2015-05-18
310
Дядя Вова сошёл с ума давно. Уже несколько лет он сидел дома, никуда не выходил, ни с кем не общался. Так по крайней мере казалось. Он ходил в церковь по всем большим праздникам, не пропуская такие службы никогда. И с людьми он общался, с теми кто заходил в его маленькую квартирку, но выборочно. Выборочно - это значит с кем-то разговаривал, а с кем-то ни слова. Замка в дверях его комнаты не было, было достаточно толкнуть её и всё. Надо сказать, собеседник он был изумительный, поэтому желающих с ним пообщаться хватало. «Сошёл с ума»-к дяде Вове совсем не подходило, ибо ум у него был острый и гибкий, память превосходная. Я долго не мог понять почему большинство людей: соседей, знакомых и не очень, называли его больным. Да, официально дядя Вова считался больным. Раньше он ходил в море, был радистом на каком-то большом корабле, но однажды, как рассказывают, в страшный шторм увидел ангела на гребне волны. С тех пор с ума и сошёл. Что уж ему там ангел сказал, видел ли существо потустороннего мира ещё кто-то из экипажа, неизвестно. Только вот дядю Вову за его откровения сначала отправили в психлечебницу, а затем списали с корабля на берег как больного и к дальнейшей службе не пригодного. Лично я попал к дурачку Вове первый раз из-за шахмат. Дело в том, что я, имея разряд по шахматам, с детства пристрастился, любил посидеть за доской, подумать. Соперника во дворе отыскать было весьма проблематично. Обыгрывал всех в лёгкую. Мой друг Серёга и посоветовал.
-У нас в 24 квартире дурак живёт, его ещё никто в шахматы обыграть не смог. Сходи попробуй.
Серёга слыл умником, интеллектуалом и хохмачом. Я сразу же заподозрил подвох.
-Как же никто не обыгрывал, если он дурак?
-А по твоему в шахматы только умные играют? Да и вообще слово, понятие «дурак» очень ёмкое. По крайней мере в русском языке. Эталон нормального человека вообще отсутствует.
-Это как?
-Ну, понимаешь…Вот кого бы ты назвал эталоном нормальности? Только хорошенько подумай. Прекрасного семьянина, но туповатого Куприянова? Может умного-преумного преподавателя Сидоренко? С ним со скуки помрёшь, снобяра, ни одной мысли своей.
-Зато знает несколько языков иностранных.
-Ну и что, хоть на каком говори, всё равно скукота. Понимаешь, к чему я веду. Будь человек кем угодно:дворником, профессором, лётчиком, парикмахером, кем угодно по образованию и социальному положению. С тремя институтами или тремя классами церковно- приходской школы. Знающий урду и хинди или вообще не умеющий не читать, не писать. Пьяница или трезвенник, злой или добрый, честный или негодяй. Все эти люди нормальные. Они влезают в одну систему координат, систему нормальности. Плюс десять, минус десять в горизонтальной шкале икс. А ненормальность начинается уже там за десяткой, и в минусах и в плюсах. Слишком умный -плюс одиннадцать, а плюс двенадцать уже ненормально. Так и в минусах. Двенадцать, тринадцать - дебильность и полное вырождение. Вот теперь мне и ответь, что такое или кто такой дурак?
-Да, всё не так просто. Конечно, очень примитивно свести понятие дурости к каким-то экстравагантным выходкам, чудачествам. Но ты же сам говоришь, что дурак- понятие ёмкое. Значит слабоумный ещё не дурак, а слишком умный уже не дурак. Я правильно понимаю? Как сопоставить ум и дурость?
-Иванушка Дурачок -любимый сказочный герой в русских сказках. Дурачок-это то, что отделяет его от мира сего, мира страстей и обмана, мира, где без ума не прожить. Ум в этом мире -способность приспособления, инструмент выживания. Иванушка выживает, вернее, живёт без обмана и себя и окружающих. Живёт в простоте, можно сказать, не своим умом.
-А чьим же?
-Во-во! Вот тем и живёт, -Серёга указал пальцем вверх.- Дурачка нужно относить не к горизонтали икс, а к вертикали игрек. В горизонтали развивается и существует нормальный человек, может быть и эталон нормальности. Кстати, эталон, который ты так и не назвал, не обнаружил. Признаёшь?
-Да. Что-то проясняется с горизонталью, с существованием в этой плоскости. Я начинаю понимать куда ты клонишь. Вся наша жизнь в горизонтали, как ты говоришь, есть какое-то копошение, ползанье по земле. Но можно и оторваться от земли, воспарить в небо по вертикали. Духовное развитие возможно только в направлении игрек. Правильно?
-Совершенно верно. Только можно двигаться вверх, а можно и падать в низ, в ад. Но это к дурости в обывательском понятии не имеет никакого отношения.
-Как же так? Ты только что относил Иванушку Дурачка к вертикальной шкале.
-Парадокс.
-Не понимаю. Для меня нарушение общепринятых моральных норм связано напрямую с духовностью, которую ты называешь вертикалью. Эти нарушения и есть дурость.
-Нет, нет. Это как раз и есть удел людей нормальных. Обитая в горизонтали человек стремиться жить «красиво».Ради этого и совершаются преступления. Другое дело когда человек над этим уровнем возвышается или, правильней сказать, уходит в минусы -понижается. Тогда он презирает этот плоский мир со всем, что в нём есть, что раньше казалось ему важным и нужным. Или спокойно воспаряет в небеса, предпочитая всё забыть. Или творит злодеяния и таковыми их не считает в силу того же отчуждения. То есть, служит или Богу или дьяволу, отбрасывая собственные мысли.
-Стоп, стоп, ты меня совсем запутал. Дурость-это поступки, выделяющие человека из общей массы и в то же время сумасшествие- нечто другое.
-Да пойми ты! Дурак может быть только в обычной жизни, в плоскости икс. В вертикали это невозможно, там действуют другие законы. Идёт война за души людей. Дураков нет, как бы это не казалось обыкновенным людям. Нет! По большому счёту Иванушка Дурачок- это существо другого порядка. Смысл, который мы пытаемся вложить в понятие дурости, в обыденной жизни здесь неуместен.
Видя мое смущение, а после такой беседы я действительно почувствовал себя дураком, Серёга самодовольно произнёс:
-Не бойся, не я всё это придумал. Просто пересказываю тебе мысли дяди Вовы.
-Ого! -познакомь меня с ним.
-Чего проще. Приходишь, открываешь дверь и всё.
-Как, всё?
-А вот так. Если будет разговор, то будет, а если нет, извини.
