Глава 1. Родился Соломон Яковлевич Лурье 25 декабря 1890 г

Родился Соломон Яковлевич Лурье 25 декабря 1890 г. (7 января 1891 г.) в Могилеве. Он был старшим сыном в семье биолога, известного врача-окулиста Якова Анатольевича Лурье и Миры Соломоновны Ратнер.

Детство Соломон Яковлевич провел в Могилеве в окружении семьи. Условия жизни и традиции, принятые в семье, оказали огромное воздействие на формирование характера и взглядов будущего ученого. Наиболее сильным было влияние со стороны отца, которого Соломон Яковлевич в детстве не любил за строгость и требовательность, в тоже время многое от него перенял, начиная от широкого диапазона интересов и до личностных черт характера, таких как упорство, принципиальность, самостоятельность суждений.

Семья Лурье жила небогато. Яков Анатольевич, будучи человеком принципиальным, очень высоко ставил профессию врача и считал недопустимым извлекать из неё чрезмерную прибыль. Характеризуя уровень достатка семьи, в автобиографии Соломон Яковлевич писал: «отец и мать недвижимости не имели, жили исключительно с медицинской практики отца»[1], воспоминал он и о том, что даже такой простой и легкодоступный продукт как молоко, в доме появлялся крайне редко[2].

Большое внимание в семье Лурье уделялось воспитанию и обучению детей. Яков Анатольевич был «весьма и разносторонне образован: он окончил естественный факультет в Петербурге и медицинский в Харькове, знал множество языков и среди них – древнееврейский, латынь, древнегреческий»[3]. Отец сам, имея высшее образование и хорошо понимая, что представителям его национальности трудно занять достойное место в современном ему обществе, где евреям был закрыт доступ ко многим сферам деятельности, стремился дать своим детям знания. Только получив хорошее образование евреям можно было устроить свою жизнь. Поэтому глава семьи, хорошо это понимая, стремился всячески способствовать всестороннему развитию детей, привитию им интереса к наукам. С раннего возраста они под руководством отца начинали изучать древние языки, математику и естествознание. Кроме того, занимались рисованием и ручным трудом. Эти занятия способствовали формированию у детей наблюдательности, визуальной памяти, изобретательности, фантазии и абстрактного мышления, а также развивали в них усидчивость и собранность, умение работать самостоятельно и доводить начатое до конца. Не оставалось в стороне и физическое развитие: обязательными были довольно длительные прогулки на свежем воздухе и физические упражнения. Пешие путешествия не редко становились своеобразными уроками, на которых происходило знакомство с окружающей природой.

Благодаря стараниям отца, дети в семье Лурье получали всестороннее развитие, которое было хорошим фундаментом для дальнейшего образования. Уже в раннем возрасте у них складывалось представление о различных науках, что помогало им легче определить свои предпочтения и выбрать область будущей деятельности. У юного Соломона рано проявился интерес к наукам, особенно ему нравилась математика, требовавшая точности и логического мышления. Поначалу именно ей будущий ученый собирался посвятить свою жизнь. Позже, уже обучаясь в могилевской гимназии, заинтересовался Соломон Яковлевич и древними языками, к которым у него обнаружились большие способности.

Самыми нелюбимыми для Соломона Яковлевича были занятия физкультурой. В детстве он был полноват и нерастороплив, к тому же, боялся высоты. А отец, стремясь помочь преодолеть этот страх, заставлял сына прыгать с высокого подоконника. В такие моменты, противостояния двух характеров, формировались личностные черты будущего ученого, которые потом проявлялись на протяжении всей его жизни. Отец приказывал прыгать – мальчик зажмуривался и, не глядя, падал на пол. В наказание отец снова и снова заставлял прыгать, но мальчик каждый раз упрямо падал и получал ушибы. В итоге, отцу пришлось отступить. Это была одна из первых побед упрямого Соломона Яковлевича. В дальнейшем, на протяжении жизни это упрямство проявится не раз. Практически невозможно было убедить его изменить свои взгляды или поступиться принципами, навязать ему чужое мнение. Эти черты Соломон Яковлевич в полной мере воспринял от своего первого и главного учителя – отца.

Таким образом, уже в самом раннем детстве у будущего ученого начали складываться те черты характера и представления об окружающей действительности, которые определяли его деятельность в дальнейшем.

Наличие контроля со стороны отца прослеживается и в последующие годы. Так, например, важную роль он сыграл при выборе первого учебного заведения, в котором Соломон Яковлевич получил среднее образование. Необходимо было поступить в такое учреждение, которое позволило бы в дальнейшем продолжить обучение в высшем учебном заведении и получить хорошую профессию. А затем, соответственно, и достойную работу. Для представителя еврейской национальности, как и для любого другого инородца, это было делом непростым.

Российская средняя школа в дореволюционный период была представлена классическими гимназиями, духовными семинариями и реальными училищами[4]. В образовательных программах классических гимназий преобладали предметы историко-филологического цикла, при этом особый акцент делался на изучении античности, древнегреческого и латинского языков. Естественно-математическим дисциплинам внимания уделялось значительно меньше. Выпускникам гимназий предоставлялись привилегии при поступлении в высшие учебные заведения: во все гражданские университеты – без вступительных экзаменационных испытаний, в специальные институты – через экзаменационный конкурс. Предполагалось, что выпускники классических гимназий в дальнейшем займут посты на государственной службе, поэтому эти учебные заведения предназначались, главным образом, для представителей высших сословий, так как доступ к высшим должностям для выходцев из низов общества был закрыт.

Духовные семинарии давали гуманитарное образование, сходное с классическим, но их выпускники допускались в университеты только при наличии особого правительственного распоряжения. При этом семинаристы могли участвовать в конкурсе на поступление в специальные институты, хотя и не имели естественно-математической подготовки.

Низшей ступенью среднего образования были реальные училища. Здесь готовились технические специалисты для работы в народнохозяйственной сфере. В процессе обучения внимание уделялось преимущественно естественно-математическим дисциплинам. После окончания училища выпускники могли продолжить обучение в необязательном VII классе и получить узкопрофессиональную подготовку или поступить в специальную высшую школу. Доступ к университетскому образованию для них был практически закрыт. Чтобы стать студентом университета, выпускнику реального училища необходимо было получить свидетельство о сдаче экстерном экзаменов за уровень гимназии[5]. Трудности могли возникнуть и при поступлении в специальные институты, в которые наряду с выпускниками училищ стремились и вчерашние гимназисты. Многочисленный поток абитуриентов создавал высокий конкурс. Ситуация осложнялась еще и возможностью поступления вне конкурса лиц, уже имеющих диплом о высшем образовании. В целом, примерно 30% мест высшей специальной школы оказывались недосягаемыми для выпускников реальных училищ[6].

