Катаклизм

Вы спросите: «Рамта, а где же были все воды и океаны, которые существуют в нашем мире?» Они всегда находились в слоях атмосферы. Вода всегда находилась у вас в атмосфере. Именно она делала чудесное дитя по имени Терра плодородным, поскольку она воистину собирала солнечный свет и равномерно распределяла его по всей 5смле. Как началось великое оледенение в последние дни? В те времена атлатийцы применяли то, что вы насыпаете светом, для путешествия, для разрушения, для преобразования мыслей и предметов, и мощный луч света пробил слой воды в атмосфере. Именно тогда вода стала выпадать в виде того, что вы называете осадками.

Когда это началось, постепенно континент под на-званием Лемурия стало трясти, и он начал содрогаться от землетрясений. И когда его начало трясти, из атмосферного слоя прямо над Лемурией, который был пробит лучом света, стала извергаться вода. Когда вода пошла вниз на лемурийцев, Земля начала поворачиваться, и это подобно утробе, в которой находится младенец, и, когда утробу прокалывают, вода, наполняющая утробу и защищающая ребенка, откидывает его в сторону, потому что положение младенца в утробе определяется положением воды, — то же самое, можно сказать, происходит и с Террой.

Когда воды обрушились на великую планету, она погрузилась в жестокий холод, поскольку, когда она сместилась, а в атмосферной оболочке образовалась дыра, солнечный свет ушел и сконцентрировался в тех местах, Где воздушная оболочка не была повреждена и тепло не выходило сквозь проделанную дыру. Вот так наступило великое оледенение. Это было проделано безупречно, благодаря чему была уничтожена Лемурия и все те, кто начал представлять угрозу самим атлатийцам.

Что же случилось с Атлатией, когда на Лемурии началось великое смятение и произошла катастрофа?

Она начала распадаться на части. Первой обрушилась северная часть Лемурии. И когда она пала под натиском оледенения, пришла большая вода. Огромная масса воды начала заполнять одну часть за другой по мере того, как континент оседал все ниже и ниже. И когда этот процесс начался, массы суши, на которых зиждилась Атлантида, сдвинулись с места и начали расходиться.

Видите ли, атлатийцы горячо верили в то, что этот акт был демонстрацией их интеллекта, что они были завоевателями мира, а их ужасный свет не был в действительности столь ужасен. Он был всего лишь тем, что вы называете лазером, но в усовершенствованной форме, пригодной к использованию. Сами они воистину презирали переселенцев или тех, кто ничего не смыслил в машинах. Когда они издалека увидели, как гибла Лемурия, как раскалывался этот континент, они были столь самонадеянны, что подумали, будто их никогда не постигнет подобная участь, а дыра в атмосфере казалась им лишь забавным приключением.

Итак, континент Атлантида — тогда его называли Атлатией — был и является цивилизацией красных. Те, кого вы называете индейцами, краснокожими людьми, — воистину древний народ, потомки атлатийцев.

Переселение в Онай

К тому моменту, когда все переселенцы обосновались в южной части Атлантиды, распространение технологической мысли заметно пошло на спад, а северные части Атлантиды начали разрушаться и уходить под воду, поскольку их жители неподобающим образом использовали энергию света. Видите ли, вы можете путешествовать, используя свет. Воздушные корабли атлантов двигались за счет энергии света. Они не могли совершать повороты, поскольку свет воистину не может двигаться по кругу. Поэтому корабли перемещались только вдоль прямой линии. Атланты захотели подняться в воздух. Тогда они поместили свои корабли на поток света, и те взмывали вверх. Но таким образом они повредили атмосферные слои. И когда они вторглись в слои атмосферы над северным полушарием Атлантиды, гуда устремилось огромное количество воды. И когда пришли великие воды, начались крупные разрушения. 11рибывавшая вода оказывала сильное давление на то, что называлось Террой. И северная часть, которая примерно совпадает с вашей восточной границей здесь*, начала оседать, раскалываться и уходить вниз, а высокие юры стали рушиться, исчезая под хлынувшими к ним волнами. Вот что тогда произошло. Жители не были предупреждены заранее, и им воистину оставалось лишь подниматься вверх, пока земля уходила под воду.

В вашей Книге Книг есть высказывание, которое наиболее точно отражает то, что происходило в те времена, и оно гласит: «Смотри! В свои последние дни они взмыли ввысь подобно орлам, чтобы устроить свои гнезда среди звезд, но Я поверг их вниз»**. Это именно о них.

* В США. - Прим. ред.

** «Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь». Библия, Книга Пророка Авдия, 1:4.

Будущее не будет таким — таким было прошлое. И, продолжая взлетать вверх, они еще больше разрушали атмосферные слои. И то, что было под Землей, свет, начало проникать на поверхность в тех местах, где в атмосферных слоях образовались разрывы. И вся вода, которая осталась во внешнем слое, располагавшемся над тем районом, который вы теперь именуете экватором, застыла, поскольку даже структура воды потеряла свою устойчивость, необходимую, чтобы равномерно распределять свет и, таким образом, распространять тепло. Все сошло со своих мест. И так постепенно весь континент разрушился и ушел под воду.

Я прибыл в Атлатию в последнее столетие ее существования. И в течение этих последних ста лет континент подвергся разрушению, и что касается тех штатов, которые вы называете Каролинами* — и это имя им очень подходит, — то они на всем своем протяжении являют остатки горных вершин Атлатии.

*То есть штаты Северная Каролина и Южная Каролина. — Прим. ред.

Цивилизация атлатийцев к тому периоду времени деградировала, превратившись в государство тиранов, более не имевших знаний о том, как использовать свои технологические достижения, которыми праотцы их управляли, пользуясь лишь силой мысли. Тираны создавали демократические государства. В этих демократиях тираны управляли людьми с помощью жестоких, а не демократических законов — и именно такой демократии были подчинены мы, те, кого в действительности звали лемурийцами... Таким было мое время. У нас уже не было гигантских маяков и светильников. Великие маяки были разрушены, когда в самом центре Атлантиды, в ее научной столице, произошло последнее крупное землетрясение и все было уничтожено.

Есть такое место, которое называется Гул Дохлой Лошади*. Оно расположено в море недалеко от вашего восточного побережья**. Вы знаете, что там не бывает ветра? Бывало, что моряки заплывали в это жуткое, дьявольское место, и ветер там стихал, а они погибали. Это случалось именно там, поскольку там воистину больше нет ветра, и там до сих пор располагается научный центр того, что раньше называлось Атлантидой. Там также находится великая дверь. Ею управляет то, что называется великим столбом или вакуумом, и ведет она к цивилизации внутри вашей Земли***. Почему там все мертво? Видите ли, эмоции, которые аккумулировались в те последние дни, и бездарность чрезмерно развитого интеллекта продолжают и по сей день распространять вибрации владычества над всем сущим. Вот почему там нет никакой жизни.

* Англ. Dead Horse Drones. Один из причудливых терминов Рамты, лишьотчасти объясняемый следующим примечанием американского редактора и более нигде не встречающийся.

** Саргассово море, расположенное между 20° и 35° сев. широты и 30° и 75° зап. долготы. В этом море практически нет никакого течения, оно абсолютно спокойно. Сильнейшие в мире течения полностью его изолируют от вод Атлантического океана, образуя что-то вроде «глаза циклона». Все, что попадает в эти течения, оказывается пой-манным в ловушку Саргассова моря и не имеет шансов оттуда вы-браться. Этот район, тесно связанный с Бермудским треугольником, находится в так называемых «конских широтах» В старые времена с парусных судов, перевозивших коней и надолго попадавших здесь в штиль, приходилось сбрасывать животных за борт, чтобы сэконо-мить драгоценную воду— Прим. ред.

*** См. «Жизнь в центре Земли» — главу 2 второй книги Размышлений Учителя об истории человечества, которая называется Открытие жемчужины древней мудрости ("Life in the Center of the Earth," Chapter 2 in Л Master's Reflection on the History of Humanity. Part II, Rediscovering the Pearl of Ancient Wisdom — Yelm: JZK Publishing, a division of JZK, Inc., 2002).

