Загадочные истории. Эдвард Радзинский. Сталин

Эдвард Радзинский. Сталин

---------------------------------------------------------------

© Эдвард Радзинский

© Москва, "Вагриус"

OCR: Anna Forsage

---------------------------------------------------------------

Об этой книге я думал всю свою жизнь.

И о ней до самой своей смерти думал мой отец.

Отец умер в 1969 году, и тогда я начал писать эту книгу.

Я писал ее, окруженный тенями тех, кого видел в детстве.

Я включил в эту книгу и их рассказы о Сталине.

Рассказы, которые так любил пересказывать мне отец с вечным рефреном:

- Может быть, ты когда-нибудь о нем напишешь.

ОТЦУ я посвящаю эту книгу.

"И дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и

племенем...

И говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет

поклоняться образу зверя".

(Отк. 13: 7-15)

"И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жернову, и поверг

в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и

уже не будет его... ибо... волшебством твоим введены в заблуждение все

народы.

И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле".

(Отк. 18: 21-24)

ПРОЛОГ

ИМЯ

Каждый день самая большая в мире страна просыпалась с его именем на

устах. Каждый день его имя звучало по радио, гремело в песнях, смотрело со

страниц всех газет. Это имя, как величайшую награду, присваивали заводам,

колхозам, улицам и городам. С его именем шли на смерть солдаты. Сталинград

во время войны истек кровью, земля превратилась в коросту, начиненную

снарядами, но город, носивший его имя, не был сдан врагу. Во время

устроенных им политических процессов жертвы, умирая, славили его имя. И в

лагерях, где миллионы загнанных за колючую проволоку поворачивали вспять

реки, возводили города за Полярным кругом и гибли сотнями тысяч - они

свершали все это под его портретами. Его статуи в граните и бронзе высились

по не-обозримой стране.

Гигантская статуя Сталина стояла на Волго-Доне - очередном канале,

построенном его заключенными.

Однажды смотритель, следивший за статуей, с ужасом обнаружил, что птицы

во время сезонных перелетов полюбили отдыхать на голове статуи. Нетрудно

представить, во что грозило обратиться лицо Вождя. Но птиц наказать нельзя.

А людей можно. И насмерть перепуганное руководство области нашло выход:

сквозь гигантскую голову пропустили ток высокого напряжения. Теперь статуя

стояла, окруженная ковром из мертвых птиц. Каждое утро смотритель закапывал

птичьи трупики, и земля, удобренная ими, цвела. И статуя, очищенная от

птичьего помета, глядела в волжские просторы на цветущие берега, удобренные

уже телами человеческими - строителями великого канала...

Кем он был для нас?

Один из видных хозяйственников тех лет, Ю.Борисов, рассказывал уже в

60-х годах: "Вызывает меня товарищ Сталин. До этого мне не приходилось

беседовать с ним. Ехал как в тумане. Ответ на его вопрос выпалил, глядя ему

в глаза, стараясь не мигать. Мы все знали его фразу: "Глаза бегают - значит,

на душе не чисто". Выслушав ответ, он сказал: "Спасибо, товарищ". Когда я

ощутил его рукопожатие, меня словно молния пронзила. Спрятал я руку за

обшлаг пиджака, спустился в машину, домчался домой и, не отвечая на вопросы

встревоженной жены, подошел к кроватке, где спал мой маленький сын. Вытащил

руку и простер над его головой, чтобы коснулось и его сталинское тепло"*.

Уинстон Черчилль вспоминал: "Сталин произвел на нас величайшее

впечатление... Когда он входил в зал на Ялтин-ской конференции, все, словно

по команде, вставали и - странное дело - держали почему-то руки по швам".

Однажды он решил не вставать. Сталин вошел - "и будто поту-сторонняя сила

подняла меня с места", - писал Черчилль.

Тепло отзывался о Сталине - об этом "добром дядюшке Джо" - и президент

США Рузвельт.

В 1959 году, когда мир уже узнал о делах "доброго дядюшки Джо",

Черчилль, выступая в палате общин в день 80-летия Сталина, сказал: "Большим

счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний страну возглавил

гений и непоколебимый полководец Сталин".

