Глава 7. После возвращения Феррандино Неаполь оказался переполнен солдатами

После возвращения Феррандино Неаполь оказался переполнен солдатами. Арсенал находился к востоку от королевского замка, рядом с берегом; его защищали старинные, еще анжуйские стены — и более новые, построенные Ферранте и моим отцом. С балкона моей спальни как раз открывался вид на арсенал, и я никогда еще не видела столько пушек и столько железных ядер размером с человеческую голову. Сколько я себя помнила, арсенал всегда был заброшенным местом, заполненным безмолвными пушками, поржавевшими от соли и водяной пыли. Теперь же он был полон суеты и шума: солдаты возились со снаряжением, упражнялись и кричали друг на дружку.

Наш дворец тоже был окружен военными. В зимние дни, когда было не очень холодно и светило солнце, я любила есть на балконе, но теперь отказалась от этой привычки, поскольку вид солдат, выстроившихся на стенах замка с оружием на изготовку, действовал на меня удручающе.

Каждое утро к Феррандино являлись его офицеры. Он целыми днями сидел в кабинете, прежде принадлежавшем его деду, обсуждая с принцами и старшими офицерами возможную стратегию. Феррандино было всего двадцать шесть лет, но морщины на его лбу могли принадлежать человеку куда более старшего возраста.

О наших военных планах я знала только то, чем со мной делился Альфонсо, часто присутствовавший на этих совещаниях. Он рассказывал, что Феррандино издал королевский декрет о снижении налогов на дворян и пообещал награду и возвращение земель тем, кто останется верен короне и вместе с нами будет сражаться против французов. В народе ходили слухи, будто наш отец добровольно отрекся от трона в пользу сына и удалился из Неаполя в монастырь, замаливать свои многочисленные грехи. Тем временем мы ждали известий от Папы и испанского короля, рассчитывая на их войска. Феррандино и братья-принцы надеялись, что декреты повлияют на баронов и те пришлют своего представителя с обещанием поддержки. А вот чего Альфонсо не говорил, но что мне было совершенно ясно, — так это того, что в основе всех этих упований лежало глубокое отчаяние.

С каждым днем вид у молодого короля делался все более затравленным.

Ну а пока что Альфонсо и Джофре упражнялись в фехтовании, чтобы ослабить терзавшее всех нас напряжение. Альфонсо был куда лучшим фехтовальщиком: его обучали на испанский манер, да и просто он был куда способнее от природы, чем мой невысокий муж. Он произвел на Джофре сильное впечатление, и они быстро стали друзьями. Поскольку Джофре всегда стремился понравиться своему окружению — а теперь в него входил и мой брат, — он стал обращаться со мной с большим уважением и перестал наведываться к куртизанкам. Мы трое — Альфонсо, Джофре и я — сделались неразлучны. Я смотрела, как двое моих мужчин фехтовали на незаточенных мечах, и подбадривала их обоих.

Я очень дорожила этими радостными днями в Кастель Нуово, но радость моя была отравлена: я знала, что долго они не продлятся.

Конец настал на рассвете, когда я проснулась от взрыва, встряхнувшего пол вместе с моей кроватью. Я отбросила одеяла, распахнула дверь и выбежала на балкон, едва осознавая, что донна Эсмеральда уже очутилась рядом со мною.

В ближайшей стене арсенала зияла дыра. В сероватом утреннем свете видны были люди, наполовину засыпанные обломками; другие люди с криками бегали вокруг. Сквозь пролом во двор хлынула толпа — частью она состояла из солдат в наших мундирах, частью из простолюдинов — и накинулась на перепуганные жертвы.

Я тут же взглянула на горизонт, ожидая увидеть французов. Но там не было никаких чужеземных армий — ни темных фигур, движущихся вниз по склонам холмов, ни лошадей.

— Смотрите!

Донна Эсмеральда схватила меня за руку и указала куда-то вниз.

Прямо под нами, у стен Кастель Нуово, солдаты, так долго охранявшие нас, выхватывали сабли из ножен. Улицы вокруг дворца заполнились людьми, выскакивавшими из каждой двери, из-за каждой стены. Они налетели на солдат; снизу донесся резкий, пронзительный звон стали.

Но мало того: некоторые солдаты присоединились к простолюдинам и стали сражаться против своих же товарищей.

