2015-05-27
1884Кризис, напряжение и принятие решений
В книге, отрывок из которой приводится ниже, профессор Монреальского университета МакГилл Оле Холсти анализирует факторы, влияющие на характер внешнеполитических решений, принимаемых политическими лидерами в условиях стресса*
КРИЗИС И НАПРЯЖЕНИЕ
По мнению Генри Киссинджера, госсекретаря в администрации президента Никсона, ответ на вопрос "что уместно для политики" во времена кризиса, "зависит не только от академической точности, но и от того, что можно предпринять в состоянии стресса". Результаты научных исследований проблематики международных кризисов отличаются широким разбросом мнений. [...]
Как действуют люди и группы, находящиеся под воздействием давления и напряжения, вызванных кризисом? Имеем ли мы склонность к подобным ситуациям из-за благих побуждений, глубокого чувства целесообразности, чрезвычайной энергичности и повышенной творческой активности? Необходим ли, согласно Кану, источник инноваций? Или недостаточна наша способность справиться с проблемой?.. Что более типично для нас под интенсивным давлением: принятие более осторожной линии поведения или же намеренная склонность к более высокой степени риска? И в любом ли случае побеждает наше влечение к риску?
Ответы на эти вопросы всегда важны для людей, оказавшихся перед лицом кризиса. Если это лидеры стран, то они возлагают на себя огромную ответственность в условиях современного международного кризиса: от способности главы государства функционировать в условиях большого напряжения могут зависеть судьбы миллионов людей, если не всех будущих поколений. Несмотря на важность проблемы, многие описательные и предписывающие теории внешней политики просто ее игнорируют или считают решение самоочевидным. Примем к сведению, например, некоторые из основных предпосылок теорий сдерживания: польза решений, сдерживающих враждебные действия, обусловливается беспристрастным подсчетом возможных потерь и выгод, тщательным анализом ситуации и скрупулезной оценкой имеющихся ресурсов; сходным образом оценивается положение в иерархии лидеров государств на основании того, насколько они приближены к верху списка и, соответственно, какую роль они способны сыграть в предотвращении войны; и последнее допущение, что все нации сохраняют устойчивый централизованный контроль над решениями, могущими повлечь или спровоцировать применение силы.
Теории сдерживания, следовательно, предполагают, что процесс принятия решений рационален и предсказуем. Несмотря на это, не существует системы сдерживания, считающей мощь своих вооружений достаточной гарантией защиты от национального руководства с параноидальными наклонностями, в чьем распоряжении находится кнопка запуска. То же и в отношении личных качеств, национальной склонности к самопожертвованию и мученичеству. Или же в случаях, когда принимающий решение склонен поиграть в русскую рулетку, или руководство государства не владеет достоверной информацией и решений принимается исключительно на основе догадок, или же руководство посчитает потерю большинства населения и ресурсов вполне приемлемой ценой достижения внешнеполитических целей.
Очевидно, допущения теории сдерживания применимы для большинства случаев и обстоятельств, даже в условиях глобального противостояния, известного как "холодная война". С другой стороны, человечество практически непрерывно пребывает в состоянии войны. Большинство упомянутых теорий заключают, что угрозы и предостережения эффективно влияют не только на поведение противника, но и на усиление контроля, увеличение значения анализа и осторожности, сдерживающих безрассудство и склонность к риску. Однако характерно осознание, что "рациональность, на которой базируется сдерживание, хрупка". Наличествует тенденция считать, что
__________
Ole R. Holsti. Crisis, Escalation, War. Montreal / L.: McGill-Queen’s University Press, 1972. – P.4-25. Перевод был опубликован в “Социально-политическом журнале” в 1998 году (№3. С.211-228). Авторские сноски не приводятся.
эти рационалистические предпосылки, с некоторыми изменениями, срабатывают и в кризисной
ситуации. Короче, специалисты по сдерживанию стремятся быть оптимистами в вопросе о возможности осознанных действий политических лидеров, когда этого требует ситуация, даже когда они в состоянии стресса. Ради справедливости отметим: эти исследователи зачастую готовы признать некоторые специфические черты кризиса, например, трудности в обеспечении нормальной коммуникации между противниками. Но из этих фактов делается вывод, что недостаточный контроль над ситуацией можно использовать для торга, принуждения противника к занятию невыгодного положения – более того, это можно применить не только единожды, но и в повторных столкновениях.
Это сверхупрощенное резюме богатейшей литературы по сдерживанию, рассмотрением которой мы еще займемся в заключительной части. Однако имеется существенный элемент правоты в суждении критика, согласно которому "теория сдерживания... предполагает, что нам нужно расстроить планы наших оппонентов, очень сильно их напугав, а потом воздействовать на рациональность, пробудившуюся в их охлажденных головах, в целях собственного выживания".
