Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Ликург

Плутарх (ок. 45 - ок. 127 гг.) - древнегреческий писатель и историк. Все написанное им можно условно разделить на две группы: «Нравственные сочинения» («Моралии») и «Сравнительные жизнеописания». «Сравнительные жизнеописания» представляют собой биографии выдающихся греков и римлян, объединенные в пары, причем объединяются такие люди, в судьбах или характерах которых существует, мнению Плутарха, сходство. До нашего времени дошли 46 парных биографий, а также 4 биографии, пары к которым утрачены. Во введении к биографии Александра Македонского он достаточно четко определяет свои задачи: «Мы пишем не историю, а жизнеописания, и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем битвы… Подобно тому, как художник, мало обращая внимания на остальные части тела, добивается сходства бла­годаря точному изображению лица и выражения глаз, в которых проявляется ха­рактер человека, так и нам пусть будет позволено углубиться в изучение признаков, отражающих душу человека, и на основании этого составлять каждое жизнеопи­сание, предоставив другим воспевать великие дела и битвы»(Плутарх, Александр. I).

I. В общем, ни одни из рассказов о законодателе Ликурге не заслу­живает полного доверия. О его происхождении, путешествиях, смерти, наконец, о его законах и политической деятельности существуют разно­речивые показания; но в особенности мало сходства в рассказах о времени его жизни.

Одни считают его современником Ифита[6], принимавшим вместе с последним участие в установлении перемирия на время Олимпийских игр, - мнение, разделяемое и философом Аристотелем, который ссылается на надпись на диске в Олимпии, где упоминается имя Ликурга. Другие, при­держиваясь при хронологических вычислениях списков древних спартан­ских царей, например, Эратосфен и Аполлодор, говорят, что он жил не­задолго до первой олимпиады. Тимей принимает двух Ликургов, живших в Спарте в разное время, - одному из них предание приписывает то, что было сделано обоими. Старший из них был почти современником Гомера, или, как утверждают некоторые, даже лично знал Гомера. К древнему времени относит его жизнь и Ксенофонт, называя его несколько раз современником Гераклидов. Но, вероятно, под «Гераклидами» он понимал древнейших царей, ближайших родственников Геракла, так как «Гераклидами» назы­вались и позднейшие спартанские цари.

Ввиду сбивчивости показаний историков мы постараемся описать жизнь Ликурга на основании тех данных, которые менее всего противо­речат друг другу, и рассказов лиц, заслуживающих полного доверия...

II. Из его предков самым знаменитым был Сой, в царствование ко­торого спартанцы обратили илотов в рабство и присоединили к своим вла­дениям значительную часть Аркадии. Говорят, Сой, окруженный однажды клиторцами[7] в неудобной для сражения и безводной местности, предложил им заключить мир и возвратить завоеванную у них землю, если они позво­лят ему и всему его войску напиться из ближайшего источника. Мир был заключен под клятвою. Тогда он собрал войско и обещал отдать престол тому, кто не станет пить. Но никто не мог побороть себя, все утолили жажду, только один царь, спустившись вниз на глазах всех, лишь плеснул на себя водой в присутствии неприятелей. Он отступил, но не вернул за­воеванной им земли, ссылаясь на то, что «не все пили».

Несмотря на все уважение к нему за его подвиги, его род называли не его именем, а Эврипонтидами, по имени его сына, - вероятно, Эврипонт, заискивая у народа, желая приобрести любовь черни, поступился частью своих прав неограниченного монарха. Вследствие этих послаблений народ поднял голову. Следующие затем цари были или ненавидимы народом за свою строгость по отношению к нему, или становились предметом насме­шек за свою уступчивость и слабохарактерность, поэтому в Спарте долго царили безначалие и смуты, жертвами которых пал и царь, отец Ликурга. Желая разнять драку, он был ранен кухонным ножом и умер, оставив пре­стол своему старшему сыну, Полидекту.

III. Когда скончался и Полидект, все считали законным наследни­ком престола Ликурга, и, действительно, он правил государством, пока ему не сказали, что его невестка беременна. Узнав об этом, он объявил, что, если новорожденный окажется мальчиком, он передаст престол ему, лично же будет управлять государством в качестве опекуна...

... Ликург царствовал всего восемь месяцев, но успел заслужить глу­бокое уважение своих сограждан. Ему повиновались не только по одному тому, что он был царским опекуном и имел в руках верховную власть, большинство охотно исполняло его приказания, слушалось его, из уваже­ния к его нравственным качествам. Но у него были и завистники.