— Господи, помилуй! — прошептала Эсмеральда и перекрестилась.

— Помоги мне! — приказала я.

Я утащила донну Эсмеральду обратно в спальню, натянула платье и велела ей зашнуровать корсаж. Я не стала возиться с привязывающимися рукавами, а вместо этого сходила за стилетом и старательно пристроила его в ножны на правом боку. Презрев всякие внешние приличия, я помогла Эсмеральде одеться, потом схватила бархатный мешочек и сложила в него все свои драгоценности.

Тут в спальню влетел Альфонсо, одетый наспех и непричесанный.

— Кажется, это не французы, — выпалил он. — Я сейчас же отправляюсь к королю за распоряжениями. Собирайтесь. Надо отослать вас в безопасное место.

Я взглянула на него.

— Ты без оружия.

— Я возьму меч. Но сначала я должен поговорить с королем.

— Я пойду с тобой. Я уже собрала все, что мне нужно. — Альфонсо не стал спорить: на это не было времени. Мы вместе помчались по коридорам, а снаружи тем временем доносился грохот пушек, крики и стоны. Я представила, как рухнула еще часть арсенала, представила людей, корчащихся под грудами камня. Мы бежали мимо оштукатуренных стен, чью белизну местами нарушали лишь развешанные портреты наших предков, и Кастель Нуово, который я всегда считала вечным, могучим, незыблемым, теперь показался хрупким и эфемерным. Высокие сводчатые потолки, красивые окна с решетками из темного испанского дерева, мраморные полы — все, что мне казалось само собой разумеющимся, могло разлететься вдребезги из-за какого-нибудь взорвавшегося ядра.

Мы направлялись в покои Феррандино. Он пока что не сумел заставить себя перебраться в королевскую спальню, еще так недавно принадлежавшую отцу, и предпочитал оставаться в прежних своих покоях. Но мы обнаружили молодого короля в нише рядом с тронным залом; его ночная рубашка была кое-как заправлена в брюки, и он сердито смотрел на принца Федерико. Очевидно, они только что обменялись какими-то резкими словами.

Федерико — босой, без чулок, в ночной рубашке — держал в руках грозного вида мавританский скимитар. Между ними стоял старший офицер Феррандино, дон Инако д'Авальос, крепко сбитый человек со свирепым взглядом, славившийся своей храбростью. По бокам от короля стояли двое вооруженных стражников.

— Солдаты гарнизона дерутся друг с другом, — сказал дон Инако, когда мы с Альфонсо подошли. — Насколько я понимаю, бароны подкупили некоторых из них. И теперь я не знаю, кому из них можно доверять. Я предлагаю вам уходить немедленно, ваше величество.

Лицо Феррандино было застывшим и холодным, словно мрамор; хотя он готовился к этому моменту, но сейчас в темных глазах поблескивала боль.

— Соберите всех, кого сочтете верными, и защищайте замок любой ценой. Выиграйте для нас столько времени, сколько сможете. Мне нужны лучшие ваши люди, чтобы сопроводить нашу семью в Кастель дель Ово. Там нам понадобится корабль. Как только мы отплывем, давайте приказ отступать.

Дон Инако кивнул и немедленно отправился исполнять королевский приказ.

Тем временем принц Федерико поднял скимитар и обвиняющим жестом ткнул в сторону племянника. Я никогда еще не видела, чтобы он так раскраснелся от гнева.

— Ты без боя бросаешь город на милость французов! Как мы можем покинуть Неаполь в час величайшей опасности? Его уже однажды предали!

Феррандино шагнул вперед, так что острие скимитара уперлось ему в грудь, как будто он провоцировал дядю на удар. Стражники, стоявшие рядом с королем, беспокойно переглянулись, не понимая, следует ли им вмешаться.

— А ты что, старик, хочешь, чтобы мы остались здесь и весь Арагонский дом погиб? — с горячностью вопросил Феррандино. — Ты хочешь, чтобы все оставшиеся у нас солдаты были перебиты и не стало ни малейшей надежды когда-либо вернуть себе трон? Подумай головой, а не сердцем! У нас нет шансов на победу, пока мы не получим помощь! А если мы отступим и дождемся помощи, мы победим. Мы оставляем Неаполь лишь на время. Мы никогда не бросим его. Я — не мой отец, Федерико. Уж ты-то мог бы это знать.