Более фундаментальный вопрос – Какового влияние кризиса (определим последний как ситуацию непредвиденной угрозы важным интересам с ограниченным временем на принятие решения) на политические процессы и их результаты? Каково возможное воздействие кризиса на способности, в основном определяющие эффективность процесса принятия решений? Имеются в виду следующие качества:
определение основных альтернативных вариантов действия;
оценка возможных выгод и потерь, связанных с осуществлением каждой альтернативы;
сопротивление преждевременному прекращению обсуждения;
различение возможного и вероятного;
умение оценивать ситуацию с точки зрения другой стороны;
распознавание истинной и ложной информации;
осознание неопределенности;
сопротивление преждевременным действиям;
способность вносить коррективы при изменении ситуации (и, как логическое следствие, отличать действительные изменения от кажущихся).
Конечно, этот список не полон. Его задача – дать нам критерии, в соответствии с которыми можно оценить возможные последствия воздействия стресса на поступки лиц, влияющих на внешнеполитические решения.
Наиважнейший для наших целей аспект кризиса – то, что вовлеченные в критическую ситуацию индивиды и организации постоянно испытывают огромное напряжение, вследствие чего снижается способность критически оценивать свои разработки. Важен и фактор неопределенности – очевидно, что неожиданные и неизвестные ситуации расцениваются как наиболее опасные. В конце концов, во время кризиса часто вводится почти круглосуточный график работы, причиняющий обоим противникам немалые тяготы при отсутствии достаточного времени на принятие решения. В 1962 г., к примеру, многие американские официальные лица спали в своих кабинетах вплоть до окончания конфронтации: "Мы должны проводить здесь, в госдепартаменте, 24 часа". Кажется, Хрущев в это время спал не больше. [...] Во время значительно менее напряженного ближневосточного конфликта 1967 г., известного как "шестидневная война", советское Политбюро по крайней мере однажды заседало всю ночь. Отсутствие отдыха и крайне продолжительное рабочее время, вероятно, усиливают напряжение, и без того присущее ситуации.
ПЕРВАЯ ОСТАНОВКА
1. Что является объектом анализа в работе Оле Холсти?
2. Как Оле Холсти определяет «кризис»? Постарайтесь выделить в этом определении «узловые точки».
3. Почему, с точки зрения автора, необходимо обратиться к исследованию влияния кризиса на процесс принятия решений?
4. Уместно ли, с точки зрения автора, использовать рациональную модель анализа процесса принятия решений в условиях кризиса? Почему?
СТРЕСС И ДЕЙСТВИЕ: ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ
Центральной темой этой книги является исследование возможного влияния порождаемого кризисом напряжения на деятельность людей и организаций, оказывающих наиболее важное воздействие на внешнеполитические процессы и результаты. Напряжение (или стресс) рассматривается как результат ситуации, угрожающей базовым целям и ценностям. По причинам, которые будут изложены ниже, наше определение стресса как субъективной реакции на ситуацию правильнее, чем как свойства самой ситуации.
Стартовой точкой исследования станет экскурс в обширный опыт теории и практики экспериментальной психологии. Преимущества точных измерений, ясные ответы и надежный контроль над экспериментальными данными позволили психологам проверить многие аспекты человеческого поведения в разнообразных ситуациях. Особое внимание обратим на воздействие стрессовой ситуации на формирование альтернативных вариантов и процесс отбора оптимального из них, оценку временного фактора и модели коммуникации. Вместе с тем мы примем во внимание влияние недостатка времени, числа имеющихся альтернатив и значительного количества информации на усиление напряжения, проверим иные отношения переменных – например, между системой коммуникации и выбором политических решений. Теории и исследования кризисов показывают особую важность вышеперечисленных вопросов.
Уровень стресса – величина интегральная, и необходимы предварительные условия для модификации решений применительно к индивидам и организациям, так как без нее мы рискуем получить недостаточно достоверную информацию. Низкие уровни напряжения предупреждают нас о наличии требующих нашего внимания обстоятельств, увеличивают бдительность и помогают подготовиться к разрешению ситуации. Увеличение стресса до среднего уровня может повысить склонность и способность к поиску удовлетворительного решения проблемы. Исследования показывают, например, что окружающая обстановка, характеризуемая как "неуверенность без особой тревоги", наиболее способствует продуктивной деятельности. Действительно, в элементарных ситуациях более высокий уровень напряжения может улучшить результативность, по крайней мере, в течение непродолжительного времени. Если проблема относительно проста, и критерии, которые нужно принять во внимание, немногочисленны, производительность может повыситься. Подобно тому, как во время наводнения люди способны проявить необычайные физические способности, перенося мешки с песком, международные кризисы заставляют внешнеполитический персонал работать более продуктивно.
Однако нас не очень интересует влияние кризисных эффектов на людей, занимающихся конторской или технической деятельностью. Больше волнует, как напряженная ситуация влияет на функционирование официальных лиц высшего ранга. Внешнеполитические проблемы по сути своей комплексны, неопределенны и изменчивы, а потому требуют ответов, основанных больше на вероятностной качественной оценке, а не на точном просчете ситуации. А вот способность к качественной оценке как раз и подвергается наибольшему воздействию стресса.
Большинство исследователей говорит о нелинейной зависимости между уровнем напряжения и способностями индивидуумов и групп. Средний уровень напряжения может влиять благотворно, однако более высокая величина стресса оказывает негативное воздействие на процесс принятия решений. На основе целого ряда экспериментов Бёрч определил, что среднее напряжение больше способствует возможности благополучно справиться с проблемой, чем слабое или высокое, независимо от мотивации. Им точно установлено, что люди, побаивающиеся серьезной операции, выздоравливают чаще тех, кто трясется от страха, либо не боится совсем. Такой вывод подтверждается и другими учеными. Анализируя групповое поведение, Ланзетта обнаружил, что увеличение напряжения способствует более точному определению диагноза, однако при пересечении определенной черты возрастает количество ошибок. Поустман и Брунер, исследуя воздействие стресса на способность к восприятию, заключили: "Перцептуальная способность нарушается, становится хуже, чем при обычных условиях, и, следовательно, меньше способна к адаптации. Основные характеристики перцептуальной функции поражены, менее адекватен выбор ощущений из комплексного поля, восприятие фактически становится абсурдным. Проявляется тяга к необоснованной агрессивности или желание скрыться, делаются необоснованные умозаключения".
Кроме вышеупомянутых, экспериментальные изыскания выявили дополнительно следующие, порождаемые стрессом, эффекты: беспорядочные действия; увеличение количества ошибок; склонность к более примитивным ответам; ригидность в принятии решения; неспособность сфокусировать внимание как во времени, так и в пространстве; неумение выделить опасность из обыденного; ослабление способности к восприятию; ослабление абстрактного мышления; расстройство моторной деятельности; неспособность воспринимать в комплексе политическую обстановку. Применительно к международным кризисам это означает, что при высоком уровне напряжения сокращается непредвзятость в отношении к ситуации. Под воздействием вышеперечисленных условий люди принимают решения до того, как становится доступна адекватная информация, и эффективность их действий более низка, чем при нормальных обстоятельствах. Комбинация воздействия стресса и неопределенности приводит некоторых к осознанию, что "даже самое худшее будет лучше этого".
Подведем итог: в ситуации сильного напряжения "происходит снижение познавательной способности, сужается кругозор, человек не способен удерживать основные аспекты в голове на протяжении длительного времени и его поведение утрачивает гибкость".
Методологические основания, позволившие прийти к подобным выводам, зачастую критикуются, однако основное заключение неопровержимо: высокий уровень напряжения подавляет человеческие способности. Более того, огромный объем и сложность внешнеполитических задач приводит к тому, что уровень напряжения варьируется исключительно от среднего до высокого, поэтому его влияние на способности практически всегда крайне неблагоприятно.
ВТОРАЯ ОСТАНОВКА
1. Как Оле Холсти определяет стресс?
2. На какие три момента автор считает необходимым обратить особое внимание при оценке влияния стрессовой ситуации?
3. Влияет ли уровень стресса на процесс принятия решений?
4. Почему автор призывает обратить особое внимание на влияние стресса на принятие внешнеполитических решений?
Существенным аспектом международных кризисов является временной фактор, который играет особо важную роль в ситуации, когда каждая из конфликтующих сторон уверена, что она способна навязать противоположной желаемую модель поведения. Нужно отметить, что фактор этот отнюдь не определяется собственно временной протяженностью, а зависит от того, сколько требуется времени для решения конкретной задачи. Если наличие пяти минут для решения вопроса, чем заняться в выходной, игрой в гольф или поездкой на природу, вряд ли вызовет стресс, то установление крайнего срока в пять недель для поиска новой работы вполне способно вызвать крайнее напряжение вследствие нехватки времени. Решающим здесь становится ощущение времени: "Скорее эффект нехватки времени порождается затруднительными обстоятельствами, нежели эти обстоятельства порождаются временным ограничением".
Высокое напряжение сокращает временные ресурсы. Например, способность оценивать имеющееся в распоряжении время ухудшается в тревожной ситуации – проявляется взаимозависимость стресса и времени. С одной стороны, общественное производство в условиях технологического кризиса и присущих ему угроз увеличивает напряженность реципиента. С другой – увеличение уровня напряжения ведет к обострению значения временного фактора и неточности в его оценке. Известно из повседневного опыта и подтверждено экспериментально, что при наличии опасности трудно оценить течение времени. Из этого следует, что ограниченное время на принятие решения отличает кризисные ситуации от прочих, а также то, что усиление напряженности влечет за собой обострение значимости временного фактора.