Если бы знал Черчилль, что задумал "непоколебимый полководец" тогда - в

марте 1953 года!

Но 1 марта 1953 года Сталин лежал на полу, пораженный ударом. В столице

своей Империи, начиненной его славой, он, сделавший себя прижизненным

божеством, много часов лежал беспомощный в пустой комнате...

Однако и теперь, по прошествии стольких лет, личность Сталина, мотивы

его поступков и даже сама его смерть остаются столь же таинственны, как и

тогда, в солнечный мартовский день 1953 года.

В своих мягких кавказских сапогах Сталин умело отошел в тень истории,

чтобы сейчас вновь замаячил на горизонте грозный образ. И павшая величайшая

Империя XX века все чаще вспоминает о своем создателе, и в облаке новых

мифов возвращается в страну он - Хозяин, Отец и Учитель.

ТАЙНА

В непроницаемый мрак он сумел погрузить и свою жизнь, и всю историю

страны. Беспрерывно уничтожая своих соратников, он тотчас стирал всякий их

след в истории. Он лично руководил постоянной и беспощадной чисткой архивов.

Величайшей секретностью он окружил все, что хоть как-то касалось власти.

Архивы он превратил в охраняемые крепости.

Но и теперь, получив доступ к этим прежде сверхсекретным документам, вы

вновь окажетесь... перед тайной!

Он сумел предусмотреть и это.

Вот несколько выдержек из секретных протоколов заседаний Политбюро:

1920 год: "Решения Политбюро по наиболее серьезным вопросам не заносить

в официальный протокол".

1923 год: "Подтвердить прежнее решение Политбюро: в протоколы Политбюро

ничего, кроме решений, записываться не должно".

1924 год: "Работу сотрудников секретариата ЦК партии считать

конспиративной партийной работой".

1927 год: "Принять меры по обеспечению максимальной конспиративности".

Тотальная секретность - традиция загадочного "Ордена Меченосцев", как

назвал Коммунистическую партию ее вождь Сталин. Он сделал эту традицию

абсолютной.

И, начиная рассказ о его жизни, мы вступаем в этот великий мрак.

Еще учась в Историко-архивном институте, я знал об этом секретнейшем

хранилище документов, которое мой учитель сравнивал с архивом Ватикана - по

бесконечному богатству тайн.

Это был архив, существовавший при руководстве Коммунистической партии,

при особом Секретном отделе. В нем хранились документы высших органов

партии, управлявшей страной семь десятилетий, а также - личный архив

Сталина. Это было справедливо, ибо к определенному времени и история партии,

и история страны стали историей Сталина.

Этот архив и составил впоследствии основу Архива президента,

сформированного при Горбачеве. Я получил уникальную возможность работать в

этом хранилище.

В книгу также вошли документы из бывшего Центрального партийного архива

- святая святых Коммунистической партии. В нем хранилась ее история -

история подпольной группы революционеров, захватившей в 1917 году власть над

шестой частью мира. "Совершенно секретно" - любимая пометка на документах

архива.

Теперь Партархив стыдливо переменил название и именуется Российским

центром хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Но для

меня он навсегда останется Партийным архивом. Так я и буду называть его в

книге. Желанный архив, в который я стремился так долго...

И конечно, я использовал бывшие секретные фонды Центрального

государственного архива Октябрьской революции. И он после крушения СССР

сменил название на Государственный архив Российской Федерации, но и его в

своем повествовании я именую по-прежнему. Архив Октябрьской революции -

название, раскрывающее его суть. В нем - документы революции и знаменитых

большевиков - погибших соратников Сталина, "Особые папки" Сталина -

секретные отчеты Вождю...

Такова главная триада архивов, где я искал Сталина. Потаенного Сталина.

После интервью о том, что я пишу книгу о Сталине - первом революционном

царе, - я начал получать множество писем. Забавно повторялась история с

предыдущей книгой о царе последнем - Николае II.

В этих письмах нет сенсационных сведений, но они передают бесценные

детали исчезнувшей эпохи.

Как правило, их писали старые люди, решившие поведать то, чему они были

свидетелями.