V....Из многих преобразований, введенных Ликургом, первым я са­мым важным было учреждение им совета старейшин (герусии), который, сдерживая в известных границах царскую власть и в то же время пользуясь одинаковым с нею числом голосов при решении важнейших вопросов, служил, по выражению Платона, и якорем спасения, и доставлял государ­ству внутренний мир. До сих пор оно не имело под собой прочной почвы, - то усиливалась власть царя, переходившая в деспотизм, то власть народа в форме демократии. Власть старейшин (геронтов) была представлена в середине и как бы уравновешивала их, обеспечивая полный порядок и его прочность. Двадцать восемь старейшин становились на сторону царя во всех тех случаях, когда следовало дать отпор демократическим стремлени­ям. С другой стороны, они в случае необходимости оказывали поддержку народу в его борьбе с деспотизмом. По словам Аристотеля, число старейшин было такое потому, что из прежних тридцати сообщников Ликурга двое отказались участвовать в его предприятии из страха. Сфер[8] же, напро­тив, говорит, что число сообщников Ликурга было то же, что сначала, - быть может, потому, что число это четное, получаемое от умножения семи на четыре, и так же, как и шесть, равное сумме своих делителей[9]. На мой же взгляд, старейшин было столько для того, чтобы вместе с царями их было в общем тридцать человек.

VI. Ликург считал это учреждение настолько важным, что послал в Дельфы вопросить о нем оракула и получил от него следующий ответ, так называемую ретру[10]: «Выстрой храм Зевсу-Гелланию и Афине-Геллании[11], раздели народ на филы[12] и обы[13], учреди совет из тридцати членов, вместе с вождями, и пусть время от времени народ собирается между Бабикой и Кнакионом. Предлагать же законы и собирать голоса должен ты, оконча­тельное же решение должно принадлежать народу»... Аристотель говорит, что Кнакион - река, Бабика - мост. Между двумя этими пунктами происхо­дили в Спарте народные собрания. Ни портика, ни другого какого-либо здания там не было: по мнению Ликурга, это не только не делало присутст­вующих умнее, но даже вредило им, давая им повод болтать, хвастаться и развлекаться пустяками, когда они во время Народного собрания станут любоваться статуями, картинами, театральными портиками или роскошно украшенным потолком здания Совета. В Народных собраниях никто не имел права высказывать своего мнения. Народ мог только принимать или отвергать предложения геронтов и царей. Впоследствии, когда народ начал искажать, извращать предложения, вносившиеся на его обсуждение, со­кращая или дополняя их, цари Полидор и Теопомп[14] в прежней ретре сде­лали следующую прибавку: «Если народ постановит дурно, царям и старейшинам уйти», другими словами, они не должны были утверждать его решений, а вообще распустить собрание, объявить закрытым, так как оно приносило вред, искажая и извращая их предложения. Им даже удалось убедить граждан, что так приказал оракул...

VII. Несмотря на то, что Ликург не передал государственной власти в одни руки, олигархия в чистом виде все еще продолжала заявлять о себе, поэтому его преемники, замечая, что она преступает предел возможного и становится невыносимой, учредили для обуздания ее, как выражается Пла­тон, должность эфоров. Первыми эфорами, при царе Теопомпе, были Элат и его товарищи, что имело место спустя около ста тридцати лет после Ли­курга. Говорят, жена Теопомпа упрекала его за то, что он передает детям меньшую власть, чем он получил сам. «Да, меньшую, - отвечал царь, - зато более прочную»...

VIII. Вторым из преобразований Ликурга, и самым смелым из них, было деление им земель. Неравенство состояний было ужасное: масса ни­щих и бедняков угрожали опасностью государству, между тем как богат­ство было в руках немногих... Он убедил сограждан отказаться от владе­ния землею в пользу государства, сделать новый ее раздел и жить всем на равных условиях, так, чтобы никто не был выше другого, - отдавая пальму первенства одним нравственным качествам. Неравенство, различие одного от другого должно было выражаться только в порицании за дурное и по­хвале за хорошее. Приводя свой план в исполнение, он разделил всю Лако­нию на тридцать тысяч земельных участков для жителей окрестностей Спарты, периэков, и на девять тысяч - округ самой Спарты: столько имен­но было спартанцев, получивших земельный надел. Некоторые говорят, что Ликург выделил только шесть тысяч участков и что три тысячи были прибавлены позже... Каждый участок мог давать ежегодно семьдесят медимнов ячменя для мужчины и двенадцать - для женщины, кроме того, некоторое количество вина и масла, чего, по мнению Ликурга, было доста­точно, чтобы прожить, не болея, в добром здоровье, и не нуждаясь ни в чем другом...

