Часть I 12 страница

А вот кучка предметов, отобранных полицией. Немного драгоценностей, впрочем не слишком дорогих, если это все — в алчности покойную не обвинишь. Удивляла среди этой кучи старательно подобранных, хоть и скромных украшений отдельно взятая серьга. Одна! Она была в виде звёздочки, небольшая, с маленьким алмазиком в центре. Естественно, я тут же примерила находку и даже посмотрелась в зеркало. Мне не очень к лицу.

Взяв серёжку в руки, я внимательно её оглядела, потому что мне вдруг показалось — видела я уже где-то такую. Потом сообразила — и не раз видела, сейчас такие серьги в моде, видела их и на людях (в том числе и на мужчинах, идиотская мода!), и просто в продаже.

В буфетной я провела битых два часа и осталась очень недовольна. Не нашла я там ничего интересного, а главное — ни одной фотографии.

* * *

Конференцию я устроила в своих новых апартаментах, пригласив на неё Гастона и Романа. Попросила консьержку[10]приготовить нам обед, а прислуживала её молоденькая дочка.

Роман, как обычно, был просто нашпигован новостями.

Начал он с главного.

— Ну, во-первых, полиция уже со всей достоверностью установила, что в момент убийства Луизы Лера и мадам графиня, и я находились в Секерках, за тридевять земель от Монтийи. Да к тому же завещание покойной делает мадам графиню её наследницей. Мадам графине это уже известно?

Я-то знала, а вот Гастон впервые услышал об этом и был поражён.

— Разрази меня гром! Чего только в жизни не бывает!

— Знаю, знаю! — нетерпеливо подтвердила я. — И что? Чем свою достоверность полиция мотивирует?

Мне и в самом деле было жутко интересно, что же делала я в своих Секерках в этот критический день. Разумеется, я помнила выдумку о Собутке, которую вынуждена представить Эве как доказательство. Собутку я не выдумала, она и в самом деле приходилась на тот день, но не такое уж это событие, чтобы в настоящие дни широко отмечалось в Польше. Так я думаю. И вряд ли дотошных польских полицейских удовлетворил бы наш народный фольклор. Тогда что же? Черт побери этого Романа, как ни в чем не бывало принялся за обед, не видит, что ли, я просто сгораю от любопытства?

Роман сжалился и неторопливо стал объяснять, не прерывая приёма пищи:

— Ведь графиня не может не согласиться — она первая подозреваемая, раз Луиза Лера считалась законной супругой графа Хербле. К счастью, в Секерках все прекрасно помнили тот день, когда в Монтийи убили экономку. Ведь накануне вечером группа преступников совершила набег на стройку по соседству, так что с самого утра во всей околице кишмя кишели глины[11]. Всех опрашивали и протоколы составляли. Так пани это помнит? — безжалостно, я бы сказала — подчёркнуто настырно обратился ко мне Роман.

В присутствии Гастона мне не оставалось ничего иного, как подтвердить — конечно, помню. А на самом деле я опять впала в панику и не могла собраться с мыслями. Кивнула, ибо говорить была не в состоянии.

Разумеется, я помнила, что случилось в ночь на Собутку, только когда это было? Больше ста лет назад. Неизвестные злоумышленники в эту праздничную ночь взломали двери дома крупного помещика, нашего соседа графа Торчинского, рассчитывая, что дом пуст, все гуляют на реке и в лесу. Но граф оказался дома и, героически выскочив с каким-то старинным ружьём (он был большой любитель старинного оружия), оглушительно пальнул несколько раз. Нападающие в панике сбежали, а на следующий день и в самом деле у нас было полно жандармов и полицейских. Неужели происшествие столетней давности эхом отозвалось в наше время? Возможно ли такое?

Роман удовольствовался моим кивком и продолжал:

— У французской полиции создалось твёрдое мнение — из наших никто в тот день никуда не отлучался, все оказались на месте, что глины и запротоколировали по всем правилам. Идеальное алиби!

— А не заподозрили ли французы кого-нибудь из ваших здешних приятелей или вообще родственников покойной? — живо поинтересовался Гастон.

— Таких не нашлось. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я имею в виду тот факт, что последний год пани графиня провела как на сковородке. Не в обиду будь сказано, вроде бы вела уединённый образ жизни, а одновременно у всех на виду. Графиню не могут заподозрить в том, что наняла платного убийцу, чтобы прикончить эту экономку. Ну, во-первых, контакты её с парижским прадедушкой прекратились уже несколько лет назад, да и что такое имущество экономки по сравнению с богатством графа? Даже если пани не знала, что и без того унаследует все имущество несчастной.

