Реальное наследие 1960-х

На протяжении 1980-х консервативные ученые ликовали, а либеральные стенали, видя как сходят на нет результаты так называемой революции 1960-х. Многие законодательные инициативы, принятые в то время, сворачива­лись администрациями Рейгана и Буша, а культурные лидеры богемного де­сятилетия канули в неизвестность вместе со своими движениями. Тимоти Лири превратился во второразрядную приманку для академической среды. Его бывший коллега Баба Рам Дасс (он же Ричард Ал ьперт) углубился в пес­нопения в отдаленном ашраме. Эбби Хоффман и Ричард Бротиган умерли в 1980-е, а Джим Моррисон, Дженис Джоплин и многие другие — и того раньше. На короткое время могло показаться, что старая корпоративная си­стема, основанная на протестантской трудовой этике, снова заняла господ­ствующее положение, а остаткам богемы вудстокского призыва только и ос­тавалось, что выпускать трибьют-альбомы.

Однако все обернулось по другому. Вместо 1960-х и 1980-х, вместо богемы и буржуазии, возникло нечто совершенно новое. Оказалось, что великим на­следием 1960-х стал не Вудсток, а возникшая на другом конце континента Силиконовая долина. Это место в самом центре побережья Сан-Франциско стало колыбелью нового этоса креативности. Если бы работу можно было сделать эстетическим опытом; если бы она могла стать не долгом, а духовной и "полезной" в поэтическом смысле деятельностью; если бы организацион­ные ограничения и косность старой системы можно было преодолеть и если бы богемные ценности, такие как индивидуальность — которая, между про­чим, является также традиционной американской ценностью, — можно бы­ло бы привить на рабочем месте, тогда нам удалось бы выйти за пределы ста­рых категорий. И хотя сама Силиконовая долина выросла и радикально изменилась, порожденный ею этос распространился и выстоял, проникая по-прежнему во все уголки нашего общества. Так происходит благодаря то­му, что, в отличие от Вудстока или Хейт-Эшбери — равно как и битнической субкультуры 1950-х или богемы парижских кафе от Бодлера до Гертруды Стайн — у нового креативного этоса Силиконовой долины есть прочная эко­номическая основа. Охватывая работу и жизнь и сплетая их воедино, новый этос решительно изменяет и то, и другое.

Представление о 1960-х содержит массу стереотипов. Но это были непро­стые времена, и происходившие тогда явления не ограничивались одним поколением. Множество разнообразных движений и направлений мысли — включая те, что складывались десятилетиями и возглавлялись фигурами на­подобие Мартина Лютера Кинга и Бетти Фридан, бывшими намного стар­ше поколения бумеров — выдвинулись на передний план в эпоху социаль­ного брожения, охватившего период с середины 1950-х, когда на Юге окрепло движение за гражданские права, по середину 1970-х. Однако общая черта большинства из них состоит в отсутствии интереса к фундаментальному преобразованию сферы труда и экономики. Влияние на мир труда движений за гражданские права и за права женщин происходило в основном благодаря кампаниям, призывающим к равноправию на рабочих местах и прекращению дискриминации по отношению к определенным группам населения. Зажигательные ораторы часто говорили о фундаментальной транс­формации экономической системы, но на практике такая повестка дня никогда не была приоритетной. Аналогичным образом, движение за мир сделало объектом своих нападок "военно-промышленный комплекс" (о ко­тором предостерегал еще бывший президент Дуайт Эйзенхауэр), при этом стремясь скорее уменьшить влияние ВПК, чем изменить принципы функ­ционирования системы. Социализм в чистом виде так и не прижился в США, даже во времена Великой депрессии. Причем профсоюзное движе­ние, несмотря на свои успехи, уделяло первостепенное внимание трудовым отношениям. В основном благодаря многолетним усилиям профсоюзов ря­довые работники добились повышения оплаты, сокращения рабочего дня, улучшения условий труда и социальных гарантий, а также права вести кол­лективные переговоры и оспаривать отдельные решения об увольнении. Но все эти права и полномочия располагались внутри существующей экономи­ческой системы.

Богемная контркультура района залива Сан-Франциско — откуда воз­никли такие разнообразные явления, как поэты-битники 1950-х, радикаль­ное политическое движение за свободу слова в Беркли начала 1960-х и "лето любви" 1966 года — включала широкий диапазон взглядов на труд и экономику. Кое-кто из кругов хиппи предпочитал попросту игнорировать мир труда, существуя за счет своих мозгов или щедрости друзей или родите­лей. Другие пытались "надуть систему" в стиле методов, описанных в книге Эбби Хоффмана "Сопри эту книгу!". Стратегия многих состояла в вынуж­денном сосуществовании с системой. Найди работу, даже подстригись, если нужно; зарабатывай сколько тебе необходимо, делая то, что для этого требу­ется — но не больше.