ТРЕТЬЯ ОСТАНОВКА
В чем проявляется «временной фактор» в международных кризисах?
Осознаваемое индивидом давление времени ограничивает способность выдвигать альтернативные варианты. Даже при решении семейных проблем трудно себе представить наличие общего согласованного мнения, внешнеполитические же проблемы намного сложнее семейных. Даже теоретически отбор вариантов зависит больше не от общего числа возможностей, а от того, сколько из них может быть или будет рассмотрено. Способность к обзору имеющихся и генерированию новых альтернатив особенно важна в неожиданных ситуациях, например, в кризисных. Большинство исследований подтверждает, что воздействие недостатка времени на продуктивность не менее разрушительно, чем на деятельность, а особенно это заметно при превышении среднего уровня стресса. Решение комплексных задач требует настоящих подвигов от памяти и наиболее страдающей от стресса логики. Внешнеполитические задачи, как правило, являются комплексными, а потому воздействие эффектов напряжения и ограниченного времени становится особенно пагубным. В таких ситуациях проявляется склонность останавливаться на простейших ответах, уже доказавших в прошлом свою эффективность (как и в семейной жизни), невзирая на то, применимы ли они к вновь возникшей проблеме.
Эксперименты показали, что испытуемые в условиях ограниченного времени склонны к совершению тех же ошибок, что и люди, страдающие шизофренией. Другая группа испытаний выявила, что если незначительное давление временного фактора и может увеличить производительность, то его дальнейшее увеличение однозначно ведет к негативному результату. Доклад Макфот&Макфот прямо говорит, что увеличение количества требуемых решений в данный период времени в пять раз приводит к пятнадцатикратному росту вероятности ошибиться. Дополнительно отметим очевидный факт – недостаток времени склоняет к использованию стереотипов, снижает у групп и индивидуумов способность справиться с проблемой, расфокусирует внимание и препятствует адекватному восприятию информации. И, наконец, малое время, отводимое на решение, порождает преждевременное достижение согласия в группе, уничтожающее стимулы к обзору и анализу иных возможностей.
Похоже, что недостаток времени ослабляет и способность к оценке последствий, проистекающих из выбранного варианта, и тому есть несколько причин. Экспериментальные и полевые исследования обнаружили, что в условиях жесткого стресса внимание человека привлекают, прежде всего, сиюминутные решения, воздействующие на настоящее или ближайшее будущее, а более отдаленные последствия в расчет не принимаются. Порождаемая интенсивным кризисом неуверенность делает особенно трудным учет последствий принятой последовательности действий, особенно в далекой перспективе. Сужение возможностей адекватного восприятия также препятствует ощущению времени и применительно к менее отдаленным по времени последствиям. Например, во время Корейской войны отмечалось, что полевые командиры “не могли справиться со всеми своими функциями, учесть большое количество факторов и просчитать ситуацию в будущем, поскольку напряжение было слишком большим, а отведенное на принятие решений время явно недостаточным, чтобы уделять его разрешению каких-либо иных задач, кроме требующих немедленной реакции”. Более того, в ситуации, характеризующейся крайней опасностью, более отдаленное будущее кажется намного менее значимым, чем немедленное приемлемое решение неотложных проблем. Вот хорошее доказательство того, что приоритет немедленного решения часто определяет направленность мысли: после спасения утопающего в первую очередь необходимо сделать ему искусственное дыхание – было бы глупо прежде этого обеспокоиться отдаленной угрозой пневмонии.
Однако имеются и иные потенциальные трудности в чрезмерно развитой потребности реагировать исключительно на текущую ситуацию. Стремление быстро справиться с существующей ситуацией любой ценой может продуцировать в будущем весьма тяжелые последствия. Желание получить определенную выгоду в ближайшей перспективе отвлекает внимание от того, что в дальнейшем цена предпринятого поступка может оказаться неприемлемо высокой. Однако есть нечто притягательное в уверенности, что “если я сейчас решу насущную проблему, то будущее будет вполне в состоянии позаботиться о себе”. Эта уверенность лежит в основе действий Невилла Чемберлена в чехословацком кризисе 1938 г. и Линдона Джонсона во время Вьетнамской войны.
Непрерывное давление временной нехватки может привести к существенным изменениям целей. Изучение процесса заключения сделок привело к следующему выводу: значение прошедшего времени обостряется по мере того, как время уходит, а участники переговоров не могут прийти к соглашению. Если в начальной стадии переговоров время ощущается стоящим на месте, то в дальнейшем стороны подвергаются давлению, поскольку длительные проволочки грозят уничтожить возможную выгоду. Однако вместе с тем участники стремятся не допустить уступок друг другу. Они рассуждают: “ Если я уже потерял так много, то будь я проклят, если уступлю сейчас. Вначале я должен получить компенсацию за то, что веду себя лучше, чем они”. Подобным рассуждением руководствовался, видимо, Кайзер Вильгельм, когда написал крайне невыдержанную ноту, узнав, что ожидаемый им английский нейтралитет в войне не состоялся: “Пусть даже мы истечем кровью – перед этим Англия потеряет Индию”.