Итак, в дни Рама, когда я был маленьким мальчиком, в мире больше не признавалась сила света — в мире правили тираны, жестокие законы, а человеческая жизнь не стоила ровным счетом ничего. Ваши краснокожие, ваши индейцы — почему они были истреблены? Потому что были дни, когда они истребляли белокожих, потому что были дни, когда они были великими правителями всей Терры, и теперь колесо их кармы воистину сделало для них полный оборот. И в той земле, которую они называли пустошью, они выбрасывали мерзкие кучи мертвецов — там, где проходил лабиринт из болот и запруд, соединявший два континента. Вы когда-нибудь пытались посадить зерно в почву, которая все время наполнена влагой, и вырастить его? Именно оттуда произошел ваш рис, а наукой его выращивания вы обязаны вашим желтокожим народам, поскольку из-за атлатийцев именно там располагались их родные чахлые и скудные земли.

И во времена моей жизни все мои проблемы были связаны с тиранами. Разве этого недостаточно? Разве это не сильнее света? Конечно, да. И в мои времена, возлюбленные создания, жизнь ничего не стоила — и потому это были жуткие времена. Для человека было нормально пройти мимо женщины, умирающей на дороге от голода. Оказавшись рядом с нами, все, видите ли, прикладывали к своим носам платки из тонкого льна, пропитанного жасминовой и розовой водой. Мы были отвратительными, жалкими существами. Именно в те времена я родился.

Во времена моего повиновения и обучения я был кем-то вроде бездомного бродяги. Я был осторожен в движениях своего хрупкого тела. У меня не было силы, чтобы разжечь огонь в жаровне. Почему я был таким?

Потому что у меня не было пропитания, которое могло бы меня подкрепить, у меня не было одежды и мехов, чтобы согреть меня, когда зима приходила в своем белом безмолвии. У меня ничего не было, и потому мое физическое тело чахло и слабело.

Когда я был маленьким мальчиком, совсем маленьким, нужда воистину была очень распространена повсюду. В своем нынешнем временном потоке вы создали рай, потому что ваши прежние жизни эмоционально научили нас тому, что вам следует создать более подходящее сознание, с помощью которого вы сможете расширяться и познавать. И когда я был маленьким мальчиком, жизнь со всей ее несправедливостью была, действительно, очень тяжела, а для тех, кого я называю моим родом, она была невыносима. Дары Земли в те времена бездумно расточались. С точки зрения более развитых рас моему народу и моим родственникам было бы лучше сгинуть под бескрайними водами морей, которые поглотили огромных тварей, живших среди высоких гор моей родины.

Представьте на мгновение, что вас называют бездушным ничтожеством, никчемным существом, отвратительным, ужасным, мерзким созданием, что на вас плюют, мочатся и испражняются, не позволяя умыться — разве только слезами... Представьте, что у вас нет ми матери, ни отца. Вообразите, что с собакой на улице обращаются лучше, чем с вами, а вам остается лишь истекать слюной и мечтать о какой угодно пище, которая смогла бы заглушить страдания, терзающие ваше нутро. 11редставьте, в каком мире я жил! Это было в самом начале того, что называлось сотворением человека, когда человеческие создания впали в глупое высокомерие, продиктованное их чрезмерно развитым интеллектом, и превратились в столь величавые создания, что для них перестало иметь значение что-либо еще помимо цвета кожи или картуша, украшавшего двери их домов, и ничто более не могло сравниться с их высокомерием. Таким был мир, в котором я жил.

До физического воплощения

Кто выбрал быть Рамтой? Я. Кто выбрал быть вами? Вы. Вы, подобно мне, еще до того, как стать сконцентрированной мыслью и воплотиться в физическом теле, выбрали те генетические модели, с помощью которых вы смогли бы эволюционировать в ходе процесса познания материи. Если вы пребываете на более высоком уровне и никогда не опускались на уровень более низких частот, вы не способны познавать (понимать). В невинности вашего существа у вас нет знания для того, чтобы понимать. Там вы не способны познать все царство Божье — там вы просто есть.

Я не создавал свое тело. Я был оставлен в Атриуме Констант*. Атриум Констант, если так можно выразиться, был шельфом. Его называли покровом Терры. И в покрове Терры, после того, как пять рас совершили снисхождение на различные планы, я был тем, кто не сошел на планы бытия, так что со мной пребывала вся моя масса. В этом не было ничего необычного, потому что кто-то должен был остаться там, когда все находилось в преддверии слияния и должен был начаться плодородный посев? Что за душа или Дух должны были наполнить семя, если Бог разделил себя надвое, чтобы расшириться в творении, и это правда, во имя своих возлюбленных братьев? Он не станет вновь теми братьями, которые были сотворены им из двух, — он не может. Ребенок, сотворенный из двух, должен обладать душой и Духом. Создавать тела просто, душа же и Дух существуют вечно. Благодаря движению тела, как говорится, я захотел прийти и проявиться. Почему бы нет?

* Англ. Atrium of the Constants. Еще один загадочный термин Рамты. В архитектуре атриум — большой зал с верхним светом, в анато-мии — полость, в частности предсердие. — Прим. ред.

Я был во многом безрассудным Богом, как и все мы в своем начале были безрассудными, неразумными Богами, — мы не должным образом применяли наши мысли и разум, поддавшись духу соперничества, что погубило нашу чудесную планету. И я был одним из таких же Богов, так же как и вы были одними из них. Почему же мы желаем проявить в материальных предметах то, что мы создаем в своих мыслях? Если мы не будем выражать свои идеи в реальности, то как же мы узнаем, что реальность вообще существует? Как мы узнаем, что предмет нашего творения существует, если только не станем его частью?

И в те времена, когда то, что именуется родом человеческим, процветало и с заботой взращивало свое потомство, лелеяло жизнь, культуру и любовь, наслаждаясь изобилием Бога, пребывающего в любви к самому себе, мой выбор прийти был воистину естественным ходом вещей — так поступали все в Атриуме, или покрове, — и я тоже выбрал прийти. Я любил Терру, видите ли. Я любил Терру, потому что Терра давала нам надежду. Она была прекрасной, сияющей, целомудренной, и с ее помощью мы могли учиться на многочисленных ошибках своего прошлого. Я хотел стать участником этого процесса.

Видите ли, я не знал, что, как только ты снижаешь свои вибрации до полей более низкого уровня, ты забываешь более высокие уровни, поскольку начинаешь жить среди одних низких вибраций. Для любого создания, рожденного из Атриума на этот план, воистину естественно забывать вибрации полей более высокого уровня. Как у животных есть свои инстинкты, у человека имеются свои, но не все из них он воистину помнит. Когда Дух испытывает наслаждение от целостности физического тела, он обладает всем объемом памяти, в то время как эго памяти не имеет.

Таким образом, попав на этот план, я родился невежественным варваром. Видите ли, как бы я смог понять, что есть невежество и различия между существами — будь то варвар или король, — как мог я понять различие между этими состояниями? Я не мог дать им определение, потому что никогда ими не был. Высшие существа никогда не осуждают существа более низкого порядка — только низшие существа судят высших, — поскольку высшее существо не способно понять низшее существо, ведь оно низшим существом не является. Вы понимаете, что я имею в виду?

До того, как я пришел сюда, я не знал, что один человек порабощен другим. Я не понимал, сколь воистину ничтожна человеческая жизнь. Лишения, рабство — откуда я мог знать, что это такое? Я, видите ли, не был ими. И я не знал до тех пор, пока я по милости не стал тем, кем я был, — невежественным варваром, бездушным и безмозглым существом и, если так можно сказать, псом. Видите ли, именно такими нас и считали. Откуда мне было знать, что это означает? Откуда мне было знать, что я ниже, чем аристократия Атлатии, до тех пор, пока я не стал ее жертвой? Если вы невежественны и не располагаете интеллектом, естественным для данной местности, вы воистину оказываетесь вне общества, которое вас не принимает по той причине, что, если оно все-таки это сделает, ваше появление, быть может, напомнит им об их собственных падениях и неудачах. А эго этого не любит. Утонченное эго не любит, когда ему напоминают, что оно когда-то было другим.