Помимо этого, предпринимался ряд попыток создания альтернативных экономических систем. Сюда относились фермерские общины, зачастую расположенные в удаленной сельской местности, а также урбанистические эксперименты, вроде диггеров Сан-Франциско. Позаимствовав свое назва­ние у английских коммун XVII века, диггеры выступали за создание систе­мы внутри системы на базе буквально понятого "свободного" рынка. Они не использовали ни деньги, ни бартерные расчеты. Работник бесплатной поликлиники, например, предоставлял свои услуги безвозмездно, но при этом мог бесплатно брать любые товары в магазинах, или сдавать автомо­биль в ремонт, и тому подобное. В идеале, лишившись необходимости и стимула зарабатывать деньги, люди получали возможность заниматься тем, к чему у них действительно лежит душа, следуя зову муз или голосу долга. Диггерам удалось реализовать отдельные элементы своей системы, но они не сумели накопить критической массы для ее поддержания в рамках систе­мы более крупной, работающей по совершенно другим правилам.

Та же судьба постигла и многие другие экономические эксперименты то­го времени. Они были интересными по сути, но скромными и местными по масштабу. Большинство из них сворачивались по прошествии нескольких лет, становясь примечаниями к истории эпохи. Тем не менее, стоявшие за экспериментами общие богемные мотивы, такие как недоверие к большим организациям и бюрократии, продолжали существовать. Многие из так на­зываемых радикалов 1960-х, подобно более ранним представителям богемы, считали существующую капиталистическую систему жестокой и бесчело­вечной, независимо от того, кому принадлежит власть. По их мнению, по­вышение благосостояния и счастья людей должно быть производной труда и его продуктов, а не побочным эффектом манипуляций "невидимой руки".

Любопытно, что еще одной общей темой стал интерес к компьютерам — в то время представлявшим собой технологическое новшество. В одной из ранних публикаций диггеров содержится стихотворение Ричарда Бротигана "Под сенью машин любви и благодати", где игриво описывается "киберне­тическая экология сосен и электроники", мир, "где млекопитающие и ком­пьютеры живут во взаимно программируемой гармонии". Конечно, стихо­творение представляет собой техно-утопическую фантазию, но в нем отражается бытовавшее в контркультурных кругах того времени представле­ние о том, что вычислительная техника становится следующей "революци­ей", и мы не должны позволить превратить ее в простой инструмент корпо­раций — или войны. Нам необходимо захватить ее и сделать своей. Она должна стать частью новой, более счастливой жизни.

Более того, в конце 1960-х и в 1970-х район залива Сан-Франциско стал средоточием эксцентричных технарей из Беркли и Стэнфорда. Для многих из них широкая долина к югу от Сан-Франциско, превратившаяся в быстро растущий центр электронной промышленности, служила естественным ме­стом сбора. Она располагалась между Хейт-Эшбери и ближайшими точками притяжения хиппи вроде Монтерея или Биг-Сура. Там уже было достаточно фирм, которые брали людей на работу, невзирая на длинные волосы и джин­сы, равно как и на странные взгляды и привычки. Старшие по возрасту ин­женеры из таких компаний, как Hewlett-Packard, Fairchild Semiconductor или Intel относились к представителям контркультуры довольно толерантно. Бе­зусловно, особенности индивидуального стиля встречали здесь меньше воз­ражений, чем в подобных корпорациях на восточном побережье. Инженер­ная культура вообще имеет тенденцию быть меритократической — ваше достоинство измеряется продуктами вашего труда, — а западное побережье, к тому же, всегда было таким местом, куда предшествующие поколения пе­реезжали, чтобы избежать традиционных норм более устоявшегося общест­ва. Получилось так, что проникновение в долину молодых представителей компьютерной контркультуры совпало с появлением новой мечты. Компьютеры

становились одновременно более мощными, более компактными и бо­лее дешевыми. К концу 1960-х к массивным ЭВМ присоединились мини-компьютеры нового поколения, размером с холодильник или меньше, производившиеся компаниями вроде DEC. Следующим шагом, гласила мечта, должен был стать компьютер для персонального пользования и творчества. Одиако эта идея все еще считалась радикальной или даже бессмысленной и глупой: кто захочет купить такую вещь? Книга Пола Фрибергера и Майкла Суэйна "Огонь в долине: создание персонального компьютера" дает лето­пись развития событий. В начале 1970-х компании по производству ЭВМ и мини-компьютеров располагали день­гами, знаниями и уникальным шансом сделать компьютер доступным каждому. Не нужно было быть пророком, чтобы проследить тенденцию к уменьшению размеров и увидеть в конце персональный компьютер, кото­рый можно разместить на столе или в кейсе... Но этого не произошло. Все без исключения существующие компании упустили возможность поста­вить компьютер на наш письменный стол. Следующее поколение ком­пьютеров... было создано исключительно частными предпринимателями, работавшими независимо от крупных корпораций²⁶.

