Глава 16. После того как их багаж перенесли в особняк Данвинов, Элинор отослала обеих девочек в ванную, чтобы те умылись с дороги

После того как их багаж перенесли в особняк Данвинов, Элинор отослала обеих девочек в ванную, чтобы те умылись с дороги, а сама тем временем приступила к обязанностям хозяйки дома, встретившись с миссис Уикетт, экономкой, нанятой для них мистером Праттом. Эта женщина представляла собой полную противоположность Майри, начиная с высокой худощавой фигуры и кончая безупречно вежливым голосом, начисто лишенным, однако, искренности или сердечного тепла. Она заставила Элинор еще больше пожалеть о разлуке с их домом на Трелее.

Элинор поручила миссис Уикетт и двум горничным, нанятым вместе с ней, подготовить для них спальни. Пока они проветривали белье и выколачивали пыль из ковров, Гэбриел, Элинор и обе девочки прокатились в экипаже по Пиккадилли, после чего покинули карету и пешком продолжили свой путь по Сент-Джеймс-стрит и прилегающим переулкам, чтобы сделать необходимые покупки, а заодно и полюбоваться городскими достопримечательностями.

Они долго бродили по Пэлл-Мэлл, показывая девочкам великолепные сады Сент-Джеймсского парка и Карлтон-Хаус, лондонский дворец бывшего принца-регента, опустевший с тех пор, как принц год назад унаследовал престол, потратив перед тем без малого тридцать лет на его перестройку. Сооруженный из красного кирпича, с внушительными на вид колоннами коринфского стиля, внутри этот дворец, как говорили, мог соперничать по роскоши с самим Версалем. Изящная лестница, состоявшая из двух рядов ступенек, которые сходились на первом этаже и затем снова расходились, чтобы соединиться этажом выше, считалась одним из главных украшений парадного вестибюля наряду с ионическими колоннами из бурого мрамора и драгоценными безделушками, привезенными сюда из разных мест, вплоть до Китая.

Окинув дворец до самого верха крыши взглядом, полным благоговейного трепета, Брайди с чисто детской непосредственностью заявила, что она непременно выйдет замуж за этого принца и будет жить в его красивом доме вместе с Джулианой и ее любимцем, маленьким ягненком, которого она ласково называла Вулли. Элинор и Гэбриелу пришлось поставить ее в известность, что принц – на самом деле уже не принц, а король – женат и отказывает своей супруге в официальном короновании потому, что она пришлась ему не по нраву. Брайди тут же взяла свои слова обратно, решив, что она найдет себе другого принца, у которого будет даже более красивый дом, чем этот Карлтон, и который не откажется сделать ее своей королевой.

Когда они снова свернули на Пиккадилли, Элинор заметила, что Гэбриел взял Джулиану под руку, чтобы помочь ей перейти оживленную улицу перед ними, и сердце ее переполнилось любовью к этому человеку, который так долго избегал общества дочери из опасения за ее жизнь, а теперь, казалось, решил наверстать упущенное за один день.

Перемена, произошедшая в нем, была поистине поразительной. Пока они проходили вдоль ряда магазинов, Гэбриел беседовал с Джулианой, показывал ей достопримечательности и даже не пытался заставить ее прервать молчание. Возможно, все дело было в Брайди, которая с самого начала приняла немоту Джулианы просто как одну из сторон ее натуры, но как только ее примеру последовал Гэбриел, все тут же встало на свои места.

Они заглянули в магазин Хатчарда, где приобрели несколько книг, как для того, чтобы продолжить образование Джулианы, так и для того, чтобы приступить к занятиям с Брайди. Девочка должна была присоединиться к Джулиане и еще нескольким ребятишкам с острова в школе, открыть которую Элинор предложила Гэбриелу по дороге в Лондон. Она собиралась учить там детей английскому языку, чтению, письму и начаткам счета, а те, в свою очередь, помогут ей расширить ее познания в гэльском.

После магазина Хатчарда они пили чай с горячими булочками в чайной миссис Коллинз. Элинор с трудом удержалась от смеха, когда заметила среди посетителей молодую леди в вечернем туалете, очень похожую на нее, какой она была еще не так давно. Девушка сидела за столиком рядом с матерью, а та напоминала ей о том, под каким углом следует держать пальцы, когда берешь в руки чашку. Все эти правила и ограничения теперь казались Элинор такими же далекими и ненужными, как само ее прежнее существование.