Я выбрал быть Рамтой. Вы выбрали быть собой, и наши родители, цвет вашей кожи, ваш пол, а также место нашего проживания — то, что называется географической областью, — были определены вашей душой, правильно? Итак, вы — это вы. В моей жизни я был Рамтой, но если говорить о том, кем был Рамта, то скажу, что он был лишь собирательным образом своих предков и его так и не увидели потомки. Сходство с моими предками наградило меня презрением окружающих — я не знал любви и заботы, я был никчемным, низким созданием. Итак, вот какой была моя участь, чтобы вы смогли представить, кем я был. И все же, те, кого я выбрал в качестве своих родственников, если говорить о генетике, те, чьим потомком я решил стать, были сильны в знании невидимых материй. Мои предки держались за это знание, а также за свою Родину, которая теперь покоится под покровом океана. И те переселенцы хранили свое знание, в которое мои властители никогда бы не поверили, если только оно не претворилось бы в реальность в виде того, что вы называете машинами, царствами, энергией, законами.

Мой выбор предков и всей родословной объясняется тем, что я происхожу из дома под названием Рамусте. Дом получал имя в соответствии с коллективной эмоцией души — и те, кто к нему принадлежал, обладали силой, заключенной в эмоциональном знании, и этой силой можно было овладеть и управлять. Были также и те, кто произошел из домов эмоционального творения. Они сотворили машины, законы, тиранию, разделение, ненависть, но на их совести лежало и создание прогресса. Если вы происходите из какого-либо дома, то вам не составит труда понять, из какого именно. Все, что вам следует сделать, — это обратить свой взор внутрь себя, чтобы увидеть, где пребывает ваша честь и кому она принадлежит. Мне нет нужды это вам объяснять — вы и так уже знаете. И исходя из всего этого я выбрал появиться на свет в роду тех, кого вы называете лемурийцами, жителями My, вопреки прогрессу.

Я не винил свою мать в том, что у меня не было отца. Не обвинял я также и своего брата в том, что наши с ним отцы не принадлежали к одному и тому же роду. Я не винил и того, кого называл своим Богом, за ту жизнь, которую я простодушно выбрал. Этому вам всем следует научиться, создания. Однако между домом эмоционального знания и домом прогресса началось противостояние, которое привело к сражению. Сражение — вы знаете, что означает это понятие? Вам нет нужды нести службу в многомиллионной армии, чтобы узнать, что такое сражение. Все, что вам необходимо для этого, — очень острый язык.

Битва против Непознанного Бога

За свою жизнь, когда я еще был маленьким мальчиком, мне много раз приходилось видеть, как моя мать оказывалась на улице и как там у нее отнималась ее свежесть и сладость. Я наблюдал за жизнью там, где мы проживали, и видел нищету и отчаяние, царившие вокруг меня. И я видел, как моя мать отошла в мир иной. Я видел, как в ее чреве рос ребенок, и знал, кто это. И я видел, как моя мать рыдала. Почему? Это было совершенно очевидно. Возможно ли было найти на улицах другое создание, которое страдало бы так же, как она, в этой земле обетованной? Я наблюдал за родами матери и помогал ей произвести на свет ту, которую вы на своем языке назвали бы моей маленькой сестренкой. Я помогал своей матери, потому что она была слишком слаба, чтобы родить ребенка самостоятельно. И на свет, крича, появилась маленькая девочка. Она не была счастлива. Это было ясно. Итак, тяжелая ноша легла на мои плечи из-за состояния матери, так как она была столь слаба, что, когда дитя прикладывалось к ее нежной груди, в ней не находилось молока, ведь мать голодала. Так моя сестра, которая сосала грудь матери, росла очень слабой.

Почему же, скажете вы, у вас была такая жизнь, что вы были рабами, презренными существами, нелюдьми для правителей тех земель? Кто правил той землей? Те, кто заставлял нас жить в их владениях, возделывать их поля и говорил, что за наш собственный труд мы не получим даже черенков от выращенного нами урожая. Что же они делали со всем урожаем? Они запирали его в амбарах и зернохранилищах, сами поглощали запасы, отправляя их своими брезгливыми пальцами в свои искривленные в насмешке рты. И я говорю вам, что это было несправедливо. И кто был тот Бог, о котором они говорили? Я был зол, поскольку моя мать рыдала от того, что в ее груди не было молока.

Я попрошайничал на улицах, я убивал собак и птиц, поздними вечерами воровал зерно у своих хозяев благодаря тому, что был проворен и скор на ноги. И я кормил свою мать, чтобы она смогла накормить мою маленькую сестру.

Я не винил свою сестру за то, что она высосала все силы из моей возлюбленной матери, из-за чего та вскоре скончалась. Все силы матери были отданы новой жизни, с тем, чтобы эта новая жизнь могла продолжаться. И мать умерла, так и держа дитя у своей груди. Больше в ней не осталось сил, больше в ней ничего не осталось. А у маленькой девочки начался понос. Она не могла удержать в себе то, что попадало в ее организм, и быстро освобождалась от инородных продуктов, выпуская таким образом жизнь из своего тела. Итак, они обе — мать и сестра — ушли в мир иной.

И вот, будучи маленьким мальчиком, я собрал прутья и сложил их вместе. Я сложил их поверх тела матери, а потом ночью украл то, что называлось огнем. Я бережно нес его, и когда был на месте, прочитал длинную молитву в память моей матери и сестры, которых я любил всем сердцем. И я поджег прутья, а если бы не сделал этого без промедления, зловоние мертвых тел вызвало бы беспокойство среди местных жителей, населявших тот район, и те, чтобы избавить себя от волнений, вышвырнули бы тела в пустыню, где гиены смогли бы ими насладиться и разорвать их на части. И я поджег их, и тела сгорели дотла.

Еще пока я был ребенком, ненависть к краснокожему народу — их называли атлатийцами — вползла в мое сердце, как гадюка. Больше не осталось никого и ничего — моего брата забрали в рабство в другой город, чтобы служить новому хозяину и, угождая его потребностям, удовлетворять его филейную часть.

Мой род почитал и любил то, что пребывало выше звезд, выше луны. Они любили то, чему невозможно дать определение. И имя этому было Непознанный Бог. Будучи маленьким мальчиком, я не винил Непознанного Бога за его неспособность любить меня, мой народ, мою мать и сестру. Я не обвинял его. Я его ненавидел.

В те времена никто из моего народа не умирал достойным образом. Вообще тогда и не существовало таких понятий, как достоинство, добродетель. И вот однажды я увидел высокую гору, очертания которой неясно вырисовывались вдали, очень таинственное место, и решил, что если заберусь на нее, то смогу обратиться к самому Непознанному Богу и высказать ему всю свою ненависть за его несправедливость. Итак, я начал свой путь.

Я убежал из своей лачуги и устремился к огромной горе, которая едва виднелась из-за отделявшего ее от меня большого расстояния. И вот, путь мой продолжался девяносто дней — девяносто дней, на протяжении которых я с жадностью пожирал цикад, коренья и опустошал муравейники, — и я шел к этой горе, потому что, если Бог и существовал, то он должен был жить где-то там наверху, выше всех народов, подобно тому, как те, кто правил нашими землями, были выше нас. И я нашел его, хотя он был совсем не на горе, где царил один лишь нестерпимый холод. И я рыдал от всего сердца до тех пор, пока мои слезы не обратились в белые льдинки. «Я человек. Так почему же у меня нет достоинства, присущего ему?»

И вот приблизилась ко мне прекрасная дева, столь необычайной красоты, какой вам не приходилось видеть. Ее золотые волосы словно плясали вокруг нее. Венок, украшавший ее голову, был не из лилий, розовых бутонов или ирисов, но из цветов неведомых. Что же до одеяния ее, то оно воистину светилось, свободно ниспадая. И вот, она подошла ко мне и протянула мне огромный меч. Он звенел. Он пел. Он был так велик, что рукоять его была почти в девять обхватов кисти.