Вечером я отправился к дяде Вове-дурачку. Иду и размышляю..До чего же премудрое слово- дурак. Сколько смысла в нём. Дурак, дурачок, дурень, дурашка, придурок, придурь, дурила, дуралей и ещё множество оттенков. И только русский человек увидит и поймёт отличие, разительное отличие этих оттенков. Одна интонация чего стоит. Можно назвать дураком с обидой, можно резко и жёстко, задумчиво или веселясь, спокойно, твёрдо, чётко или как–то неуверенно, словно спрашивая. Одно слово выражает совершенно разное состояние. Дурак-это состояние человека в оценке других людей, на него не похожих. С такими мыслями я подходил к 24 квартире. Звонка не было. Стучать в дверь? Раз пришёл, давай! Постучал раз, два, три -никакого ответа. Толкаю дверь и вхожу в маленькую квартирку. У окошка на кровати лежит человек непонятного возраста, так сразу и не определишь старый или молодой. Редкая неровная борода, длинные волосы, старая рубаха и растянутые на коленях трико усугубляли картину неухоженности комнаты. Обстановка? Можно сказать никакой. Стол, стул, шкаф с книгами да кровать. Как только я вошёл, дядя Вова сразу же поднялся, сел на кровать и произнёс:
-Отчего же, давай сыграем.
Я оторопел.
-У тебя доска шахматная в руках, чего тут мудрить, садись.
Я пододвинул единственный стул, поставил доску на столик.
-Расставляй.
Дядя Вова играл быстро, даже как-то небрежно, а главное -молча. Было неуютно, и минут через десять я решился заговорить. Но он вдруг меня опередил:
-Про шахматы говорить не надо, смотри на доску да фигуры переставляй.
И опять тишина. Надо полагать, он не любит про шахматы разговоры, может завести какую умную тему? А может он и впрямь дурак? Партия какая-то уж очень странная.
-Может быть, это и так, но тебе мат, -вдруг нарушая мои раздумья, произнёс он, заулыбавшись.
Я опять оторопел. И от глупого проигрыша и от ощущения, что он читает мои мысли.
-Нет, мысли я не читаю, просто у тебя на лице всё написано, -как-то по-доброму глядя на меня, произнёс дядя Вова.
-Ещё партейку?
-Обязательно надо отыграться.
Отыграться я так и не смог. Проиграл в полной тишине ещё две партии и в такой же тишине вышел за порог, даже не по прощавшись.
На следующий день Серёга ехидно заметил.
-У гроссмейстера вид, словно он вернулся из Нью Васюков.
-Ты бы уж помолчал!
-А ты вчера молчал?
-Да!
-Вот и зря! Поспрашивал бы о чём-нибудь дядю Вову. Если он с тобой в шахматы играл, значит, и поговорил бы.
-О чём говорить, о чём спрашивать, он что, всё знает? -занервничал я.
-Не всё, конечно. Но больно интересно он рассуждает, как бы рассматривает обычные вопросы под особым углом, что ли.
-Под особым углом? -теперь уже с издёвкой начал я.- Система координат, икс, игрек. Это ты у него свой словарный запас пополнил, Лобачевский?
-И что же в этом плохого? Тебе, между прочим, не по вредило бы пополнить этот самый запас.
Постепенно мы преодолели раздражённость, и наша беседа приобрела характер мирно болтающих ни о чём людей. И тут я поймал себя на мысли, что весь наш разговор, да и прочая болтовня строится на смехотворстве, осуждении каких-то людей и событий пустых и не нужных. В наших и без того пустых головах это ни чего не прибавляло, а души наполнялись ненужным хламом. Мысли, высказанные вчера Серёгой, вернее, не его, а дяди Вовы, казались теперь прорывом из душной камеры тяжких дум к свежему воздуху вольных рассуждений. Это когда вдруг после пресной пищи тебе в рот попадает что-то остренькое, солёненькое. Так и наша вчерашняя беседа казалась теперь не только оригинальной, но и вкусной. А вкус-это когда из множества блюд выбираешь самое изысканное или калорийное, в зависимости от потребности. Чёрная похлёбка -спартанское кушание из свиной крови и чечевицы или салат из соловьиных язычков, выбирай сам. Поэтому смотреть на кислую физиономию Серёги мне не хотелось, как не хотелось слушать и постную болтовню. Может, пойти к дяде Вове-дурачку, вдруг подсолит или подсластит скучную жизнь вкусной беседой. Тем более, ёрничая и кокетничая с грубостью, Серёга становился не сносен -ещё один повод. Воспоминания о проигрыше отвратительно хихикали в чуткие уши моего самолюбия. И если честно, реваншизм был единственным поводом к повторной встрече с дядей Вовой. Быстро прервав разговор и распрощавшись, я, словно притягиваемый магнитом, поспешил в 24 квартиру. Отыграться, отыграться во что бы то ни стало, я же не дурак. Задача ясна, поэтому смело открываю дверь и вхожу.
-Заходи.
-Я, вот…
-Давай попробуем сыграть.
Расставляя шахматы, я почему- то начинаю говорить, нести какую- то чушь, забывая, что мой собеседник совсем не похож на Серёгу. Удивительно, но дядя Вова начинает отвечать. И постепенно действительно превращается в собеседника.
-Сколько мыслей, лишних мыслей в наших головах. Иногда такие головы напоминают склад, свалку. Есть головы подобные лавке старьёвщика, антикварному магазину. При желании там можно найти множество удивительных вещей-мыслей, которых не сыщешь в шумных магазинах. В магазинах продаётся всё, чего только не пожелаешь. Но всё, что сегодня покупается, в большинстве своём бесследно исчезает, выкидывается на помойку, как не нужный хлам. Лавка старьёвщика, мой магазинчик,- дядя Вова постучал себя по голове,- пополняет свой запас именно с никому ненужной, всеми забытой помойки. Я собираю, отмываю, оттираю, полирую старинные вещи -мысли, а затем выставляю на витрины, на полочки. Если внимательно присмотреться, пощупать, погладить какую-нибудь из этих диковин древности, можно соприкоснуться с тайной, услышать завораживающую историю жизни и смерти. Можно восторгаться героизму и величию прошлого, умиляться чистоте и простоте или скорбеть о никчемности и безрассудности напрасного бытия.
-Слушай! Дядя Вова, подари мне какую-нибудь вещицу -мысль, а может даже и продай.
-За деньги в этой лавке ничего не приобретёшь, не эквивалентно. Можно подарить, а лучше поменяться. Обмен выгоден обеим сторонам. Согласен?
-Согласен.
-Раз согласен, предлагай товар. Только сразу предупреждаю, я старьёвщик-коллекционер и предпочитаю красивые безделушки полезным и нужным вещам. Мне, скажем, ни к чему новый фонарик, я выбираю старую керосиновую лампу. Мне не нужен хрустальный бокал фабричного производства, гораздо приятнее держать в руках самодельную глиняную чашку.