IX. Чтобы окончательно уничтожить всякое неравенство и несораз­мерность, он желал разделить движимое имущество, но, видя, что собст­веннику будет тяжело лишиться своей собственности прямо, пошел околь­ным путем и сумел обмануть своими распоряжениями корыстолюбивых людей. Прежде всего, он изъял из обращения всю золотую и серебряную монету, приказав употреблять одну железную, но и она была так тяжела, так массивна при малой своей стоимости, что для сбережения дома десяти мин[15] нужно было строить большую кладовую и перевозить их на телеге... Говорят, Ликург велел опускать раскаленное железо в уксус. Этим он ли­шал его твердости, делал ни на что не годным, бесполезным по своей хрупкости для выделки из него каких-либо вещей. Затем Ликург выгнал из Спарты все бесполезные, лишние ремесла. Впрочем, если б даже он не изгонял их, большая часть их все равно бы исчезла бы сама собою вместе с введением новой монеты, так как их веши не нашли бы себе сбыта, - же­лезные деньги не ходили в других греческих государствах; за них ничего не давали и смеялись над ними, вследствие чего нельзя было купить себе ни заграничных товаров, ни предметов роскоши. По той же причине чужеземные корабли не заходили в спартанские гавани. В Спарту не явля­лись ни ораторы, ни содержатели гетер, ни мастера золотых или серебря­ных дел, - там не было денег. Таким образом, роскошь, не имея больше того, что могло поддерживать ее, давать ей средства к существованию, постепенно исчезла сама собой... Поэтому все предметы первой необходи­мости - кровати, стулья, столы - спартанской работы считались далеко лучше других... За все это следует благодарить законодателя. Ремесленни­ки, работавшие прежде предметы роскоши, должны были употреблять с тех пор свой талант на изготовление предметов первой необходимости.

X. С целью еще более стеснить роскошь и окончательно уничтожить чувство корысти, Ликург установил третье, во всех отношениях прекрас­ное, учреждение, совместные трапезы, сисситии, - для того, чтобы гражда­не сходились вместе обедать за общий стол и ели мясные или мучные ку­шанья, предписанные законом...

XII....За стол садилось всякий раз человек пятнадцать, иногда больше, иногда меньше. Каждый из сисситов приносил ежемесячно медимн ячменя, восемь хоев вина, пять мин сыру, две с половиной мины винных ягод и затем немного денег для покупки другой провизии. Кроме того, каждый, принесший жертву, посылал в сисситии лучшую ее часть. Кто опаздывал из-за жертвоприношения или охоты, мог обедать дома, но другие должны были быть налицо...

На сисситии часто ходили и дети. Их водили туда как в школу для развития ума. Здесь они слушали разговоры о политике и видели перед собой наставников в лучшем смысле этого слова. Сами они учились шуткам и насмешкам, никогда не оскорбляя. Их приучали и самих переносить шутки, не обижаясь на других. Хладнокровно относиться к шуткам считалось большой честью для спартанца...

XIII. Законы Ликурга не были писаными, в чем убеждает нас одна из его «ретр». Все, что, по его мнению, вполне необходимо и важно для счастья и нравственного совершенства граждан, должно войти в самые их нравы и образ жизни, чтобы остаться в них навсегда, сжиться с ними. До­брая воля в его глазах делала этот союз крепче, нежели принуждение, а эту волю образовывало в молодых людях воспитание, которое делало каждого из них законодателем. Что же касается мелочей жизни, например, денеж­ных дел, - того, что изменяется, смотря по обстоятельствам, - он и их счел за лучшее не заключать в рамки писаных законов и неизменных правил, но дал право делать в них прибавления или убавления, смотря по обстоятель­ствам и мнению умных людей. Вообще все заботы его как законодателя были обращены на воспитание.

... Крыша в каждом доме могла быть сделана только одним топором, двери - одною пилою; пользоваться другими инструментами запрещалось. Позже Эпаминонд, сидя за своим столом, сказал, говорят, что «за таким обедом не придет в голову мысли об измене», - Ликург первый понял, что в таком доме не может жить ни изнеженный, ни привыкший роскоши человек. Действительно, ни в ком не может быть так мало вкуса и ума, чтобы он приказал, например, внести в простую хижину кровати с сереб­ряными ножками... и другие предметы роскоши...

Известна также третья «ретра» Ликурга, где он запрещает вести вой­ну с одними и теми же неприятелями, чтобы, привыкнув оказывать сопро­тивление, они не сделались воинственными... «Ретрами» Ликург называл свои постановления для того, чтобы убедить всех, что они даны оракулом, являются его ответами.

