Стремительное начало

Сложной была история использования кибернетики как инстру­мента управления в Чили. Я был полностью в нее вовлечен. Как мне представляется, пост "нейтрального научного советника" поте­рял свою привлекательность в свете опыта второй мировой войны, и особенно после того, как стали известны все обстоятельства атомного сожжения Японии в 1945 г. В этой книге уже предпринималась по­пытка, исходя из принципов кибернетики, показать роль системы 4 как принципиальной части командной оси и то, что если она такого положения не занимает, нечего ожидать улучшения политической практики. Именно поэтому я не понимаю, как господа от науки, на­пример в Великобритании, сохраняют свои посты в правительстве всю их трудовую жизнь, несмотря на то, что в парламенте периоди­чески сменяются оппозиционные течения.

Об этом говорится по двум причинам. Во-первых, как я считаю, утверждения министров и ведомственных ученых о возможности су­ществования нейтральной науки (что, по моим понятиям, фикция) является основной причиной недоразумений в Великобритании по таким вопросам, как выбор источников энергии, систем обороны, транспортных систем и тому подобным проблемам. Этим же объяс­няется почти всеобщая неудача попыток с толком использовать нау­ку для структурирования самого процесса управления страной. Пре­мьер-министры из числа обеих партий всякий раз, когда решаются "что-то предпринимать" для борьбы с растущей бюрократией и ее неэффективностью, ограничиваются тем, что просто поручают пре­успевающим бизнесменам на правах совместителей в этом разо­браться. Но цели получения прибыли частными компаниями и об­щественные интересы прямо противоположны; бизнесмены не пони­мают природы жизнеспособных систем, а имеют представление лишь об их экономической жизнеспособности. Решения таких вопро­сов нельзя добиться, занимаясь ими лишь частично. В этом — при­чина того, что министры просто не в состоянии охватить во всем объеме стоящие перед ними проблемы, не говоря уже о том, чтобы с пониманием направлять их решения.

Вторая причина нашего начального утверждения такова. Я кибер­нетик и также (как называет себя С. Чарчмен) "философ от науки", но никоим образом не историк. Более того, мне представляется, ис­торики не менее субъективны, когда дело идет об их разногласиях. Но лучше удовлетвориться человеческими условиями су­ществования, чем претендовать на жизнь вне их, пребывая, однако, в реальном мире. Из этого следует, что я могу сообщить историю моей работы в Чили только от первого лица, в автобиографическом ключе. Фактически же люди, спрашивавшие меня о моей работе в Чили, всегда задавали вопросы, касающиеся деталей о том, как это необыкновенное мероприятие началось и как оно проходило. Однако эта книга о кибернетике для управления, и я, следовательно, дол­жен безжалостно отказаться от изложения слухов и моих собственных оценок и твердо придерживаться известных мне фактов. Я не готов выдавать свои ощущения за объективное всеведение. Более то­го, я полагаю, что "изучение частного случая" в значительно боль­шей мере покажет напряженность той персональной драмы, в усло­виях которой мы, в том числе ученые-управленцы, повседневно ра­ботали. Напряженность в Чили была огромной. Поэтому, завершая начальный параграф., сообщаю, что я мог покинуть Чили в любой момент и часто думал об этом, но не уехал и, следовательно, оста­юсь ответственным за ту роль, которую сыграл там.

Все началось летом 1971 г. Рукопись первого издания этой книги, которая прочтена Вами до этой ее части, была сдана в печать. К этому же времени мною была завершена подготовка большей части другой книги Platform for Change (Платформа для перемен), свиде­тельствующей о моих попытках распространить в 1970-е гг. кибер­нетику как искусство управления на весь мир; тому же частично служит и настоящее добавление к книге. Когда пришло письмо из Чили, я был занят. Верно, что у меня были дела с Чили, поскольку в начале б0-х гг. моя консультативная фирма SIGMA (Science in General Managment — наука в общем управлении) выполняла рабо­ты для чилийской металлургической промышленности и железнодо­рожного транспорта. Эти работы в какой-то мере меня касались, но я никогда не бывал в Чили, хотя группы моих работников наезжали туда в течение ряда лет, а я как директор-управляющий не считал, что у меня есть на это время. Тогда почему же меня пригласили в Чили письмом, датированным 13 июля 1971 г.?