И вот что она сказала: «О Рам, о Рам, я искала тебя, того, кто познал истину и пробудил Дух сострадания в нашем существе. На земле должна воцариться истина, которая не прейдет. Вот, молитвы твои были услышаны. Ты человек, наделенный даром и твердостью духа. Возьми этот меч и подбери ножны ему под стать». И она исчезла. Я был ослеплен в своем безумии и остолбенел от той картины, которую мне только что довелось лицезреть. Я больше не дрожал от холода — на горе стало тепло. И вот, когда я взглянул на то место, где были мои обратившиеся в ледышки слезы, то увидел, что там вырос цветок столь удивительного цвета, источавший столь сладкий аромат, что я тут же понял — это была сама надежда.

Меч Крошам, Крылатый Посыльный, был самим бытием, которое выразило себя в образе прекраснейшей из всех дев, давшей мне меч и сказавшей: «Ступай и покори себя». А остальное, как говорится, история. Среди созданий, существующих на свете, сколь уникальны бы они ни были, нет того, которое дало мне меч. Сама Гармония Бытия выковала Крылатого Посыльного.

Неся мой прекрасный меч, я спустился с горы в лачугу своей матери, которая отошла в мир иной. Кто сосал грудь моей матери? Это были вы, потому что вы происходите из моего царства, моего дома, моей мечты. И вы были воистину спасены женщиной, и двери открылись, когда я вошел, без следа телесной слабости или болезненности, будучи Рамом, во всех смыслах этого слова.

Что же до окончания истории, многие из вас хорошо его знают. Сражаться и править меня подвигло желание восстановить справедливость, что было частью моей душевной эмоции. Я действительно сотворил войну, потому что ранее не бывало никаких выступлений против высокомерия Атлантов, никогда. Я создал все это. Я спустился с высокой горы в страхе перед Непознанным Богом, неся меч и слыша внутри наказ покорить самого себя. Я мог бы обвести его лезвие вокруг своей головы и отрубить ее — он был очень длинным. Мои руки не могли дотянуться до рукояти этого меча. И я много плакал. И я обрел честь в своем мече, и, когда вернулся, осадил город Онай.

Великое выступление против тирании

Когда мы осадили город Онай, потребовалось долгое время, чтобы сжечь его без остатка, а также и всех остававшихся в нем жителей. Все зловоние уносило ветром к морю — запах не распространялся по земле. Это очень хорошо, потому что вода растворяет зловоние.

И шаг за шагом, сражение за сражением, моя армия становилась все многочисленнее по мере того, как мы оставляли позади себя все больше осажденных и павших городов. И с самого начала я воистину презирал тиранию. Я сражался, создания, ожидая лишь смерти. Я сражался без страха. Я никогда его не знал. Я знал лишь ненависть. Вы выбираете самого достойного из врагов, который, как вам кажется, сильнее вас, и сражаетесь с ним, поскольку он может стать вашей погибелью. Но знаете, когда в человеке отсутствует страх, в нем воистину расцветает дух воителя. Вот из чего, знаете ли, сделаны герои.

Видите ли, я хотел плакать, создания, поскольку чувствовал, что совершил нечто ужасное и пугающее, и я нес жуткий меч, который все еще оставался для меня тайной. Я хотел плакать, потому что все это было ужасно. Я был ужасным человеком, которого я ненавидел. И когда этот ученый человек, с его густыми, кустистыми бровями, вином и книгами, присоединился ко мне, все его помыслы были направлены на то, чтобы обучить такого варвара, как я. Воин из меня был никудышный, знаете ли. Тело мое в те дни было не слишком большим и крепким. Но позже я вырос.

И вот, сначала я шел по дороге, а затем свернул с нее и двинулся через горы, где мне случилось получить свой меч, и на всем протяжении моего пути мне не удавалось скрыться от людей. Я проходил довольно большой отрезок пути, а потом оборачивался и видел у себя за спиной бегущих за мной людей. И когда я останавливался, они все тоже останавливались, и пыль оседала вокруг них. Одежды стариков, которые обвивали их головы и, обрамляя лица, были завязаны набок, раздувал ветер, и пыль лежала в складках материи. Некоторые из них были босы, другие носили сандалии, лишь немногим повезло иметь туфли. И все они несли с собой свою поклажу, знаете ли, кухонные принадлежности или оружие — все, что являлось их скромными пожитками. И они выстраивались в ряд и смотрели на меня. И по моим ощущениям я был маленьким мальчиком, отнюдь не мужчиной.

И вот, однажды я очень быстро побежал и увидел высокий холм. Я устремился к нему напрямик и оказался на небольшом плато, откуда начал взбираться на его вершину. Я карабкался и полз по земле, чтобы поскорее перебраться за гребень горы и убедиться, что я оторвался от своих преследователей, чтобы увидеть, как они смотрят на меня снизу вверх и ловят мой насмешливый взгляд. Собаки лаяли, ослы блеяли, лошади ржали, пыль стояла столбом. И вот наконец я взобрался и посмотрел вниз на толпу, и я закричал им: «Почему вы преследуете меня?» А они просто молчали в ответ. «Я не хочу, чтобы вы следовали за мной. Мне не нравится ни один из вас. Вы мне не нужны. Я ненавижу вас. Я ненавижу каждого из вас. Не преследуйте меня. Оставьте меня в покое». Это был приступ гнева, знаете ли. И я чувствовал, как мои глаза горят, знаете ли.

А они смотрели на меня снизу вверх. В тот момент их насчитывалось около пяти сотен. Они все смотрели на меня: беззубые усмехающиеся старики, молодые женщины, закрытые чадрой, спрятанные за нею, так что невозможно было понять, женщины это или нет, дети, вцепившиеся в юбки своих матерей, с огромными, лучистыми, устремленными на меня глазами, рты, разинутые в ожидании того, что должно произойти, собаки, обнюхивавшие мешки с поклажей в надежде найти что-нибудь съестное, развевающиеся стяги, набедренные повязки. Там было все и вся. И вот наконец я вытер глаза рукой, и я посмотрел вниз на эту толпу и обратился к ним: «Я не знаю, куда я иду. Я просто юноша. Я варвар. У меня нет души. Меня не за что почитать. Не нужно следовать за мной».

И вот, из середины толпы вышел молодой человек, и он выступил вперед. У него была небольшая арфа, и пальцы ею перебирали струны очень искусно. Он был одет в то, что называется туникой, сшитой из самой грубой шерсти. Краска почти выцвела, и цвета ткани практически не осталось. Туника была коричневатого, землистого оттенка, и она ниспадала вдоль тела юноши. Плечи его были крепкими и покатыми, а руки сияли, как будто их натерли маслом. И его туника опускалась ниже колен, открывая очень мускулистые, как у крестьянина, ноги. Солнце сделало его кожу довольно смуглой. А его волосы — они были волнистыми и иссиня черными, обвивая локонами его шею сзади. Он был почти красавцем. И вот, он начал перебирать струны и петь свою чудесную, недолгую песню.

И все зашептались, расступились, позволяя юноше выйти из толпы, и он начал петь. Я повернулся спиной, а он промолвил: «Великий Рам, слушай. У меня есть для тебя дар». И я обернулся, а он начал петь, и он пел песнь надежды и отчаяния. Он произносил такие слова: «Мы никчемный народ из невидимых земель, из семей безымянных призраков. Мы отвержены всеми, но нам удалось выжить, когда все остальные пали. Мы никчемный народ цветом своей кожи и убеждениями, и мы собрались вместе, чтобы узреть свою свободу. И ты, великое создание, кто освободил нас всех, питал нас всех, ты навсегда стал нашей семьей. И мы будем там, где ты есть, мы ляжем там же, где ты будешь спать, там, где ты будешь утолять жажду, мы будем пить вместе с тобой, и куда бы ты ни направился, мы пойдем с тобой».

И народ, старики, начали подпевать. Кто-то из них не мог запомнить слов и все же пел. И вскоре они все слились в чудесной гармонии. И я упал на колени, и я зарыдал. А они пели в честь великого дня Рама, мальчики — завоевателя, и они пели, и пели, и пели. И девушки (тали танцевать, а пожилые женщины разожгли костры и начали доставать из своих котомок хлеб, разминать его в руках и подогревать на огне. И вскоре воздух наполнился различными ароматами: опреснока, забродившего вина, сладостей, песен, табака, звериной мочи, навоза и время от времени налетавшим благоуханием жасмина. И они устроили там настоящий лагерь.