Федерико с ворчанием опустил оружие. Губы его дрожали от невыразимой смеси чувств.

— Разве я не твой король? — продолжал нажимать Феррандино.

Взгляд его был свирепым и даже угрожающим.

— Ты — мой король, — хрипло подтвердил Федерико.

— Тогда иди к своим братьям. Собирайте все, что сможете. Мы должны уйти как можно скорее.

Старый принц кивнул в знак согласия и заспешил прочь. Феррандино повернулся к нам с Альфонсо.

— Сообщите об этом остальным родственникам. Забирайте все ценное, но не мешкайте.

Я поклонилась. И в этот самый момент стражник, стоявший ближе ко мне, выхватил меч и всадил его в живот своему товарищу — так быстро, что никто из нас не успел вмешаться.

Раненый солдат был настолько потрясен, что даже не потянулся за собственным оружием. Он испуганно взглянул на своего убийцу, потом на клинок, пронзивший его насквозь и вышедший из спины, между ребер.

Нападающий столь же стремительно выдернул меч из тела. Солдат с долгим вздохом осел на пол и перекатился набок. На белый мрамор хлынула темно-красная кровь.

Альфонсо отреагировал мгновенно. Он схватил Феррандино и с силой толкнул короля прочь, встав между ним и убийцей. К несчастью для нас, у стражника была более выгодная позиция: Феррандино и Альфонсо очутились в нише, лишенные пути к отступлению.

Я бросила взгляд на короля, на моего брата и с ужасом осознала, что оба они безоружны. Меч был лишь у солдата, и он, несомненно, нарочно дожидался, пока уйдут дон Инако и Федерико с его скимитаром.

Стражник, светловолосый молодой парень с чахлой бородкой, с решимостью и ужасом в глазах, шагнул к моему брату. Я бросилась между ними, создав еще одну линию защиты, и развернулась лицом к убийце.

— Уходи, — сказал стражник. Он поднял меч угрожающим жестом и попытался говорить сурово и решительно, но голос его дрожал. — Я не хочу причинять вред женщине.

— А придется, — отозвалась я, — или я убью тебя.

«Он еще мальчишка, — подумала я, — и он боится». Когда я осознала это, меня охватила какая-то странная отрешенность. Мой страх исчез. Я чувствовала лишь раздражение по поводу того, что мы очутились в этом отчаянном положении, когда одному из нас придется умереть, а другой останется жить, и все из-за политики. Но в то же самое время я была полна решимости подтвердить свою верность короне. Если потребуется, я отдам жизнь за Феррандино.

Услышав мои слова, солдат рассмеялся, хотя и несколько нервно. Я была всего лишь женщиной, а он — высоким сильным парнем. Не похоже было, чтобы я могла представлять собою какую-то угрозу. Он сделал еще шаг, слегка опуская меч, и протянул руку, вознамерившись оттолкнуть меня в сторону.

Во мне поднялась какая-то волна, нечто холодное и жесткое, порожденное скорее инстинктом, чем волей. Я шагнула вперед, словно собираясь обнять его, и оказалась слишком близко, чтобы он мог нанести удар своим длинным мечом или увидеть, как я извлекаю стилет.

Он стоял вплотную ко мне, и у меня не получалось нанести правильный, скрытный удар. А потому я занесла стилет и ударила сверху вниз, рассекла ему глаз и щеку и оцарапала грудь.

— Бегите! — закричала я мужчинам, стоявшим у меня за спиной.

Солдат взвыл от боли и схватился за глаз; между пальцев потекла кровь. Наполовину ослепленный, он вскинул меч и попятился, явно собравшись опустить его мне на голову и разрубить меня надвое.

Я воспользовалась образовавшейся дистанцией, чтобы добраться до его горла. Поднявшись на цыпочки, я без промедления изо всех сил всадила стилет ему в шею, сбоку. Я давила до тех пор, пока не добралась до середины шеи — меня остановили кость и хрящ.