Они нанесли визит портному на Джермин-стрит, чтобы приобрести для Гэбриела несколько новых галстуков, а также в галантерейную лавку, где купили для Майри набор красивых шелковых лент всевозможных оттенков. Пока Гэбриел вместе с Джулианой покупал в магазине канцелярских товаров новые перья и воск для печатей, Элинор с Брайди любовались витринами магазинов на Олд-Бонд-стрит, обмениваясь замечаниями по поводу выставленных в них шляп, увенчанных грудами фруктов.

– Я и не знаю, чего мне больше хочется – надеть эту шляпу или съесть ее, – с обычной рассудительностью ребенка заявила Брайди.

Когда они уже собирались свернуть за угол, где их должны были ждать Гэбриел и Джулиана, Элинор неожиданно услышала, как кто-то окликнул ее:

– Элинор! Неужели это и в самом деле вы?

Элинор обернулась и застыла на месте, увидев Ричарда Хартли, спешившего по тротуару ей навстречу. Он был элегантно одет в темно-синий сюртук и брюки цвета буйволиной кожи, темные волосы под полями его высокого цилиндра были уложены в модную прическу, начищенные ботинки так и сверкали на солнце – настоящий светский щеголь с ног до головы.

– Ричард… – только и могла произнести она, прежде чем он схватил ее затянутую в перчатку руку и от души поцеловал.

– Я чуть не лишился рассудка от беспокойства за вас, – заговорил он. – Как только мне стало известно о том, что вы покинули столицу, я написал вам в Шотландию, однако так и не дождался ответа и решил, что мое письмо до вас не дошло. Тогда я подумал, что вы, вероятно, уже покинули Шотландию, и написал вашему брату, но и он тоже мне не ответил. Поэтому я решил, что вы на пути обратно в Англию, и немедленно вернулся в столицу, надеясь застать вас здесь. Я хотел попросить у вас прощения за то, что покинул вас в самой середине сезона, не потрудившись объяснить свой поступок. Два дня назад я явился в Найтон-Хаус и оставил там визитную карточку, однако снова не получил ответа – до сегодняшнего дня, – добавил он, просияв. – До чего же приятно увидеть вас снова! Когда вы вернулись в столицу? Должно быть, эти дикие горцы в килтах вам смертельно надоели.

Элинор осмотрелась по сторонам, отыскивая в толпе прохожих Гэбриела.

– Мы прибыли в город сегодня утром.

– Утром? – рассмеялся Ричард. – И уже решили пройтись по магазинам. Воображаю себе, как вам там на севере не хватало Бонд-стрит. – Тут его взгляд неожиданно упал на Брайди, которая стояла рядом с Элинор, держа ее за руку и с нескрываемым любопытством разглядывая его.

– Здравствуй, – обратился к девочке Ричард. – Я – лорд Херрик.

– А я – Брайди. Какая высокая у вас шляпа! – Она подняла глаза на Элинор. – У него такие блестящие ботинки, что я могу видеть в них собственное отражение.

– Ричард, – перебила ее Элинор, – вы уже беседовали с моей семьей?

– Нет, я задержался в Йоркшире дольше, чем предполагал. Вы, наверное, решили, что я совсем о вас забыл. – Тут он осекся, заметив, каким натянутым было выражение ее лица. – А в чем, собственно, дело?

Прежде чем Элинор успела подобрать слова для ответа, из-за угла улицы показались Гэбриел и Джулиана, направлявшиеся в их сторону. Смущенная неожиданным появлением незнакомца, а может быть, почувствовав неловкость положения, Джулиана подошла к Элинор и вложила в ее руку свою. Гэбриел встал рядом, как бы беря Элинор под свою защиту, и хотя он не произнес ни слова, для любого было очевидно, что их связывало нечто большее, чем мимолетное знакомство.

Элинор наблюдала за тем, как сразу изменилось выражение лица Ричарда. Восторг от их неожиданной встречи уступил место замешательству, а затем неподдельному ужасу.

– Ричард, – обратилась она к нему в попытке нарушить гробовое молчание, внезапно воцарившееся на углу оживленной улицы, – позвольте мне представить вам моего мужа, лорда Данвина, и нашу дочь, мисс Джулиану Макфи. С ее подругой, Брайди, вы уже знакомы. – Она перевела взгляд на Ричарда. – Гэбриел, девочки, это мой давний и хороший знакомый, Ричард Хартли, граф Херрик.