— И что? — прорвался у меня голос.

— И полиция переключилась на шантаж.

Тут Гастон кивнул.

— И правильно делают! Мартин Бек кое о чем мне проболтался, а я для себя сделал выводы. Вспомните свидетельство о браке! Устраняя болтливую сотрудницу загса, экономка наверняка воспользовалась чьей-то помощью, я лично верю в показания клошара. А поскольку тут помирает твой прадедушка, помощнику не остаётся ничего другого, как её шантажировать. И если это она выстрелила из старинного пистолета…

— Она! — подтвердил Роман. — Проверили, и, хотя прошло много времени, следы пороха на её ладони обнаружили.

— Ну так сообщник испугался — второй раз она может и не промахнуться, набросился на неё, защищая собственную жизнь, бедолага упала и так ударилась затылком, что испустила дух.

Вот и получилось — сам же прикончил курицу, которая несла бы ему золотые яйца.

— А как же любовь? — протестующе вмешалась я, поскольку романтический вариант был мне больше по душе.

— Любовник экономки мог быть не причастен к убийству, теперь затаился, что ему остаётся?

— И вполне мог оказаться этим самым её убийцей, — безжалостно высказался Роман. — Во всяком случае, его ищут.

Я позволила себе раскритиковать действия французской полиции. Недаром столько за эти дни прочла книг о преступлениях и просмотрела бессчётное количество фильмов.

— Плохо ищут! Во всяком случае, полиция проигнорировала очень, на мой взгляд, важный предмет, который помог бы им его искать.

Оба моих собеседника вопросительно уставились на меня, и я продемонстрировала обнаруженную мною серёжку. Ведь она могла быть и мужской? Вот во время нашей беседы мне и пришло в голову, что она могла принадлежать убийце. Я даже немного возгордилась — вот, оказывается, какие во мне кроются способности детектива, никогда бы не предполагала…

И опять Роман безжалостно — что с ним случилось, очень уж он стал в последнее время безжалостным? — сбил с меня спесь, заявив:

— Пани графиня может не сомневаться — уж полиция наверняка и возможные отпечатки пальцев с серёжки сняла, и сфотографировала её сто раз, так что наверняка помнит о ней. И что касается этой серёжки… Ага, пока не забыл, о бывшей прислуге сказать. Выяснилось, что она в полном составе готова вернуться на работу во дворец, в услужение к пани. Ведь её почти целиком экономка уволила незадолго до своей смерти, недели за две. И граф ещё жил, так что люди удивлялись. Экономка оставила на весь дом всего двух слуг — лакея при графе и кухарку, точнее, молодую девушку, работавшую у них просто помощницей при кухарке. И лакей, и эта посудомойка наняты были совсем недавно. Вот людям и показалось подозрительным, с чего это экономка изгоняет старых заслуженных слуг, не один год проработавших под её началом. Ох, неспроста это, говорили люди, и я с ними согласен — наверняка той хотелось чувствовать себя в доме свободно, не желала, чтобы ей на руки смотрели. Точно, были у неё свои планы, да Господь распорядился иначе.

Гастон опять кивнул.

— Согласен, чем меньше людей, тем легче провернуть свои махинации. К тому же, на мой взгляд, я считаю обнаруженную тобой серьгу как раз доказательством того, что любовник экономки к убийству не причастен. Ну, сама подумай: если предположить, что Луиза Лера подарила серьги любимому человеку, тот бы наверняка не оставил на месте преступления такую улику против себя! Забрал бы серёжку с собой, вон она какая приметная, блестящая. Значит, не его серёжка.

И тут Роман, отбросив свою жестокость, как-то совсем по-детски беспомощно глянул на меня, словно собирался о чем-то сказать и сомневался, стоит ли. Решился.

— Как раз относительно этой серёжки нет никакой ясности. Я не договорил… Убийца мог спохватиться, что потерял её, и даже искать, да все равно бы не нашёл. Дело в том, что обнаружили серёжку в нагрудном кармане платья на убитой. Вот и гадай теперь, то ли серёжки принадлежали Луизе и убийцу вообще не волновали, то ли их носил мужчина. Неизвестно, были ли они на нем в момент убийства. Если даже и были, если даже он обнаружил, что одной не хватает, обыскивать свою жертву он не стал. Уж не знаю, из щепетильности или из каких других соображений. Обнаружила её только полиция.