Теплая кровь хлынула мне на волосы, лицо, грудь; я смахнула ее с глаз тыльной стороной руки. Меч молодого убийцы громко звякнул о мрамор. Солдат зашатался, отступил на шаг и несколько раз судорожно взмахнул руками. Мой стилет торчал у него из горла. Солдат попытался крикнуть, но не смог. Отчаянный хрип, страшное хлюпанье рассеченной плоти, смешанное с бульканьем пузырящейся крови, — я в жизни не слыхала ничего ужаснее.

Затем он тяжело упал на спину, вцепившись в клинок, так и оставшийся у него в шее. Каблуки его сапог ударились об пол, потом ноги несколько раз дернулись, как будто он пытался убежать. Наконец кровь громко заклокотала у него в горле, хлынула изо рта, и стражник застыл.

Я присела рядом с ним. Лицо его было искажено самым кошмарным образом, глаза — один из них был пробит и заплыл кровью — закатились. Я с трудом вытащила стилет из его горла, вытерла подолом собственного платья и потом вернула в ножны.

— Ты спасла мне жизнь, — сказал Феррандино.

Я подняла голову и обнаружила, что он стоит на коленях рядом со мной, по другую сторону от тела солдата, и на лице его потрясение мешается с восхищением.

— Я никогда этого не забуду, Санча.

Рядом с ним сидел мой брат, бледный и безмолвный. Я знала, что эти бледность и молчание порождены не ужасом перед этим происшествием, а скорее последним, чему он стал свидетелем: как я извлекла оружие из горла жертвы и заботливо вытерла кровь о собственное платье.

Оказалось, что мне совсем нетрудно убить.

Мы с братом переглянулись — должно быть, я являла собою кошмарное зрелище, с залитыми кровью головой и грудью, — потом посмотрели на мертвого убийцу, чей незрячий взгляд был устремлен в потолок.

— Прости, — прошептала я, хотя и понимала, что он не может услышать меня. Но Ферранте был прав: когда глаза открыты, это и вправду помогает. — Я должна была защитить короля.

А потом я осторожно коснулась его щеки там, где остался след от моего стилета. Кожа все еще оставалась мягкой и очень теплой.

Альфонсо с королем взяли в покоях Феррандино по мечу, потом провели меня обратно ко мне в комнату, хотя я уже доказала, что способна постоять за себя.

Когда донна Эсмеральда увидела меня, с головы до ног покрытую коркой подсыхающей крови, она испустила пронзительный вопль и рухнула бы, если бы Альфонсо ее не поддержал. Но как только она узнала, что я не ранена, она на удивление быстро пришла в себя. Джофре тоже находился здесь же — пришел, разыскивая меня; и он воскликнул «Санча!» с таким страхом и беспокойством, что я была вполне удовлетворена. Даже узнав, что со мной все в порядке, он не успокоился; он схватил меня за руку, не обращая внимания на то, что она красная и липкая, и не отпустил бы, если бы не приказ короля.

После того как мужчины ушли, донна Эсмеральда принесла таз с водой и принялась отмывать меня. Окунув тряпку в воду — в воде тут же заклубились розовые струйки, кровь моей жертвы, — она прошептала:

— Вы такая храбрая, мадонна! Король должен дать вам орден. Каково это — убить человека?

— Это…— Я умолкла, пытаясь подобрать слова, которые смогли бы передать мои чувства. — Это необходимость. Просто нечто такое, что ты делаешь потому, что иначе нельзя.

По правде говоря, это оказалось на удивление просто. Меня начала бить дрожь: не из-за того, что я отняла жизнь у человека, а из-за того, что я проделала это с такой легкостью.

— Ну, будет, будет…— Донна Эсмеральда накинула шаль на мои голые плечи: я сбросила мокрое платье на пол, оставив его какому-нибудь предателю-анжуйцу или французу, который найдет его и будет сильно озадачен. — Я знаю, что вы храбрая, но это все-таки сильное потрясение.

Но я не собиралась терпеть, чтобы со мной нянчились, как с маленькой. Я быстро оделась, потом ополоснула стилет в окровавленной воде, тщательно вытерла и спрятала под корсажем чистого платья. Только после этого я помогла Эсмеральде сложить в сундук самые необходимые вещи. Самые ценные украшения я спрятала на себе, крепко привязав к бедрам. Много прекрасных вещей: замечательные меховые одеяла, ковры, шелковые гобелены и парчовые шторы, тяжелые серебряные и золотые канделябры и картины старых мастеров — пришлось оставить врагам.

