это уже давление на личность.

ФРЭНК. Оно самое.

РИТА. Понятно. А вам идёт, когда вы сердитесь.

ФРЭНК. Форстер.

РИТА. Ну хорошо, хорошо, Форстер. У него вот всё время повторяется фраза: «необходимо лишь установить связь»: это значит, что он был несостоявшимся электриком?

ФРЭНК. Рита!

РИТА. Мне просто кажется, что мы сможем лучше понять, что хотел сказать Форстер, если предварительно рассмотрим проблему штепсельной вилки мощностью в тринадцать ампер…

З а т е м н е н и е.

РИТА выходит. Картина третья

ФРЭНК сидит за письменным столом и что-то пишет.

Дверь резко распахивается, в комнату влетает РИТА и подходит к столу, за которым сидит Фрэнк.

РИТА. О господи, с меня довольно! Это всё тоска, скучища смертная, этот ваш поганый Форстер от него можно просто спятить!

Швыряет сумку на стол, поворачивается к двери, по дороге снимая пальто, вешает его на крючок.

ФРЭНК. Прекрасно. Ваши доводы.

РИТА. Вы грязный развратник…

ФРЭНК (грозя пальцем). Верно, верно, прямо в самую точку. Так.

Берёт в руки листок бумаги.

Что это?

РИТА (садясь за стол). Какая-то поганая бумажонка, что же ещё?

ФРЭНК. Это ваше сочинение. Прикажете понимать его как шутку, или что это вообще должно значить?

РИТА. Зачем? Это не шутка.

ФРЭНК. Рита, какого дьявола вы пишете сочинение, посвящённое Эдварду Моргану Форстеру, которое полно ссылок на некоего Гарольда Роббинса?

РИТА. Ну и что тут такого? Вы же сказали, что необходимо привлечь и другие имена.

ФРЭНК. Ах вот оно что.

РИТА. А как же. Вы сказали: «Упоминание других писателей произведёт на экзаменаторов благоприятное впечатление».

ФРЭНК. Да, сказал, но боюсь, что ни один экзаменатор, слава Богу, не имел удовольствия читать произведение под названием…

Заглядывает в текст Риты.

«Камень для Дэнни Фишера».

РИТА. Ну так это его проблемы, я то тут при чем?

ФРЭНК. Боюсь, что его проблемы вполне имеют шансы стать вашими проблемами после того, как он завернёт вам ваше произведение.

РИТА. Ну, это уже абзац! И по-вашему. это будет справедливо, а? Этот динозавр, ваш экзаменатор, завернёт моё сочинение только потому, что я более начитана, чем он!

ФРЭНК. Знаете, читать без разбора всякую дешёвку, ещё не означает быть начитанной.

РИТА. Но мне всегда казалось: что ни читай, всё одинаково хорошо.

Достаёт из сумки сигареты.

ФРЭНК. Вот тут вы заблуждаетесь. Как раз выбор того, что читать, все и решает. Очень хорошо, что вы читали, например. «Сыновья и любовники» Лоуренса, вы их тут где-то поминаете. А когда вы их прочли?

РИТА. Да все на этой неделе. Прочла их, и Гарольда Роббинса и ещё одну потрясную книжку, как её зовут? О господи, забыла. Знаете, название у неё такое, как будто речь идёт о половых извращениях. Ваш один парень написал…

ФРЭНК. Какой ещё парень?

РИТА. Ну, он ещё очень похож на Ноэля Кауарда. А, знаю — Сомерсет Моэм, правильно?

ФРЭНК. Книга Сомерсета Моэма о половых извращениях?

РИТА. Да нет, это не книга об извращениях, книга фантастическая, это просто название у неё такое…

ФРЭНК начинает хохотать.

Нечего смеяться…

ФРЭНК. Вы, наверное имеете в виду «Бремя страстей человеческих»?

РИТА. Точно — их! Ну и что — разве нельзя подумать, что это о половых извращениях?

ФРЭНК. Блеск!

П о м о л ч а в.

То есть, вы прочитали за неделю вот эти три романа?