Как большинство англичан, я знал, что доктор Сальвадор Альенде стал президентом Чили осенью 1970 г. Факт этот был примечатель­ным, потому что он был первым президентом — марксистом, демок­ратически избранным впервые во всем мире, а его новое правитель­ство в то время находилось в центре международного внимания. Бо­лее того, это было правительство, избранное меньшинством, полу­чившее 37% голосов избирателей, которому, следовательно, прихо­дилось постоянно отбиваться от нападок конгресса и сената. Нимало не смущаясь, президент Альенде начал массовую национализацию банков и других важнейших компаний, действующих в Чили. Есте­ственно, что программа национализации средств производства, рас­пределения национального дохода и валютных операций была осно­вой его политической программы. Это я знал, но я не знал средств, которыми достигалась эта всеобщая национализация экономики. Она осуществлялась государственными ведомствами и, в частности, при помощи учреждения, которое называлось CORFO (Corporation de Fomento de la Produccion — корпорация организации производства).

Эта организация, как выяснилось, была учреждена в 30-е годы в качестве своего рода национального коммерческого банка для помо­щи промышленности. Правительство начало использовать эту корпо­рацию как механизм проведения.программы национализации, так что многие иностранные фирмы (получив в большинстве случаев компенсацию по договоренности) и банки (акции которых были вы­куплены CORFO) еженедельно стали превращаться в подразделения CORFO. Роль этого учреждения таким образом стала сравнимой с той, которую позднее в Великобритании сыграло Национальное бю­ро предпринимателей. И письмо, которое я получил, исходило от CORFO за подписью ее генерального управляющего по технике Фер­нандо Флореса. В письме указывалось также, что он является одно­временно президентом Чилийского технологического института, ор­ганизационно сравнимого с Национальной физической лабораторией Великобритании, хотя, конечно, она намного меньше.

В письме говорилось о "полной реорганизации общественного сек­тора экономики", за которую его автор, как следовало из текста, не­сет полную ответственность. Он прочел мои книги и даже работал с группой исследователей корпорации SIGMA десять лет тому назад. Далее сообщалось, что он теперь находится в положении, "которое позволяет реализовать в общенациональном масштабе научный под­ход к управлению и организации, поскольку кибернетическое мыш­ление становится необходимостью". Флорес высказал надежду, что это меня заинтересует. Так и случилось.

В следующем месяце мы встретились в Лондоне. Фернандо Флорес изложил мне подробности, и я пришел в восторг от планов, осуществляемых правительством. Флорес преподавал кибернетику в Сантья­го, он был профессором и проректором университета в течение ряда лет. Но он был также одним из отцов-основателей партии MAPU (МАПУ). Эта, хотя и немногочисленная, партия была влиятельной частью Объединенной народной коалиции, которая привела к власти Альенде в качестве президента. Привлекательность поста корпора­ции CORFO побудила Флореса оставить университет. В Лондоне же он сообщил мне, что из числа своих близких друзей, помощников и бывших студентов создал рабочую группу в CORFO, наделенную го­сударственными полномочиями, и хотел бы, чтобы я отправился в Чили и руководил в соответствии с пожеланиями членов группы ее, пока еще не очень четко очерченной, деятельностью. Я был весьма удовлетворен таким приглашением, но и несколько насторожен. Мы договорились, что я приеду в Чили в ноябре 1971 г., когда несколько прояснится перспектива происходящих там событий и того, что мы могли бы сделать.