После этого нам уже нечего было делать — лишь ждать и стараться не терять самообладания при каждом залпе пушек.

Незадолго до полудня появился Джофре в сопровождении слуг и пары вооруженных стражников, чтобы забрать наш сундук. По привычке приводить себя в порядок, прежде чем показываться людям на глаза, я пригладила волосы — и обнаружила, что в них по-прежнему полно засохшей крови.

И снова я быстро шла по коридорам Кастель Нуово; на этот раз я не позволяла себе рассматривать стены и обстановку либо горевать о том, что я оставляю позади. Я отрешилась от чувств, не позволяя им влиять на рассудок. Возможно, нас постигло поражение — но я верила, что Феррандино прав, что это все временно. Я прилагала все усилия, чтобы держаться с достоинством и уверенностью, ибо никогда еще Арагонский дом так сильно не нуждался и в том, и в другом. Джофре шел рядом со мной. Надо отдать ему должное: он не выказывал страха, хотя был мрачен и держался напряженно.

Наконец наш маленький отряд добрался до двустворчатых дверей, ведущих во внутренний двор, и остановился, пока стражники поспешно открывали их.

Шедшая за мной донна Эсмеральда разразилась громкими рыданиями.

Я прикрикнула на нее:

— Прибереги слезы до тех пор, пока мы не останемся одни! Будь гордой. Мы не побеждены — мы вернемся. А когда мы придем, Неаполь встретит нас с радостью.

Донна Эсмеральда повиновалась, вытирая глаза пышным рукавом.

Когда двери открылись, за ними обнаружилась картина полнейшего смятения. Двор был забит людьми — дальними родственниками и знакомыми дворянами, которые сумели укрыться за крепостными стенами, когда бой только начался, а также обезумевшими от страха слугами и челядью, которые побросали свои посты, а теперь осознали, что их оставят тут, на милость мятежников. Эти две группы сбились воедино, и их окружал отряд наших солдат с саблями наголо, не подпуская к экипажам, подготовленным для нашего бегства.

Во дворе были и еще солдаты: некоторые, судя по всему, уже здесь скончались, и их оттащили в угол, а другие, раненные, стонали от боли. Уцелевшие собрались у четырех крытых повозок того типа, который использовался для поездок по городу; они стояли двумя кольцами: сначала всадники, по двое в ряд, а дальше — пехотинцы. Наши люди были одеты для битвы, в испанские шлемы с сине-золотыми султанами и пластинчатые доспехи.

Вся зелень была здесь вытоптана подчистую, включая первые весенние побеги. Некогда благоуханный воздух теперь был наполнен дымом горящих дворцов и едкой, сернистой вонью артиллерии. Хор голосов, исполненных отчаяния и ужаса, перекрывал все звуки, кроме грохота пушек.

Когда стражники преклонили колени, я вступила в это безумие, сохраняя царственный вид.

— Дорогу! — вскричали стражники. — Дорогу принцу и принцессе Сквиллаче!

По толпе пробежал гомон. Стоявшие ближе всех к нам солдаты повернулись и низко поклонились нам, с искренностью и восхищением, которого я не поняла.

— Дорогу принцессе Санче!

Толпа была столь велика, что люди стояли плечом к плечу; однако мне не пришлось проталкиваться, и я прошла, никого не коснувшись.

От толпы отделился какой-то капитан.

— Ваши высочества, — обратился он к нам с мужем. — Его величество просит вас сопровождать его.

Капитан провел нас мимо двух повозок. Дядя Федерико заталкивал своего брата в первую с таким же пылом, с каким он поутру размахивал своим скимитаром. Сейчас меч висел у него на поясе; каждый мужчина, вне зависимости от того, принадлежал ли он к королевской семье, был вооружен.

Пехотинцы, окружавшие королевский экипаж, расступились, пропуская нас, а всадники, выстроившиеся по бокам, натянули поводья и заставили лошадей попятиться. Один из стражников протянул руку, дабы помочь мне забраться в карету, и, когда я коснулась его руки, произнес:

— Это честь для меня, ваше высочество. Вы — величайшая героиня Неаполя.

В карете я обнаружила ожидавших нас Альфонсо, Джованну и Феррандино. Хотя ситуация, несомненно, была прескверной, молодой король нашел в себе силы улыбнуться. Он расслышал слова стражника.