Наиболее приемлемым для семьи Лурье казался вариант обучения сына в классической гимназии. Ко времени поступления в гимназию у Соломона был уже значительный багаж знаний, но образовательная политика правительства препятствовала свободному поступлению евреев в учебные заведения. Циркуляр министра народного просвещения графа И.Д. Делянова от 10 июля 1887 г. устанавливал правило, по которому число иудеев в составе учащихся не должно было превышать 3% для столиц, 10% в черте оседлости и 5% в прочих местностях[7]. В Могилеве в начале ХХ в. больше половины населения были евреями. Но принимать в гимназии представителей этой национальности разрешалось только 10% от общего числа обучающихся. При таком ограничении вопрос о поступлении зачастую решался посредством взятки, способности и знания кандидата, при этом практически не учитывались [8]. Яков Анатольевич принципиально давать взятку не хотел. Оставался другой путь: сыновья доктора, как дети лица, имеющего высшее образование, до совершеннолетия могли проживать в любом месте Российской империи. Вопрос с поступлением решался просто – нужно было найти гимназии, где квоты не были ещё заполнены.

Выбор Якова Анатольевича пал на небольшой приморский городок Курляндской губернии – Паланген. В 1904 г. братья Соломон и Анатолий Лурье поступили в местную прогимназию, в четвертый и третий класс соответственно[9]. Родственников и знакомых в Палангене не было, поэтому жили братья в съемной комнате самостоятельно, без контроля со стороны взрослых. Уже через год обучение старшего из братьев успешно завершилось. Он вернулся обратно в Могилев, где поступил в пятый класс гимназии.

В скором времени после возвращения Соломона Яковлевича в Могилев, семью Лурье постигло несчастье: осенью 1905 г. Яков Анатольевич был арестован и выслан на 5 лет в город Кузомень Архангельской губернии[10]. Причиной высылки послужило его активное участие в общественных волнениях, связанных с еврейским погромами и демонстрациями еврейских рабочих в 1903-1905 гг., и обвинение в призыве к вооруженному сопротивлению полиции. Так, в 14 лет Соломон Яковлевич остался единственной опорой своей многочисленной семьи. Сбережений не было. Мать осталась с четырьмя детьми, младшему из которых было только четыре года. Обучение давалось Соломону Яковлевичу легко, по успеваемости он был одним из лучших учеников класса. Это позволило ему без труда выделять время для того, чтобы подрабатывать репетиторством. Обладая педагогическими способностями, он «быстро приобрел себе в этом отношении хорошую репутацию, и учеников оказалось много»[11]. Частные уроки неплохо оплачивались. Это стало существенной поддержкой для семьи до возвращения отца. Якова Анатольевича освободили в 1906 г. по амнистии[12].

Поначалу новая сфера деятельности Соломона Яковлевича отвлекала его от занятий в гимназии, в табеле стали появляться четверки. Однако было необходимо что бы то ни стало, получить золотую медаль по окончании гимназии, так как она увеличивала шансы на поступление в университет, хотя и не гарантировала этого. Из-за пошатнувшейся успеваемости возникла очередная ссора с отцом. На упреки и внушения Соломон Яковлевич ответил уходом из дома, снова проявив упрямство и непокорность. Но, осознавая всю важность получения золотой медали, он в скором времени добился того, что оценки в табели снова стали исключительно высокие. В 1908 г. Соломон Яковлевич окончил гимназию с золотой медалью.

Во время учебы в могилевской гимназии у Соломона Яковлевича появился новый интерес. Как отмечалось выше, он очень любил математику, даже собирался посвятить ей свою научную деятельность. Теперь его стали увлекать история и филология. Интерес к истории возник в процессе занятий с отцом древнегреческим языком. В гимназии этот предмет стал факультативным, поэтому ему уделялось очень мало времени. Уроки Якова Анатольевича представляли собой не скучную зубрежку правил, как это обычно проходило в гимназии, а чтение оригинальных текстов, которые «оказывались необыкновенно интересными в историческом и литературном отношении»[13]. Эти новые, открытые отцом, области науки впоследствии стали главным делом всей жизни Соломона Яковлевича.

Таким образом, к моменту окончания гимназии у Соломона Яковлевича уже сложился определенный круг интересов, в который вошли совершенно различные области знаний: от математики до классической филологии. Кроме того, еще в бытность гимназистом он начал серьезно заниматься преподавательской деятельностью. Естественно, что это определенным образом отразилось на развитии личности будущего ученого. Увлечение науками и преподавательская деятельность, по-видимому, значительно сократили время для общения со сверстниками, а, возможно, делали его просто неинтересным. К 16-17 годам Соломон Яковлевич сложился как скромный и замкнутый человек, практически не имевший близких друзей. Даже отношения с братом не были дружескими, возможно, причиной этому была разница в интересах: у Анатолия были склонности к техническим наукам, совершенно не интересовавшим Соломона Яковлевича.

На этом один из этапов формирования личности будущего ученого, на наш взгляд, заканчивается. Начинается переход к следующему - времени обучения в университете и складыванию круга научных интересов.

На первом этапе жизненного пути огромное влияние на развитие Соломона Яковлевича оказал отец. Именно он смог отыскать в сыне способности к обучению и развить интерес к занятию науками, притом, надо отметить, интересы были очень разносторонними – от математики до истории и классической филологии.

Не без участия отца складывались черты характера и мировоззрения Соломона Яковлевича. Воспитанному врачом и биологом, ему было чуждо «вненаучное постижение мира – любые взгляды, которые не основывались бы на эмпирических наблюдениях и логике»[14]. От Якова Анатольевича была воспринята «недопустимость подчинения авторитетам: ссылки на то, что «все так думают» или «люди, которые в это верили, были не глупее нас» не считались заслуживающими внимания», более того, воспринимались как выражение глупости»[15]. Очевидно, отсюда происходит и отвращение Соломона Яковлевича к «модным» взглядам в науке и общественной жизни.

Летом 1908 г. перед Соломоном Яковлевичем появился новый вопрос – поступление в университет. Получение высшего образования для представителей еврейской национальности было сопряжено с определенными трудностями, обусловленными образовательной политикой правительства.

Одним из важных компонентов академической политики самодержавия в начале ХХ в. стало «социальное регулирование студенческого контингента во имя охранения порядка и спокойствия в университетах и институтах»[16]. Это достигалось за счет создания благоприятных условий для поступления в высшие учебные заведения выходцам из высших слоев общества и введением различных ограничений для приема представителей «демократических» слоев, женщин и лиц иудейского вероисповедания. Отбор будущих студентов осуществлялся уже на уровне средних учебных заведений. Среднее образование в Российской империи было платным, далеко не все семьи могли позволить себе это. Таким образом, доступ к получению образования для большинства представителей низших слоев населения был закрыт уже на самых первых этапах.

Не стоит оставлять без внимания и «исповедально-национальный аспект»[17] социального регулирования состава студенчества. Преподавание в высших учебных заведениях велось исключительно на русском языке, и предназначалось в первую очередь для русских студентов. В дореволюционный период национальная принадлежность идентифицировалась с религиозно-исповедальной[18], поэтому в составе «русской» группы студенчества оказывались украинцы, белорусы, принявшие православие евреи и т.д.