Я благодарю добровольных моих помощников, жителей исчезнувшей Империи

по имени СССР - еще одной погибшей русской Атлантиды.

ЗАГАДОЧНЫЕ ИСТОРИИ

Часто вспоминаю этот разговор. Случился он во второй половине 60-х

годов. Я был молод, но был уже автором двух модных пьес. Именно тогда и

познакомили меня с Еленой Сергеевной Булгаковой - вдовой самого мистического

писателя сталинской эпохи. При жизни Сталина Булгаков прославился

несколькими запрещенными пьесами и одной поставленной в знаменитом

Художественном театре - "Дни Турбиных". Сталин любил ее какой-то странной

любовью: он посетил этот спектакль бессчетное количество раз...

В 60-е годы большинство произведений Булгакова было по-прежнему

запрещено, а о жизни самого писателя рассказывалось множество фантастических

историй. Меня интересовала одна: история его пьесы о Сталине. Именно об этом

я и спросил у Елены Сергеевны. И тогда между нами состоялся разговор,

показавшийся мне столь примечательным, что я записал его в дневнике.

- Я слышал, что Михаилу Афанасьевичу предложили написать пьесу о

Сталине?

- Именно "предложили". К нам приехал директор Художественного театра.

Он и предложил написать пьесу к юбилею Сталина. Миша колебался, но потом

согласился - у него было особое отношение к Сталину. Он написал интересную

романтическую пьесу о Кобе... Вы, конечно, знаете - в юности Сталина

называли Коба, это был его партийный псевдоним. Сначала все складывалось

удачно - в театре пьесу приняли. Даже тогдашние чиновники, управлявшие

культурой, были в восторге.

(Впоследствии я проверил рассказ Елены Сергеевны по ее опубликованному

дневнику. Вот что там было написано: "11 июля Б[улгаков] читает пьесу в

Комитете по делам искусств. Пьеса оч[ень] понравилась. Во время читки пьесы

- сильнейшая гроза...")

- Театр думал ее поставить к декабрю 1939 года - к шестидесятилетию

героя, - продолжала она. - Но тут пьесу отослали Сталину, и он ее запретил.

Вот, пожалуй, и вся история.

Если бы в ту пору я не был советским драматургом, я бы на этом закончил

разговор. Но я им был. И оттого сразу понял чрезвычайную странность

рассказанного.

Итак, 1939 год - сталинский террор. Вся страна объята страхом, любая

идеологическая ошибка объявлялась враже-ским актом. Кто же мог решиться

заказать в такое время беспартийному Булгакову, автору нескольких

запрещенных произведений, пьесу к юбилею самого Вождя? Да еще для

Художественного театра - первого театра страны? Кто из тогдашних

руководителей искусства посмел бы взять на себя такое? Естественно, никто,

кроме... самого героя будущей пьесы - странного поклонника "Дней Турбиных".

Конечно, заказчиком пьесы мог быть только он - Сталин.

И второй вопрос. Я драматург и хорошо знал постоянный страх чиновников.

Даже в мое время - сравнительно безопасное - руководители культуры делали

все, чтобы самим ничего не решать. А тогда, в страшном 1939 году... неужели

эти умиравшие от ужаса чиновники так осмелели, что решились сами восторженно

принять пьесу о Сталине, написанную много раз "ошибавшимся" Булгаковым?

Невероятно! Точнее, вероятно только в одном случае: если ее уже одобрил сам

заказчик.

Но тогда почему он ее запретил?

Я продолжаю разговор с Еленой Сергеевной:

- Когда было обсуждение пьесы?

- Летом... это был июль.

- И когда ее запретили?

- В августе.

- И... что-то случилось между этими событиями?

Елена Сергеевна усмехнулась. Она читала мои мысли.

- Миша договорился с театром поехать в Грузию. Он хотел побеседовать с

очевидцами событий, помнившими Кобу в юности. Их к тому времени немного

осталось, все исчезли... Поехали: художник спектакля, режиссер, я и Миша...

Он мечтал поработать в архивах.

- В архивах?!