— Присаживайся рядом со мной, Санча. Так я буду чувствовать себя спокойнее. Как ты наверняка понимаешь, твоя сегодняшняя храбрость заслужила тебе определенную репутацию.

При этих словах мое самообладание дрогнуло: я считала свой поступок не актом мужества, а тревожным симптомом моей наследственности. Пока Джофре и Эсмеральда забирались в карету, я опустила взгляд и, запинаясь, произнесла:

— Ваше величество, это было случайностью, что я одна оказалась при оружии. Если бы мой брат был вооружен, он первым защитил бы вас. А если бы вы сами были вооружены, нам и вовсе нечего было бы бояться, при вашем искусстве фехтовальщика.

Я села рядом с королем. С другой стороны от него сидела Джованна. Напротив нее сидел Альфонсо, потом Джофре, и последней уселась Эсмеральда.

— Случайность или нет, но мы здесь лишь благодаря тебе, — возразил Феррандино, — и мы признательны тебе. Отныне ты — мой счастливый талисман, Санча.

Он умолк, когда повозка качнулась; одновременно с этим послышались крики: часовые на стенах сообщали солдатам внизу, что творится за воротами замка. Судя по всему, враги предвидели, что мы попытаемся бежать из Кастель Нуово. Раздалась команда, и большая группа пехотинцев быстро двинулась на помощь тем, кто уже защищал нас.

Несколько стражников подбежали к воротам и отперли их; за воротами бушевал хаос.

Наши люди сражались с предателями из числа наших же солдат, равно как и с простолюдинами и дворянами. Как только ворота открылись, наше подкрепление с грозными кличами ринулось в схватку — и та вскоре закипела так яростно, что я не успевала уследить за ее ходом.

Наша повозка выкатилась в сводчатый проем ворот, а потом со скрипом остановилась рядом с триумфальной аркой Альфонсо I. Мы оказались пойманы, словно в ловушке, в незапертом дворе, а наши защитники тем временем пытались проложить нам путь сквозь вражеские ряды.

Я выглянула в окно повозки.

— Не смотри! — предостерег меня Джофре, и его поддержал Феррандино:

— Не смотри! Мне очень жаль, что вам, женщинам, приходится соприкасаться с грубостью войны.

Но открывшееся зрелище зачаровало меня, точно так же, как когда-то зачаровал устроенный Ферранте музей мумифицированных трупов. Я видела, как какой-то дворянин-анжуец — он был без доспеха, красивый парчовый камзол пропитался потом и кровью, а лицо было измазано сажей — безжалостно накинулся на дальнего от меня пехотинца. Дворянин был мужчиной средних лет, явно получившим отличную воинскую подготовку, а наш солдат — молодым парнем, лишь недавно призванным в армию; он был перепуган и немного замешкался. Анжуйцу этого хватило, чтобы добраться до противника, что он и проделал на редкость эффективно: один удар, второй — и молодой пехотинец с пронзительным криком уставился на свою правую руку, в которой больше не было меча, да и руки уже не было по самый локоть. Она превратилась в окровавленный обрубок, и парень упал без сознания.

Дворянин проскользнул мимо второго пехотинца, потом мимо третьего, и я уже слышала его торжествующий крик:

— Смерть Арагонскому дому! Смерть Феррандино!

Его губы все еще были округлены в последнем «о», когда один из наших кавалеристов — это происходило неприятно близко от окна — наклонился и умело полоснул саблей по плечам анжуйца, отделив голову от тела.

Голова покатилась вниз, отскочила от лошадиного бока, потом скатилась под копыта, а лошадь ударом ноги отправила ее под нашу карету; из шеи обезглавленного туловища ударила струя крови, а потом обтянутые парчой плечи осели вниз и скрылись из поля моего зрения. Повозка попыталась двинуться вперед, но колеса на что-то наткнулись; кучер принялся нахлестывать лошадей, и в конце концов они рванулись изо всех сил. Накренившись, повозка переехала тело анжуйца. К счастью, этот звук потонул в шуме битвы.

Сидящая напротив меня донна Эсмеральда дрожащим голосом принялась молиться святому Януарию, прося уберечь нас. Бледная, как мел, Джованна на ощупь отыскала руку Феррандино и крепко сжала.