-Я понял, понял. Попробую поискать. Хотя бы вот! Одиночество-это совсем не страшно. Раньше оно казалось мне чёрной летучей мышью с рубиновыми глазами, острыми зубками и коготками. Мышь расправляла свои перепончатые крылья и летела в ночь, унося меня в страну печали, где правит боль, унося меня в бесконечные лабиринты воспоминаний. Так я попадал в самые отдалённые, заброшенные коридоры памяти. Сколько призраков встречается в этом путешествии. Какое счастье, когда можно сбежать от какого-нибудь привидения в боковой ход. Только бросился туда, а там десятки новых чудовищ. Скорей, скорей из мрачных закоулков памяти в просторные залы добрых воспоминаний. Падая в свет дня, чёрная летучая мышь одиночества превращалась в белую голубку, которая несла меня к солнцу. Но мир, реальная жизнь отпугивает белую птицу одиночества, и она бесшумно растворяется, словно сон.
-О! Да, ты пессимист. И всё же вещица красивая. Я готов поменяться. Давай своих птичек. Согласен на обмен?
-Да. Теперь я. Ночная гроза не даёт заснуть. Где-то далеко-далеко полыхает небо, ужасая красно-синими узорами. Неужели кто-то может спать под громовые раскаты. Вспышка, ещё вспышка-это раскололось солнце, его брызги несутся к земле. Завтра утром мы обязательно пойдём собирать сверкающие осколки.
-Это уже поэзия.
-Пока ещё не поэзия, но можно что-то в этом роде.
Тучи небо затянули,
Словно бархатные шторы,
Устрашая полыхнули
Молний синие узоры.
Гром заставил всех проснуться,
Раскололся солнца край,
Брызги молний вниз несутся,
Днём осколки собирай.
Дядя Вова хитро прищурился: - Вот теперь где-то у дела. Ну что, меняться будем?
-С удовольствием!
-А может, у тебя найдётся, чем ответить на это? Вещичка, прямо скажу, маленькая, невзрачная, но старая – старая. Совсем бесполезная, но красивая. Когда держишь её при себе, на душе становится как-то теплее. Слушай…Искусство-это зеркало, каждый может смотреться в него. Нет, это не простое зеркало, а изогнутое, словно в комнате смеха, мало того, оно ещё и состоит из цветных кусочков. Посмотри на себя, что ты увидишь? Загадочный мир, причудливые замки, белых волшебных птиц на золотом песке зелёного океана? И везде ты, только хорошенько смотри. Смотри в волшебное зеркало и увидишь какой ты есть на самом деле. – Неожиданно Владимир переводит разговор. – Ты забирался солнечным летним днём на чердак?
-Приходилось. А что?
-И что ты там видел?
-Ничего, да и что там можно увидеть, один хлам.
-А пыль, пыль, струящуюся в солнечных лучах, видел?
-Видел, ну и что?
-Красиво, правда?
-Не знаю, обычная пыль.
-Тогда слушай.
По ветхой лестнице скрипучей
Вползаю в сумрак чердака.
Прах вековой взлетает тучей,
Пылит, лишь тронула рука
Вещей давно забытых груды,
Журналов кипы и газет,
Сундук, горшки, стекло посуды.
На паутину льётся свет
С пробитой крыши, рассекая
Гул тишины, лучи искрят.
Без счёта раз, как дед чихая,
Вдруг попадаю в звёздопад.
Пылинки солнце освящает,
Вселенной кажутся они,
В спирали плавно завивает
Их лёгкий ветер от земли.
Прах в небо медленно струится,
Как миллиарды кораблей,
Чтоб ночью в звёзды превратиться,
В сиянье Божиих лучей.
-Хорошо, мне придётся отвечать в этой же форме. Я стихи раньше писал, поэтому у меня имеются домашние заготовки. Пойдёт?
-Валяй! – уже совсем весело сказал дядя Вова.
-Итак, немного об огне, который тоже стремится в небо.
Вьются огни в хороводе,
И в один язык сливаясь,
Извиваются, кривляясь,
Порываются к свободе.
Жаркий танец ослепляет,
Бунт страстей бичует тело.
Убегают искры смело,
Мрак отважных пожирает.
Бьётся пламень от мучений
И в конвульсиях рыдает,
Дикий танец покоряет
Сотни грешных поколений.
Боль неясную рождаешь,
Ты ль не наделён душою?
Прикоснись к огню рукою
И вселенной боль узнаешь.
Хочет пламя оторваться
От земли, взлететь к Отцу.
Не подобен он Творцу
Может в миг разбушеваться,
В ярости лишь сея зло,
Возгордиться, и мечтая,
Небом завладеть, играя,
Забывая лишь одно,
Что не став Господним светом
Ввысь не взмоешь от греха,
Лишь останется труха
Пренебрегшего запретом.
Прах в прах будет обращён.
Искры звёздам подражают
И бесследно исчезают,
Космос Богом сочинён.
-Это так себе. – поморщился дядя Вова. – слабовато, не буду меняться.
-Хорошо, хорошо, тогда может это. Вы меня назвали пессимистом, значит, я с полным правом могу говорить о смерти. О демоне смерти.
Ужасный дух – эфира житель,
Без приглашенья ты приходишь.
Судьбы безмолвный исполнитель,
С собою в царство тьмы уводишь.
Ни почестей, ни гимнов бравых,
К тебе несутся лишь стенанья,
Коса в руках твоих костлявых,
Ты для живых – миг наказанья.
Услышав твой полёт, избранник
Рыдает, молится скорей.
Кончает путь по жизни странник,
Таков удел земных гостей.
Перед тобою все равны,
Цари и жалкие рабы.
-Всё слишком явно, согласись, что и это слабовато, банально. Ты думаешь, смерть обязательно такая страшная старуха с косой? Это не так. Смерть может быть и прекрасной юной девой, которая, улыбаясь, ведёт тебя за руку в неведомую страну. А может она быть и такой.
Смерть – только удивительный полёт.
Угомонись печальная душа.
Да, рюмка жизни выпита до дна
И пьяный странник наконец уснёт.
Последней песней будет ветра шум,
Последний вздох -и душу унесли
Любовь, Надежда, Вера – корабли.
Прочь суета и фальшь никчемных дум.
-Я согласен, смерть может быть и красивым кораблём с белыми парусами. Но смерть- это и последний собеседник. Значит, размышляя о смерти, мы должны не только описать её красиво и образно. Смерть - это прежде всего последние мысли и чувства человека, она вообще без человека не существует.
Ждёт узник с трепетом рассвета.
О, не спеши украсить, луч,
Темницу скорбную, где спета
Песнь жизни. Щёлкнул страшно ключ,
Упал замок, лицо бледнеет
Под стать тюремным жалким бликам.
Мчит время вихрем, не жалеет.
Секунд не остановишь криком.
Мне кажется, что эти переживания в камере смертника уже и есть смерть, а дальше только переход. А раз вам не нравятся мои мысли, для того, чтобы поменяться, я буду вынужден брать вас количеством. Итак, в довесок я хочу сказать, что смерть очень похожа на сон. Наверно, умирающий человек не может и сообразить, где эта черта перехода, спит он ещё или уже умер.
Он придёт без маски – твой сон.
Не смотри на живых мертвецов.