Мне стало плохо. Услышав, что серёжка, которую я столь легкомысленно примеряла, была найдена на трупе, я выскочила из-за стола и помчалась в ванную.

Не успела я вернуться, как Роман поспешил меня успокоить, видимо догадавшись, в чем дело:

— Всю обнаруженную полицией бижутерию как следует продезинфицировали, — бросил он в пространство.

— В таком случае существуют два варианта, — рассуждал Гастон. — Либо возлюбленный проявил деликатность и не копался в трупе дамы своего сердца, либо это был посторонний человек, а его не интересовали сувениры. Две серьги наверняка бы прихватил, одна же ему ни к чему.

— А что говорят люди о бракосочетании хозяина? — поинтересовалась я.

— Почти вся прислуга придерживается мнения, что концепция разработана экономкой совместно с хахалем. Сначала, значит, оформить брак, потом всеми средствами ускорить смерть старичка и выйти замуж за хахаля. И вот тут мнения прислуги разделились. Одни считают, что задумала всю махинацию экономка из-за большой любви к хахалю, любила, дескать, его без памяти, вцепилась в него когтями и зубами, из-за этого и брак с графом задумала, соблазняя любовника будущим богатством. Но есть и такие, которые уверяют — за графа она выходила только руководствуясь собственными интересами, что начхать ей было на хахаля, которого она не очень-то и любила, это он вцепился в бабу и выдвинул идею окрутить старика, чтобы впоследствии прикарманить его богатство, экономка же сомневалась и капризничала. Трудно сказать, кто прав.

Я не сомневалась в мотивах, которыми могла руководствоваться женщина, и высказала их не колеблясь. Пусть я не слишком хорошо знала Луизу Лера, зато знала множество баб её типа. И в этом отношении за века женская природа абсолютно не изменилась, уверена.

— Тут все зависит от личности хахаля! — решительно заявила я. — Если он моложе её и хорош собой, к тому же умеет держаться и очаровывать баб, то она в него вцепилась. А если это побитый молью мужичонка, ничего собой интересного не представляющий, типичный охотник за приданым, то он и был лицом заинтересованным, а неглупая женщина должна была десять раз все продумать, прежде чем ради такого пойти на преступление. Так что надо найти убийцу и посмотреть на него.

— И вот ещё о чем надо помнить, — не очень уверенно заговорил Гастон. — Ты извини, я не хочу выглядеть нахалом, который вмешивается не в свои дела, но ведь они касаются тебя… И раз уж ты меня пригласила к этому разговору, хотелось бы упомянуть о такой личности, как Гийом. Почему-то вы с Романом о нем не заговариваете, а я вот понаслушался… наверное, нехорошо опираться на слухи, но других источников у меня нет, а общаясь с Реноденом и другими приятелями, я то и дело слышу о Гийоме. Ты не можешь не знать о нем, наверняка тебе говорил твой поверенный, что он одно время был чуть ли не главным претендентом на наследство твоего прадедушки, ведь он его потомок по прямой линии, хотя вроде бы… не совсем законный. Должно быть, незаконнорождённый сын или что-то в этом роде. И даже после смерти графа Хербле сделал попытку прочно обосноваться в его дворце, «угнездиться», так выразился Поль Реноден, но этому решительно воспротивился месье Дэсплен. Тревожит меня, что в последнее время он исчез с горизонта, ни слуху ни духу о нем.

— И что ты хочешь сказать?

— Ну, я не уверен… но, наверное, полиции не мешало бы и его допросить.

— Это дело полиции, — отмахнулась я от лишней мороки и обратилась к Роману:

— Месье Дэсплен обещал мне организовать возможность посещения личной квартиры Луизы Лера, ты наверняка знал — это её собственная парижская квартира. Роман, пойдём туда вместе. Полиция сделала в ней обыск, но я надеюсь обнаружить там что-нибудь интересное. Бывает ведь, что простой человек заметит то, на что профессионал не обратит внимания. А поскольку вы знаете множество людей, причём с давних ещё пор…

Прикусив язык, я попыталась выкрутиться из неловкого положения:

—…и прежде всего, ещё времён моего детства, о которых я ничего не знаю. Ведь если у Луизы все-таки был любовник, они могли встречаться и в её квартире, вдруг нападём на какой-то след… А главное, там должны быть фотографии. Я не нашла фотографий экономки в её рабочем кабинете, надеюсь найти у неё дома. На снимках она может быть сфотографирована вместе с предполагаемым хахалем. Или вот ещё что. Увидите знакомые места, где они сфотографировались, скажете полиции, они порасспросят местных жителей, может, кто их видел вместе? Надо же отыскать этого хахаля.