Все больше мечей сверкало на солнце серебром. Я видела, как какой-то простолюдин напал на наших людей и упал пронзенным. Я видела, как еще один из наших пехотинцев был ранен, на этот раз в бедро. Он сражался, сколько мог, потом упал, обессилев от потери крови. Хотя я не видела его конца — солдаты закрывали мне обзор, — я разглядела, как какой-то мятежник раз за разом вскидывал меч и рубил упавшего.

Через некоторое время мы начали двигаться быстрее и выехали на улицу. Я повернулась, чтобы бросить последний взгляд на Кастель Нуово. Ворота по-прежнему были открыты нараспашку, хотя последняя из повозок с королевской семьей уже выехала; у Триумфальной арки кишели анжуйцы и простолюдины. Я тщетно пыталась разглядеть там шлемы с сине-золотыми султанами.

Я вытянула шею еще сильнее: оставшийся позади арсенал был охвачен огнем, в его стенах зияли бреши. Еще дальше за ним от пожарищ, рассыпавшихся вокруг Везувия, поднимался серый дым. Могло показаться, будто это вулкан изверг дым и пламя на город, но на сей раз Везувий был лишь ни в чем неповинным безмолвным свидетелем разрушений, учиненных людьми.

Прежде чем я успела разглядеть еще что-либо, Альфонсо, сидевший рядом с Эсмеральдой, твердо произнес:

— Перестань, Санча. Это бессмысленно…

Конечно же, он был прав. Я заставила себя отвернуться и смотреть вперед, подавляя всплывающие мысли — о тех несчастных, которых мы покинули во дворе, о доме моего детства, оставленном на милость врага.

Колеса застучали по брусчатке. Дорога шла вдоль берега. Слева расстилалась водная гладь залива, справа раскинулись сады, примыкающие к королевскому дворцу, ныне превратившемуся в поле битвы, а за ними поднималась Пиццо-фальконе. На ее склонах сейчас горели дворцы, принадлежавшие арагонскому семейству. Позади остался город.

Мы продвигались вперед неуклонно, хотя и не особенно быстро из-за нашей охраны. Но древняя крепость Кастель дель Ово, охраняющая гавань Санта-Лючии, делалась все ближе. Теперь, когда мы прорвались через гущу боя, я впервые задумалась не только о том, что наша семья оставила позади, но и о том, куда мы направляемся. Феррандино потребовал корабль. Что он задумал?

Будь я королем, чей народ раздираем междоусобной войной, а сокровищница опустошена, мне в голову пришло бы всего одно место, куда можно было бы направиться. Эта мысль вызвала у меня некоторую тревогу, но мое внимание тут же отвлекла возмутительная сцена: двое простолюдинов спешили прочь от королевского дворца, таща на плечах свернутый турецкий ковер, украшавший пол отцовского кабинета. Хуже того, за ними мчался третий, прижимая к себе золотой бюст Альфонсо I, стоявший у деда на каминной полке.

Но мое возмущение длилось недолго. Мимо нас с грохотом пронесся обжигающий порыв ветра; в тот же самый миг карету швырнуло влево, и я полетела на Феррандино, а он — на Джованну. Точно так же Эсмеральду кинуло на моих мужа и брата. Я невольно вскрикнула, полуоглушенная, едва расслышав собственный голос среди криков других.

Одновременно с этим через окно на меня брызнуло кровью. Мгновение карета балансировала на двух колесах, придавливая кричащих людей и лошадей. Пока все пассажиры пытались ухватиться за какую-нибудь опору, солдаты кинулись к карете и подтолкнули ее; наконец она встала ровно.

Как только мы пришли в себя, я выглянула в окно и увидела причину переполоха — пушечное ядро. Теперь оно смирно лежало на булыжной мостовой, успев взыскать с нас ужасную дань. Рядом лежал один из наших кавалеристов. Его бедро и живот его несчастной лошади были разорваны почти напополам; кровь, кости и плоть лошади и человека смешались, и невозможно было различить, где чья.