Главным объектом великодержавно-националистического регулирования состава студенчества являлась его еврейская часть. Именно еврейская молодежь, по мнению самодержавной власти, была наиболее подвержена революционным настроениям, поэтому правительство всемерно старалось её сократить. В высшую школу могли быть допущены лишь представители богатых еврейских семей. Ограничения для поступления представителей еврейской национальности были закреплены законодательно: 10 июня 1887 г. министр народного просвещения И.Л. Делянов издал циркуляр о процентной норме для евреев в учебных заведениях: 10 % в черте оседлости, 5% - вне её, 3% - в столицах[19]. В дореволюционный период эти нормы действовали с небольшими изменениями – могли быть незначительно снижены или повышены.

Медалистов в университеты принимали без экзаменов, но при этом процентная квота сохранялась. Проблема заключалась в том, что среди евреев, окончивших гимназии и подавших документы в высшие учебные заведения, медалистов было много. Увеличить шансы на поступление могла отличная оценка за факультативный в то время древнегреческий язык, который был убран из обязательной программы классической гимназии. У Соломона Яковлевича, благодаря урокам отца, был высший балл по этой дисциплине.

Важным моментом являлся выбор будущей специальности. Как отмечалось выше, у Соломона Яковлевича наблюдались явные способности к теоретическим наукам, но для еврея в то время это было бесполезно, так как шансов продолжить серьезно заниматься наукой не было, равно как и поступить на какую-либо государственную службу. Нужно было подобрать такую специальность, которая позволила бы в дальнейшем работать в частном предприятии, быть врачом или инженером.

Местом дальнейшего образования С.Я. Лурье видел Санкт-Петербург – крупнейший академический центр не только в нашей страны, но и в мировом масштабе[20].

Для поступления был выбран Технологический институт. Сюда и подал документы Соломон Яковлевич летом 1908 г., не имея особенного желания получать здесь профессию. Правило о принятии медалистов вне конкурса на Технологический институт не распространялось, поэтому каждый абитуриент должен был проходить вступительные испытания. Успешность их прохождения зависела не только от уровня подготовки экзаменуемого, но и от того, насколько экзаменатор придерживался предписаний Министерства народного просвещения спрашивать только в рамках той программы, по которой учился абитуриент[21]. В воспоминаниях Соломона Яковлевича отразились исключительно положительные характеристики приемной комиссии, но, всё же экзаменов выдержать не удалось: математику сдал на «отлично», но за сочинение по русскому языку он получил только «удовлетворительно», что кажется несколько странным при его способностях к языкам. Тайна удовлетворительной отметки за сочинение так и осталась нераскрытой. Вероятно, именно сочинение давало возможность приемной комиссии отсеивать «нежелательных» кандидатов в студенты, за него легко было снизить оценку, аргументировав это «неправильностью» мыслей[22].

После неудачи в Технологическом институте Соломон Яковлевич решил подать документы на конкурс аттестатов в Петербургский университет. В 1908 г. норма для евреев составляла 3% и исчислялась от количества мест, выделенных для первокурсников. С отличными отметками в аттестате зрелости и высшим баллом по факультативному греческому языку у Соломона Яковлевича были хорошие шансы на поступление.

Петербургский императорский университет в дореволюционное время – одно из лучших учебных заведений Российской империи. Он являлся одним «из крупнейших центров науки, культуры и подготовки кадров интеллигенции»[23]. Структура университета была традиционной и включала в себя четыре факультета: физико-математический, юридический, историко-филологический и восточный.

Подавая документы в университет, необходимо было выбрать факультет. Выпускники университета могли найти себе применение на государственной службе или в сфере науки. Обе эти области деятельности в Российской империи для Соломона Яковлевича были недоступны. Поэтому выбор делался исходя не из дальнейшего практического применения полученной в университете специальности, а, скорее, на основе личного интереса. Надо было решить, что ближе по духу: математика или античная филология. Выбор был сделан в пользу второй науки. В письме двоюродной сестре он писал: «Математика – это действительно занимательная штука, но наполнить человека с душой она не может»[24]. Так Соломон Яковлевич принял решение, определившее всю его дальнейшую судьбу: он поступил на классическое отделение историко-филологического факультета.

Историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета в начале ХХ в. переживал период своего расцвета, был одним из крупнейших центров антиковедения в нашей стране. Здесь на рубеже XIX-ХХ вв. сложилась мощная историческая школа, представители которой работали в рамках различных исследовательских направлений. Круг научных интересов историков петербургской школы был довольно широк. Приверженцы культурологического направления стремились к широкому осмыслению античной цивилизации, вели работу по изучению различных сторон античной культуры: литературы, общественной мысли, философии, религии. Виднейшим представителем данного направления в Петербургском университете был Ф.Ф. Зелинский. Важное место занимало социально-экономическое направление, труды представителей которого были посвящены вопросам экономического быта древности, развитию аграрных и «капиталистических» отношений (И.М. Гревс, М.И. Ростовцев). Всё большую популярность приобретало социально-политическое направление, в рамках которого разрабатывались общие проблемы политического развития в древности, вопросы афинской демократии (В.П. Бузескул, Э.Д. Гримм)[25]. Ведущую роль среди всех направлений имела сформировавшаяся в конце XIX в. историко-филологическая школа[26]. Родоначальником этой области исследований был Ф.Ф. Соколов (1841-1909 гг.), первый в нашей стране сформулировавший принципиальное положение о необходимости строго фактического, документального исследования древности[27]. С именем этого ученого связано и развитие русской эпиграфики. Его труды стали образцами данного направления исследований для последующих поколений историков. Кроме того, Ф.Ф. Соколов подготовил целую плеяду учеников, среди которых широко известны имена В.В. Латышева, С.А. Жебелёва.

В 1908 г. еще действовала так называемая предметная система. Перед началом учебного года факультеты составляли расписание читаемых дисциплин с временем проведения занятий, каждый студент выбирал интересующие его курсы, формируя таким образом индивидуальный план обучения. Но при этом он должен был сдать определенный минимум, пройти три семинария и один просеминарий. Среди выбранных Соломоном Яковлевичем курсов оказались дисциплины Ф.Ф. Зелинского, И.М. Ростовцева, И.И. Толстого и С.А. Жебелёва.