Из сердец их не вытянуть стон.
Что им видно из новых гробов?
Он придёт без маски - твой сон.
Страх поймёт и растопит сомненья,
Сотворит для любви храм и трон.
Гибель тьме, нет к врагам сожаленья.
Он придёт без маски – твой сон.
Брызнет свет и увидишь дорогу,
В поле чистом росы слабый звон
И ступени, ведущие к Богу.
Или вот ещё. Вам не понравились мои размышления об огне, но жизнь наша так похожа на огонь, она словно огонёк свечи, огонёк, боящийся даже слабого порыва ветра, маленькая неосторожность- и холодное восковое тело останется лежать в темноте. А огонь не исчезает, он переходит туда – за черту.
В тишине свеча мерцает.
Дунь, она погибнет во тьме.
Жизнь моя, расплавив воск, сгорает.
А боль где?
Всё осталось там за чертой,
Всё огонь уносит с собой.
В тишине свеча забилась.
Кончился внезапно миг,
Осветив последний раз страх мой.
Где крик?
Всё осталось там за чертой,
Всё огонь уносит с собой.
-Очень удачное сравнение человека со свечой. У тебя наверняка ещё что-то такое есть? Тогда я точно поменяюсь. – серьёзно сказал дядя Вова.
-Ладно, я ещё вспомню.
Тает плоть – восковая свеча,
Бледно пламя от боли трепещет,
Каплей вязкой слеза горяча
Чуть остынет, мертва и не блещет.
Огонёк жизнь свечи пожирает,
Бьётся маленький яростно, гордо.
Себя жизни безумец лишает,
Улыбается тщетно, притворно.
Гибнет белое тело, мягчая.
Жизнь свечи – только танец огня.
Жгучий дух, веселея, играя,
Забывает, что пляшет он зря.
Чтоб свечу сохранить восковую,
Задуваешь фитиль, не стыдясь.
Тем и жизнь унесёшь дорогую,
А свеча в кучку тли обратясь,
Коченеет, как мёртвое тело.
Жизнь же есть тот огонь, чистый дух,
Что во мрак устремляется смело,
На прощание лишь полыхнув.
Бледно пламя в кончине забилось,
С воском тихо простилась душа.
И во мрак окруженье сокрылось,
Ночь застывшую псом сторожа.
-Ну как обмен? Подходит вещица?
-Вполне.
-Я только не пойму, вот рассуждаем мы о смерти, а сами не имеем и малейшего понятия о ней. Кто о ней расскажет? С того света ещё никто не возвращался.
-Почему же не расскажет, кто с ней встречался, тот и расскажет.
Чёрной шалью задев, смерть прошла в двух шагах,
Со свитой угрюмой шествуя в ночь.
В грудь вцепился, трясёт слуга её – страх,
Лобзанья дарит ужасные боль – старшая дочь.
Смерть прошла стороной, острый взгляд, словно штык,
Не подняв на меня, видно за день устав.
Лишь вассалы её задержались на миг,
Подошли, чтоб поздравить со встречей, в глазах
Я у них не прочёл ничего, лишь провал.
Приближённые смерти внимание мне уделили,
Страшные лица, слова как металл.
Руку пожав, цепочкой к войскам отходили.
Похищая блеск глаз, кожи розовый цвет,
Болезни полками зловонными рядом шагают.
Оставив на теле рубцов жуткий след,
Грех с пороком когорты свои догоняют.
Холод в губы целует, округлились, застыли белки,
Кудри иней покрыл, обволок кружевами.
Он ушёл, я оттаял, волос белым остался, руки
Не поднять, вырывается хрип меж зубами.
Только сон – смерти брат, подойти не хотел
И советники первые – случай и глупость.
Удаляется свита, смерть ушла за предел.
Силы вышли, упал, ощутив во рту сухость,
Часто сердце стучит, кровь пуская в полёт,
Я кричу как могу, вижу солнце встаёт.
Смерть может быть и королевой, мановением руки, отдающей приказания, да и вообще, она может принимать любой вид, в зависимости от состояния её избранника.
-Согласен, но она не может существовать без жизни. Нет жизни со всеми её гранями – чувствами, мыслями, волей, нет и смерти.
-Вот здесь я с тобой не соглашусь. Смерть гораздо реальнее жизни. Ты говорил о переходе за какую-то черту. А кто тебе сказал, что здешнее бытие реальнее того, что там - за чертой? Может, мы как раз и живём за чертой, которую когда-то переступили невзначай, а со смертью шагаем в реальность?
Праздник жизни грусть рождает,
А нелепость суеты
Лишь тоску усугубляет.
И бесплодные мечты
Гибель ждёт и разрушенье,
Как и всё, что в мире сем:
Страх, страданья, боль и тленье.
В чём же смысл и зачем
Жизнь поёт о счастье кратком?
Крик её фальшь и обман.
Вся возня в угаре сладком –
Бутафорский балаган.
К тайне жизни устремляясь,
Смерть встречаем оробев,
Но она нам улыбаясь,
Вдруг чарующий напев
Дарит, ласково смеётся,
К краю пропасти ведёт,
Где из глубин бездонных льётся
Жизни голос и поёт
Смерть о вечности, пугая.
Гимн торжественный звучит.
На симфонию взирая
Неба и земли Пиит,
Красоту благословляет.
Сочинивший мир во днях
Смерть вдруг жизнью обращает,
Жизнь в юдоль скорбей и прах.
-Я всё понял. Согласитесь и у вас не всё в порядке с легкостью стиха. Но мысль ясна. В стихах вообще легче говорить на такие темы, можно размазывать мысль как пожелаешь, не утруждая себя чёткостью формулировок и правильностью предложений. А мысль на фоне этой размазни вдруг выплывает необычайно просто и доступно, словно в картине. Если бы об этом написать трактат, получилось бы смешно, бездоказательно, скучно, а в такой форме очень симпатично даже, а главное, наши рассуждения ни к чему не обязывают. Хочешь, присоединяйся, не хочешь и не надо. Через символы, на бессознательном уровне, оказывается легче познавать мир. И почему люди не общаются в стихах?
-Значит, тебе нравится?
-Да. И я ещё хочу сделать обмен в лавке старьёвщика. Из наших рассуждений выходит, что жизнь есть стремление к смерти, то есть можно рассуждать и о разных опытах этого стремления. Теперь мои вещи-мысли будут слишком пёстрыми, из трёх вы можете выбрать любую. Первая не отрывается от темы смерти. Обычное описание смерти.
Кто ты? Мешок со сложным механизмом,
Который называется так странно.
Железом пробиваемый, он гибнет
И истекает липким красным соком,
Солёным как слеза, вода морская.
Ручьём сок брызжет, радуясь свободе,
Не думая, он покидает груду
Костей забытых, словно ненароком.
Парит, сочится в землю – мать родную,
В единое с природою сливаясь.
С собою жизнь заложницей уносит,
Так опостылел мрак, нет больше силы,
Которая бы внутрь опять вернула
Владычицу свою души и тела.