Частично вероятность удовлетворительно решить проблему зависит от веры, что окружающая обстановка благоприятна и желаемые изменения действительно происходят, но дело в том, что при кризисе большинство, если не все, из политических альтернатив расцениваются как неприемлемые. Вот подходящая метафора для выбора варианта при международном кризисе: возможность оказаться на горячей сковороде страшит менее, чем судьба буриданова осла, умершего от голода, так как он не сумел выбрать наиболее привлекательный из двух стогов сена. Как отмечалось выше, при увеличении напряжения более оправданным кажется самое простое решение; ослабляется способность к импровизации; проявляется упорная тяга к первоначальному решению, неважно, насколько оно соответствует обстановке; а вот способность “противостоять прекращению прений” падает. Таким образом, явно возникает парадокс: увеличение интенсивности кризиса требует все более взвешенной политики, проведение которой становится все менее возможным.
Поиск альтернатив также становится жертвой присущей кризисам неясности обстановки. Снайдер предположил, что можно рассмотреть большее количество вариантов в том случае, когда заранее известно о необходимости принять решение. А когда подобная необходимость возникает внезапно, способность к обзору всех приемлемых возможностей резко сокращается. Кризис возникает всегда неожиданно (по крайне мере, для одной из сторон), и порождаемое им напряжение резко ограничивает поле рассматриваемых альтернатив. В ситуации, возникшей после атаки Перл-Харбора, вряд ли было вероятно всестороннее рассмотрение официальными лицами всех возможных вариантов ответных действий […]
Экстремальная ситуация возникает, когда в процессе выработки политической линии всерьез воспринимается только одно направление действий, принимаемое за неизбежность, тем более если ответственное лицо осознает, что его выбор ограничен и в любом случае потери будут высокими. Пример: “У нас нет иной альтернативы, кроме вступления в войну”. Рассогласованность между тем, что ответственное лицо делает (следует намеченным курсом, причем ему известно, что это ведет к высокому риску возникновения войны) и тем, что оно знает (война может принести огромные бедствия), можно преодолеть, освободив политика от ответственности за решение. Эту ситуацию описал Фестингер: “Между тем возможно преодолеть или даже ликвидировать рассогласованность психологически, аннулируя решение. Это значит, что официальное лицо имеет право сделать неправильный выбор при условии, что реально нет возможности сделать правильный выбор, за который отвечает данная персона. Так, человек, только что приступивший к новой работе, может сделать что-то неправильно, но если ему дать возможность исправить ошибку, то он в состоянии внести коррективы. Или он будет убеждать себя, что “ выбор был не его, обстановка и начальник тайно замыслили заставить его действовать ”. Это можно отнести к широко распространенной неспособности осознать и оценить дилеммы и препятствия: “Трава всегда зеленее по другую сторону твоего забора”. При всем уважении к мотивам, отмечена общая закономерность – противник в военном отношении всегда кажется сильнее.
Один из методов смягчить собственную рассогласованность – поверить, что только от противной стороны зависит предотвращение неминуемого бедствия. Например, в последний момент в безумной переписке между царем и кайзером Вильгельм заявлял: “Ответственность за бедствие, угрожающее ныне всему цивилизованному миру, лежит не на нашей стороне. Сейчас целиком в вашей [Николая] власти предотвратить угрозу”. Хотя иногда трудно полностью вникнуть в проблемы и трудности друзей, сочувствие к союзникам всегда выше, чем к врагам. Справиться с рассогласованностью можно, убедив себя, что враг свободен от влияния напряженной ситуации, которое ограничивает свои возможности и возможности союзников.
ЧЕТВЕРТАЯ ОСТАНОВКА
1. Как стресс влияет на способность рассматривать альтернативные пути решения проблем? В чем, с точки зрения автора, стресс имеет ограничивающее воздействие?
2. Каким образом может произойти трансформация целей? Как изменяются цели в приведенном автором примере (во втором абзаце на стр.6)?
3. Прокомментируйте положение автора о том, что «увеличение интенсивности кризиса требует все более взвешенной политики, проведение которой становится все менее возможным».