Особое впечатление на Соломона Яковлевича в первые дни студенчества произвел Фаддей Францевич Зелинский (1859-1944 гг.)[28], читавший лекции по истории античной литературы. Его научные интересы лежали в области античной культуры, а труды были посвящены древнегреческой религии, мифологии, литературе. Античная культура и религия рассматривались им как предшественники христианства. Ф.Ф. Зелинский считал, что «в условиях античного мира создавались идеи, ставшие затем через христианство частью современной культуры. В связи с этим он рассматривал античный мир не как тихий и отвлекающий от современной жизни музей, а как живую часть новейшей культуры»[29]. На лекциях профессора всегда присутствовало огромное количество студентов, «когда аудитория уже не может вместить всех желающих, слушатели уже стоят в проходах, толпятся в коридорах, при чем не только филологи, но и представители множества других специальностей»[30]. Ф.Ф. Зелинский обладал способностью увлечь своих слушателей богатым материалом и художественной формой выражения мыслей, он умел сделать зримыми и осязаемыми картины далекого прошлого. Соломон Яковлевич с огромным интересом посещал лекции профессора. В письмах родным он писал: «…единственно прекрасное, что есть в Петербурге – это Зелинский. Быть когда-нибудь Зелинским - это кажется, самое лучшее, что можно пожелать»[31]. Но в полном смысле слова учеником Ф.Ф. Зелинского С.Я. Лурье не стал.

После первых курсов Соломон Яковлевич стал посещать семинар Ивана Ивановича Толстого (1880 – 1954 гг.) специалиста в области античного фольклора и литературы. Семинарские занятия заключались, главным образом, в работе с первоисточниками, в разборе древнейших текстов. Именно на семинарах этого преподавателя, которые проходили у него дома, Соломон Яковлевич освоил искусство сравнительного анализа литературных произведений и фольклора и сопоставления их с исторической средой[32]. Навыки, приобретенные на семинаре И.И. Толстого, Соломон Яковлевич будет блестяще применять в своих научных трудах.

Большое влияние на становление научных интересов С.Я. Лурье оказали и учебные занятия Михаила Ивановича Ростовцева (1870 – 1952 гг.), исследовавшего вопросы социально-экономической истории античного мира, проблемы истории и культуры северочерноморских колоний, их взаимоотношений с Римской империей. Социально-экономические аспекты истории античности в исследованиях ученого рассматривались с позиций, близких модернизаторской точке зрения Эд. Мэйера[33]. Лекции М.И. Ростовцева пользовались популярностью, они привлекали студентов образностью и эмоциональностью. Профессор мог даже использовать бранные слова, стучать кулаками, в такие моменты «это был не ученый на кафедре, а политический оратор на трибуне»[34]. В то же время его выступления всегда отличались строгой логичностью и аргументированностью. Кроме лекций, М.И. Ростовцев проводил семинар, на котором студенты учились работать с первоисточниками. Один из его учеников вспоминал: «Каждая ничтожная деталь давала ему материал для превосходных комментариев. Ростовцев воссоздавал быт и борьбу минувших тысячелетий, в отличие от Зелинского лишая их всякой романтической дымки. … не было ни одного профессора на нашем факультете, который мог сравниться с Ростовцевым в умении научить студентов научно работать над первоисточника­ми»[35].

Главным наставником Соломона Яковлевича в университете стал Сергей Александрович Жебелёв (1867 – 1941 гг.) – специалист в области эпиграфики, археологии, классической филологии, истории. Его привлекали мало исследованные периоды античной истории, в частности, история эллинистических Афин, судьбы Греции в римское время[36]. С.А. Жебелёв напоминал Соломону Яковлевичу отца. В письмах сестре он писал: «Профессор Жебелёв, папиного типа, в очках, небрежно одетый, сидит как-то бочком, положив ногу на ногу так, что одна подошва упирается в сиденье стула»[37]. Именно под влиянием С.А. Жебелёва в студенческие годы Соломон Яковлевич начинает заниматься греческой эпиграфикой – чтением и восстановлением частично утраченных текстов древних надписей. Такая деятельность требовала одновременно изобретательности и строгой доказательности, что увлекало ученого.

Учителя Соломона Яковлевича, являясь представителями различных научных направлений, смогли внушить начинающему исследователю принципы петербургской исторической школы. На протяжении всего времени её существования традиционными отличительными чертами были: более активное изучение греческой истории, особое внимание к историческому источнику, на основании которого происходила реконструкция исторических фактов, стремление к научной точности и достоверности, ориентация на возможно полную реконструкцию отдельных фактов до теоретической интерпретации исторического процесса. Со времен Ф.Ф. Соколова приоритетным источником для изучения античности стали надписи. Традиционным являлось и стремление к постижению общего хода политической истории, при существовании множества других исследуемых проблем.

Уже в годы студенчества С.Я. Лурье начинает заниматься серьезными исследованиями в области эпиграфики. Одна из первых работ начинающего ученого была посвящена истолкованию древнебеотийской надписи, происходившей из города Херонеи. Результаты этого исследования были опубликованы в 1913 г. в «Журнале Министерства народного просвещения»[38]. Это была лишь часть большой работы, посвященной изучению беотийских надписей и исследованию на их основе Беотийского союза – политического объединения, существовавшего в VI - IV вв. до н.э. Результатом трудов С.Я. Лурье стало сочинение «Беотийский союз». В нем была представлена вся история этого образования, подробно охарактеризованы центральные и местные органы власти, проанализированы финансовая и военная организации. В работе был представлен обзор внутренней и внешней политики Беотийского союза с VI по IV вв. до н.э. Изучив процесс формирования союза, автор пришел к выводу о том, что до греко-персидских войн Беотия была не союзным государством, а военной коалицией. Федеративным устройством Беотия обладала в период 447-386 гг. до н.э., после демократического переворота 379 г. до н.э. представляла собой единое централизованное государство.

В этом исследовании хорошо просматриваются черты петербургской школы. Во-первых, автор привлек огромное количество эпиграфических источников, подвергнутых тщательному анализу. Во-вторых, в тексте приводились обширные цитаты «документов», на основе которых делались выводы. Кроме того, главное содержание труда – политическая история, что также являлось характерной чертой школы.

Сочинение было удостоено большой золотой медали в 1913 г. Официальный рецензент, которым, вероятно, был М.И. Ростовцев, дал труду исключительно положительные оценки: «Точная и ясная постановка темы – первое основное достоинство рассматриваемого сочинения. Другое его существенное достоинство заключается в том, что вся работа автора построена на самом внимательном и вдумчивом изучении источников. … Автор доказал свое умение оперировать с надписями: он не снимает с них одни только сливки, он вдумывается в каждую фразу. … пробует восстанавливать фрагменты … предложенные автором восстановления совпали с восстановлениями одного из корифеев греческой эпиграфики Ад. Вильгельма. Отчетливое усвоение источников, касающихся темы, историческое чутье при толковании их, … здравый смысл в сфере анализа и синтеза – все это привело к тому, что мы имеем дело с настоящим ученым трудом». Относительно автора рецензент писал «…было бы обидно, если бы, по тем или иным причинам, автору не удалось при нормальных условиях продолжать свои занятия по истории Греции»[39].

Высоко оценил работу молодого ученого и И.И. Толстой: «Из Вашей работы я вынес очень благоприятное впечатление. Вы показали, что работать можете и в общем стоите, так сказать, «на правильном пути». …по возможности стараетесь восходить к первоисточникам и понимаете ценность «документа». Заметил я у Вас и склонность к обобщениям. Это очень хорошее качество, но следует быть осторожным: обобщение ценно только тогда, когда оно вытекает из фактов»[40].