Ускорить кто-то хочет бег последний,
И рвутся под железом острым жилы.
Ну вот и всё, кровь стынет, как смола,
Густеет, не парит уж боле – тщетно.
И стынет бегства страсть, но поздно.
Пути назад уж нет, не будет никогда.
Истерзанное сердце в избавленье
От страшных мук, быстрее кровь толкает.
Остатки силы побыстрей бы оборвать.
Жизнь исчезает, убегает как вода.
-Дядя Вова, вы простите, но и следующая мысль будет в том же стиле.
Ты камень, брошенный в пучину
Беззвучно, как в кошмарном сне.
Всплеск заглушили стоны волн,
Котёл кипящий разогнал следы.
Гнал ветер в страшной пляске
Громады вод, как пыль с дороги.
И поглотило море крик последний,
Сомкнули волны, словно воины, ряды.
Но камень слишком крепок, груб, тяжёл,
Чтобы носиться вместе с пеной.
Его удел пойти на дно,
Где тишина, покой и мрак.
Воткнувшись в ил, завязнуть там.
Лежать, быть может, сотни лет.
Где сладко так, забудешь страх.
Прохладным утром после бури
Он вновь валялся на песке.
Седым не принят океаном
И выброшен на кромку вод.
Лежал среди себе подобных
И на боку его округлом
Зелёный был уже налёт.
-Но это уже не совсем смерть! Камень-то вернулся. Это скорей всего описание болезни или какой-то драматической ситуации в жизни.
-Но это опыт смерти, соприкосновение с ней. Позвольте, дядя Вова, продолжить, я же обещал три мысли.
Брожу во тьме и в стены упираюсь,
От влаги мокрые и скользкие как угри.
Противно их прикосновение и тяжко.
На ощупь трудно выход отыскать.
Бегу по плесени так мягко и беззвучно,
Не видно, что ногами давишь с треском.
Ведёт дорога то в тупик, то в зал огромный
Где нет ни стен, ни потолков, так хочется кричать.
И тонет крик, во мраке обрываясь,
И сил, казалось, нет, но я бегу опять.
Вперёд смотрю ослепшими глазами,
Вслепую мчаться, значит, голову разбить.
Там свет в дали, вот он выход! Странно,
Пробоина к свободе настоящей сделана так ровно,
Гладко и удобно? Она совсем не скрыта, ну, смелей!
Лечу к туннелю, как хочется мне жить.
Конец! Я вышел и отпрянул в ужасе назад,
Привыкший к темноте убит был светом.
Совсем ослеп, вперёд, я не останусь там.
О, если б знало ты, светило, как больно от тебя глазам!
-Это уже совсем не смерть, это самая настоящая жизнь с её беготнёй, борением, суетой. При чём здесь смерть? – хитро спросил дядя Вова.
-А при том, что смерть и есть свет, – вдруг как-то неожиданно выдал я. – В самом деле, а когда писал, почему-то как-то иначе всё представлялось.
-Я меняюсь, меняюсь! Но всё будет честно, на каждую твою мысль ответ. За качество прости, всё приходится делать почти спонтанно.
Дыханье Божье, образ, дух прекрасный,
Плод совершенства, гений вышних сил.
И полный муки, падший и несчастный
К Творцу молитву бурно возносил.
Мятежный сын, изгнанник, чужестранец,
Вдруг узнаёт он, жизни здешней гость,
Боль, чувственных вещей казнящий танец,
Как стаю псов грызущих плоть и кость.
И бьётся в скорлупе, наружу рвётся
Из кельи мрачной, страждущий жилец.
Со смертью выбраться из тела удаётся,
В сей мир не возвращается беглец.
Настанет день, пройдёт твоя печаль,
Душа покинет тело второпях,
И обратится плоть, растаяв, в прах,
И духу прежний дом не будет жаль.
Теперь на твоё сравнение человека с камнем. Это как я говорил не о смерти, а о жизни, а ещё вернее о любви, если хочешь.
Берег моря усыпан камнями,
Похожи все они издалека.
Не тешат взгляд различием, цветами,
Но только к ним протянется рука,
Увидишь, нет средь них похожих
Ни формой, ни размером, ни окраской,
К воде поближе больше гладкокожих,
А дальних обделили волны лаской.
Играют дети среди каменных картин,
Из тысяч выбирают лишь один.
-Теперь о смерти как свете. Согласен, но мне ближе смерть как полёт, отрыв от мрачных лабиринтов жизни с их бурями и невзгодами.
На берегу я вечером уснул,
Устав от дум, качаясь в челноке.
И не предал тревожной тишине
Значения, напрасно полыхнул
Мне молнией грозящей чёрный шлейф,
Что с головой окутывал беду.
Я не расслышал в мысленном бреду
Её шаги и лодки слабый дрейф.
И вздрогнув от дыхания в лицо,
Вскочил в мольбе, качаясь в скорлупе,
Но берег утонул и нет весла в руке.
Судьбою в никуда меня несло.
Мрак пасть открыл и бурю изрыгнул,
Гони на гибель ветер бедный чёлн.
Скребут о борт клыки свинцовых волн,
В кошмаре пенном голос утонул.
Столбом непроницаемым увлёк
В глубины хаоса смерч бешеный, мой крик.
Сознание сбежало в тот же миг.
Шторм, уходя, не выбирал дорог.
В объятиях вихрь дикий уносил
От гибели в разгневанной воде,
От чёрных туч к серебряной слюде
Далёких облаков, чей свет искрил,
Луны безмолвной отражая блеск.
Взираю с чёрно-синей вышины
На пляску буйную шумящей глубины,
Где ураган – клочок, ничтожный всплеск.
-Вот мой ответ и обмен. Меняемся?
-Извините, я тоже могу отказаться, если мне что-то не нравится.
-Обоснуй.
-В ваших рассуждениях-картинках смерть всего лишь бегство от жизни, уход, какой-то непонятный полёт, я бы даже сказал, радостное оставление этого мира. А мне кажется, что ничего радостного в смерти быть не может. Пускай она для вас и удивительный полёт и прекрасная королева, а для меня последняя черта, которую человек ожидает с ужасом.
-Ты слишком любишь жизнь, – печально произнёс дядя Вова. -Но разве в жизни без ожидания смерти есть какой-то смысл? Скажи мне, в чем смысл вон того, видишь там за окном на клумбе, распустившегося цветочка? Для чего он цветёт?
-Как для чего? Чтобы осенью появились семена и расцвели новые цветы.
-И всего-то. Только продолжение, повторение жизни?
-Ну… Может быть здесь уместно что-то сказать о красоте. Ну… Что бы радовать людей.
-Тем самым ты ставишь человека выше других созданий. И действительно, человек отличается от всех других тварей. Весь мир создан для человека. Значит, у него и предназначение в этом мире особое. А если не так, то человек уподобится животным, живущим по инстинктам. Так?