И я опустился и сел на краю скалы, я не знал, что со всем этим делать. Я не смог позаботиться даже о своей матери. Как же я мог позаботиться о стольких людях? А песня все не смолкала. Я не мог заснуть. И когда я проснулся, они все еще пели ту же самую песню.

Я очень быстро поднялся и услышал, как кто-то приближается ко мне сзади. Это был мой старый учитель. У него были очень густые брови, из-за которых невозможно было точно сказать, куда именно он смотрел. Он напоминал мне волшебника. И он подошел ко мне, развернул шкуру и уселся на ней, устроившись поудобнее. Он был человеком, ценившим комфорт. И он вытащил бутылку хорошего вина и, налив в свой кубок, отпил вина, а затем передал бутылку мне. Я выпил прямо из бутылки — культура была мне чужда, — и он неодобрительно на меня посмотрел, а потом отвел взгляд в сторону. Затем он дал мне немного сыра и чуть-чуть хлеба, сказав: «Я кое-кого к тебе привел». Я выругался. Он даже не обратил внимания на мои слова. И вот появился молодой человек с арфой. Он быстро и без промедления приблизился ко мне, сделал несколько шагов в сторону, отвернулся и, устремив свой взгляд к звездам, начал играть. Я был крайне этим раздражен. И старик предложил мне тогда еще выпить, да побольше, что я и сделал. И пока я пил, музыка становилась все благозвучнее и приятнее; звуки казались мягче и гармоничнее.

И когда наутро я проснулся, солнце уже стояло высоко в небе. Взглянув на землю, я увидел насекомое, которое сначала ползало в пыли, а затем, взобравшись мне на плечо, стало спускаться вниз по моей руке, — я тут же стряхнул его с себя. И тут ко мне протянулась рука, державшая сосуд с очень чистой водой, предлагая его мне. Это был тот юноша, что играл на арфе, и я отказался с ним говорить.

Он сказал: «Господин, дозволь мне. Мы все огромная семья, и мы все тебя любим. Прислушайся к их крикам. Они нуждаются в тебе, и они тебя любят. Мы собираемся вместе, чтобы вместе совершить великий поход. Мы пойдем за тобой, куда бы ты ни направился, и мы умрем вместе с тобой. Прислушайся к их голосам».

И я раскрыл свои уши и посмотрел вниз — там стоял гул из голосов. Старики все еще ухмылялись, на лицах женщин тоже читались усмешки, а дети были заняты своими играми. И вот я попросил их замолчать, если они вообще были на такое способны, и обратился к ним с речью. Я сказал им, что не знаю, куда я иду, но у моего пути определенно есть какая-то цель, и если у них нет дома, то они могут следовать за мной. И в толпе поднялся громкий разноголосый гул.

Все устремились к своим шатрам. И я спустился и начал прохаживаться по лагерю, и, когда я останавливался, оглядываясь по сторонам, они останавливались и внимательно за мной следили. Я делал шаг, и они делали шаг. Я переходил на бег, и они тут же начинали бежать. И только когда я окончательно уверился в том, что они мне полностью преданы, мы начали поход. Мы заключили в осаду замок недалеко от города, носившего имя Онай. Я никогда не видел таких воинов. Я никогда не думал, что старики могут быть столь проворны, когда это нужно. Я никогда не знал, что женщины могут быть столь ловки, что они способны смотреть на смерть не сбивая дыхания и без тени содрогания в глазах. Я никогда не думал, что дети могут быть такими тихими и спокойными.

Когда все было кончено, вокруг меня собралось еще больше людей, и у меня появилась семья. И после каждого сражения, когда все стихало, народ радостно кричал и танцевал, женщины снова доставали опресноки, мужчины, заключая пари, вытаскивали шампура для мяса. И мне нравилась моя семья. Мы шли дальше и дальше, и дальше, и армия становилась все многочисленнее. К моменту вознесения в ней насчитывалось около двух миллионов человек, а это довольно шумное сборище. Вот такая история.

Я больше не маленький мальчик. Я больше не варвар. Я и не завоеватель больше. Я просто есть.

Почему, спросите вы, я был известен под именем Рам? Потому что, когда я был помазан на великой горе, я был назван Рамом, приходящим с гор в долины. Я не осаждал царства. Я позволял им самим себя погубить. И мы несли справедливость на землю, во все земли. И цветы — везде, где бы мы ни проходили, они свободно расцветали.

И вот, подталкиваемый своим гневом, ненавистью и желанием быть воистину благородным, исполненным доблести, и увидеть уважение к своим чувствам, я стал великим человеком, как вы бы это назвали. Создания, знаете ли вы, что представляет собой герой? Что ж, я действительно был единственным в своем роде. И вот, герой, как вы это называете, спасал жизнь и уничтожал все, что было в ней неправильно, — тогда я не осознавал, что и сам поступаю неправильно. На протяжении десяти лет я был движим стремлением искоренить тиранию и сделать цвет моей кожи достойным большего уважения.

Как мог я столь долго и отважно сражаться? Я сражался за убеждения. И я вознесся. И это воистину было так, возлюбленный мастер. Перед последним катаклизмом в Онае, перед тем, как последние воды высвободились из прорехи в воздушной оболочке, я располагал значительными привилегиями в путешествиях и мог отправиться через Судан в Египет и далее через это государство в персидские земли — вы бы их никогда не узнали, если бы увидели, — а затем в Индию, в самый удаленный уголок Индии на северо-востоке, туда, где солнце было особенно прекрасно. А вы знаете, почему оно встает и садится на востоке и западе, а не на севере и юге? Как было бы жаль, если бы солнце садилось на юге, где его невозможно было бы увидеть из-за хрупких обломков подземных пород, все еще возвышающихся там. Чудесно быть заключенным в западном и восточном царствах.

В более поздний период своей жизни я с непередаваемым восторгом наслаждался солнцем, луной, ветром и звездами, и жизнью, всей своей жизнью я наслаждался от души. Те, кого мы низвергли, создания, были тиранами, но, по-моему, великим бедствием было бы родиться вновь одним из религиозных тиранов, поскольку они, кажется, еще более беспощадны. Вы просветленные?

Пронзенный мечом

Шел десятый год нашего похода. Мы вступили во владения прославленного правителя. Эта долина и населявший ее народ были известны своим миролюбием и спокойствием. Там не было племен, которые занимались бы мародерством и могли посеять в тех землях страх и повиновение.

К нам вышел человек, который был кем-то вроде дипломата, — он встретил наш марш при входе в долину Никейскую. Случилось так, что мы жили в тех местах на протяжении трех месяцев по вашему времени, разбив там лагерь и установив в нем военные шатры. И женщины занимались своими делами, и все люди, которые приготовились надолго задержаться в лагере, продолжали поддерживать жизнь и пасти скот, который следовал за нашей, если так можно выразиться, процессией.

И вот, одним мрачным вечером, посреди раскатов грома и вспышек молнии, в лагере появился знатного вида гонец. Он привел с собой целую свиту, над головами у которой возвышалось нечто вроде паланкина. И все крепкого телосложения нубийцы, которые несли этот паланкин, были насквозь мокры от холодного проливного дождя. В тот самый час, когда нубийцы приблизились к нашему лагерю, грозные раскаты грома утихли, а с эбонитовых тел носильщиков на шафранового цвета песок стекала вода.

И вот, приблизившись, они сняли с плеч свою ношу и опустили ее на землю, а затем отдернули изысканную занавесь паланкина, чтобы помочь выйти из него некому государственному деятелю, пользовавшемуся воистину дурной славой в землях Никеи. И нубиец, который находился во главе процессии, объявил, что всем следует возрадоваться приезду этого вельможи, который располагал хорошими намерениями в отношении Рама и был радушно настроен к его военному выступлению.

Я проклинал этого вельможу, с презрением взирая на его паланкин и на тот факт, что он притащил к нам свое помпезное существо на мягких подушках, заставив этих добрых, милых людей служить ему, — в те времена я шел со своим Богом, ненавидел и испытывал злобу ко всем правителям, так как их тирания, действительно, отняла у меня мать, отняла сестру, а также красоту моего существа. И для них настал ужасный день Рама.

Государственный деятель был встречен мной без любезностей, но его проводили в мой шатер. Я заставил его ждать. Вскоре, устав от ожидания, он начал дерзко и неуважительно высказываться о грубости и несправедливости, которые проявил к нему Рам.

Тогда появился Рам, и прибывший гонец публично заявил о том, что Рам и все его войско приглашены во дворец Набор в долине Никейской, чтобы стать гостями великого совета, который должен был собраться и провести переговоры в Рамом о том, чтобы тот не подверг их земли сожжению и полному уничтожению в ужасный день Рама и его армий.

Услышав эти слова, я поспешил выразить свое согласие и дал гонцу свой картуш с тем, чтобы тот доставил его своему знатному хозяину в знак того, что я смогу подготовить подходящих людей для своей свиты и встретиться с ним через три дня по их времени.

Приближаясь к цели нашего путешествия, мы увидели дворец Набор, и позвольте мне дать его описание. Чтобы подъехать к дворцу, вам нужно пересечь русло некогда полноводной реки, где раньше протекали ее бурные поды. Теперь там тонкой струйкой бежал от камня к камню лишь небольшой ручеек, впадая в забытую всеми запруду, которая заполнялась водами реки, спускающейся с другой стороны небольшой горы. И если встать лицом к дворцу, находясь вблизи от него, мастер, и посмотреть на северо-восток, в другом направлении течения реки, то можно увидеть курган, огромный холм.

И вот перед нами предстала громадная крепость, зловещая, прекрасная, приводящая в трепет. Стены ее были выложены из серого гранита. В нем не было сияния красоты и цвета. Он впитал все, что подарили ему века, окрасившись в различные оттенки. Ворота были сделаны из бронзы. В те времена, мастер, черные металлы, те, что в ваше время именуются железом, еще не были в ходу на земле, и все предметы, которым необходимо было придать прочность, делались из бронзы. Створы дверей были бронзовыми и занимали значительную часть ворот. А между башнями, которые возвышались над крепостью, мастер, развевались широкие знамена. Это были прекрасные шелковые знамена разных цветов. Когда мы пересекали маленькую, незаметную речушку» трубы издали громкий звук, чтобы возвестить о приближении свиты Рама.

И вот, по дороге, пока мы пересекали пустынную землю, я видел, мастер, что на ней не произрастает и не цветет ни одно растение. Я задавался вопросом о том, как люди выживали в этих местах, где раскинулась бес- плодная пустыня.

И вот створы огромных ворот распахнулись. Вместе со своей свитой, мастер, я двинулся внутрь. У крепостных ворот нас встретили те, кого в ваше время называют денди. Это были мужчины, но они не увлекались женщинами — у них было пристрастие особого рода. Они были преданы главе дворца Набор и никогда бы его не оставили. И вот они подходят к нам и радостно нас приветствуют.

Они поспешно провели нас внутрь крепости, и там были женщины необычной, заморской красоты, которой мне раньше не приходилось видеть, одетые в легкие наряды, изобилующие украшениями из меди, бронзы и драгоценных камней, достойные всякого восхищения. И там были сады, прекрасные сады. Воздух в пределах крепости Набор был наполнен ароматами, в ее стенах располагались фонтаны, из которых била вода, благоухающая цветами жасмина, лилий и роз. И там были деревья, изысканно подстриженные, со столь тщательно отполированными стволами, что, когда к ним прикасаешься, рука ощущает гладкость их коры. Листья деревьев были зелеными и мягкими, а бутоны распускались и цвели. Это было просто невероятно.

А взглянув вниз, мастер, ты увидел бы не привычную дорогу, а белоснежный пол, который выложен был из белого мрамора, столь белого, что мне такого не доводилось встречать раньше. Он действительно был настолько бел, что даже высокогорные снега не могли бы сравниться с этим полом в белизне. Он был невероятно чист. Этот пол творил чудеса. Когда мы вступили на него ногами, он мгновенно остудил наши ступни. Крепость была оазисом отдыха и комфорта посреди дикой и безжизненной долины Никейской.

Слуги проводили нас по дороге, идущей вдоль садов, и мы видели, как вдалеке улетали за ворота крепости облака из опавших с деревьев цветов самых различных оттенков — пурпурного, белого, розового; где-то слышалась негромкая музыка и приглушенные голоса, предвещающие еще не рассказанные истории, и их уносило ветром за пределы крепости над укрывшимися в ее стенах садами. А женщины являли собой такую красоту, что я воистину не находил больше слов для комплиментов, и все же все они, казалось, были на одно лицо.

Нам было сказано, что наши покои готовы. Мы все остановились в одном доме, потому что не хотели разлучаться и быть поодиночке. И вот, мастер, в каждой из последующих комнат, в которых мы расположились, картины и фрески были еще роскошнее, чем в предыдущих. В одной из огромных комнат, где мы устроились, была открытая терраса, выходящая в пышный, буйно цветущий сад. И в саду был пруд с необычными рыбами. А в наших покоях повсюду были мягкие подушки, вазы и алебастровые кувшины, благовония, на стенах висели картины и фрески, изображавшие сцены сражений. Там были слуги, немые и глухие, которые не знали другого занятия, как только служить, — они были наги и носили один лишь ошейник на шее, мечтая услужить своим хозяевам.

В покоях был стол, вытесанный из лимонного дерева и отделанный жемчугом, а на нем — приготовленные для нас хозяевами дворца щедрые подношения из приятного на вкус, ароматного вина, фиников, фруктов, мяса и других, неизвестных нам яств, которые мы не замедлили отведать. И было очень странно смотреть на то, как глухонемые слуги ожидали рядом, пока мы вкушали пищу. Как могли они узнать, чего мы желаем? Они постоянно находились при нас и наблюдали за всем, что мы делаем.

Если вы прошли бы из этой восхитительной комнаты в украшенный колоннадой сад, то обнаружили бы там статуи, но не статуи животных или Богов, а статуи людей, все из которых выглядели абсолютно одинаково. Они все были прекрасны, мастер, ничем не отличаясь друг от друга. Вы насладились бы благоуханьем и пышностью цветущего сада, а также дуновением легкого ветерка, которого нам раньше не доводилось ощущать.

Когда на землю начала опускаться ночь, в саду зажгли фонари и лампады. И огни наполняли умиротворением этот прекрасный таинственный сад, они окутывали его тайной и пробуждали в нас желания и манили неизвестными нам соблазнами. К нам прибыл знатный гонец, чтобы сообщить, что для нашей аудиенции все готово, и пригласить нас следовать за ним. Мы отдохнули и чувствовали себя превосходно. Мы умылись. Нам дали чистое льняное белье и килты, чтобы мы оделись и приготовились, а затем нас препроводили по длинному коридору, где стояли огромные, массивные вазы, а в них ветви деревьев с распускающимися на них цветами, которые я раньше видел в нашем саду, — живыми цветами.

Мы вошли в приемную, где были встречены необычного вида стражем. Он был самым удивительным из всех немых созданий. Телом он, надо сказать, был невелик. Его волосы были выбелены, словно выцвели на солнце. В его глазах играл теплый огонек. У него было мускулистое тело, и я предположил, что он может быть кем-то вроде атлета или любителя спорта. И он, прикоснувшись к моей руке, попросил, чтобы я снял свой меч. В то священное место, куда мы направлялись, не разрешалось входить с оружием. Я отдал немому свой меч — он взял его, осмотрел его с благоговением, словно это было какое-то сокровище.