Позже сочинение С.Я. Лурье было опубликовано сначала в виде отдельных статей, а затем и монографией[41]. Сам автор по рекомендации С.А. Жебелёва, был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.

Представители современной науки более критически настроены по отношению к труду С.Я. Лурье. Один из главных его недостатков – модернизаторский подход. С.Я. Лурье нашел в Беотии капиталистов, помещиков и банкиров, то есть слои населения, характерные для современного автору общества. В качестве недостатка отмечается и использование автором разновременных источников для характеристики политических учреждений. Несомненным достоинством труда и в настоящее время является содержание в нем обширных цитат из оригинальных источников[42].

В силу этнического происхождения после защиты магистерской диссертации С.Я. Лурье не мог стать преподавателем университета, а именно такое развитие событий предполагало оставление при кафедре. Ему пришлось пойти на компромисс с собой и принять православие, так как крестившиеся приравнивались в правовом положении к представителям русской национальности. Будучи атеистом, подобное событие ученый рассматривал как необходимую формальность. Такой шаг создавал возможность преподавания в учебных заведениях. С.Я. Лурье, таким образом, был принят в среду петербургских филологов-классиков.

Этот период жизни начинающего ученого совпал с переломным моментом в развитии государства. В годы Первой мировой войны усилились антисемитские настроения. Соломон Яковлевич ощущал неприязнь окружающих. Его стала интересовать проблема антисемитизма, причины его появления. Исследования по данному вопросу привели автора к собственной концепции истории антисемитизма, которая подробно была изложена в отдельной монографии, вышедшей уже после окончания Первой мировой войны[43]. Истоки антисемитизма автор относил к периоду первого завоевания Иудеи, когда представители еврейства оказались в положении неполноправных жителей соседних стран. Главная идея произведения заключалась в том, что нельзя объяснить появление антисемитизма неким единым фактором – экономическим, политическим или каким-либо другим. Уже в предисловии сказано: «Для автора этой работы несомненно, что причина антисемитизма лежит в самих евреях, — иными словами, что антисемитизм — явление не случайное, что он коренится в разнице между всем духовным обликом еврея и не еврея»[44].

Негативное отношение сложилось у С.Я. Лурье к затянувшейся войне. В ней он видел аналог войны Пелопоннесской, приведшей к краху афинской демократии[45]. Вопросам войны в древнем мире был посвящен его доклад по случаю двадцатипятилетнего юбилея научной деятельности С.А. Жебелева, в 1915 г. В основу доклада легли произведения полюбившегося ученому Аристофана. Выступление С.Я. Лурье вызвало неодобрительные отзывы патриотически настроенной интеллигенции, представители которой ожидали непременно победы и установления справедливости. Опубликовать такую работу в академическом издании было невозможно, и автор обратился в журнал «Летопись», принадлежащий Максиму Горькому. В 1916 г. статья вышла в свет. Её содержание приводило к выводу о бессмысленности затянувшейся войны, о бесполезности её для простого народа и о том, что выгодна она только правительствам стран-участниц.

Радостным для Соломона Яковлевича событием тех лет стала Февральская революция. Начало её он вспоминал как один из самых счастливых дней своей жизни[46]. Именно в это время появилась надежда на установление всеобщей справедливости, отмену различных сословных ограничений, вера в возможность самим создавать будущее. Устои старого порядка были разрушены, а в их числе перестали существовать и еврейские ограничения. Такое развитие событий для С.Я. Лурье казалось наиболее благоприятным и открывало перед ним большие перспективы.

1917-1918 гг. стали временем активной политической деятельности С.Я. Лурье. С весны 1917 г., находясь в Могилеве, он занимался журналистикой, входил в состав редакции газеты «Могилевская газета. Свобода. Равенство. Братство». Отстаивал идею советов, в которых его «особо привлекала система избрания не по территориальному, а по социально-профессиональному признаку»[47]. С этой идеей он выступил на первом объединительном съезде народно-социалистической и трудовой партии в июне 1917 г. Правда, никакого результата это выступление не возымело.

Осенью, после смерти отца, С.Я. Лурье вернулся в Петроград. Работу по специальности найти было невозможно, поэтому приходилось подыскивать хоть какие-то варианты трудоустройства. Историк в эти тяжелые годы мог найти себе применение в многочисленных открытых в стране архивах. Так он стал сотрудником Архива революции, где работал над разбором дел бывшего Департамента полиции[48].

Находясь в Петрограде во время октябрьских событий, С.Я. Лурье активно интересовался всеми происходящими переменами. Он присутствовал на заседании Учредительного собрания, а позже участвовал в демонстрации в его защиту. Новую власть ученый не принял, он видел в ней повторение старого режима, с его ограничениями и запретами. По мнению ученого, суть политического устройства не менялась, изменения носили только внешний характер: раньше жизнь граждан контролировалась самодержавием, а теперь «комиссародержавием»[49]. Единственной законной властью Соломон Яковлевич считал Учредительное собрание.

Летом 1918 г. Соломон Яковлевич находился в Могилеве, входившем в немецкую зону оккупации. Здесь он снова обратился к журналистике, основал газету «Эхо», в которой опубликовал большой очерк из 5 фельетонов под общим названием «В доброе старое время». В их основу легли материалы бывшего Департамента полиции, обработкой которых он занимался еще в Петрограде. В своих публикациях он указывал на связь старого режима с новым, на негативные стороны нового государства[50].

Осенью 1918 г. Соломон Яковлевич вернулся в Петроград. Это было то самое время, когда город оказался отрезан от продовольственных районов, свирепствовал грипп и зима выдалась на редкость холодной. В Петрограде была введена карточная система снабжения населения продовольствием, а в пунктах выдачи пайков выстраивались огромные очереди. Для поддержания оставшейся в городе интеллигенции, по инициативе М. Горького, был создан Дом ученых, где научные работники могли получить скудный «академический паек». В качестве пайка выдавали пшено, но и за ним надо было отстоять огромную очередь. Начало голодной зимы 1918-1919 г. Соломон Яковлевич с женой пережили в городе. Затем последовал переезд в Самару, где еще летом был образован Комитет членов Учредительного собрания, претендовавший на власть в стране. Сюда же планировалось еще летом 1918 г. эвакуировать университет, поэтому в Самаре оказались многие коллеги С.Я. Лурье. Профессура, перебравшаяся в Самару, приняла решение открыть новое учебное заведение – Самарский университет. Соломон Яковлевич был избран профессором вновь созданного университета по кафедре истории греческой литературы, где проработал полтора года[51].

С переездом в Самару Соломон Яковлевич с новыми силами занялся активной научной работой, которую он не оставлял и в сложные 1917-1918 гг. появился и новый интерес – творчество греческого философа V в. до н.э. Антифонта. Обращение к данной теме было связано с открытием новых источников и с личной симпатией ученого. С.Я. Лурье считал, что Антифонт был враждебен государственному строю античных полисов, отвергал противопоставления «знатных» «незнатным», «варваров» «эллинам»[52]. Эти идеи были близки взглядам ученого на современное ему общество, в античном философе он видел единомышленника.