-Но…
-Что значит, но? Или ты хочешь сказать, что смысл существования- это продление рода, поглощение пищи и прочие прелести жизни?
-Нет конечно. Но кто же скажет в чём её смысл? Человечество размышляет об этом столетиями и пока безрезультатно.
-Ты верно заметил, что об этом нужно размышлять. Но все ли размышляют? Более того, размышляют только те, кто понимает, что жизнь конечна и в то же время бесконечна. Я размышляю о смерти для того, чтобы приготовиться к ней.
-И я размышляю, но как бы пока не собираюсь…
-Ты пессимист, да к тому же ещё и поэт. Есть поэты, которые замыкаются в своём художественно-символическом мире. Зачастую они не способны вернуться к реальной действительности. Они погибают в своём одиночестве, так как уже не могут разговаривать обычным языком и мыслить вне своих грёз и миров. Жизнь и люди кажутся им скучными, и они, поэты, начинают, как и мы, размышлять о смерти. И даже стремятся войти в этот поток, ежесекундно уносящий в никуда тысячи душ. Но и для них, с их пессимизмом, мизантропией и гордостью, смерть это конец жизни, а дальше только темнота. Ты когда-нибудь думал о старости? – как-то неожиданно спросил он. – Если уж мы размышляем о смерти, давай и о старости вспомним. Старость обязательно, при нормальном состоянии души и богатом жизненном опыте, рождает мудрость. А мудрость- от познания жизни и смерти, а вернее, от непознаваемости их, ведёт к вере. Вера через опыт духовный, через покаяние и слёзы, ведёт к чистоте душевной. Давай на сегодня закончим наш обмен, а завтра приходи, мы на эту тему поговорим.
Весь оставшийся вечер, полночи и половину следующего дня я готовился к встрече, размышлял, читал, сочинял. Мне было совершенно непонятно, что такое покаяние, как можно очищать свою душу через слёзы и многое другое, с чем мне пришлось столкнуться в поисках информации. После обеда я пошёл в 24 квартиру. Ощущение было такое, словно я никуда и не уходил. Дядя Вова встретил меня словами.
-Итак, старость. Что ты можешь предложить? Не успев опомниться, я начал:
Возьмёт в плен старость немощной рукой,
Сеть из морщин по лику разбросав,
Покроет кудри иней голубой
И сердца бег смирит и буйный нрав.
Золотая чаша времени пустеет,
Вяжет и горчит густой осадок,
Белая рука дрожа, слабеет,
Юности весну сменил упадок…
-Всё, всё, хватит, хватит! Мне не нравится, – даже не дав мне закончить, отрезал дядя Вова. - Нет мысли, обычное описание, не более.
-Может быть, тогда это…
Жёлтый лес страны забытой
Льёт печальный, мягкий свет.
Собирает мыслей бред
В тишину из красок сшитой.
И сливаясь с древней сказкой,
Забываю мир людей.
И молю, чтобы скорей
Стать и мне осенней краской.
-Замечательно! Это самое лучшее, что я слышал у тебя. Только старый, уставший от жизни человек может так видеть осень. Да ты и впрямь поэт, для поэта нет ни старости ни молодости, у него особое устроение души. Я даже не знаю, чем тебе ответить, может, ты и меняться не захочешь.
Болезни плоть к постели приковали,
Заставив думать и молиться по ночам.
Жизнь в прошлом, но, а будущего дали
Песочным уподобились часам.
Течёт песок, и жизнь с ним несётся.
Где настоящее? Что было, нет уже.
Пустой пузырь часов в футляре повернётся,
Что старость в нестареющей душе.
-Мне нравится. Меняемся?
-Моя лавка пополняется ценными экспонатами. Спасибо! А может, ещё что-то в этом же роде?
-Я попробую. По-моему я уловил, что любит старьёвщик.
Гул медный тяжкой волной
Падает в ночь, словно стон.
Чьи голоса мой покой
С ним растерзали и сон.
Колокол бьёт изнутри,
Пульсом колотит в висках.
Память, меня пронеси, пронеси
На вороных скакунах.
-Меняюсь, меняюсь. Срочно ищу мысль-вещицу. Надо же, это же старик, старик утопающий в лабиринтах своих воспоминаний. Что его так тревожит, мысль о скорой смерти и заканчивающейся жизни? Память его казнит или наоборот, заставляет с гордостью переживать счастливые минуты прошлого? Ну, ты задал вопросов. Я попробую тебе ответить, хотя это трудновато.
Испей печаль вина
До дна.
Веселья нет.
И день затих,
Как сто других.
Жизнь – пьяный бред.
Тоска откроет дверь
Потерь.
Там боль живёт.
Не отдохнуть.
В тяжёлый путь
Она ведёт.
-Дядя Вова, старичок –то у вас пессимист!
-Совершенно верно. А знаешь почему? Потому что жил без веры, а жизнь, обещавшая долгий праздник, внезапно подошла к концу. А дальше, дальше ничего. Помнишь, мы вчера об этом говорили? Я к чему это, да к тому, что хотелось бы поговорить не о самой старости как таковой, а о богатстве, которое она собрала, собирала. Состояния человека в старости уже понятны, но эти состояния напрямую зависят от багажа мудрости, который принёс с собой человек, пройдя через десятилетия жизни.
-И что же вы считаете богатством старости?
-Да много чего. Слёзы, например.
-Как слёзы?
-А что ты удивляешься, ты думал я буду говорить о каких-то знаниях жизни? Мудрость заключается не в них, а в слезах.
О, если б слёзы детства сохранились,
В ладони, словно бусинки застыли
И в камень драгоценный превратились.
Тогда б года искусно огранили
Прозрачные алмазы слёз солёных.
Смотри, какой бывает чистота.
О горе вам, богатств таких лишённых.
Чем станете платить, когда врата
Откроются, что смертью называют.
Там в чашу осуждающих весов
Дела с грехами бесы собирают.
Зло тянет вниз свинцом, не счесть пудов.
Легки обиды мутные кристаллы.
Не хватит их, чтоб душу откупить.
Чуть тяжелее жалости опалы,
Их россыпью весов не наклонить.
Но в чашу справа ангелы кладут
Сокровища мольбы и покаянья.
Спасением брильянты их падут,
Вдруг перевесив меру наказанья.
Душа летит, сияя в мир духовный,
Страх и печаль бесследно растворились.
Земная жизнь, барьер весьма условный.
Ликуй, что слёзы детства сохранились.
-А вот ещё о старости и о слезах.
Колодцы слёз, вы больше не полны
Хрустальной влаги, дарящей печаль.
Сполна поили в детстве табуны
Сна розовых коней бегущих вдаль.
Дарили щедро глупостям обид
Глаза, как милосердия фонтан.
С годами он иссяк и не искрит,
И плёнки катарактовой туман
Таинственный источник поглотил.
И жухлой кожи с синевой провал
Вокруг колодцев мраморно застыл,
И глиной красной, треснувшею стал.