Итак, каково же соотношение между возникающим под воздействием кризиса стрессом, коммуникацией и проведением политической линии? Адекватность коммуникации зависит как от физической открытости каналов коммуникации, так и от чувства “прагматизма” – что имеет в виду корреспондент и как это понимает адресат. Адекватность поэтому имеет важное значение для понимания процесса принятия решений. Об этом пишут Хайс и Миллер: “Представление малой группы о происходящем зависит от того, какие каналы информации находятся в распоряжении ее членов; от задания, над которым она работает, и от напряжения, в котором группа трудится”.
Проблема неадекватной коммуникации привлекает огромное внимание исследователей кризисов, меньше внимания уделяется эффекту переизбытка информации. Последние исследования больше внимания уделяют лаборатории, чем конкретным историческим ситуациям. А ведь переизбыток информации заслуживает пристального рассмотрения. Начало кризиса обычно резко повышает индивидуальную и групповую активность, фактически значительно увеличивая объем дипломатической информации.
Мы отмечали выше, что ситуация значительного напряжения ведет к усилению выборочного восприятия и ослабляет восприятие различий между разумным и неразумным, необходимым и бесполезным. Наша способность к усвоению информации и без связи с кризисом является ограниченной. Экспериментальное исследование сложных ситуаций показало, что увеличивающийся объем информации снижает вероятность появления стратегически выверенных решений и увеличивает количество решений простых и сиюминутных. Когда объем получаемой политическим деятелем информации возрастает, из-за несовершенства системы коммуникации качество обработки сведений падает и ответственное лицо выделяет то, что ему кажется особенно важным, произвольно. Информация, вызывающая неудовольствие или не соответствующая личным установкам, остается на обочине восприятия до тех пор, пока не случится нечто, ясно показывающее необходимость принять ее во внимание. Экспериментально подтверждено, что избирательная фильтрация часто применяется на всех уровнях иерархии социальных групп для того, чтобы справиться с неоперабельным количеством фактов. Это характерно и для правительственных учреждений: “Все президенты, во всяком случае, начиная с Нового времени, выражали недовольство необходимостью читать огромную груду документов, и только некоторые действительно справлялись с этим. Следовательно, появляется соблазн отбросить все, что приходится не по нраву”. Итак, на деле оказывается, что более продвинутая коммуникация дает политику меньше шансов воспользоваться полезной и достоверной информацией.
Хотя уровень коммуникации может вырасти во время кризиса, это уравновешивается тем, что получаемая информация не достигает конечного потребителя. Броуди обнаружил, что по мере обострения ситуации обмен посланиями между конфликтующими сторонами усиливается. В то же время, входящая и исходящая корреспонденция, вероятно, воспринимается под влиянием стереотипов и упрощений, что присуще кризисной ситуации. Ожидание принимаемых во внимание изменений и шаблонов оказывает на содержание и понимание информации огромное воздействие, и количество возможностей, имеющихся в распоряжении ответственного лица, естественно, ограничивается.
Другие аспекты коммуникации в кризисной ситуации может ограничить количество принимаемых во внимание альтернатив. Это общая тенденция для деятельности принимающих решения групп в подобной обстановке. Технологические и иные причины сокращают время на выработку решения до такой степени, что практически отсутствует возможность проконсультироваться с органами законодательной власти и другими влиятельными группами. Пример тому – ограниченное число участников комитета, работавшего над Кубинским ракетным кризисом. Малое количество участников обсуждения было и во время кризисов в Корее (1950), Индокитае (1954), Вьетнаме (1965), Камбодже (1970).
Кроме того, при недостатке времени отмечается тенденция сокращать консультации, что должно отрезвить тех, кто рассчитывает на преимущества “здравого смысла”. В своем исследовании функционирования государственного департамента Прюитт обнаруживает, что когда время поджимает, значительно сокращается количество людей, консультирующих высшее руководство. Одно из ключевых решений, приведших к Первой мировой войне, – обещание Германии поддержать Австро-Венгрию – приняли без каких-либо продолжительных консультаций.
5 июля кайзер отправился на прогулку в парк Потсдама, сопровождаемый канцлером Теобальдом фон Бетман-Гольвегом (огромным человеком с печальными глазами, непочтительно прозванным молодыми офицерами “длинным Теобальдом”) и помощником статс-секретаря иностранных дел Циммерманом. Когда время прогулки подошло к концу, кайзер принял решение, более никого не спрашивая. Министра иностранных дел из свадебного путешествия не вызывали, опытного, но слишком скользкого и увертливого экс-канцлера Бернхарда фон Бюлова не пригласили. Здесь, в парке, кайзер и принял роковое решение в присутствии Бетман-Гольвега, чье мнение он презирал, и простого чиновника Циммермана. Вильгельм заявил австрийскому посланнику, что Германия защитит его страну от вмешательства России.