Самарский университет оказался организацией непрочной и скоро прекратил свое существование, а С.Я. Лурье вернулся в Петроград. Преподавательской вакансии в Университете для него не оказалось, поэтому первое время он вынужден был работать переводчиком в отделе информации Коминтерна[53]. Такая работа вполне подходила ученому, так как он в совершенстве знал несколько иностранных языков – английский, французский, итальянский и немецкий[54].

Именно 1920-е гг. стали периодом, когда С.Я. Лурье окончательно сформировался как ученый, выработал для себя методы и принципы исследовательской работы, способы коммуникации с научным сообществом. В это же время важные перемены происходили и в исторической науке – шла коренная перестройка научной идеологии и методологии. Создавалась новая наука, новая система образования, которая требовала быстрой подготовки большого штата новых преподавательских кадров. По всей стране стали открывать педагогические институты, призванные решить проблему.

В 1921 г. С.Я. Лурье возобновил преподавательскую деятельность, но не в Университете, а в первом Высшем Педагогическом Институте. А с 1923 г. С.Я Лурье становится преподавателем в Университете на созданном факультете общественных наук, с 1925 г. ставшем факультетом языкознания и материальной культуры.

Занимаясь эпиграфикой, в 1920-е гг. С.Я. Лурье приобрел большой международный авторитет. Предложенная им система датировки древних надписей по их формулярам вызвала одобрение самого авторитетного зарубежного специалиста в области классической филологии – У. Виламовица-Меллендорфа. С ним Соломон Яковлевич несколько лет вел переписку. Своего рода прологом к переписке явился отзыв У. Виламовица о статьях С.Я. Лурье, публиковавшихся в немецких изданиях. Отзывы, надо отметить, довольно лестные: «Весьма привлекательно предпринятое Луриа возведение фрагмента Oxyr. 414 к Антифонту; даваемое при этом толкование убедительно; другое дело, что восполнение справедливо лишь отчасти»[55]. Первоначально общение с немецким ученым выстраивалось посредством переписки С.Я. Лурье с его родственником Фр. Гиллером фон Гертрингеном. Именно через него советский ученый делился своими изысканиями с У. Виламовицем. С августа 1927 г. начался непосредственный обмен корреспонденцией между учеными[56]. В одном из первых писем У. Виламовиц, относительно эпиграфических исследований С.Я. Лурье писал: «Это подлинное достижение, и я желаю вам дальнейших успехов»[57]. Одобрительные отзывы такого авторитетного ученого, каким являлся У. Виламовиц способствовали активному научному творчеству молодого ученого. В этот период публикуется большое количество научных статей Соломона Яковлевича, в том числе и в немецких изданиях. Переписка ученых прекращается осенью 1929 г. Скорее всего это было связано не с порчей отношений, а с преклонным возрастом одного из корреспондентов[58].

Успехи С.Я. Лурье в области эпиграфики были по достоинству оценены в 1926 г., когда он был включен в редакцию Supplementum Epigraphicum Graecum[59]. Предполагалось, что советский ученый будет заниматься реферированием работ соотечественников в области эпиграфики. Правда, участие его осталось заочным.

Главной работой периода 1920-х гг. стала книга, вышедшая в свет в 1929 г. «История античной общественной мысли». В ней С.Я. Лурье рассматривал историю политической борьбы и общественной мысли в Греции с древнейших времен до нашей эры. Новым стало видение политического развития: интенсивный торговый обмен и общественные условия требовали объединения греческих городов-государств, уничтожения различий в положении полноправных граждан и метеков. Но общественное сознание греков периода расцвета античной демократии не доросло еще до признания этой необходимости. Такое отставание общественного сознания от реальности объяснялось автором сохранением пережитков, которыми были «призрачная» независимость полисов, отрицание прав иностранцев, презрение к физическому труду. Пережитков, по мнению ученого, было слишком много, и они в конечном итоге привели общественный строй к неминуемой гибели.

В «Истории античной общественной мысли» ярко проявилось убеждение Соломона Яковлевича в существовании определенных исторических законов, которым подчинена воля личности. «Мы а priori отказываемся видеть в отдельных «исторических» личностях и их произвольных действиях самостоятельные факторы исторического развития. … эти действия насквозь подчинены закону причинности и поэтому могут рассматриваться не как причина того или иного хода исторического развития, а только как частный случай для иллюстрации того или иного социального закона»[60]. Также в монографии автор заявляет о том, что человеческое общество в плане принципов своего развития сопоставимо с животным миром: «при объяснении эволюции человеческих обществ мы вправе применять те же научные методы, какие положены в основу объяснения эволюции в животном мире. …как в биологии, при объяснении процессов социальной жизни исходить из необходимости приспособления к новым экономическим условиям, из потребностей борьбы за существование и продолжение вида»[61].

Книга вызвала бурную реакцию научной общественности. Обсуждение труда прошло в январе 1930 г. в Ленинградском отделении Комакадемии. Основными докладчиками выступили А.И. Тюменев и С.И. Ковалёв. Главным предметом обсуждения стал «биологизм» автора. Неоднократно в выступлениях критики подчеркивали, что С.Я. Лурье чужд марксизма и «в марксистской шкуре все время был виден биолог»[62]. В итоге «История античной общественной мысли» была резко осуждена.

Ответная речь С.Я. Лурье вызвала удивление аудитории. В случаях, когда авторам предъявлялись какие-либо обвинения в «ошибках», безопаснее всего было эти ошибки признать. Но С.Я. Лурье, будучи человеком принципиальным, неспособным на «сделки с совестью», посчитал, что предъявленные ему обвинения несправедливы и счел необходимым высказать недовольство, постараться отстоять свою точку зрения.

Проявленная на обсуждении книги принципиальность и непоколебимость ученого, вскоре негативно отразилась на его судьбе. В 1930 г. гуманитарные факультеты в университете были ликвидированы, а в организованный вместо них Институт философии, литературы и истории, его не приняли[63].

В целом же, научная деятельность Соломона Яковлевича в 1910-1920-е гг. оценивалась современниками довольно высоко. Об этом свидетельствует отзыв его учителя С.А. Жебелёва, в котором говорится, что «уже одна из его ранних работ «Беотийский союз», представляющая большую книгу, основанную на тщательном изучении источников и литературы предмета, показала в лице С.Я. Лурье прекрасного исследователя, опытного знатока своего дела, обладающего даром анализа и синтеза, умеющего ясно и трезво излагать свои мысли»[64]. Одобрительно отозвался С.А. Жебелёв и о другом крупном труде начинающего историка: «Отлично компонована, живо изложена большая книга С.Я. Лурье «История античной общественной мысли», содержащая ряд интересных и остроумных наблюдений в области греческой социально-политической истории»[65].