Усталый путник вряд ли наберёт
Немного влаги из глухих глубин.
С собою в трудный путь не унесёт
Ни капли измождённый пилигрим.
О, за века ль вас вычерпать смогли
Зла грубые холопы и шуты?
Что в бездну вопли слать, взгляни
На дно. Что видно с высоты?
И трепещи, о, Боже, есть ли дно
У безграничных впадин, чёрных дыр?
Спуститься вниз, лишь избранным дано,
Во мраке сердце – непонятный мир.
-Хотя, можно бы и нужно бы лаконичней. Попробуем так.
Давно иссякли, давно
Глаза – колодцы слёз.
Поили глупость обид сполна.
Давно сверкали, давно
Слезинки детских грёз.
Осталась лишь глубина.
-Всё равно не получается! Что поделаешь!
-Слишком образно, мне кажется, это уже обжорство. Хотя сам я люблю зашифровывать мысль или определённое состояние в замысловатые узоры образов. Особенно, когда сидишь вечерком один и что-то вспоминаешь, а вокруг казалось бы и нет ничего.
Промчался полдень огненным волчком.
На плечи мягко села мрака тень.
Свеча трепещет бледным мотыльком
И в воздухе висит густая лень.
Движенье времени реальность выдаёт,
Утопленную в чёрной тишине,
Которая уверенно ползёт
Мне в уши и глаза, и по струне
Забытых ощущений пробежит,
Возьмёт аккорд невидимой рукой,
Печальной музыкою душу оживит
Любимой песни, ставшею чужой.
Огонь в ночи – единственный предмет.
Да стен полуразмытый силуэт.
-Вы, конечно, скажете, что это опять обыкновенное описание окружения, нет мысли и прочее. А мне захотелось запечатлеть какое-то мгновение жизни, определённое состояние души на то время. Я что, права не имею? И вот ещё что, вы говорите о слезах и мудрости. А мне кажется, что слёзы- это просто воспоминания, воспоминания ошибок и промахов, воспоминания побед и удач, воспоминания вот таких жизненных мгновений и состояний. Воспоминания о безвозвратно ушедшем времени, осознание невозможности изменить соделанное. Осмысливая свою жизнь, человек понимает, что живёт только прошлым или будущим в мечтаниях. А настоящего нет, оно не существует, оно постоянно убегает в прошлое или зарождается в будущем.
Я совершенно забыл про шахматы, думаю, и дядя Вова тоже. Игра в антикварную лавку просто заворожила, время исчезло. Вечером, прощаясь, я спросил.
-Можно мне завтра зайти?
-Приходи обязательно. Нам предстоит посмотреть ещё столько вещей.
Обмен красивыми безделушками продолжался месяца три и постепенно перерос в дружбу. Почти каждый вечер я заходил в 24 квартиру, хотя бы на несколько минут, прямо с порога, выдавая красивую чушь, над которой иногда трудился целый день. Если дяде Вове нравилось, он отвечал чем-то подобным. Если нет, то он говорил:
-Такие штучки в лавку старьёвщика не принимаются. Мне не нужна эта ржавая кастрюля, – или, уже совсем серьёзно, делая озабоченный вид. - Пустые пивные бутылки принимают за углом, а эти жёлтые журнальчики- в макулатуру, пожалуйста, а не к нам. Я старался, даже принёс все свои тетрадки со старыми школьными стихами. Дядя Вова изучал их с нескрываемой заинтересованностью, он даже цитировал мои стишки, иногда смеялся и шутил над некоторыми глупостями и ляпсусами, допущенными мною.
Однажды, придя к дяде Вове, я не застал его, видимо, он ушёл в церковь. Дверь как обычно была не заперта, я вошёл, сел на стульчик, вспоминая новые мысли-стишки, которые заготовил заранее. Даже радовался и мечтал, как я удивлю дядю Вову серьёзностью моих размышлений. Сидя так и мечтая, машинально начинаю перебирать тетради, записи на подоконнике. Почерк на удивление чёткий и разборчивый. Невольно читаю первые попавшиеся строчки на самом видном открытом листке- он словно бы специально здесь и положен, чтобы его прочли.
«Искусство всегда душевно, глупо говорить об этом явлении, пытаясь представить его, как нечто духовное. На какой-то ступеньке развития искусство несомненно является весьма полезным, оно помогает не огрубеть душе. Изящество утончает душу, делает её более восприимчивой к духовной жизни, но только до определённого уровня, потом начинаются искушения. Недаром искусство происходит от слова искус. Душа, не озарённая светом истины, погибает от чрезмерного увлечения опасными играми искусств, страсти убивают её. Это страшное, губительное изобретение сатаны!»
-Что? О ужас! Далее читать становиться больно, я чувствую себя полным дураком. А я-то, я-то распаляюсь. Оказывается, всё чем я так болел, переживал, является глупостью, вредным и опасным занятием. Возвращается дядя Вова. Наверно я выгляжу сейчас наиглупейшим образом - ошарашенный юнец, стоящий у окна и читающий чужые записи. Это смешно! Да ничего смешного, я унижен, оскорблён, но я найду что ответить.
-Как же так? Простите меня, но я случайно заглянул в ваши записи. И даже рад, рад, что всё так быстро разрешилось. Да, я, как вы пишите, дитя. Пусть так! Верните мои тетрадки со стихами и я больше никогда у вас не появлюсь. – Видимо лицо в это мгновение у меня было такое, что дядя Вова заулыбался и неожиданно, по-доброму обнял меня за плечи и усадил на стул.
-Остынь. Не торопись. Не давай волю гневу. Дай сюда тетрадки. – Он взял тетрадку, открыл, как мне тогда показалось, первую попавшуюся страницу и прочитал с выражением.
Я попался звездной ночью феям в хоровод.
Закружил, пленил лесной народ.
Мчится время незаметно, год сменяет год,
Не хватает сил разрушить их круговорот.
Мрак торжественно обнимет праздник суеты,
Даст в подарок розовые сны.
День обходит стороною тот весёлый пир,
В темноте дрожит волшебный мир.
-Какие тяжкие думы теснятся в твоей голове. Или душе?
Это уже просто издевательство! Дурак сделал из меня дурака, да ещё и смеётся. Я решительно пытаюсь встать, но он обезоруживает меня каким-то особым ласковым тоном.
-Замечательное стихотворение!