Ричард изумленно уставился на Гэбриела, который был на несколько дюймов выше его и привлекал к себе взоры прохожих. Спустя мгновение он снова посмотрел на Элинор, глаза его стали тусклыми и печальными, едва он осознал глубину обрушившейся на него катастрофы.

– Значит, вы вышли замуж? – спросил он, все еще отказываясь верить собственным ушам.

И затем, призвав на помощь все свое аристократическое воспитание и светские манеры, к которым он был приучен с детства, Ричард выпрямился, словно его встряхнула чья-то невидимая рука, и с вежливо-безучастным выражением на лице протянул руку Гэбриелу:

– Для меня большая честь познакомиться с вами, Данвин.

– Для меня тоже, Херрик, – ответил Гэбриел, пожав ему руку.

Ричард бросил беглый взгляд на девочек и кивнул.

– Что ж, не смею больше вас задерживать, – произнес он, явно пытаясь совладать со своими чувствами на виду у публики. – Я желаю вам в браке всего самого наилучшего. – Он поклонился Гэбриелу. – Лорд Данвин… – Тут он перевел взгляд на Элинор, лицо его казалось таким же жестким и неподвижным, как поднятые вверх кончики его модного воротника. –…Леди Данвин. Я сожалею лишь о том, что мое письмо не дошло до вас вовремя, пока вы находились в Шотландии. Моя нерасторопность явно обернулась большой удачей для лорда Данвина.

С этими словами он отвесил ей поклон и, повернувшись, зашагал прочь по тротуару. Спина его была такой же прямой и негнущейся, как фонарный столб. Он больше ни разу не посмотрел в их сторону.

Элинор даже не замечала, что стоит на месте, уставившись ему вслед и мешая прохожим, пока Гэбриел наконец не произнес:

– С тобой все в порядке, дорогая?

Она подняла на него взгляд, охваченная таким глубоким раскаянием, что глаза ее затуманились слезами.

– Я не ожидала увидеть его здесь. Я даже не знала, что ему сказать. Боже мой, Гэбриел, он не должен был узнать об этом вот так!

– Тут ты ничего не могла поделать.

Элинор дала волю слезам:

– А если бы на его месте оказалась моя мать? Или Кристиан? Я даже представить себе не могу, что мне пришлось бы встретиться с ними в первый раз возле… возле шляпной лавки!

Брайди потянула Элинор за рукав и спросила, чем ее мог так расстроить тот человек в блестящих ботинках. Джулиана просто сделала еще шаг в ее сторону. Внезапно ей захотелось покинуть этот многолюдный перекресток и как можно скорее вернуться домой. Гэбриел, по-видимому, почувствовал настроение жены и поспешно нанял для них шестиместный экипаж, стоянка которого находилась за углом. Спустя несколько минут они уже катили обратно к Аппер-Брук-стрит, на сей раз намеренно избегая Беркли-сквер.

В тот вечер они тихо поужинали дома, хотя им пришлось посылать Фергуса за едой в ближайший трактир, поскольку миссис Уикетт большую часть дня снабжала провизией кухню. После ужина Элинор проследила за тем, чтобы Джулиану и Брайди наскоро искупали и переодели в ночные рубашки, и уложила обеих спать в комнате, находившейся как раз напротив ее собственной. Когда за ней закрылась дверь, Элинор могла слышать, как Брайди что-то прошептала в темноте на ухо Джулиане, и поняла, что они скорее всего проведут половину ночи, стоя у окна и наблюдая за проезжавшими мимо экипажами при свете газового фонаря на углу улицы – совсем как она сама, будучи еще ребенком.

Спустя час Элинор сидела одна у себя в спальне за туалетным столиком, долгими, неспешными движениями расчесывая волосы. Она уже успела принять ванну, чтобы смыть дорожную пыль, а заодно и унять тревожные мысли, которые не покидали ее. Она спрашивала себя, сумеет ли Ричард когда-нибудь простить ее, и если да, то что она ему скажет, когда они встретятся снова. Она вспомнила о своей семье, которую ей так не терпелось увидеть. Ею владело чувство одиночества и полной беспомощности. Несколько раз в течение дня она была близка к тому, чтобы вскочить в первый попавшийся экипаж и отправиться прямо на Беркли-сквер, однако не была уверена в том, что она скажет родным и как они отнесутся к переменам в ее жизни. Понравится ли им Гэбриел? И согласятся ли они принять Джулиану с ее немотой в высокородное семейство Уэстоверов?