Подобным же образом Джон Фостер Даллес фактически единолично принял решение отказать в займе на строительство Асуанской плотины, спровоцировав Суэцкий кризис. Он отказался принять во внимание иные точки зрения и выслушать значительно лучше осведомленного об обстановке американского посла в Египте Генри Бероади. Спустя месяцы после решения Даллеса Антони Иден был уверен, что египтяне не смогут поддержать функционирование Суэцкого канала после того, как европейские лоцманы перестанут консультировать местный персонал. В отличие от правительства Норвегии, услышавшего мнение своих капитанов по поводу того, что для подготовки лоцманов требуется лишь непродолжительная подготовка, Иден не приложил никаких усилий для того, чтобы подтвердить или опровергнуть свою ошибочную уверенность.
Но увеличение напряжения может способствовать и преодолению нежелательных изменений в коммуникации. Изучая переизбыток информации, Миллер сделал вывод, что один из наиболее широко применяемых способов разрешения кризиса состоит в использовании параллельных каналов коммуникации, особенно в системах высокого уровня, таких как группы или организации, в отличие от ячеек, органов или индивидуумов. Ответственные лица могут обойти оба опасных эффекта – переизбытка поступающей информации и искажения в процессе ее передачи – путем организации особых коммуникационных каналов. Методика возможна самая различная – от организации связи непосредственно между главами государств и до привлечения специальных эмиссаров или посредников.
ПЯТАЯ ОСТАНОВКА
Какое влияние оказывает кризис на коммуникации?
Отмечено, что уровень дипломатической и любой другой активности значительно повышается во время кризисов. Остается решить, действительно ли сильное увеличение напряжения повышает склонность к риску и агрессивности применительно к внешней политике. И что, мы пришли к выводу, очень похожему на гипотезы фрустрации-агрессии? И да, и нет. В одних случаях тяга к риску усиливается, а в других люди становятся более осторожными, потому что не принимают решения, пока полностью не прояснят ситуацию. Оценка того, что относится к высокой и низкой степени риска, кроме того, может повлиять на саму обстановку стресса. В течение десятков дней перед Первой мировой войной большинство европейских государственных деятелей уверились, что скорейшая мобилизация – наиболее “безопасный” выбор, даже когда они сами понимали, что это может быть расценено противоположной стороной как эквивалент военных действий. Или более близкий пример: Дин Ачесон, Вильям Фулбрайт и Ричард Рассел доказывали в октябре 1962 г. президенту Кеннеди, что блокада Кубы является намного более рискованной, чем предлагаемые ими бомбардировка и высадка войск.
Итак, ситуации высокого напряжения могут привести к более агрессивным вариантам поведения, но представленные рассуждения ясно свидетельствуют о значительно более сложном процессе: вызванный кризисом стресс оказывает воздействие на ощущение времени, выдвижение альтернативных вариантов и особенности коммуникации. Так, возвращаясь, эффективность процессов принятия решений и оценки возможных последствий может снизиться, но вовсе не обязателен крен в сторону высокой степени риска.
Будет полезно определить условия, при которых стресс приводит к возникновению агрессивности, попустительства, капитулянтства, попыток уйти от решения и т.п. К сожалению, фактически нельзя сделать ничего, кроме как выдвинуть ряд экспериментально обоснованных предположений. Например, поскольку стресс ограничивает возможность принять наилучшее решение, можно отметить усиление тенденции находить сходные ситуации в прошлом, уроки которых ответственное лицо использует для разрешения современного ему конфликта. Антони Иден провел аналогию между Насером и Гитлером, когда в 1956 г. Египет не пошел на компромисс. Гарри Трумэн увидел значительное сходство коммунистической агрессии в Корее 1950 г. и экспансии тоталитарных режимов 1930-х гг. В обоих случаях политические лидеры обращали внимание на 30-е гг. и искали там истоки успешного руководства, причем эти успехи казались намного значительнее им, чем непосредственно задействованным в тех далеких событиях лицам.
Второе допущение, обнаруженное в ходе экспериментов, состоит в том, что в ситуации высокого напряжения отмечается усиление тенденции к сохранению существующей политики. Это можно связать с банальным наблюдением: бюрократические и прочие структуры всегда стремятся воспрепятствовать любым изменениям, а поскольку период сильного стресса часто отмечен снижением творческих способностей и групповым давлением, принуждающим к единомыслию, мы можем отметить, что субстанциональные изменения в политической линии принимаются лишь при наличии неопровержимых доказательств, что в противном случае произойдет катастрофа. Только оккупация Германией оставшейся части Чехословакии в 1939 г. заставила Британию отказаться от недальновидной соглашательской политики в отношении Гитлера, а массовое недовольство общественности, изменившее американскую политику в Юго-Восточной Азии, выплеснулось лишь после беспрецедентного требования генерала Уэстморленда о посылке во Вьетнам дополнительно 206 тыс. солдат. Помимо того отметим, что в первом случае произошел переход от соглашательства и переговоров к более агрессивной политике, а во втором примере случилось прямо противоположное.