И как только двери открылись, мне позволили войти, однако сопровождавших меня товарищей внутрь не впустили, объяснив это желанием для начала провести предварительную беседу со мной наедине, как вы это называете в ваше время, мастер. И вот я вошел. Я увидел мужчин, которые были умащены маслами, надушены благовониями и украшены драгоценными камнями всех доступных воображению цветов, облачены в золото до самых своих сандалий. Они уж точно не знали нужды и не представляли ее последствий. И я презирал их, поскольку они воистину гнили в своей чистоте. По их милости, мастер, конечно же, были во дворце и те, кто страдал, но они не могли говорить — лишь подчиняться. И вот меня попросили войти. В комнате было четверо.

Пока я приближался к ним, я слышал их льстивые, сладкие речи о том, как велика моя армия и как хотят и мечтают они, чтобы наш лагерь переместился глубже в их долину, поближе к дворцу. Они говорили, что питают надежду на то, что их культура и наша достойная всякого уважения сила смогут объединиться и образовать тем самым несокрушимую, приводящую в трепет мощь. Я ничего им не отвечал. А когда один из них оказался столь красноречив, что назвал собранную мной многочисленную армию дикарями и язычниками, я плюнул в пего и обозвал его свиньей.

В его глазах вспыхнула жгучая ненависть, и они нее отступили назад. И тут за моей спиной появился стражник, а в руках у него воистину самое мощное орудие — огромный меч, которым он в то же мгновение меня пронзил.

Почувствовать, как лезвие меча пронзает спину вашего существа, ломает ребра, входя в них сзади, разрубает сосуды и ткани вашего тела, легкие, задевает стенки вашего желудка, а потом увидеть, как острие меча выходит у вас впереди, разрывая ваше мягкое тело, ощущать, как жар вашего существа передается металлическому лезвию, которое теперь находится у вас перед глазами, — это, поверьте, самое незабываемое переживание. Меня пронзили мечом. Тот страж, который в своем гневе, оказалось, крайне искусно обращался с мечом, еще сильнее на него надавил, и меч вонзился еще глубже, так что рукоять меча уперлась прямо мне в спину, а затем страж резко рванул меч на себя.

Я начал падать. Я взглянул на пол, и он начал медленно на меня надвигаться. И пока я оседал на пол, мое внимание привлекли различия в расцветке мрамора, который менял свои оттенки от белого до серого. И когда я наконец свалился на пол, я ударился лицом о холодный мрамор, в котором не было тепла. И пока я лежал на полу, не имея возможности видеть, что происходи справа от меня, не имея возможности говорить, поскольку рот мой растянулся по гладкой, холодной, безжалостной поверхности, я погрузился глубоко внутрь себя. Тут я увидел, как из моего тела начала струиться и вытекать алая река. И вот на полу, который казался столь совершенным, образовался изъян, и я смотрел за тем, как алая река разливается по этому полу и затекает в его щели и трещины.

Это жизнь — жизнь! — вытекает из меня. Что стало с женщиной, которую я любил? Ее больше нет среди живых. Что стало с моей матерью, которую я любил? Ее больше нет в живых. Что ласки сладострастных женщин? Я никогда их не узнаю. А как же дети моего семени — будут они признаны незаконнорожденными и брошены умирать? Что стало с деревом, под которым я временами отдыхал, когда голод особенно жестоко терзал мое тело? И где теперь та гора, что однажды открыла мне свои тайны, став для меня домом? Я ничего этого больше не увижу.

И я слышу эхо, и звуки разносятся и повторяются внутри моего существа, мастер. И вот, я чувствую, как в основании горла у меня что-то набухает, и, вырываясь наружу, из глубин моего тела появляется горячая река жизни, заполняя весь мой рот. Я умираю. Я был беспощадным человеком, ненавидевшим тиранию и презиравшим жалких людишек, заставляющих других служить себе. Но мои дни подошли к концу.

И вот я лежу и смотрю, как поток крови изливается из моего тела, и вдруг, мастер, слышу голос. Он обращается ко мне и говорит: «Встань». Он говорит мне: «Встань». И я начинаю подтягивать ноги, сгибая их в коленях, и в тот же самый момент слышу, как пустые ножны, привязанные к моему телу, ударяются об пол и начинают скрежетать, двигаясь по нему. И я с усилием сжимаю ладони, поднимаю голову, а затем приподымаю, и туловище, мастер, так что моя голова теперь смотрит ровно вперед. Дальше я подтягиваю свою левую ногу и фиксирую ее в таком положении, потом кладу руки себе на колено и, не обращая внимания на рану, встаю. Я отхаркиваюсь кровью. Она течет у меня изо рта, мастер. И тот страж, что пронзил меня, уронил свой меч, схватился за амулет, который был подвешен у него на шее, и бросился бежать. И все вельможи с завитыми бородами, напомаженными волосами и благоухающими телами, что поначалу решили, что я сражен наповал, мастер, и видели, что я и вправду мертв, тоже ринулись спасаться бегством.

И вот, мастер, собрав все свои силы и зажав рукой рану, поскольку кровяная река текла сквозь мои пальцы, струясь вниз по ногам, я двинулся вперед и заметил того немого стражника, который в приемной попросил меня отдать мой меч, — увидев, как Рам встает, тот взмолился о пощаде. И хотя он не способен был говорить, он молил о милосердии. Оно было ему даровано, поскольку, откуда же во мне было взяться силам, чтобы покарать этого молящего о прощении человека, когда живот мой разорван, а внутренности того и гляди выпадут наружу?

Я обратился к этому рабу и попросил его отправиться в наш лагерь, чтобы найти ту сущность, которую звали Густавиан Монокулус, а также сущность, носившую имя Катей, и привести их ко мне. Стражник тут же отправился в путь, но на мгновенье задержался, отбежал от меня и тут же вновь приблизился с единственной целью — чтобы вернуть мне мой меч, а затем убежал.

Если вы сожмете пальцы в кулак, сдавите свое тело в том месте, где образовалась рана, и сильно эту рану зажмете, это остановит процесс умирания. Именно это я и сделал.

И вот, мастер, появились Густавиан Монокулус и сущность по имени Катей, чтобы ворваться в это благоухающее королевство и разоблачить его. И им это удалось, и они возвратили меня в лагерь, отправив в женский легион, который также участвовал в нашем походе. И именно женщины, мастер, окружили меня своей нежностью, теплотой и добротой, проявляя искреннюю заботу обо мне. Мужчина, оказавшийся беспомощным и руках женщин, взявших на себя заботу о его жизни, начинает видеть жизнь в другом свете.

Я никак не мог забыть голос, мастер, который заставил меня встать, который спас меня от смерти, и я хотел найти источник этого голоса. Когда рана моя была залечена и я восстановил силы, я начал сражаться, но при этом любить тех, с кем я сражался, — этому меня научило все произошедшее со мной. Еще не все прояснилось для меня, но я уже шел на компромиссы, умел прощать, и потепление в сердце Рама вылилось в великое продолжение нашего похода*.

* Ученик: Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне о моей прошлой жизни, в которой я тебя знал.

Рамта: Я расскажу тебе. Ты хочешь знать, кем ты был для меня? Ты был тем стражником, который вернул мне мой меч, а затем был послан, чтобы привести ко мне мое войско. Когда во дворце Набор в долине Никейской все было кончено, ты был оставлен в живых. О тебе заботились, тебе помогали, с нежностью к тебе относились, и ты стал членом моего похода и увидел мое вознесение. Ты прожил очень долгую жизнь, дожив примерно до ста двадцати лет. И хотя ты не мог говорить, потому что во рту у тебя не было для этого языка, твои глаза, твои мысли, само присутствие твоего существа действительно учили многих. Вот так мы познакомились и знали друг друга. Ученик: Спасибо. Вот почему я испытываю к тебе особые чувства. Рамта: Это верно, мастер. И вот послушай-ка меня. Многие люди не ценят свою жизнь и игнорируют тот тихий голос, что говорит (ними, до тех пор, пока не увидят, как их жизнь начинает угасать. Благословенны те люди, что наслаждаются жизнью, любят ее, живут полной жизнью, бьющей через край, и благословляют себя за то, что они являются участниками этого праздника жизни. Понял? Да будет так.

Жизнь Рамты, 1984 (Ramtha's Lifetime, Specialty Tape 021 ed. — Yelm: Ramtha Dialogues, 1984).

