Эвтидем — гиппократу (. )

(1) Зная, как ты относился к Сократу при его жизни и к нам, его друзьям, и что, естественно, ты удивился и пришел в негодование, если тот, кто спорил и с тобой, и с Продиком Кеосским, и с Протагором из Абдеры относительно нравственного совершенства, что оно такое и как оно может быть, и следует ли всем к нему стремиться, что этот, как самый негодный и самый непонимающий, что есть прекрасное и справедливое, как по отношению к богам, так и по отношению к людям, был казнен по усмотрению одиннадцати, я тебе и написал, узнав, что ты находишься дома в Хиосе, относительно того, что произошло потом, чтобы ты мог этому порадоваться. (2) Ведь афиняне уже проснулись от своего сна. Анита и Мелета, как безбожников, они, вызвав на суд, казнили за то, что те оказались виновными в таком несчастии для города. Такой повод был найден против них для обвинения; да и правильны /были эти обвинения, потому что/ афиняне после смерти его со всех сторон подвергались обвинениям за содеянное, что не следовало его, не виновного ни в чем, вызывать на суд, не то что казнить. Что тут такого, если он клялся платаном или собакой? Что такого, если задавал вопросы и отдельным лицам, и вместе всем людям, /доказывая им/ что они не знают ничего. Что хорошо и что справедливо? Ведь после /его смерти/ все юноши в городе предались безудержной и беспорядочной жизни; а при нем они в известной мере чувствовали стыд. (3) На них произвел большое впечатление случай с лакедемонским юношей: он пришел сюда вследствие любви к Сократу, чтобы общаться и слушать его; раньше он не знал Сократа, но только слышал о нем. Когда, радостный, что прибыл сюда, он был уже в воротах города, кто-то сказал ему, что Сократ, к которому он пришел, умер. Тогда он не вошел в ворота города, но, дознавшись, где могила Сократа, пошел туда, стал разговаривать с надгробным памятником и проливал слезы, и, так как его захватила ночь, лег спать около могилы; рано утром, поцеловав землю и выказав все знаки нежности этому месту, он ушел в Мегару. (4) Афиняне заметили и это, и что со стороны лакедемонян они подвергнутся серьезному осуждению, если их сыновья проникаются любовью к нашим философам, а мы их убиваем, и что они проходят такое расстояние, чтобы увидать Сократа, а мы, имея его у себя, не сумели его сохранить. Под влиянием такого тяжелого чувства они готовы были съесть этих двух негодных людей, чтобы оправдать город, что сам он ничего подобного не делает, а виновных в этом наказывает смертью. Изверженные как некое общее поношение всех греков, даже, правильнее сказать, всех людей, они, понеся это наказание, оказали пользу нам, оказали пользу и другим: мы вновь, как прежде, соберемся в Афинах, мы, так недостойно пораженные страхом.