По этой причине мне пришлось прерваться, оставить массу дел и потратить много времени на изучение проблем Чили, ее истории и ее текущего политического положения. Чем больше я во все это вникал, тем более понятным становилось то, что уже тогда называ­лось "чилийским процессом". В соответствии с договоренностью я прибыл в Сантьяго 4 ноября 1971 г., как раз когда на полную мощь разворачивались празднества по поводу первой годовщины избрания Альенде президентом. Фернандо Флорес встретил меня, и мы немед­ленно отправились заседать. В этот вечер я познакомился еще с пятью членами группы, которым вскоре предстояло сыграть важную роль в реализации этого проекта.

Мне всегда казалось, что организации, особенно правительствен­ные, слишком надолго затягивают бюрократический процесс реали­зации самых простых намечаемых перемен. События всегда опере­жают их дела, которые решаются со значительным опозданием. В Чили было не так. Наша группа работала подряд восемь дней до из­неможения. За это время мне удалось встретиться с различными влиятельными деятелями страны, включая директоров важнейших национальных программ, и затем с министром экономики. К 12 но­ября мы пришли к согласию относительно плана регулирования со­циально-экономических проблем Чили. Мысленно обращаясь к про­шлому, удивляюсь, как много было сделано за столь короткое время. Но я был к этому готов, и мои коллеги знали, что таким будет мой принципиальный подход к проблеме, а кроме того, за это время все они прочли рукопись первого издания моей книги.

Отправной принцип, в котором я должен был убедить своих кол­лег, сводился к необходимости твердо стоять на том, что требуется совершенно новый подход, если мы хотим регулировать социально-экономические проблемы страны в реальном времени. Даже сильно развитые страны мира страдают из-за огромного запаздывания в по­лучении экономических показателей и не менее страдают из-за по­тери времени на их обработку бюрократами на пути подготовки за­ключений. Я стоял на том, что в условиях современных коммуника­ционных и вычислительных возможностей все это совершенно не обязательно. В наиболее развитых странах мира экономические по­казатели получаются слишком поздно, вероятно, с опозданием в среднем на 9 месяцев, и только тогда удается составить общую кар­тину. Это означает, что большинство экономических решений при­нимается не в фазе с экономической реальностью. Зная, что это так развитые страны тратят огромные деньги, пытаясь преодолеть ошибки, которые возникают по этой причине: проводят эконометрические исследования, чтобы получить предположительные данные, но не те которые реально возникнут в будущем, а только как текущие пока­затели.

Примечательно, что ответ получается неверным. Почему так про­исходит? В наши дни можно совершенно свободно получать данные прямо из источника в реальном времени и сразу же их обрабаты­вать. Но у нас нет механизма для такого их получения, нет у нас для этого и достаточно развитых математических программ, пригод­ных для обработки очень мощного потока информации, даже если бы подобный механизм был создан, нужно еще знать как использовать результат обработки. Однако все это по плечу совре­менной технике.

Чилийская группа легко восприняла мою позицию. Еще больше ей льстила идея, что Чили будет принадлежать всемирное лидерство кибернетического регулирования экономики. Это полностью совпада­ло с их убеждением, что Чили должна показать всему миру "мир­ный путь к социализму", обязательно включающий крупные ново­введения. Но при всем этом они были встревожены. Страна распола­гала лишь устаревшей электронно-вычислительной техникой — со­стояние внешней торговли не позволяло приобрести много компью­теров, телепроцессоров, видеоаппаратуры и тому подобных вещей хотя чилийские ученые отлично знали, как всем этим пользоваться Как же тогда на устаревшем оборудовании создавать системы, опережающие на 20 лет свое время? Ответ состоял в том, что мир бога­тых никогда не признавал кибернетику как инструмент управления и потому до смешного неверно к ней отнесся. (С тех пор, когда ком­пьютер был еще опытным образцом, я доказывал этот факт постоян­ным потоком моих публикаций, с которыми большинство нашей группы было знакомо.) Я очертил план решения этой проблемы на имеющемся оборудовании. Этот план и был принят.