XIV. Считая воспитание высшею и лучшей задачей для законодате­ля, он приступил к осуществлению своих планов издалека и прежде всего обратил внимание на брак и рождение детей. Аристотель ошибается, гово­ря, что он желал дать разумное воспитание и женщинам, но отказался от этого, оказавшись не в состоянии бороться со слишком большою волей, которую забрали себе женщины, и их властью над мужьями. Последним приходилось, вследствие частых походов, оставлять на их руки весь дом и на этом основании слушаться их, переходя всякую меру и даже называть их «госпожами». Но Ликург оказал должное внимание и женскому полу. Девушки должны были для укрепления тела бегать, бороться, бросать диск, кидать копья, чтобы их будущие дети были крепки телом в чреве их здоровой матери... Женщине внушался благородный образ мыслей, созна­ние, что и она может приобщиться к почету...

XVI. Воспитание ребенка не зависело от воли отца, - он приносил его в «лесху», место, где сидели старшие члены филы, которые осматри­вали ребенка. Если он оказывался крепким и здоровым, его отдавал» кор­мить отцу, выделив ему при этом один из девяти тысяч земельных участков, но слабых и уродливых детей кидали в «апотеты», пропасть воз­ле Тайгета[16]... Кормилицы ходили за ними очень внимательно и прекрасно знали свое дело. Они не пеленали детей..., приучали их не есть много, не быть разборчивыми в пище, не бояться в темноте или не пугаться, остав­шись одним, не капризничать и не плакать. На этом основании даже ино­странцы выписывали для своих детей спартанских кормилиц... Все дети, которым только исполнилось семь лет, собирались вместе и делились на отряды, «агелы». Они жили и ели вместе и приучались играть и проводить время друг с другом. Начальником «агелы» становился тот, кто оказывал­ся понятливее других и более смелым в гимнастических упражнениях. Ос­тальным следовало брать с него пример, исполнять его приказания и бес­прекословно подвергаться от него наказанию, так что школа эта была шко­лой послушания. Старики смотрели за играми детей и нередко нарочно доводили до драки, ссорили их, причем прекрасно узнавали характер каж­дого - храбр ли он и не побежит ли с поля битвы. Чтению и письму они учились, но по необходимости, остальное же их воспитание преследовало одну цель: беспрекословное послушание, выносливость и науку побеждать. С летами их воспитание становилось суровее: им наголо стригли головы, приучали ходить босыми и играть вместе, обыкновенно без одежды. На тринадцатом году они снимали с себя хитон и получали на год по одному плащу. Их кожа была загорелой и грубой. Они не брали теплых ванн и ни­когда не умащались; только несколько дней в году позволялась им эта рос­кошь...

XVII. В этом возрасте начинают появляться у наиболее достойных юношей так называемые «поклонники». Старики обращали на них больше внимания, чаще ходили в их школы для гимнастических упражнений, смотрели, если они дрались или смеялись один над другим, причем делали это не мимоходом, - все они считали себя отцами, учителями и наставни­ками молодых людей, так что провинившийся молодой человек не мог нигде ни на минуту укрыться от выговора или наказания. Кроме того, к ним приставлялся еще другой воспитатель, «педоном», из числа лучших, достойнейших граждан, сами же они выбирали из каждой агелы всегда самого умного и смелого в так называемые «ирены»... Двадцатилетний ирен начальствовал своими подчиненными в примерных сражениях и рас­поряжался приготовлениями к обеду. Взрослым они приказывали собирать дрова, маленьким - овощи. Все, что они ни приносили, было ворованным. Одни отправлялись для этого в сады, другие прокрадывались в сисситии, стараясь выказать вполне свою хитрость и осторожность... Кого ловили в воровстве, того били и заставляли голодать...

XIX. Детей приучали, кроме того, выражаться колко, но в изящной форме и в немногих словах - многое.

XXIV. Воспитание продолжалось до зрелого возраста. Никто не имел права жить так, как он хотел, напротив, город был похож на лагерь, где был установлен строго определенный образ жизни и занятия, которые имели в виду лишь благо всех. Вообще спартанцы считали себя принадле­жащими не себе лично, а отечеству.

Если им не давалось других приказаний, они смотрели за детьми, учили их чему-либо полезному, или же сами учились от стариков. Одно из предоставленных Ликургом своим гражданам преимуществ, которым можно было завидовать, состояло в том, что у них было много свободного времени, - заниматься ремеслами им было строго запрещено, копить же богатство, что сопряжено с массой труда и забот, им не было никакой на­добности: богатству уже никто не завидовал и не обращал на него внима­ния. Землю обрабатывали им илоты, платившие определенный оброк.

Вместе с деньгами исчезли в Спарте, конечно, и всякие тяжбы. Ни корысти, ни бедности там не стало больше места, вместо них явилось рав­ное распределение достатка, простота же жизни имела своим следствием беззаботность. Танцы, пиры, обеды, охота, гимнастика, разговоры в на­родных собраниях поглощали все их время, когда они не были в походе.

XXVI. Членами герусии Ликург, как мы сказали выше, назначил сперва тех, кто принимал участие в его предприятии. Позже он сделал рас­поряжение, чтобы в случае смерти одного из них на его место избирался какой-либо из уважаемых граждан более шестидесяти лет от роду. В этом случае начиналось величайшее состязание в мире, состязание, где каждый бился до последних сил. Дело шло не о том, чтобы быть объявленным самым быстрым на бегу из быстрых, самым сильным из сильных, а лучшим и умнейшим между лучшими и умнейшими людьми... Выборы происходи­ли следующим образом. Когда народ успевал собраться, выборные запира­лись в одной комнате соседнего дома, где не могли никого видеть, так же, как никому нельзя было видеть их. До них могли доноситься только крики собравшегося народа: как в этом случае, так и в других он решал избрание криком. Избираемые выходили не все сразу, но поодиночке, по жребию и шли молча через все собрание. У тех, кто сидел, запершись в комнате, были в руках дощечки для письма, на которых они отмечали только силу крика, не зная, к кому он относится. Они должны были записать лишь, как сильно кричали тому, кого выводили первым, вторым, третьим и т.д. Того, кому кричали чаще и сильнее, объявляли избранным...

XXVII....У Ликурга ничего не было бесцельным, ничего не дела­лось без нужды - все его важнейшие распоряжения имели целью хвалить доброе и порицать дурное. Он наполнил город множеством образцов для подражания. С ними постоянно приходилось сталкиваться, вместе с ними росли, вследствие чего для каждого они служили путем и примером к дос­тижению добродетели.

На этом основании Ликург не позволил уезжать из дому и путешест­вовать без определенной цели, перенимая чужие нравы и подражая образу жизни, лишенному порядка, и государственному устройству, не имеющему стройной системы. Мало того, он даже выселял иностранцев, если они приезжали в Спарту без всякой цели и жили в ней тайно, но не потому, как думает Фукидид, что боялся, как бы они не ввели у себя дома его государ­ственного устройства или не научились чему-либо полезному, ведущему к нравственному совершенству, а просто потому, чтобы не сделались учителями порока.

XXVIII.... Одна только «криптия» - если она действительно учреждена Ликургом, как говорит Аристотель, - могла дать повод, между прочим, Платону отозваться дурно как о государственном устройстве Ли­курга, так и о его личности. Криптия состояла в следующем. Время от вре­мени спартанское правительство посылало нескольких молодых людей, выдававшихся своими умственными способностями, за город без всякой цели. С ними не было ничего, кроме короткого меча и необходимых съест­ных припасов. Днем они скрывались, рассевшись по тайным местам, и спали, ночью - выходили на дорогу и убивали попадавшихся им в руки илотов. Часто они бегали по полям и умерщвляли самых сильных и здоровых из них.

... Аристотель говорит даже, что и эфоры при своем вступлении в должность объявляют илотам войну, чтобы иметь возможность убивать их, не делаясь преступниками. Спартанцы обращались с ними всегда сурово и жестоко. Между прочим, они заставляли их напиваться допьяна чистым вином и затем приводили к сисситам, чтобы показать молодежи, до чего может довести пьянство. Далее им приказывали петь неприличные песни и исполнять непристойные, безнравственные танцы, запрещая в то же время приличные... Тот, кто говорит, что в Спарте свободные пользуются высшей мерой свободы, а рабы - рабы в полном смысле этого слова, хорошо пони­мает разницу между ними. Но, мне кажется, такими бесчеловечными спар­танцы сделались после, тогда, в особенности, когда у них произошло страшное землетрясение, во время которого илоты восстали, говорят, вме­сте с мессенцами, вконец разорили страну и довели государство до края гибели[17]. Я, по крайней мере, не решаюсь приписать установление такого ужасного обычая, как криптия, Ликургу, принимая во внимание мягкость его характера и его справедливость во всем - качества, засвидетельство­ванные самим оракулом.

Плутарх. Ликург // Плутарх. Избранные

жизнеописания: В 2-х т. Т.1. – М., 1986. – С. 91-125.