1929 г. стал годом «Великого перелома». Было отменено преподавание истории во всех учебных заведениях. Соломон Яковлевич был уволен из Университета. Найти работу по специальности стало практически невозможным, поэтому он вынужден был заняться преподаванием математики в техникумах (сначала в Колпине, затем в Ленинграде) и в Институте гражданского воздушного флота. В течение четырех лет ученый вынужден был довольствоваться работой во многом случайной. В это же время Соломон Яковлевич вновь становится студентом – он поступил на заочное отделение механико-математического факультета, которое успешно окончил.

В начале 1930-х гг. положение изменилось в лучшую сторону: в феврале 1932 г. Комиссия по изучению знаний была преобразована в Институт истории науки и техники[66]. В первой половине 1930-х гг., когда научные и учебные учреждения гуманитарного профиля подверглись реорганизации, а традиционная история была «изгнана» из университетов, ученые стали невостребованны, история науки и техники и соответствующий институт стали своеобразной нишей, где можно было применить свои знания. Уже в первые годы существования института здесь трудились видные историки – М.А. Гуковский, И.А. Боричевский, С.Н. Чернов, М.Е. Сергеенко, сотрудничали с институтом – Э.Д. Гримм, С.А. Жебелёв, С.И. Ковалёв и др. С 1933 г. С.Я. Лурье становится штатным сотрудником Института истории науки и техники. Основная деятельность ученого заключалась в переводах и подготовке к печати трудов средневековых ученых. Одной из важнейших заслуг С.Я. Лурье на этом поприще был перевод книги итальянского атомиста и математика XVII в. Б. Кавальери. Опубликованная в последний раз в 1653 г. «Геометрия» Б. Кавальери, после этого ни разу не переиздавалась и не переводилась[67]. Благодаря кропотливому труду ученого, книга с обширными комментариями была переиздана в 1936 г. Кроме того, не прекращал С.Я. Лурье и собственно исторических исследований: в начале 1930-х гг. у него появился новый интерес – учение древнегреческого философа Демокрита и история античной науки. Именно в это время был начат серьезный труд по подготовке к публикации корпуса фрагментов сочинений Демокрита, изданных как монография только в 1970 г.[68] Подобного рода занятия были далеки от основной специальности, но, возможно, именно они сыграли положительную роль для дальнейшей деятельности ученого.

В 1934 г. было восстановлено преподавание истории в учебных заведениях, а также ученые степени. Ученым, имевшим особые заслуги, присуждались ученые степени без защиты диссертаций. В списке историков, удостоенных научных званий Соломон Яковлевич нашел и свое имя (он получил степень доктора исторических наук). В этом же году восстановили исторический факультет в Ленинградском государственном университете, а на нем кафедру древней истории, и С.Я. Лурье был приглашен для работы. Таким образом начинается новый этап в жизни ученого.

Проследив путь формирования Соломона Яковлевича Лурье как ученого-историка, можно сделать несколько выводов.

Огромное влияние на становление личности ученого оказал отец, воспитавший в нем упорство, научивший самостоятельно принимать решения, а не слепо доверять каким-либо авторитетам. Такой подход касался не только интерпретации каких-либо событий, которую Соломон Яковлевич давал не от теории, а от фактического материала, но и выбора темы исследования. На протяжении всей научной деятельности С.Я. Лурье обращался к тем вопросам, которые волновали в первую очередь его самого, казались ему интересными, а не были «модными». При изучении различных сторон жизни античного общества он всегда руководствовался, в первую очередь, своими взглядами, а не продиктованными идеологией принципами и правилами.

Интерес к науке, в частности к древним языкам также был сформирован у Соломона Яковлевича еще в раннем возрасте благодаря занятиям отца. Усилился он в университетские годы, благодаря деятельности профессоров, у которых Соломон Яковлевич проходил обучение. Особую роль в становлении С.Я. Лурье как филолога-классика, эпиграфиста сыграл С.А. Жебелёв, под руководством которого и началась научная деятельность исследователя.

От отца, биолога с материалистическим пониманием мира, унаследовано было и убеждение в объективной детерминированности исторического процесса, а соответственно и отрицание роли личности. Принципы эти ярко отразились в ранних работах начинающего ученого и сделали его объектом обсуждения и критики со стороны научного сообщества 1920-х гг.

За годы обучения в Университете, Соломон Яковлевич усвоил основные традиции Петербургской исторической школы, которые хорошо читаются в его научных трудах. Огромное значение предавал источникам, считал, что «историк должен начать с чисто филологического изучения материала, не думая ни о каких обобщениях»[69]. Снова мы видим стремление строить исследование не на основе утвердившейся в науке теории, а на основе фактов и их независимой интерпретации.

Благодаря университетским наставникам, С.Я. Лурье стал заниматься многими спорными и мало исследованными проблемами античной истории и в результате сложился как ученый с широким диапазоном научных интересов. Влияние Ф.Ф. Зелинского прослеживается в восприятии Соломоном Яковлевичем античности не как памятника прошлого, а как некой основы, в которой можно найти ответы на современные вопросы, на материале которой можно объяснить современные процессы.

Уже в первые годы самостоятельной научной деятельности у С.Я. Лурье сложилась своя концепция развития исторического процесса. «Историческое развитие нельзя представить ни в виде круга, ни в виде винтовой линии, «уходящей ввысь», а скорее в зигзагообразной линии, у которой мы можем констатировать ряд сходных друг с другом подъемов и понижений, но общее направление которой нам совершенно неизвестно»[70].

Обсуждение первых научных трудов С.Я. Лурье стали своеобразной проверкой на прочность, на верность принципам. Не принявший новой власти ученый не собирался подстраиваться под новую систему. Он оставался независимым от идеологии, насколько это было возможно в то время.

Присвоенная С.Я. Лурье в 1934 г. степень доктора исторических наук говорит о том, что он занимал значимое место в науке, и его заслуги признавались новой властью. Кроме того присвоение ученой степени давало возможность продолжить научно-исследовательскую деятельность в рамках одного из крупнейших университетов страны, каким являлся в 1930-е гг. Ленинградский университет.

Библиография

1. Лурье С.Я. Беотийский союз. СПб.: Сенат. тип. 1914. – 249 с.

Дмитриев А.Н. Институт истории науки и техники в 1932-1936 гг. (ленинградский период)// Всеобщая история естествознания и техники. 2002. №1. С. 3-36.

Лурье Я.С., Полак Л.С. Судьба историка в контексте истории. // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. №2. С. 3-17.

Кутергин В.Ф. Беотийский союз в 379-335 гг. до н.э.: Исторический очерк. – Саранск: изд-во Мордовского университета, 1991. – 184 с.

Анциферов Н. П. Из дум о былом: Воспоминания / вступ. ст., сост., примеч. и аннот. указ. имен А. И. Добкина. - М.: Феникс: Культур. инициатива, 1992. С.

Ростовцев Е.А. Университет столичного города (1905-1917 годы). // Университет и город в России (начало ХХ века). / Под ред. Т. Маурер и А. Дмитриева. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 205-371.

Панченко Д.В. Научные заседания памяти С.Я. Лурье. // ВДИ. 1986. № 4. С. 185-186.

Иванов А.Е. Российская абитура начала ХХ в. // Отечественная история и историческая мысль в России XIX-ХХ веков: Сборник статей к 75-летию Алексея Николаевича Цамутали. – СПб.: «Нестор-история», 2007. С. 48-58.

Зубков И.В. Система начальных и средних учебных заведений в России (1890-1916 годы). //Расписание перемен: очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи – СССР (конец 1880 – 1930-е годы). – М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 88-150.

Лурье С.Я. Антисемитизм в древнем мире. Пг.: Былое, 1922. С.190.

[1] ПФА РАН. Ф. 133. Оп. 3. Д. 169. Л. 3.

[2] Лурье Я.С. История одной жизни. СПб., 2004. С. 22.

[3] Лурье Я.С., Полак Л.С. Судьба историка в контексте истории. // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. №2. С. 3.

[4]См: Иванов А.Е. Высшая школа Потерялся источник!!!… с.258-260; Гуркина Н.К. История образования в России (Х-ХХ века): учеб.пособие. СПбГУАП, СПб. – 2001. С. 64.

[5] Иванов А.Е. Российская абитура начала ХХ в. // Отечественная история и историческая мысль в России XIX-ХХ веков. СПб., 2007. С. 50.

[6] Иванов А.Е. Высшая школа… С. 261.

[7] Зубков И.В. Система начальных и средних учебных заведений в России (1890-1916 годы). // Расписание перемен: очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи – СССР (конец 1880 – 1930-е годы). М., 2012. С.92.

[8] источник

[9] Лурье Я.С. История… С.34.

[10] ПФА РАН. Ф.133. Оп.3. Д.169. Л. 3.

[11] Лурье Я.С. История… С.36.

[12] ПФА РАН. Ф.133. Оп.3. Д.169. Л. 3.

[13] Лурье Я.С. История… С. 36.

[14] Лурье Я.С. История… С. 38.

[15] Там же. С. 39.

[16] Иванов А.Е. Высшая школа…. С. 258.

[17] Иванов А.Е. высшая школа… С. 284.

[18] Там же. С. 285.

[19] Зубков И.В. Система начальных и средних учебных заведений в России (1890-1916 годы). // Расписание перемен: очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи – СССР (конец 1880 – 1930-е годы). М., 2012. С. 92.

[20] Ростовцев Е.А. Университет столичного города (1905-1917 годы). // Университет и город в Росси (начало ХХ века). М., 2009. С. 211.

[21] Иванов А.Е. Российская абитура начала ХХ в. // Отечественная история и историческая мысль в России XIX-ХХ веков. СПб., 2007. С. 53.

[22] Там же.

[23] Ленинградский университет 1819-1969. С. 3

[24] Лурье Я.С. История… С. 46.

[25] Кузищин В.И. Историография античной истории. М., 1980. С. 124-139, 171-182.

[26] См. Фролов Э.Д., Кузищин В.И.,

[27] Кузищин В.И. Историография... С.128.

[28] См. Фролов Э.Д. К 150-летнему юбилею выдающегося исследователя античной литературы и общественно-политической мысли Фаддея Францевича Зелинского.//МНЕМОН. Вып.8. 2009. С.8-18; Лукьянченко О.А. Вертикаль жизни Фаддея Зелинского.//Культура, №22 от 23.11. 2000; Анциферов Н. П. Из дум о былом: Воспоминания / вступ. ст., сост., примеч. и аннот. указ. имен А. И. Добкина. - М.: Феникс: Культур. инициатива, 1992. -с. 157-161.

[29] Кузищин В.И. Историография... С. 181.

[30] Лукьянченко О.А. Вертикаль жизни Фаддея Зелинского. // Культура, №22 от 23.11. 2000.

[31] Лурье Я.С. История… С. 47.

[32] Фролов Э.Д. Русская наука об античности. СПб., 2006. С. 494.

[33] Кузищин В.И. Историография... С. 176.

[34] Анциферов Н.П. Из дум о былом. М., 1992. С. 161.

[35] Там же. С. 162.

[36] Кузищин В.И. Историография... С. 178.

[37] Лурье Я.С. История… С. 51.

[38] Херонейская надпись IG, VII, 3376. // ЖМНП. 1913. Декабрь. С. 514-522.

[39] Лурье Я.С. История... С. 53.

[40] Там же.

[41] Лурье С.Я. Беотийский союз. СПб., 1914.

[42] Кутергин В.Ф. Беотийский союз в 379-335 гг. до н.э. Саранск, 1991. С. 22-23.

[43] Лурье С.Я. Антисемитизм в древнем мире. Пг., 1922.

[44] Лурье С.Я. Антисемитизм в древнем мире. Пг., 1922. С. 3.

[45] Лурье Я.С. История... С. 62.

[46] Там же. С. 66.

[47] Лурье Я.С. История... С.72.

[48] Панченко Д.В. Научные заседания памяти С.Я. Лурье. // ВДИ. 1986. № 4. С. 185.

[49] Лурье Я.С. История… С.

[50] Лурье Я.С. История … С.

[51] ПФА РАН. Ф. 133. Оп. 3. Д. 169. Л. 3.

[52] Лурье Я.С., Полак Л.С. Судьба историка в контексте истории. // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. №2. С. 5.

[53] Лурье Я.С. История... С. 87.

[54] ПФА РАН. Ф.2. Оп. 3. Д. 385. Л. 11.

[55] Гаврилов А.К. С.Я. Лурье и У. Виламовиц: эпизод заочного сотрудничества. // О филологах и филологии. СПб., 2011. С. 129.

[56] Там же. С. 130

[57] Лурье Я.С., Полак Л.С. Судьба историка в контексте истории. // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. №2. С. 4.

[58] 22 декабря 1928 г. У. Вилламовиц отметил свой 80-летний юбилей.

[59] От редакции (предисловие к сб.). // Этюды по античной истории. С. 10.

[60] Лурье С.Я. История античной общественной мысли. М., Л., 1929. С. 7.

[61] Там же. С. 9.

[62] Лурье Я.С. История... С. 128.

[63] Лурье Я.С., Полак Л.С. Судьба историка в контексте истории. // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. №2. С. 6.

[64] ПФА РАН. Ф. 133. Оп. 3. Д. 169. Л. 11.

[65] Там же.

[66] Дмитриев А.Н. Институт истории науки и техники в 1932-1936 гг. (ленинградский период). // Всеобщая история естествознания и техники. 2002. №1. С.4.

[67]Лурье Я.С., Полак Л.С. Судьба историка в контексте истории. // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. №2. С. 10.

[68] Дмитриев А.Н. Институт истории науки и техники в 1932-1936 гг. (ленинградский период). // Всеобщая история естествознания и техники. 2002. №1. С. 22.

[69]Лурье С.Я. История античной общественной мысли. С. 117.

[70] Там же. С.118.