— Надеюсь, такое предположение приходило в голову и следователю, — согласился Гастон, — но что стоит и вам попробовать? И о Гийоме не забывайте, уж извини, что я все о нем. Просто Поль Реноден сообщил, что в его распоряжении значительная часть акций вашей акционерной компании. А если он такой… настойчивый, как говорят, может постараться вам напакостить. Ты даже не представляешь, сколько у тебя было бы неприятностей с получением наследства, если бы не завещание.

Конечно же, Гастон прав. Я и от поверенного знала, что прадедушку он очень беспокоил и тот просил своего нотариуса обращать на этого человека особое внимание. Видимо, были у прадедушки основания не любить Гийома, раз он решительно отказывал ему даже в малой доле завещания, несмотря на какое-то родство.

Но пока мне не хотелось отвлекаться на Гийома.

— Вот пускай полиция его и поищет, — опять отмахнулась я. — Меня в данный момент больше интересует квартира экономки. И если нас туда впустят…

Впустили. Гастон проявил тактичность, понял, что мне хотелось пойти туда вдвоём с Романом, и не стал напрашиваться.

И вот мы с Романом в квартире экономки прадедушки. Я оказалась права. В обеих комнатках мы обнаружили множество фотографий. И в альбомах, и просто в коробках, и россыпью в ящиках письменного стола. Наконец-то я получила возможность как следует разглядеть Луизу Лера. Уже в ранней молодости она была крупной и полной девушкой. С годами тела прибавлялось. И все равно её фигура была не лишена приятности, мужчины такие любят. И бюст выдающийся, и зад аппетитный, в самом деле, переодеться мужчиной ей было бы трудно.

Мадемуазель Лера сохраняла не только фотографии, мне попалось несколько дагерротипов. На одном я увидела своих родителей, на других — знакомых мне некоторых родственников. Интересно, зачем она сохраняла их? Ну, своих предков — понятно, а моих зачем? Какая связь между нами?

И как всегда, когда дошло до связи времён, в моей бедной голове все перепуталось, сплошной хаос. Вот и прадед мой… он-то, интересно, в каком веке? Господи, не могло же у меня быть двух прадедов, а если был только один, не мог он жить более двухсот лет. Спаси меня, Господи, и помилуй, сейчас совсем с ума сойду.

И чтобы не сойти, поспешила выбросить из головы все эти сложности с временами и заняться конкретными вещами. Вот это бриллиантовое ожерелье, безусловно, принадлежало моей прабабке. Возможно, прадедушка и сам подарил его своей многолетней утешительнице в минуту расслабленности духа, но все равно теперь оно должно вернуться в нашу фамильную сокровищницу. Я невольно рассмеялась, что теперь наследую его, так сказать, вдвойне.

А вот дневник бабки Луизы Лера. Я полистала его. И выяснилось, что мадемуазель Луизе дали имя в честь её прапрабабки, которая в своё время служила у моего прапрадеда, отсюда смятение во временах и теперь понятно, откуда я знаю о фамильном скандале. Связь богатого землевладельца с экономкой, буквальное повторение некоторых обстоятельств. Опять голова стала пухнуть, и я переключилась на фотографии.

Если полиция ими тоже заинтересовалась и обнаружила среди них кого-то подходящего на роль любовника экономки, я уже могла это фото не увидеть, наверняка оно в материалах следствия. Я же поймала себя на том, что надеялась на каком-нибудь фото увидеть мужчину с серьгами-звёздочками в ушах. Или с одной серьгой. Ну видела я такого, совсем недавно, и не на фотографии, теперь я уже твёрдо помнила.

Роман тоже просматривал фотографии и на одну обратил моё внимание. Старая она была, но моложе Эйфелевой башни, на фоне которой сделан снимок. По одежде судя, снимались где-то в самом начале нынешнего века. А я теперь вполне могла служить экспертом в области эволюции моды.