Одна лишь милость была дарована им: похоже, оба они умерли мгновенно. В открытых глазах и на спокойном лице молодого солдата читалась напряженность, но не видно было ни следа изумления или страха. Он по-прежнему сжимал в руке поводья. Большая, красивая голова коня была приподнята; удила до сих пор оставались во рту; глаза были ясными и умными. Одно из передних копыт было занесено для следующего шага. Если бы не ужасные зияющие раны, оба они, и конь и всадник, могли бы послужить прекрасным образцом молодости и силы.

Я хотела быть сильной и храброй — ради остальных, — но теперь я опустила голову. Я больше не могла. Так я и проделала остаток пути до Кастель дель Ово. Всю дорогу меня преследовал образ молодого кавалериста и его коня. По правде говоря, он до сих пор меня преследует.

Я выросла в Неаполе, но у меня никогда не было повода посетить эту крепость, названную в честь мифического подземного яйца. Она не подходила для визитов принцесс. Это было огромное каменное сооружение, сужающееся от основания к верхушке, а из обстановки в нем имелась лишь военная техника. Эта крепость служила часовым и первым рубежом обороны против врагов, которые попытались бы вторгнуться с моря, а также последним убежищем от тех врагов, которые пришли по суше. Здесь пахло сыростью, а истертые, неровные кирпичные ступени были скользкими от плесени.

Я не пожелала оставаться в более безопасных помещениях внизу и поднялась на вершину, где несли дозор часовые. На каждой башне стояло по нескольку орудий, готовых стрелять по городу, и рядом с ними были грудами свалены чугунные ядра. Все, кто добрался сюда в повозках, — включая тех родственников, которые опередили нас или, наоборот, прибыли позже, — были глубоко потрясены, не только из-за позора вынужденного отступления, но из-за страданий, свидетелями которых мы стали. Я была не в силах ожидать спасения, сидя и горюя вместе с донной Эсмеральдой. Вместо этого я пыталась отвлечься, глядя на море и выискивая корабль, который должен был увезти нас.

Но корабля не было. Так прошло несколько часов. Я безостановочно расхаживала по старым кирпичам плоской крыши, а время от времени снизу появлялся Альфонсо и спрашивал, не показался ли корабль.

«Нет», — каждый раз отвечала я ему, и он возвращался вниз, туда, где король обсуждал со своим полководцем дальнейшую стратегию. Я смотрела на запад, не желая глядеть на разорение города, и следила за тем, как солнце все ниже и ниже клонится к горизонту.

Когда Альфонсо в очередной раз осведомился про корабль, я решительно спросила:

— Куда мы направляемся?

Альфонсо наклонился и зашептал мне на ухо, словно сообщал государственную тайну, которую не следовало слышать солдатам, — хотя мне его ответ показался настолько ожидаемым и очевидным, что, по моему мнению, он с тем же успехом мог бы прокричать об этом во все горло:

— На Сицилию. Говорят, что тамошний король предоставил отцу убежище в Мессине.

Я ответила коротким кивком.

Вскоре стемнело, и я спустилась вниз повидаться с семьей. Из-за этой задержки все мы нервничали и беспокоились: действительно ли генерал сдержал слово? Действительно ли корабль идет сюда? Но когда окончательно стемнело, раздался возглас одного из часовых.

Мы поспешили к кораблю — без этикета, без изящества, без фанфар. Корабль был маленьким и быстроходным, построенным ради скорости, а не ради удобства. Из соображений безопасности над ним было поднято желто-красное испанское знамя, а не цвета Неаполя.

Несмотря на призывы донны Эсмеральды спуститься вниз, я стояла на палубе, пока мы не вышли из гавани Сан-та-Лючии. Хотя уже настала ночь, город был озарен пламенем пожарищ, а ядра прочерчивали небо подобно вспышкам молний, позволяя разглядеть местность вокруг: арсенал и церковь Санта Кьяра, в которой короновался отец, были объяты пламенем; Поджо Реале, великолепный дворец, построенный отцом еще в бытность его герцогом, был почти полностью уничтожен. Я с облегчением увидела, что кафедральный собор уцелел — во всяком случае, пока.

Что же до Кастель Нуово, то он горел ярче всех. Мне невольно подумалось: как отреагировали люди, обнаружив музей Ферранте?

Я долго стояла на палубе, прислушиваясь к плеску волн, а Неаполь постепенно исчезал вдали, словно сверкающий, ярко-алый драгоценный камень.