Кроме того, в эти напряженные дни я подготовил две работы, по­священные регулированию социально-экономических проблем Прежде чем излагать их содержание, я сошлюсь на два момента Во-первых, мы не теряли времени на разговоры. Общая терминология этой книги была нашим общим жаргоном. Не было нужды в длинных объяснениях. Исключение составила долгая дискуссия, связан­ная с обсуждением понятия рекурсивности применительно к жизне­деятельным системам. Во-вторых, признавалась возможность дости­жения такой цели, как регулирование в реальном времени. Был и третий момент. Я был быстро введен в курс политического смысла нашей работы, а Фернандо Флорес четко показал, что у него более широкие планы (как об этом недвусмысленно говорилось еще в его первом письме) внедрения кибернетического мышления в правитель­ство, а не "простого" успешного решения текущих задач. Именно по этой причине моя первая работа в Чили получила звучное название:

"Кибернетические заметки об эффективной организации государ­ства, в частности, управления его промышленностью".

В работе говорилось, что Чили является частью государства мира, а его правительство — частью его народа. Под этим понималось, что как то, так и другое является жизнеспособной системой.

Правительство рассматривается как жизнеспособная система, в которой систему 5 представляет президент Республики, а система 1 состоит из органов управления, ответственных за выполнение его главных функций: здравоохранения, образования, финансирования, промышленного производства...

Касаясь отдельно промышленности в качестве жизнеспособной си­стемы государства (ее систему 5 представляет министр экономики), мы обнаруживаем в ней набор отраслей промышленности, составля­ющих ее систему 1. Сюда вошли такие отрасли, как пищевая, тек­стильная, автомобильная...

В каждой отрасли экономики (ее систему 5 представляет замести­тель министра экономики с подчиненными ему соответствующими комитетами) имеется своя система 1, представленная набором пред­приятий или фирм.

В предприятие входит завод: он делится на цеха, цеха делятся на рабочие участки как социальные единицы, в которые входят отдель­ные работники, — все они выступают как жизнеспособные системы.

Внимание читателя в этой статье концентрировалось на организа­ции предприятия, отрасли, всей промышленности и государства, по­скольку речь идет о решении социально-экономических задач.

Примечание: применительно к теории множеств может показаться, что у нас слишком много отраслей, подлежащих рассмотрению в качестве составляющих систе­мы 1 в промышленности, воспринимаемой как жизнеспособная система. Следует за­тем отметить, что вскоре все свелось к четырем "блокам" (отраслям), образующим тя­желую промышленность, легкую промышленность, промышленность потребительских товаров и материального снабжения. Это обстоятельство добавило еще один уровень рекурсивности. Возможно, что оно относится к политическому решению, но оно так­же выступает как кибернетическое.

Далее в работе предлагалась весьма предварительная схема (обоб­щенного) предприятия, (обобщенной) отрасли, персонала предприя­тия и самого правительства в виде модели жизнеспособной системы. Это была попытка быстро определить слабые места экономики, вы­свечиваемые с помощью модели.

Затем следовала часть, посвященная планированию как непрерыв­ному и адаптирующемуся процессу. (Его принципы, в то время кратко обоснованные, позднее были развиты в теорию планирова­ния, с которой можно ознакомиться в гл.13 моей книги The Heart of Enterprise (Сердце предприятия).) Эта часть работы направлена на то, чтобы осветить разницу между нашим кибернетическим подхо­дом и подходом авторов "государственного плана", который был уже составлен одним из ортодоксальных правительственных ведомств ис­ходя из временных горизонтов и обычных оценочных процедур. По многим причинам вопреки ожиданиям приводимая нами работа не была связана с разработкой государственного плана. Для меня глав­ными были кибернетические доводы, но достаточно явно проступали и политические мотивы.