РИТА (вытаскивая из пачки сигарету). Ну да. У нас в конторе было некоторое затишье.

ФРЭНК. Ну, а если я попрошу вас сравнить эти три романа, что бы вы могли сказать?

РИТА. Все хороши — каждый в своём роде.

ФРЭНК. Но вы, наверное, заметили некоторую разницу между Гарольдом Роббинсом и остальными двумя?

РИТА. Помимо того, что Гарольд Роббинс очень американистый?

ФРЭНК. Да, помимо этого.

РИТА. Ну, заметила. Те два пошикарней написаны. Но ведь все три — это книги?

ФРЭНК. Да, книги. Конечно. Но мне кажется, что вы склонны любую книгу считать произведением литературы?

РИТА. А что, разве нет?

ФРЭНК. Нет.

РИТА. Ну — а как же их тогда отличать, где литература, а где нет?

ФРЭНК. Ну, как вам сказать… Как правило, люди просто знают, вот и всё.

РИТА. Но откуда же это известно, как этому научиться? Понимаете, вот это вы и должны мне объяснить. Я же ничего этого не знаю, сами видите.

ФРЭНК. Нет, не в том дело, что вы ничего не знаете. Просто при выборе книг надо быть более разборчивой, вот и всё.

РИТА. То есть у меня не хватает вкуса. Вы это хотите сказать?

ФРЭНК. Не совсем.

РИТА. Конечно, это. Не смущайтесь. Я не расстроюсь. Я пришла сюда, чтобы всему научиться. У меня башка полна всякого хлама, разве не так? И её надо основательно прочистить. Ну так давайте, вот этим и займитесь. И я никогда больше не стану читать Гарольда Роббинса.

ФРЭНК. Да читайте, читайте в своё полное удовольствие. Только не рассказывайте о нём на экзамене.

РИТА. Благодарю за совет. Стало быть, вы считаете, что нет ничего плохого, если и потискаешься иногда с парнями, лишь бы маменька ничего не узнала, так что ли?

ФРЭНК. Ну, может, и так.

З а т е м н е н и е.

Картина четвёртая

ФРЭНК стоит у окна.

И комнату входит РИТА, с грохотом закрывая за собой дверь.

ФРЭНК подходит к одной из полок и что-то ищет.

РИТА. Не могу больше, точка. Честно, я совершенно не понимаю, что всё это должно значить.

Подходит к своему стулу рядом с письменным столом Фрэнка, швыряет на его сумку, затем возвращается к двери и вешает пальто на крючок.

Он меня доконал, но я так ничего и не поняла. Всё одно и то же: «Необходимо лишь установить связь», и больше ничего, тоска, сдохнуть можно. Ничего хорошего не нашла и ничего понять не способна!

ФРЭНК. Поймёте. Непременно поймёте.

РИТА. Да, вам легко говорить. Вы-то сами всё прекрасно понимаете.

Возвращается к своему стулу.

А у меня уже просто все мозги набекрень из-за вашего Форстера.

ФРЭНК. А что если мы на время забудем о Форстере?

РИТА. С превеликим удовольствием.

ФРЭНК берёт в руки сочинение Риты о «Пер Гюнте» и какой-то момент молча стоит перед ней. Затем сидится на уголок стола.

ФРЭНК. Мне бы хотелось поговорить с вами о том тексте, что вы мне прислали.

РИТА. А, об этом.

ФРЭНК. Именно об этом. В ответ на поставленный вопрос, как бы вы справились с теми трудностями, что связаны с постановкой «Пер Гюнта», вы пишете, цитирую: «Я бы поставила его на радио». Конец цитаты.

РИТА. Точно. Ровно так я и написала.

ФРЭНК. Ну и что дальше?

РИТА. А что должно быть дальше?

ФРЭНК. Понимаю, что это было с моей стороны достаточно наивно, но вообще-то я надеялся получить более развёрнутый ответ.

РИТА садится за стол и начинает распаковываться: пенал, линейка, блокнот, экземпляр «Пер Гюнта», а так же восемь критических работ о нём — всё это она извлекла из сумки.

РИТА. Больше не успела. Всю неделю в конторе было чертовски много работы.

ФРЭНК. Значит, вы пишете сочинения прямо на работе?

РИТА. Ну да.

ФРЭНК. А собственно почему?

РИТА. Потому что Денни просто бешеный становится, когда я начинаю заниматься дома. Видеть этого не может. А у меня нет времени каждый раз с ним препираться.

ФРЭНК. Но вы не сможете и дальше отделываться такими, прямо скажем, немногословными ответами.

РИТА. А что, разве я неправильно написала?

ФРЭНК. Не то чтобы неправильно, но просто…

РИТА. Ну, я понимаю, что этого мало. Но мне показалось, что ответила я на ваш вопрос правильно.

ФРЭНК. Ваш ответ, Рита, это только тезис, с которого могло бы начинаться написанное вами сочинение, но не более того.

РИТА. Ясно, но у меня просто не было времени, и потому я решила в одну фразу уместить все свои мысли.

ФРЭНК. Но этого явно недостаточно.

РИТА. Да почему же недостаточно?

ФРЭНК. Ну недостаточно, и всё тут.

РИТА. Но это же несусветная глупость, сами же говорили — сами говорили, что одна гениальная поэтическая строка стоит тысячи страниц какой-нибудь второразрядной прозы.

ФРЭНК. Но вы ведь, кажется, не пишете стихов. Мне бы хотелось довести до вашего сознания, что любой человек, который будет читать ваше сочинение и давать ему оценку, наверняка не удовлетворится вашим ответом: «Я бы поставила его на радио».

Встаёт со стула и подходит к РИТЕ.

Существуют общепринятые правила, как следует отвечать на заданные экзаменатором вопросы. Коли угодно, определённый ритуал, определённые «правила игры». И хочешь — не хочешь, им надо следовать.

Опирается рукой на стул, на котором сидит РИТА.

Помню, был один студент, который сдавал выпускной экзамен по теологии. Так вот, он вошёл в комнату, где шёл экзамен, извлёк ручку и написал: «Ответы на все вопросы знает только Бог», отдал листок экзаменатору и вышел.

РИТА (ошеломлённая). Прямо так?

ФРЭНК. А когда он получил свой листок назад, на нём было написано: «И только Бог может всё оценить по достоинству».

РИТА. И что же, он провалился?

ФРЭНК (чуть отодвигаясь от неё). Разумеется. Понимаете, остроумный ответ не всегда оказывается правильным.

РИТА (доставая сигареты). Да вовсе не собиралась я быть остроумной. Просто у меня не было времени, вот и всё.

ФРЭНК. Ну хорошо, теперь у вас время есть.

Склоняется над ней.

Посидите хоть пятнадцать минут спокойно и подумайте над более развёрнутым ответом: «Пытаясь преодолеть, трудности, связанные с постановкой «Пер Гюнта», я бы поставила его на радио, потому что…» и дальше постарайтесь убедительно аргументировать, почему бы вы так поступили, используя цитаты из работ известных исследователей. Сделаете?

РИТА. Ну хорошо, будь по-вашему, сделаю!

Берёт своё сочинение, ручку, текст «Пер Гюнта», книги об Ибсене, засовывает в рот сигарету и со всем этим направляется к столу, стоящему у окна.

ФРЭНК. Послушайте, вы хоть поняли, о чем я вас прошу?

РИТА останавливается и не вынимая сигареты изо рта, бросает через плечо.

РИТА. Чего ж тут не понять. Вы что же, решили, что я полная кретинка?

Берёт стул, на котором сидит обычно и ставит его рядом с окном. Садится раскладывает своё хозяйство на столе, отодвигая при этом вещи Фрэнка, которые ей мешают.

ФРЭНК передвигает свой крутящийся стул в сторону и усаживается читать сочинения других студентов. РИТА устраивается на своём стуле со всеми удобствами и начинает пускать дым колечками.

А что, Пер Гюнт, он ведь искал смысл жизни, верно?

ФРЭНК. Ну, если в двух словах, то да.

РИТА. Ясно.

П а у з а.

В среду, когда я делала завивк