Я нашел источник того голоса, когда нашел самого себя, того Бога, каковым я являюсь. Именно я был тем голосом, который приказал мне встать, мастер. Священная причина, жизнь, принцип, понимание, цель, — всем этим был я. Обретя такое понимание, мы изменим мышление последующих поколений.

До того момента, когда я был пронзен тем огромным мечом, мне недоставало смирения, чтобы я смог по-настоящему осознать свою цель, а также причину того, почему я был ранен, почему позволил этому случиться. И тот период, который продолжался по вашему времени с десятого до шестьдесят третьего года нашего похода, ушел у меня на обретение просветления.

И все же я Рамта. Я желал этого. Я хотел этого. Я любил Непознанного Бога, кем бы он ни был. И вот, за шестьдесят три года созерцания и осознания того, откуда пришла моя ненависть, кто ее создал и почему, я наконец примирился с самим собой. И когда это произошло, мой разум стал воистину свободен как птица, обретя способность взлетать к небесам мысли, мудрости творения и понимания.

Ненависть — стремись управлять ею: было самым примитивным решением убивать ее в других — я уничтожал свое отражение, которое презирал в других людях, стремясь таким образом покончить с ненавистью и дать все возможное бедным, жалким созданиям, у которых не было даже души. И что же? Даже после всех своих побед я не мог спокойно спать и бездельничать вечерами, поскольку жизнь моя была мукой, ибо, имея все, у меня не было покоя, и причиной тому было отсутствие глубокого, искреннего понимания самого себя, своего «Я», Рамты.

Убежище Рамты

За время нашего похода случилось так, что иногда мы были вынуждены в течение нескольких лет следить зa очередным правителем — тираном, наблюдая за ним, прежде чем заключить его в осаду. В эти периоды нам выдавалась возможность построить небольшие укрытия, где вместе с животными могло поселиться сразу большое число людей из нашего внушительного сборища.

Самое большое поселение, если можно так выразиться, было... Вы знаете, что такое плато? Оно похоже на гору, которой забыли сделать вершину. Благодаря этой «забывчивости» получается очень удобное место для поселения. И вот на таком плато мы устроили огромный лагерь, расположившись у реки, где росли довольно высокие оливковые деревья. А знаете ли вы, что оборотная сторона листьев у них посеребренная? Вы знали об этом? Оливковые листья изумрудные и серебристые. Они очень красивы. На плато у меня было свое укрытие, мое убежище, и также у меня был дворец, где жили все мои дети. Моя хижина была для них настоящей игрушкой.

Однако мой истинный дом располагался на том плато, откуда я мог беспрепятственно наблюдать, как солнце встает и трудится весь день, не имея представления о смерти, умирании, чуме, нищете и всем прочем. Вы знаете, что ему нет до этого никакого дела? Вы когда-нибудь задумывались об этом? А ночью, созерцая луну, я всегда думал о том, что все звезды были детьми луны, которую я называл Чаровницей, что когда они вырастут, то каждая из них превратится в огромную луну. Но этого никогда не случалось. Я проживал в удивительном месте, где мою свободу не ограничивали каменные стены и проложен-

ные в четком порядке коридоры. И если Непознанный Бог и существовал где-то, то он непременно должен был скрываться именно в этом волшебном месте. И вот у меня случались моменты, когда я созерцал, наблюдал и полностью, во всей бесконечности осознавал неосознаваемое. Подходящее выражение? Так и есть. Так я обрел величайшее счастье, потому что такие моменты наполняли меня ни с чем не сравнимой радостью. Это было на том самом плато, где я мог быть собой и продолжать свои поиски.

Когда же я возвращался во дворец, там меня встречали все мои дети. Вы знаете, что означает число сто тридцать три? Сто тридцать три — именно столько детей у меня было.

Дворец был действительно очень велик. Он занял бы все плато. Я иногда приходил туда, чтобы понаблюдать за детьми, поскольку, если вы оставите свое потомство без присмотра и будете время от времени их навещать, дав детям все, что может удовлетворить их естественное любопытство: например, воду, рыб, цветущие деревья, колючие кустарники, птиц, ящериц, — и поместите все это в сад, соорудив там некое подобие пещеры, где, как думают дети, они могут спрятаться, то, встретившись с ними, вы станете свидетелем того, как в своей невероятной красоте в ваших детях расцветает чудо жизни. И благодаря тому, что дети росли таким образом, они становились формой, в которой проявлял себя Непознанный Бог во всей своей чистоте, добродетели и красоте. И потому, создания, если бы кто-нибудь осмелился прикоснуться к хотя бы одному из моих чад, чтобы просто взъерошить ему волосы, или того хуже — осмелился бы заигрывать с ним, я без тени сомнения тут же отрубил бы такому человеку голову и выбросил ее в море, потому что, пребывая в одиночестве, дети общались и играли с Богом в самом чистом и прекрасном его проявлении.

Итак, что же я чувствовал? Во дворце я учился громкому смеху. Когда же я возвращался на плато, я знал, что меня там никто не ждет. Все шло своим чередом и без меня. Никто и ничто не встречал меня словами о том, что за время моего отсутствия по мне скучали. И это было серьезное испытание. Почему это место по мне не скучало и почему я все же туда стремился? Знало ли оно, что я нахожусь там? Видите ли, для меня существовала такая вот комбинация из двух мест, которые в одинаковой мере являлись для меня домом, однако дом был для меня везде, где я его находил. Понимаете?

У меня не было иного учителя, кроме природы

Нуждаясь по слабости здоровья в уходе и опеке со стороны представительниц женского легиона, участвующего в нашем походе, я чувствовал себя униженным, даже испуганным и лишенным своей власти. Необходимость раздеваться у них на глазах уничтожила большую часть моей гордости и ненависти, которые уступили место желанию выжить, знаете ли. Я занимался созерцанием, когда больше ничего не мог делать, — созерцанием всего, что находилось вокруг меня. Я презирал людей, они были мне отвратительны. Я никогда не занимался созерцанием людей, потому что в их душе было зло. Те, кто обладал душой, по сути своей являлись злом. Я был в этом уверен, поскольку сам был таким же злом, как и они. Я занимался созерцанием, когда слышал уханье совы по ночам, видел восход солнца и его золотистое сияние, разливающееся по долине. Как-то раз я наблюдал, как умирала одна старая женщина, создания, — солнце тогда стояло в зените, — и я подумал, что это самое солнце было на небосводе еще тогда, когда эта женщина только появилась на свет в хижине своих родителей, и захотел узнать, что есть у солнца такого, чего нет у человека. И пока она лежала, ожидая своей смерти, птицы парили над рекой в поисках своей вечерней пищи, не имея понятия о том, что эта женщина умирает. Заметьте, вы когда-нибудь задумывались о том, что жизнь продолжается даже тогда, когда нам кажется, что она подошла к концу? Это хорошо, что она продолжается. Я размышлял обо всем, что мне случалось наблюдать, и эти размышления стали началом моего долгого пути к выздоровлению.

Когда я начал познавать Источник, у меня не было учителя, который дал бы мне знание об этом Источнике или Отце. Со мной была лишь моя простота и наивность, с которыми я все принимал на веру, и это самое подходящее выражение для этого общества, которым можно описать мой опыт.

Я учился у погоды. Я учился у дней. Я учился у ночей. Я учился у хрупкой и незаметной жизни, которая, казалось, процветает перед лицом разрушений и войны. Тем учителем, что обучал меня, был сам Источник.

Не имея возможности получить образование в на-уках, будучи неспособным проявить себя как человеческое существо, в своей ненависти, необъяснимой печали, отчаянии и страдании мне не оставалось ничего, кроме как искать причину, по которой я оказался здесь. Тогда, видите ли, я не знал, что сам был причиной того, что оказался там. Но, несмотря на это, я учился и познавал, что есть стихии, которые, как я обнаружил, гораздо сильнее человека, есть стихии, которые, как я выяснил, гораздо разумнее человека, есть стихии, которые, как я открыл, могут жить в мирном согласии рядом с человеком или вместо него, и что эти природные стихии, должно быть, и есть Непознанный Бог, и именно у этих сил природы, дорогие создания