Она сидела так за туалетным столиком, глядя рассеянно на свое отражение в зеркале, когда в ее дверь тихо постучал Гэбриел.

– Какой-то лакей только что оставил это у входа для тебя, – произнес он, вручив ей сложенное и запечатанное письмо. Оно было адресовано «леди Данвин» и запечатано гербом графов Херриков.

Элинор подняла глаза на Гэбриела.

– Это от Ричарда, – произнесла она, взломав печать и вскрыв конверт.

Однако письмо было не от Ричарда, а от его матери, вдовствующей графини Херрик, которая приглашала ее на следующее утро к себе на чай.

«Нам нужно обсудить кое-какие вопросы», – гласила приписка в самом конце, и Элинор тут же догадалась, о каких вопросах шла речь. Она передала письмо Гэбриелу, чтобы он мог его прочесть.

– И ты пойдешь туда?

– Я не знаю. Мне не хочется причинять боль кому-то еще. В конце концов, и так уже слишком много людей пострадало.

Гэбриел кивнул:

– Если хочешь, я готов тебя сопровождать. Однако советую тебе хорошенько все обдумать, прежде чем принять решение, дорогая. Тебе незачем с этим спешить. Лучше выспись как следует этой ночью, а завтра утром дашь окончательный ответ.

Она подняла на него глаза и улыбнулась, несколько ободренная его поддержкой.

– Благодарю тебя, Гэбриел.

– Тогда спокойной ночи, дитя мое. – Он повернулся, чтобы уйти. – Приятных тебе снов.

Он был уже почти у двери, когда она окликнула его:

– Гэбриел?

Он обернулся, однако остался стоять у двери, а она между тем смотрела на него с противоположного конца комнаты. В течение нескольких минут они словно завороженные взирали друг на друга, не произнеся при этом ни единого слова. Впрочем, ни один из них не нуждался в словах, чтобы понять, о чем думал другой все последние недели. И вот теперь ожидание осталось позади.

Видя молчаливое приглашение в ее зеленых глазах, Гэбриел захлопнул за собой дверь, по-прежнему не сводя с нее взгляда. Он стоял по другую сторону комнаты, высокий и сильный, и Элинор невольно покраснела, заметив в его глазах странный диковатый блеск. Тем не менее кто-то из них должен был сделать первый шаг, и этим кто-то оказался Гэбриел. Подойдя, он одним стремительным движением подхватил Элинор на руки. Та тихо ахнула, охваченная волнением, и крепко обхватила руками его шею, пока он нес ее к постели.

– Должна ли я задуть свечи? – осведомилась она.

– А разве тебе так уж нужна темнота, дорогая?

– Ну, я думала… то есть я слышала, что…

У Гэбриела вырвался низкий грудной смешок:

– Так вот что обсуждали твои приятельницы в школе!

Элинор снова вспомнила о своей дорогой подруге, Амелии Баррингтон, и о тех ночах, которые они провели, перешептываясь друг с другом под одеялом. Интересно, относил ли ее хоть раз муж, в прошлом партнер ее отца по игре в вист, к постели на руках?

– Знаешь, мне это кажется несправедливым, – произнесла она, нахмурившись. – Вы, мужчины, знаете о таких вещах чуть ли не с самого рождения. Для вас это значит не больше, чем какие-нибудь… скачки. Девушкам же приходится довольствоваться только домыслами, да еще сплетнями, случайно услышанными от старших сестер и кузин. – Она состроила гримаску. – Как, например, насчет задутых свечей.

Гэбриел растянулся рядом с ней на постели.

– Наверное, тебе приходилось слышать о том, что некоторые женщины предпочитают темноту, чтобы не видеть лица своих мужей. Таким образом они могут отгородиться от всех жизненных невзгод, выполняя свой супружеский долг и в то же время представляя себя в постели с тайным любовником вместо незадачливого мужа. – Он протянул руку к канделябру. – Так кого же ты хочешь видеть рядом с собой – мужа или любовника?

Элинор посмотрела на него и улыбнулась, обхватив его шею рукой и притянув к себе его голову. Прежде чем их губы слились в поцелуе, она чуть дыша проговорила:

– Мне не приходится выбирать, дорогой, потому что у меня есть и тот, и другой в одном лице.

Их тела соединились в крепком объятии, пока Гэбриел целовал Элинор – страстно, упоенно, так что у нее перехватило дыхание, и ей показалось, будто она вот-вот воспарит до небес. Затем Гэбриел отстранился от нее, и она при свете свечей увидела, как он стянул с себя рубашку, швырнув ее на пол рядом с собой.

– Гм-м, муженек, глядя на тебя, я склонна думать, что свечи и впрямь лучше оставить зажженными.

Он едва удержался от смеха.

– Посмотрим, что ты скажешь, когда я предстану перед тобой в чем мать родила. Некоторых дам охватывает дрожь при одном виде интимных частей мужского тела.

Элинор уселась перед ним и провела пальцем от его предплечья к груди.

– Не забывайте, что я изучала анатомию, милорд.

Тут он рассмеялся, окончательно очаровав ее:

– Ох, дитя мое, что ты делаешь со мной!

Затем их глаза встретились, и веселье исчезло без следа. Его место заняло страстное, неудержимое желание. Гэбриел снова приник к ней долгим, неспешным поцелуем, запустив пальцы в ее волосы и осторожно потянув за прядь волос. Она запрокинула голову, а его губы тем временем опустились к ее подбородку, затем к шее. Элинор тихо застонала в ответ.

Три небольших, аккуратно завязанных банта поддерживали верх ее ночной рубашки. Достаточно было трех быстрых движений, чтобы от бантов ничего не осталось, и Гэбриел стянул с ее плеча тонкую ткань, поцеловав ключицу, отчего по спине и груди, жаждавших его прикосновения, пробежала приятная дрожь.

Элинор сама не заметила, как он спустил ее рубашку до самой талии, после чего уложил на мягкие подушки постели. В слабом сиянии свечей она могла видеть, как при виде ее обнаженной фигуры в его темных глазах вспыхнули огоньки.

– Ох, дитя мое, если бы в юности у меня была такая гувернантка, как ты, я бы относился к своим занятиям куда прилежнее.

– Хорошо, что у тебя ее не было, – прошептала Элинор, пока он медленно поглаживал ее груди, проводя указательным пальцем по ложбинке между ними прямо к ее плоскому животу. – Иначе ты бы оказался сейчас в постели с ней, а не со мной.

Гэбриел приник ртом к заострившемуся кончику ее груди и так же шепотом ответил:

– О нет, дорогая! Я бы не хотел иметь на своем ложе никого, кроме тебя – ни сейчас, ни впредь.

С этими словами он сомкнул губы вокруг ее соска, и Элинор выгнула спину, чувствуя в глубине своего существа нараставший жар, страстную тоску, отчаянно требовавшую утоления.

Лаская грудь жены, Гэбриел спустил ее ночную рубашку еще ниже, и та со слабым шелестом соскользнула с нежных бедер. Он положил руку на обнаженное бедро и принялся осторожно описывать на нем пальцами круги, после чего приподнял одну ее ногу, согнув ее в колене и поглаживая кожу с внутренней стороны.

Элинор тут же ощутила прилив жара между ног и, закрыв глаза, ожидала от него все новых и новых прикосновений. Она медленно вздохнула, когда его рука скользнула по ее бедрам, а пальцы бережно раздвинули ей ноги, продолжая ласкать кожу. Он осыпал поцелуями ее живот, а затем уселся на постели, чтобы взглянуть на нее при свете свечей.

– Ты еще прекраснее, чем я предполагал. Все последние ночи я провел без сна, думая только о тебе. И как только мне удалось заполучить в жены такую красавицу?

– Это судьба, – прошептала она в ответ.

Элинор затаила дыхание, полностью отдавшись разнообразным ощущениям, которые ослепляли ее и вызывали в душе неописуемый восторг. Когда его палец скользнул внутрь ее тела, она начисто утратила последние остатки рассудка.

Каким образом он мог заставить ее пережить все это с помощью едва уловимого прикосновения? Это выглядело невероятным, но чем дальше он продвигался вглубь нее, тем сильнее становилось это ощущение. Ей казалось, что если он остановится, она лишится чего-то очень важного для себя, поэтому она умоляла его продолжать, приподняв над постелью бедра и жадно стремясь к тому, что ожидало ее впереди.

Медленно его пальцы покинули ее тело, и так же медленно Элинор возвращалась к жизни. Приоткрыв глаза, она увидела, что он не отрываясь смотрит на нее. Она понимала, что произошедшее между ними еще далеко не все, что любовь подразумевала нечто большее, гораздо большее, однако ей трудно было вообразить себе что-то, превосходящее тот чудесный дар, который он ей уже преподнес.

Элинор наблюдала за тем, как Гэбриел поднялся с постели и снял с себя брюки, оставшись перед ней полностью обнаженным. У него было великолепное тело: бронзовая кожа, горячие тугие мускулы, темные волосы. На короткий миг ее взгляд остановился на его возбужденном естестве, после чего она подняла на него глаза. Не говоря ни слова, Гэбриел уселся рядом с ней на постели и притянул к себе. Элинор почувствовала совсем близко его бархатистую на ощупь плоть, поглаживавшую ее бедро. Она переменила позу, чтобы прижаться к нему теснее, и он в ответ застонал, целуя ее в губы.

– Это больно, да?

Гэбриел взглянул на Элинор, явно изумленный ее вопросом.

– Да, но только на мгновение. А потом ты забудешь о том, что вообще когда-либо чувствовала боль.

– Так я и думала.

– А тебе-то откуда это известно, дорогая?

– Однажды, когда мне было всего тринадцать, я слышала, как двое подростков старшего возраста похвалялись друг перед другом тем, что они сделали с дочкой местного бакалейщика.

– И что же они с ней сделали?

– Так, разные вещи. Вещи, которые имели отношение к цифрам – как далеко им удалось забраться к ней под юбки – и которые больше походили на забаву, чем на интимную близость. И, уж конечно, это не имело ничего общего с любовью.

– Да, но, как тебе известно, есть большая разница между подростками и мужчинами.

Элинор в ответ усмехнулась, глядя на него в упор и подавшись вперед бедрами, поближе к его разгоряченной жесткой плоти.

– Теперь я знаю.

Гэбриел поцеловал ее в шею, после чего переменил позу, раздвинув ей ноги и приподняв колени так, чтобы они оказались по обе стороны от его бедер. Затем он приподнялся на руках, чтобы лучше видеть ее глаза.

– Если тебе будет больно, только скажи, и я сразу остановлюсь.

– Я не боюсь боли, Гэбриел. Для меня куда больнее, когда тебя нет со мной рядом. Пожалуйста, сделай меня своей женой – окончательно и бесповоротно.

Тут выражение его лица изменилось, глаза вспыхнули огнем желания, и Элинор опять затаила дыхание, выжидая, как ей показалось, целую вечность, прежде чем в едином порыве он соединил их обоих навсегда.

Боль оказалась острой, но мимолетной и исчезла так же быстро, как и появилась. Ее место заняло приятное тепло и страстная тоска, доходившая до отчаяния, которая требовала утоления. Элинор услышала его прерывистое дыхание у своего уха и нежно поцеловала Гэбриела в щеку, шепча его имя, пока он пытался собрать последние остатки самообладания.

– Мне так давно не случалось быть с женщиной, дорогая, что я и сам не помню, когда это было в последний раз. Боюсь, что если и я дальше стану сдерживать себя, то могу не выдержать.

– Тогда не надо сдерживаться, – прошептала она. – Не надо. Возьми меня, любимый, возьми прямо сейчас.

Гэбриел сделал глубокий вдох и медленно отстранился от нее. Элинор не сводила с него глаз, когда он начал двигаться внутри ее, сначала осторожно, а затем все быстрее и быстрее, с каждым разом все глубже проникая в ее тело и наконец достигнув предела. На лбу его крупными каплями выступил пот. С каждым новым выпадом его обладание становилось все полнее, каждое движение наполняло Элинор утонченным удовольствием, и вот он выпустил себя на волю, шепча ее имя и пульсируя в глубине, пока не лишился сил.

Руки Гэбриела дрожали, и ему едва удалось удержаться над нею на локтях. Потянувшись к нему в тусклом пламени свечей, Элинор нежно положила руки ему на грудь и привлекла к себе, пока он не опустился на нее всем телом. Голова его покоилась у нее на плече, руки обвивали шею.

Через несколько минут он приподнял голову, чтобы поцеловать ее и заглянуть в глаза.

– Я люблю тебя, дорогая, как ни один мужчина еще не любил женщину. Обещаю тебе, что больше не буду противиться этому чувству.

Затем он снова поцеловал ее – уже не горячо и страстно, как в прошлый раз, но с нежностью, как залог их будущего счастья.

Это превосходило все, о чем мечтала Элинор.