Группа мужчин и женщин позировала фотографу, и среди них обращала на себя внимание очень красивая дама.

— Если не ошибаюсь, — сказал Роман, — это мать господина Гийома в вашем семействе. Разрешите-ка, через лупу погляжу… Ну, так и есть, я её узнал.

И Роман подал мне снимок, одновременно вручив и лупу. Я без особого интереса взглянула на незнакомую мне особу. Вот её я наверняка никогда не видела. И я потребовала у Романа объяснений.

Тот вздохнул, видимо воспоминания не из приятных.

— Один раз только я её и видел, в те времена меня заслали по ошибке, ну да не буду морочить пани графине голову, — поспешно добавил он, видя, что у меня уже глаза закатываются под лоб, вот-вот потеряю сознание. — Нет, не буду вдаваться в подробности, успокойтесь. И тогда я видел её в жизни, не на фотографии, и в обществе тогдашнего главы вашего семейства, ясновельможного графа Сигизмунда. Помню и скандал из-за этой связи, высший свет не мог пережить факта, что один из польских магнатов завёл любовницу не профессиональную куртизанку, а даму приличного поведения, только не аристократку, хотя и из хорошей семьи. Ясновельможный граф даже признал своим сыном их ребёнка, только не решился дать ему своё родовое имя, поэтому фамилия мальчика стала Гийом, это девичья фамилия его матери.

— Похоже, в семействе Гийомов производство незаконных отпрысков богатых родов имеет славную традицию, — саркастически заметила я.

— Похоже, — совершенно серьёзно ответил Роман. — Может, тянется со Средневековья, но двести лет существует — это уже проверено. Начало славной традиции, как пани соизволила окрестить такую практику, положил известный во французской истории граф Гийом де Ресто, и его имя стало фамилией прославленной семейки. Впрочем, я и сам запутался в этих хитросплетениях времён, боюсь соврать…

— Ну и хватит об этом, — сурово потребовала я, — мне бы хотелось сохранить способность соображать. А что общего у той мадемуазель Гийом с Луизой Лера?

— А вот об этом — понятия не имею. И не знаю, откуда у экономки эта фотография.

— Должно быть, захватила её из дворца в Монтийи, — предположила я.

— В Монтийи фотография могла сохраниться, осталась от отца вашего прадедушки, как-никак он был виновником появления на свет очередного внебрачного Гийома. Только зачем она экономке?

Я испытала вдруг прилив вдохновения.

— Объяснение может быть одно: таинственным любовником мадемуазель Луизы был тот самый Гийом, который претендует на наследство прадедушки. А при чем тут фотография его прабабки? Не знаю, для чего экономка её похитила. Чтобы любоваться? Чтобы от кого-то скрыть?

— Или чтобы шантажировать, — задумчиво предположил Роман. — Хотя нет, вернее было бы говорить не о шантаже, просто средстве заставить что-то сделать. Ну, скажем, Луиза могла заявить Гийому — отдаст ему фотографию только после того, как он что-то для неё сделает. Может, это единственная сохранившаяся фотография этой особы, а прохвосту Гийому нужна для доказательства своих прав на наследство графа Хербле. Что он из их рода, хоть и внебрачный. Но это так, только предположение. Насколько мне известно, права на наследство с помощью фотографий не доказываются.

— И все же фотография имеет значение, — настаивала я. — Не было времени выяснить, остались ли во дворце Монтийи ещё какие-нибудь снимки этой особы. Прихвачу его с собой, чтобы потом хорошенько поискать в Монтийи.

— Я бы советовал отдать её в фотоателье увеличить.

— Прекрасно! Вот пусть Роман и сделает это. Странно, что полиция не прихватила его.

— Следователь может не иметь никакого понятия об этих ваших родовых скандалах, — с улыбкой предположил Роман. — Особа на фотографии, даже если полиции фотография и попалась в руки, судя по всему, давно умерла и к преступлению не может иметь никакого отношения. Я же запомнил её лишь потому, что очень уж она красива.

Правильно я сделала, забрав с собой Романа, без него тоже не обратила бы внимания на фотографию мадемуазель Гийом.

И ещё одно меня интересовало, и опять я обратилась за разъяснением ко всеведущему Роману. Почему полиция не забрала драгоценности, обнаруженные при обыске в квартире покойной? Насколько мне известно — по книгам и фильмам — полиция всегда приобщает к делу все ценное. Роман охотно пояснил — вмешался месье Дэсплен, и под его ответственность драгоценности остались в квартире, он же пообещал передать их законной владелице, как поверенный нашего семейства.