-Дядя Вова, вы в самом деле издеваетесь надо мной? Он, словно не расслышав, продолжает:
-Замечательное стихотворение! Мне кажется, что ты на самом деле попал в какой-то круговорот, в какую-то безвыходную ситуацию. Твои мысли блуждают едва заметными бликами, их отрывки- только слабый отблеск общего и доступного смысла. Он еле-еле угадывается, заметь, угадывается интуитивно. Не знаю, лучше это или хуже, чем чёткое выражение мысли. С одной стороны, недосказанность заставляет додумать, домыслить, увидеть то, чего казалось бы нет. Это и есть поэзия. Но с другой стороны, зачем все эти мысли, какая от них польза? В твоих стихах нет ни какой особой чувствительности, от читателя не требуется жить переживаниями твоего героя. Если это просто мысль, фотография мира, то чем твоё творение отличается от песни бедуина или чукчи – вижу гору, вижу реку, вижу камень, вижу пень. Отличие только в том, что чукча описывает реальную действительность, а у тебя это постоянно мятущиеся мысли, собственные иллюзии непонятные порой и тебе самому. Уловить блики твоих мыслей может только человек, подобный тебе по внутреннему устроению. Любое искусство требует сопереживания. Меняясь мыслями, мы соприкасаемся с внутренним миром человека, пытаемся понять его. Выражение мысли в стихах есть приглашение войти в особый внутренний, таинственный мир сердца. Отвечает твое сердце, твоя душа на этот призыв, значит, входит туда. А если ей этот мир чужд, общения не получается. У нас, как мне кажется, всё получается. Мы не просто читали друг другу стихи, размышляли, открывая что-то новое для себя, мы соприкоснулись и вошли в запретную, таинственную область души.
-Значит всё таки есть смысл в стихотворстве?
-Есть, но только до определённого уровня, а далее уже незачем.
-Почему? Разве людям незачем общаться?
-В этом всё и дело, что на определённом уровне душе необходимо общение только с Богом и с теми мирами человеческих сердец, которые говорят о Боге и хотят принять Его в себя. Всё остальное, кроме Бога, такие души не обогащает, не наполняет.
-А как же лавка старьёвщика? – грустно спросил я.
-Из этой лавки я иногда что-то приношу и в свой мир. Лавка – это голова, а сердце – мир. Две большие разницы – извлекать знание из рассуждений или из личного общения с Богом. Этот опыт более обращён к чувству, нежели к разуму. А если все твои чувства отданы в сопереживание кому-либо? Что тогда? – Дядя Вова замолчал и посмотрел мне прямо в глаза. – А что, ты думаешь, пора выбираться из лавки старьёвщика?
-Зачем же мы так долго общались в стихах? Хотя, оказывается, это совершенно не нужно, даже вредно, как вы говорите. Вы-то, вы-то почему меня не остановили и даже подыгрывали!
-Гораздо удобнее говорить с человеком на его языке, если он твоего языка не знает. Я скажу тебе прямо, не обижайся только, люди находятся на разных ступеньках постижения смысла жизни: кто-то забрался высоко, а кто-то стоит ещё совсем внизу, но хочет подняться повыше. И он обязательно поднимется, от ступеньки к ступеньке. Только иногда человеку это трудно сделать самому, а то и совсем не возможно. Понимаешь, увяз в грязи по самый пояс, ну ни как самому не выбраться. Ты читал Библию, что такое Новый завет, знаешь?
-Да. Пробовал читать.
-Так вот, там есть такие слова об ангелах. Ты веришь в их существование?
-Не знаю, думаю, это выдумки.
-Хорошо, попробую по-другому. Кто-то верит в существование ангелов и даже, может быть, их видел. Информации об этом явлении прямо скажем маловато. В Библии она как раз и имеется. Там говорится, что это могущественные существа, обладающие способностями, превосходящими человеческие на любом уровне. Представляешь или пояснить?
-Не надо, в сказках читал про Али Бабу. Ведь джинны это тоже ангелы?
-О, какие познания! Значит, о способностях существ мира духовного какое-то представление имеется. Только не забывай, что ангелы бывают злыми обманщиками и добрыми помощниками. Но я не об этом сейчас. Апостол Павел в одном из своих посланий, а точнее в Послании к евреям, говорит: «Не все ли они суть служебные духи, посылаемые для тех, которые имеют наследовать спасение».
-Ха, значит люди всё-таки сильнее, раз они служат.
-Только от величайшей глупости человек из этих слов может что-то возомнить из себя. Здесь нет никакого унижения ангелов, наоборот, высшие служат низшим, возносят низших на более высокий уровень. В этом и состоит их могущество и их служение. Понимаешь?
Дядя Вова продолжал говорить, словно накрывая меня каким-то куполом, мягким и тёплым. Все нехорошие мысли сами по себе улетучились. Я слушал, заметьте, слушал с удовольствием, словно губка впитывая каждое слово. Из ушей словно вытащили какую-то вату, которая всё приходящее извне превращала по принципу испорченного телефона в смешную детскую игру. Я стал слышать не только ушами, но и сердцем, которое странным образом отвечало на всё новое, раньше не понятное, без сопротивления и гордости. Сердце освободилось от какой-то шелухи и стало тёплым, как будто загорелось изнутри.
Постепенно игра приобрела серьёзный характер. От пёстрых стишков мы перешли к размышлениям о смысле жизни, философии, религии. И случилось чудо -воскресным утром я пошел в церковь. Дядя Вова меня туда не приглашал -это было веление души, изменившейся души. Первый раз в жизни я радовался, смеялся не зная отчего. Счастье переполняло моё сердце. Всё нехорошее, мрачное, злое исчезло, растворилось в этом чувстве. Мир изменился. Антикварная лавка с запахом нафталина подарила мне тайну, пыльный музей изменил жизнь. Я понял, что есть другая жизнь, жизнь не земная и начало её в сердце человеческом. Я понял, что такое церковь не только в сакральном смысле. С этого момента наша игра как-то сама собой пошла на спад. Я уже меньше говорил, больше спрашивал, и Владимир рассказывал. Вы спросите, о чём, да о том же, что когда-то поведал ему ангел с гребня волны.
Через полгода у Владимира, а звал я его теперь только так, объявились какие-то родственники. Они долго возились с пропиской, собирали бумаги, бегали с документами. Как-то уж очень шустрили. И уже через два месяца мы расстались с Владимиром навсегда. Его просто-напросто сдали в психушку сердобольные родные и близкие, как буйнопомешанного.
Машина скорой помощи подкатила к подъезду. Весь дом вывалил во двор поглазеть, как будут забирать дурачка. Владимир вышел из подъезда, старенькое пальтишко нелепо сидело на нём, из коротких рукавов торчали сжатые в кулачки замёрзшие руки. Он не сжимался от холода, только слегка наклонив голову, улыбался чистым, светлым лицом. Шагая к машине, он единственный раз поднял глаза и взглянул на меня, прямо глаза в глаза. Этого было достаточно, этого было больше тысячи и тысячи слов всех наших бесед. Я понял, что мы не прощаемся, а только расстаёмся на некоторое время. Я не плакал, глядя на старушек, утиравших слёзы, и не злился на родственников Владимира, застывшими за занавесками. Тем более, их сразу же задёрнули, как только захлопнулись дверцы машины, и она покатила, унося с собой последние опасение. Они даже не провожали её глазами. Зачем? Всё свершилось: дурак умер. Я пошёл в церковь и поставил за Владимира свечку.