ШЕСТАЯ ОСТАНОВКА
Повышают ли действия в условиях кризиса склонность к принятию более рискованных решений?
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Совершенно ясно, что процесс выработки и принятия политических решений в условиях порождаемого кризисом напряжения значительно отличается от того, что происходит в обычной, некризисной ситуации. Более важно, что степень такого отличия значительно больше препятствует эффективной деятельности людей, вовлеченных в решение сложных задач, связанных с изменением внешнеполитической линии. Бесспорность этого заключения подтверждается данными экспериментальных исследований.
Хотя и нет недостатка в эмпирических и количественных данных, это вовсе не означает полной свободы ученого от концептуальных и методологических проблем. Нельзя, например, считать, что экспериментально полученные результаты, справедливые для одной группы – допустим, студентов, – будут применимы для лиц иных возраста, культуры, опыта и т.д. Вряд ли будет удачным использование опыта по решению головоломок лицами, принимающими политические решения, в ситуации, когда простых и правильных ответов просто не существует.
И еще один вопрос: а можно ли вообще в экспериментальных условиях смоделировать состояние сильного стресса? При использовании человеческого контингента стрессовая ситуация в лаборатории по необходимости должна быть относительно мягкой и непродолжительной. Для ее создания нужно убедить испытуемого, что он провалил порученное задание. А официальное лицо может воспринять кризисную ситуацию как колоссальную опасность для своего существования, существования его семьи, народа и даже человечества. Понятно, что экспериментатор, “испорченный” моралью, поостережется создавать аналогичные условия в лаборатории.
Короче, экспериментальные данные наводят на вопросы о соответствии “общепринятого здравого смысла” и некоторых аспектов стратегии и дипломатии во время кризиса, но ответы можно найти в реальной политической практике, а не путем экспериментирования.
Почти идеальную ситуацию, иллюстрирующую воздействие стресса на процесс выработки политического решения, представляет собой кризис, приведший к началу Первой мировой войны. Рассматривая ограниченность экспериментальных данных, Хорвас, указывает на то, что сложная проблема операционального определения стресса приводит к возникновению ряда трудностей. Так, в одном исследовании дается следующая дефиниция – ситуация, “ясно воспринимаема как стрессовая большинством людей”. Даже поверхностное ознакомление с дневниками, мемуарами и другими свидетельствами, оценивающими происшедшее в кульминационный момент кризиса, дает представление о том, в каком напряжении находились все европейские правители, когда принимали внешнеполитические решения. Адмирал фон Тирпиц писал сослуживцам: “Я никогда не видел лица более ужасного, более опустошенного, чем лицо нашего императора в те дни” и “С момента начала русскими мобилизации канцлер производил впечатление утопленника”. Американский посол в Лондоне Вальтер Хайнц Пэйдж описал даже более яркое действие кризиса на князя Лихновского: “Я прибыл для встречи с немецким послом в 3 часа дня (5 августа). Он спустился в пижаме, похожий на сумасшедшего. Я испугался, что он действительно мог сойти с ума… бедняга не спал несколько ночей”. Кроме всего, широко распространенный оптимизм по поводу возможности сохранения мира в первые недели после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда дает возможность сравнить различия низкого и относительно высокого уровня напряжения.
1914 год представляет собой почти классический пример того, как дипломатический кризис быстро распространяется вне всякой зависимости от расчетов и усилий политических лидеров. Конечно, нельзя сказать, что в 1914 г. европейскими странами руководили монархи, премьер-министры, парламенты и партии с глубокой и устойчивой преданностью делу мира, как нельзя и не принимать во внимание наличие определенных империалистических амбиций, торговых противоречий, гонки вооружений, политических союзов и жестких военных планов – все это сыграло свою роль. Однако эти и многие другие атрибуты международной системы 1914 г., определяющие и ограничивающие возможности европейской дипломатии, не отменяют того, что возникновение войны стало результатом политических решений, принятых – или не принятых – государственными деятелями Вены, Белграда, Берлина, Санкт-Петербурга, Парижа и Лондона. И ясно видно, что мировая война 1914 г. не была целью европейских лидеров, даже тех, что проводил рискованную дипломатию, или тех, кто рассчитывал на плоды ограниченного конфликта, или тех, кто лелеял широкомасштабные амбиции, которые невозможно было удовлетворить без применения оружия.
В конечном счете, количество и качество документов об этом кризисе превосходит, наверное, все, что можно найти в сходных ситуациях за всю историю, таким образом, события 1914 г. дают исключительную возможность исследовать эффекты стресса по выбранным аспектам разработки политики.
СЕДЬМАЯ ОСТАНОВКА
Сделайте обобщающий вывод: каково влияние кризиса и порождаемого им стресса на процесс принятия решений?