Итак, правильно поступила я, настаивая на осмотре квартиры Луизы Лера, и именно с Романом. И правильно поступила, не захватив Гастона, потому что при этом теперь самом близком мне человеке я все равно не смогла бы обсуждать с Романом открыто наши фамильные проблемы. И мы с Романом договорились: когда будем говорить об этих делах уже втроём, чтобы не запутаться, помнить — древнюю мадемуазель Гийом он видел не живьём, а только на фотографии, знал же о ней от разных моих родственников ещё в те времена, когда меня больше фамильных скандалов интересовали куклы. В Романе я была уверена, вот мне бы не ляпнуть какой глупости. Надо будет проследить за собой.

Несколько разочарованная небольшим количеством находок в квартире экономки, я опять вернулась в Трувиль, где мне предстояло сдавать экзамен на вождение машины для получения прав. Я уже научилась прилично водить и мечтала о правах. Самой водить машину мне с каждым днём нравилось все больше.

* * *

Эва устроила у себя ужин в тесном кругу, для нас четверых. Уже не было у меня необходимости советоваться с нею с глазу на глаз, потому что Шарль давно пользовался моей симпатией и доверием, а о Гастоне и говорить нечего, тем более что он был в курсе большинства моих новостей.

Эва одобрила мою версию.

— Думаю, ты права, наверняка любовником Луизы был Гийом. Два сапога пара. Гийом же, уверена, прекрасно тебя знает и не исключено, что незаметно следит за тобой, только ты об этом не знаешь. Да, кстати, а как его зовут?

Вот те на! Все время мысленно себя хвалю, дескать, какая я проницательная и сообразительная, а о такой существенной детали как-то не подумала. Правда, сразу после моего приезда месье Дэсплен вроде бы называл имя Гийома, предупреждал меня относительно этого опасного претендента на прадедушкино наследство, да вылетело это имя из памяти, хоть убей, не вспомню. Анри? Бертран? Антуан? Нет, не вспомню.

Пришлось сконфуженно признаться — не знаю. Да и до того ли было? Поскольку Гийом не попадался мне на глаза, он и из головы вылетел, ведь не могла же я признаться Эве, что занята по уши, овладевая всесторонними познаниями об этом чуждом для меня столетии.

Эва же выразила по этому поводу недовольство, и она была права.

— Сейчас пора отпусков, — заметил Гастон. — Все поразъехались на курорты, может, и Гийома давно нет во Франции. Да не тревожьтесь, когда-нибудь же он вернётся во Францию, и тут полиция его схватит. Хотя… мы ведь не знаем, считает ли его полиция подозреваемым. Это мы так решили. Хотя логично предположить, что по меньшей мере они — этот Гийом и Луиза Лера — были наверняка хотя бы знакомы, а это уже немаловажно.

Вернувшись домой, я узнала, что в моё отсутствие звонил месье Дэсплен, чтобы сообщить о приезде ко мне нового гостя. Вернее, гостьи. Флорентина назвала некую мадам Лецки, вроде бы мою дальнюю родственницу, приятельницу моей покойной прабабушки, которая намерена прибыть в мой дом в Трувиле и пожить в нем.

Ни о какой родственнице с такой идиотской фамилией мне не доводилось слышать, но в присутствии Гастона я не стала допытываться у прислуги, что за гостья и как вообще такая может приехать — раз прабабушкина приятельница, значит, совсем дряхлая старушка? Так ведь? Но поскольку Флорентина говорила о ней, как о хорошо знакомой даме, которая не в первый раз появляется в этом доме и даже имеет здесь отведённую ей для проживания комнату, я распорядилась привести ту комнату в порядок. Потом все разузнаю.

Я лишь пожалела, что месье Дэсплен звонил в моё отсутствие, тогда я бы не только расспросила о странной старушке, но и поинтересовалась, как зовут вредного Гийома. Даже решила было сама ему позвонить, но оказалось, он предупредил Флорентину, что уезжает на весь день и к нему не дозвониться.

А когда Гастон покинул мой дом, было уже слишком поздно, чтобы обсуждать с Романом дела и расспрашивать его о нежданной гостье, пришлось отложить разговор до завтра.