Моя работа завершилась разделом, посвященным информационно­му потоку в избранном нашем наборе жизнеспособных систем. В нем, во-первых, отстаивалось единообразие использования нашей модели на всех уровнях рекурсивности как мощного средства умень­шения разнообразия. Во-вторых, подчеркивалась значимость индек­сов, как они сформулированы в гл.11 этой книги, в качестве гомо­генных единиц измерения. И в-третьих, ставился вопрос о том, что, сосредоточив усилия на разработке весьма совершенного программ­ного обеспечения для наших компьютеров, можно создать средство управления для любого уровня рекурсии независимо от области от­ветственности управляющего — как следствие единства модели и го­могенности индексов.

Группа приняла мою работу практически без комментариев, по­скольку в ней были успешно обобщены результаты наших активных обсуждений того, что должно стать общими рамками нашего подхода к решению поставленной задачи.

Однако вторая моя работа заставила меня сосредоточиться на предложениях, которые позволили бы двинуть вперед наше дело с тем, чтобы получить некоторые результаты за очень короткий пери­од времени. Весьма энергично объяснил мне это заместитель мини­стра экономики Оскар Гарретон, просто как следствие нарастания экономического давления на правительство. Зарплата рабочих воз­росла на 40% вследствие принудительного перераспределения дохо­дов, а крестьяне (которые фактически не имели никакой "заработ­ной платы") ожидали обещанного им приравнивания их доходов к основным ставкам рабочих. Цены на медь упали, а медь была прак­тически единственным источником получения Чили иностранной ва­люты (по крайней мере на 80%). По этой причине огромный пла­тежный, дефицит страны стал еще большим. Валовый национальный продукт и промышленное производство росли (прирост составил, ве­роятно, около 7%), на муниципальных выборах сторонники прави­тельства получили 50% голосов. Все бы ничего, но воцарилась ка­кая-то всеобщая эйфория. Малооплачиваемые расходовали свои деньги, но высокооплачиваемые прекратили вкладывать в экономику излишки своих доходов, прекратились иностранный кредит и ино­странная техническая помощь. Все это явно создавало условия для инфляции, нехватки потребительских товаров и прочих неприятно­стей. По всеобщему международному мнению, 35%-ная инфляция привела к провалу предыдущего правительства христианских демок­ратов. Народное единство существенно снизило подобную опасность. Выяснилось, однако, что в течение года при всех обстоятельствах иностранные валютные резервы будут исчерпаны.

Уместно напомнить о моем постоянном предложении обсудить мое утверждение (см., в частности, книгу Decision and Control (Решение и управление)), что шкала времени является-одним из наиболее важных элементов решения управленческих проблем. Нет никакого смысла говорить управляющему, которому во что бы то ни стало на­до выйти из трудного положения до конца месяца, что на проведе­ние соответствующего научного исследования потребуется год. Уче­ный-управленец должен либо "сглаживать острые углы", либо скло­ниться перед необходимостью уложиться в срок. Данное утвержде­ние, относящееся к личной ответственности, возвращает нас к заме­чанию, помещенному в начале этой главы, но оно же говорит и о большем. Если управленческая шкала времени выступает в качестве основного параметра проблемы, то и наука об управлении, которая игнорирует этот факт, не может считаться наукой. Это ясно из ней-рокибернетики. "Бежать или не бежать мне к тому автобусу?". "Должен я ударить парня, который мне угрожает, или бежать от не­го?". Мозг, который считает: "Дело это трудное, необходимо про­консультироваться с сердцем и легкими, нужно провести адренали­новую проверку, затем оценить статистически вероятность успеха... Я отвечу через час..." — дает никуда не годный ответ.

Вторая работа, которую я подготовил, была попыткой учесть все, о чем сказал мне Гарретон, и она, конечно, согласовалась с Флоре-сом. Эта работа заставила некоторых более молодых коллег нашей группы затаить дыхание от изумления. Первое название этого про­екта было впоследствии изменено. Вот он: