2015-05-30
728
По легенде термин «философия» впервые начинает применять Пифагор, по-видимому, считая, что только Бог обладает мудростью, именуемой Софией, а человек в своём любомудрии может лишь приближаться к этому высшему таинству жизни и знания. Поэтому вовсе не случайно, что и в христианском вероучении Бог, представляющийся религиозному сознанию как «истинная премудрость», по выражению Иоанна Дамаскина, станет предметом духовного поклонения. Однако самая сложная задача для христиан заключалась в том, чтобы соединить в духе то, что несоединимо было в условиях античной культуры – любовь как постепенное восхождение к божественной премудрости, т.е. всем сердцем, всею душою и всем разумением, как об этом сказано в Евангелии (Мф. 22,37) и саму эту божественную субстанцию. Причем, речь идет не только о теоретическом решении этого вопроса (теоретически божественная природа была раскрыта уже Аристотелем как вечное мышление мышления, хотя ещё только в общем виде), и не только о практическом способе приближении того или иного смертного к своему истинному источнику спасения, например, через очищение сердца или уничижение плоти, а о земном воплощении единства любви и мудрости - об обетованном Христом Царстве Истины.
То, что первые христиане в целях самоутверждения себя в вере часто пытались откреститься от заслуг философии как совсем, по их представлениям, бессмысленного и отнюдь не богоугодного дела, отдавая скорее свои предпочтения учениям иудейских пророков, вовсе ни о чем существенном не говорит. «Что общего между философом и христианином? Между учеником Греции и учеником Неба? Между искателем истины и искателем вечной жизни?» - задавался вопросами один из самых ярких апологетов христианства Тертуллиан. Действительно, общего ничего нет, но есть принципиально иное – христианское самосознание, в котором весь результат античного философствования преобразован «обновлением ума» (Рим.12.2) так, что даже законы формальной логики Аристотеля потеряли прежний авторитет. Ведь невозможно понять на основе здравого рассудка и закона тождества то, чтобы конечное включало в себя бесконечное, а бесконечное, наоборот, заключало бы в себе свою противоположность - «В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моём, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин. 14.20).
«Сказать «я есмь», - как замечает русский религиозный философ Д.С. Мережковский, - значит сказать я есмь во Христе, в Абсолютной личности. Тогда все человеческие личности суть дроби Единицы Христа». Однако отсюда вовсе не следует необходимость впадать в крайность, утверждая, что античная философия в деле познания истины себя исчерпала или, куда хуже, вредна и пр. «Путь к истине один, - писал ещё во II веке Климент Александрийский, - но разные питают его потоки, соединяясь в реку, текущую в вечность».
Тот путь Логоса, который прошла греческая душа, является необходимой предпосылкой христианства, об этом говорит, как минимум, следующее: во-первых, древнегреческая философия изначально дышит в соответствии с понятием логоса, поэтому она понятна и предсказуема в своём движении; во-вторых, она разумно постигает то, что существует само по себе и что не подвластно разрушительной силе времени, поэтому она всегда актуальна и современна; в-третьих, она наполнена поэзией, поэтому её динамику можно выразить в характерной для её культуры манере.
Первым философам истина в форме стихий представлялась
Будто стихия является первоначалом.
Так, у Фалеса вода – всякой жизни источник,
Воздух Анаксимена сменяет лишь качества, формы…
Всё из единого корня и к нему неизбежно восходит,
Даже могучие боги Закону природы подвластны.
К новым вершинам познания ум Пифагора проникнул,
Сбросив метафоры ношу, в числе усмотрел он архэ (первоначало).
Но классиком мысли античной считать Парменида пристало,
Поскольку впервые мышление (Логоса) раскрыло своё бытие.
Мнимое знание чувств поистине не существует.
Так и движения нет (Зенон), как нет и Олимпа богов (Ксенофан).
Но вот с появлением софистов, в которых сомнение бурлило,
Критерием истины сущей становится сам человек.
Он меру вещам полагает, он судит и отвергает
Привычные формы сознания, присущие смертным.
Средь них мы Сократа встречаем, которому нет в споре равных,
Но спор для него только способ, к законам познания ведущий.
Ведь мудрый не тот, кто слова рассыпает, о мыслях совсем не заботясь,
А тот, кто в беседе разумной способствует истине родам.
Сократову мысль, что всё зло от незнания, воспринял Платон благородный
Но зло преходяще, как страсти порывы –
Нет места ему в вечном мире идей и законов.
Всё дело лишь в том, чтобы кормчим земного устройства стал разум единый.
Конечно, разум в понимании Платона, а также и Аристотеля есть ещё совершенно не тот разум, о котором говорят христиане, хотя он и не лишен любящего, сердечного в себе момента, но выраженная великими мыслителями идея разумной организации человеческого общежития, является в нашу эпоху всеобщего кризиса - кризиса всей исторической формы культуры - особенно актуальной.