Наутро мы с Романом, как обычно, на рассвете отправились на автомобильную прогулку — я сидела за рулём — и можно было все обсудить.

Естественно, Роман знал гостью. Выяснилось, никакая это не пани Лецки — господи, надо же такое придумать! Речь шла о пани Ленской, французы никак не научатся фонетически произносить трудные для них польские фамилии, не зная польской орфографии, вот и появляются такие непроизносимые страшилки. Она проживала в Монтийи, отсюда он её и знает. Когда-то, давным-давно, жена моего прадедушки приютила у себя богатую сиротку, воспитала её, выдала замуж за богатого же промышленника Ленского. Та пожила с ним в Польше, а после смерти мужа вернулась к своей давней покровительнице и до её кончины оставалась её лучшей и самой верной приятельницей. Сделала попытку даже остаться в доме графа Хербле после смерти графини, хотя там уже загнездилась Луиза, видно, понадеялась на свои силы и думала экономку выжить. Не тут-то было! Пришлось самой покинуть ставший почти родным дом, поскольку пани Эвелина была особой целомудренной, с прежними представлениями о морали и не могла смотреть на такой разврат в доме.

— А кем она мне приходится? — хотела я знать.

— Очень дальняя родня, седьмая вода на киселе, это даже скорее не родство, а свойство. Дом в Трувиле она считает достойным своего проживания, ведь он был собственностью её подруги графини и его никогда не запятнала своим присутствием развратная экономка графа.

— Сколько же лет этой старушенции?

— За семьдесят. Я давно не видел её, но она всегда была очень бодрой женщиной.

Вот какие разговоры я могла теперь вести, одновременно ведя и машину, что мне совсем не мешало, и Роман даже ни одного замечания мне не сделал. Солнышко взошло, но шоссе все ещё было пустынным, редко мелькали машины. И вдруг… Мы были уже недалеко от Онфлер, когда на дорогу внезапно выскочила собака. А я больше всего на свете боялась задавить какое-нибудь живое существо, и в панике затормозила, забыв об уроках Романа. С такой силой нажала на тормоза, что машину аж подбросило, ну словно я на какой норовистой лошадке сидела. У меня до сих пор все сравнения были лишь с лошадьми, так вошли в мою плоть и кровь годы учения, когда Роман терпеливо приучал меня ездить на лошадях. До сих пор конь был мне ближе и понятнее машины, и в своих водительских умениях я всегда опиралась на некогда приобретённые навыки верховой езды. Вот и сейчас, наверное, из-за того, что я неправильно нажала на тормоза, машину подбросило и развернуло поперёк шоссе. Собака, спокойно перебежав дорогу, была уже где-то в полях, а мы с Романом, оглушённые, неподвижно сидели в машине с заглохшим мотором.

И в наступившей тишине оба явственно услышали, как вдруг отвалилось переднее правое колесо. Я все ещё сидела ошеломлённо, судорожно вцепившись в руль обеими руками, машина же перекривилась на один бок, как бричка, у которой отлетело колесо. А если бы отлетело, когда мы на этой бричке… тьфу, на этой машине мчались и я ещё не затормозила, и машина ещё не остановилась… боюсь, вряд ли бы остались в живых.

Распахнув дверцу, Роман выскочил на дорогу и принялся осматривать повреждение. Сообразив, что я все ещё сижу неподвижно, он в тревоге кинулся ко мне, расспрашивая, не случилось ли чего со мной.

Все произошло так быстро, что я ещё до конца не осознала случившееся. Глянула на Романа и только тогда по-настоящему испугалась: таким бледным и встревоженным мне ещё не доводилось его видеть.

— Со мной все в порядке! — поспешила я его успокоить. — Только вот слабость какая-то.

И я отпустила наконец баранку и глубоко вдохнула воздух. Роман извлёк из карманчика на дверце плоскую бутылку, открутил металлическую крышку, наполнил её содержимым бутылки и подал мне:

— Пани графиня должна это выпить. Залпом! До дна!

Я выполнила приказ, и мне сразу стало легче. Правильно говорят: коньяк — лекарство на все случаи жизни. И я потребовала вторую порцию.

— Со мной все в порядке и что я такого сделала, что колесо отлетело? А уж думала — совсем научилась водить.

Поняв, что я в полном порядке, Роман занялся опять машиной и ответил мне уже откуда-то снизу, наверное осматривал её со всех сторон.