Эти предприниматели находились гораздо дальше от преобладавших кор­поративных и культурных тенденций, чем принято полагать. Ли Фельзенштейн, плодовитый изобретатель и председатель легендарного клуба Хомбрю, служившего местом встречи энтузиастов персональных компьютеров, раньше был журналистом радикальной газеты Berkeley Barb²⁷. Первая встре­ча клуба состоялась в марте 1975, когда анархический состав из 32 инжене­ров, изобретателей, механиков и программистов собрался в Пало-Альто в га­раже Фредерика Мора — но не раньше, чем Мор закончил расклеивать плакаты за мир на местных досках объявлений и телефонных столбах. Чле­ны клуба Хомбрю, многие из которых были владельцами "гаражных" фирм с мизерным капиталом, свободно обменивались идеями и проектами без особых волнений по поводу конкуренции — подобная "хакерская этика" со­храняется, к примеру, среди разработчиков открытого программного обеспе­чения. Многие из них были связаны с такими контркультурными начина­ниями, как "Народная компьютерная компания", которая представляла собой коллектив пользователей, выпускавший собственную газету. Одной из первых компаний-производителей персональных компьютеров IMSAI руководили бывшие ученики Вернера Эрхарда, основателя EST, програм­мы самосовершенствования и развития сознания, базировавшейся в Сан-Франциско.

Когда хакер-любитель Стивен Домпиер во время одной из встреч клуба Хомбрю сыграл вариацию на тему песни Битлз "Fool on the Hill" на ком­пьютере "Альтаир", его программистское трудолюбие было вознаграждено бурными аплодисментами собравшихся. Пол Аллен и Билл Гейтс, входив­шие в число первых членов, в подростковом возрасте были хакерами и пользовались своей способностью находить неполадки в ЭВМ для забавы. Другие, например, Джон Дрейпер, занимались телефонным хакерством, проникая внутрь телефонных сетей в 1960-е и 1970-е. Дрейпер получил про­звище Капитан Кранч, по названию хлопьев для завтрака, в коробке от ко­торых содержался призовой свисток, дававший, как обнаружил Дрейпер, возможность доступа к междугородным коммуникациям телефонной ком­пании AT&T. В книге "Огонь в долине" есть старые фотографии, на которых Стивен Джобе и Стивен Возняк похожи на парочку неисправимых хиппа­рей-шестидесятников, каковыми они и являлись. Если бы они отправились на поиск инвестиционного капитала в своих джинсах и с длинными лохма­ми в Нью-Йорк, Чикаго или Питтсбург, там бы их не пустили дальше при­емной. Однако в Силиконовой долине таких как они ждал теплый прием. Как мне сказал несколько лет назад Дональд Валентайн (один из первых венчурных капиталистов, инвестировавших в Apple Computers), ему было безразлично, как выглядел Стивен Джобе — у того была идея, которую сто­ило поддержать²⁸. Со временем, когда Возняк ушел из Apple "для работы над другими проектами", он учредил не очередную высокотехнологичную ком­панию, а музыкальный фестиваль Woz.

Преимущества Силиконовой долины заключались не только в Стэнфордском университете или теплом климате. Это место характеризовала от­крытость всему креативному, новому и даже странному, а также готовность их поддержать. Вместо гонений нонконформисты нашли здесь возмож­ность интеграции. Потому феномен Силиконовой долины можно понять лишь в связи с колыбелью "революции 60-х" — городом Сан-Франциско. Аналогичную модель можно найти почти во всех регионах, где отмечается быстрый рост технологий. Прежде чем стать высокотехнологичными узла­ми, эти места приобрели известность своим стимулирующим и открытым отношением к креативности и эксцентричности. В Бостоне всегда был Кэмбридж. В Сиэтле появились на свет Джимми Хендрикс, Nirvana и Pearl Jam, а также Microsoft и Amazon. Вилли Нельсон и музыкальная сцена в районе легендарной Шестой улицы существовали в Остине задолго до того, как Майкл Делл вошел в ныне знаменитое здание студенческого общества Те­хасского университета. Районы Кристофер Стрит и Сохо придавали Нью-Йорку своеобразие за много лет до расцвета "силиконовой аллеи". Все эти города в первую очередь отличались терпимостью, открытостью различиям и культурной креативностью, и лишь потом они стали местом развития тех­нического творчества, а вместе с тем и высокотехнологических фирм и ин­дустрии.

Так был задан тон креативной экономике. Богемные ценности и проте­стантская трудовая этика столкнулись лоб в лоб и не только выжили, но и слились в новую трудовую этику — креативный этос с его культом творче­ского развития. Теперь любой, от разработчика программного обеспечения до монтажника микросхем, мог почувствовать себя творческой личностью, появляясь на рабочем месте практически в любое время, сам себе устанав­ливая перерывы для занятий спортом и работая под музыку любимых групп, если ему того хотелось. Сотрудники Apple носили майки с надписью "90 ча­сов в неделю — с удовольствием!" А почему бы и нет? Работа приносила им удовольствие, к тому же они занимались преобразованием мира. Не все, ко­нечно, сохранилось в прежнем виде до настоящего времени — так не быва­ет. Крупные фирмы, такие как IBM или располагающийся непосредственно в долине Hewlett-Packard, вышли на рынок персональных компьютеров с некоторым опозданием, но вскоре их присутствие стало весьма заметным. Силиконовая долина превратилась в пригородный мегаполис с дороговиз­ной и пробками на дорогах. Тем не менее, возникший на ранних этапах син­тез пустил корни и распространился на многие элементы нашей экономики и общества. Этому синтезу мы обязаны даже новой культурной ролевой мо­делью.