- Ну да, он писал совершенно без документов. Когда он попросил театр

помочь ознакомиться с данными о юности Сталина, ему ответили: никаких

документов не существует. И он решил поискать сам. Мы отправились в полном

комфорте, в международном вагоне. В купе устроили банкет, когда нас нагнала

телеграмма: "Надобность в поездке отпала, возвращайтесь в Москву". В Москве

Мише объявили: в секретариате Сталина прочли пьесу и сказали, что нельзя

Сталина делать литературным героем и вкладывать ему в уста выдуманные слова.

А сам Сталин будто бы сказал: "Все молодые люди одинаковы, зачем писать

пьесу о молодом Сталине?"

Объяснение было очень странным: в те годы печатались произведения о

молодом Сталине. Но они писались так же, как была написана эта пьеса - без

документов. Авторы пользовались опубликованными сведениями о жизни великого

революционера Кобы... Роковая ошибка Булгакова и была в том, что он захотел

ознакомиться с документами, выйти за пределы этих сведений. Как только он

попытался это сделать - все закончилось гибелью пьесы.

И я вспомнил... Детство, я сижу в своей комнате. В соседней комнате

разговаривают мой отец и писатель Павленко - знаменитый писатель сталинской

эпохи.

Несколько слов об отце.

Он был интеллигентом, помешанным на европейской демократии, часто

цитировал мне слова чешского президента Масарика: "Что такое счастье? Это -

иметь право выйти на главную площадь и заорать во все горло: "Господи, какое

же дурное у нас правительство!"... Он был преуспевающим двадцативосьмилетним

адвокатом, когда произошла Февральская революция в России и пала монархия.

Отец восторженно приветствовал Временное правительство. Это была его

революция, его правительство. Но несколько месяцев свободы быстро

закончились, и к власти пришли большевики.

Почему он не уехал за границу - он, блестяще образованный, свободно

говоривший на английском, немецком и французском? Обычная история: он любил

Россию... В начале 20-х, пока еще были остатки свободы, он редактировал

одесский журнал "Шквал", писал сценарии первых советских фильмов, его

близкими друзьями были Юрий Олеша, Виктор Шкловский и, наконец, Сергей

Эйзенштейн... После смерти отца в одной из книг я нашел чудом уцелевшее,

заложенное между страниц книги письмо Эйзенштейна и несколько непристойных и

великолепных рисунков великого режиссера - следы забав их молодости...

А потом наступила пора укрощения мысли. Но отец не роптал, он жил тихо,

незаметно, точнее - существовал. Оставив журналистику, он писал инсценировки

для театра, в том числе и по романам Петра Андреевича Павленко, автора

сценариев двух знаменитых кинофильмов, где действовал сам Вождь: "Клятва" и

"Падение Берлина".

Романы Павленко тоже были знамениты. Четырежды ему присваивали

Сталинскую премию первой степени... Имя Павленко спасало отца, и хотя многие

из его друзей исчезли в лагерях, отца не тронули. Согласно логике тех

времен, арестовать его - означало бросить тень на Павленко.

Отец понимал: это может закончиться в любой момент. Он ждал и был готов

к ужасному. Но несмотря на эту жизнь под топором, он всегда улыбался.

Его любимым героем был философ и скептик Бротто из романа Анатоля

Франса "Боги жаждут". И как франсовский герой печально-насмешливо наблюдал

ужасы Французской революции - с той же улыбкой отец наблюдал жизнь

сталинской России.

Ирония и сострадание - таков был его девиз...

Я так и запомнил его с этой вечной улыбкой.

В тот день Павленко и отец обсуждали свои творческие планы. Сквозь

плохо прикрытую дверь я услышал, как отец благодушно спросил Павленко:

- Почему бы вам не написать о юности Иосифа Виссарионовича? Об этом

никто по-настоящему не написал. Вы долго жили на Кавказе...

Его прервал голос Павленко:

- Не следует описывать солнце, когда оно еще не взо-шло.

- Он оборвал меня так жестко, даже грубо - такого я никогда прежде от

него не слышал, - сказал впоследствии отец.

Павленко не раз видел Вождя - он был вхож в таинственный круг,

окружавший Богочеловека. Видимо, он знал, о чем говорил.