Глава третья. Эпоха Петра 1

Мы же, православнии, закон истинный от Бога приимше разных стран беззаконии осквернихомся, обычаи от них приимше, то же от тех стран томимы есмы и расточаемы. И сего ради казнит нас Бог за таковые преступления.

Стоглав, гл. IV

...Та зе шя. что обычаи перестамяет, не до.1го стоит...Слова Берсеня Максиму Греку

ПРОНИКНОВЕНИЕ МАСОНСТВА в РОССИЮ Масонство проникло в Россию очень скоро после того, как вылилось в определенные формы и на Западе.

Масонство, как и всюду, проникло к нам из Англии. В конце XVII и начале XVIII века в Московское царство неудержимою волною хлынули представители и произведения западноевропейской цивилизации - от техников и инструментов до книг и философов включительно. Среди последних в 1689 году явился в Москву и далекий предтеча профессора Шварца - немецкий мистик Квирин Кульман Убежденный последователь Якова Бемс, теософ и хилиаст, Кульман пришел к мысли, что греховный Вавилон Западной Европы падает и наступит <иезуилитское> царство*. Своею проповедью идей Бема он внес сильное возбуждение в жизнь Немецкой слободы, и московский лютеранский пастор И. Мейнеке сообщил властям о полиггических мечтаниях Кульмана. 4 октября 1689 года Кульман и московский его последователь К. Нордерман были сожжены за ересь. Влияние Кульмана не ограничилось Немецкой слободой. После его смерти начались распространяться славяно-русские переводы сочинений <иже во святых отца нашего Иакова Бемена>.

* Г. В. Вернадский. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг..1917. С. 1.

Помимо Бема, в рукописных переводах распространялись иные произведения того же мистико-герметического круга, который нашел себе у нас столь усердных ценителей в последней четверти XVIII века. Во многих списках конца XVII и начала XVIII века известна великая наука <прославленного и Богом просвещенного> Раймунда Луллия. После старинной герметической мудрости проложило дорогу в Россию и новое европейское масонство. По словам масонского предания, первая ложа возникла в Москве еще в царствование Алексея Михайловича, причем <Брюс был оной великий мастер>. Сохранившееся среди русских братьев известие о масонстве Брюса также служит указанием на связь масонских форм в России с проникновением западноевропейской науки и техники. Граф Брюс, по словам предания, был один из высокопосвященных масонов и глубоко и плодотворно проник в тайны масонского ордена. Масонские ложи возникли в России в последние годы XVII века, после возвращения Петра из первого заграничного путешествия. <В Россию свет масонства, - говорит Т. Соколовская, - проник, по преданию, при Петре Великом; документальные же данные относятся к 1731 году>. В этом именно году гроссмейстер Великой лондонской ложи лорд Ловель назначил капитана Джона Филипса провинциальным Великим Мастером <для всей России>. Можно считать, однако, что фактически масонство проникло в Россию еще до 1717 года, то есть до образования Великой английской ложи. Это мнение разделяется многими исследователями русского масонства, такими, как, например, Пыпин, Лонгинов Т. Соколовская, Вернадский и другие. Пыпин в своем труде <Русское масонство. XVIII и первая четверть XIX в.> пишет, что масонство в России, по преданию, ввел сам Петр. Он будто был привлечен в масонство самим Кристофором Вреном (или Реном), знаменитым основателем английского масонства; первая ложа существовала в России еще в конце XVII столетия - мастером стула был в ней Лефорт, первым надзирателем Гордон, а вторым - сам Петр. По другому рассказу, Петр вывез из своего путешествия (второго, 1717 года) масонский статут и на его основании приказал открыть или даже сам открыл ложу в Кронштадте*. В результате своих исследований Пыпин приходит к выводу, правда не окончательному, что ложи свободных каменщиков возникли в России в царствование Петра Великого по возвращении его из чужих краев. Пыпин пишет, что первую ложу относили еще к концу XVII века (1698) и масоном называли генерала Лефорта.

* М. Н. Лонгинов. Новиков" и московские мартинисты. М.. 1867.

Имя Петра пользовалось уважением среди русских братьев XVIII века, распевавших на своих собраниях известную <Песнь Петру Великому> Державина. В. В. Назаревский" в своей книге <Из истории Москвы> сообщает, что в зале Сухаревой башни (в Москве), по преданию, происходили тайные заседания какого-то <Нептунова общества>, очевидно, имевшие мореходные цели; там председательствовал Лефорт... Сам Царь был первым надзирателем, а архиепископ Феофан Прокопович" - оратором этого общества. Первый адмирал флота Апраксин", а также Брюс, Фергюссон (Фармазон), князь Черкасский, Голицын, Меншиков, Шереметев" и другие, близкие к Государю люди были членами этого общества, похожего на масонское. История и предание скрыли от нас происхождение и цель тайной думы, но в народе долго ходила молва, будто бы на башне хранилась черная книга, которую сторожили двенадцать духов и которая была заложена в стену и заколочена алтынными гвоздями*.

Несомненно, первые семена масонства посеяли в России <якобиты>, сторонники английского короля Иакова II, выброшенные революцией из своей страны и нашедшие гостеприимный прием при дворе Царя Алексея Михайловича. Независимо от масонской пропаганды масонов-якобитов русские во время своих заграничных путешествий узнали о существовании таинственного союза вольных каменщиков. Так, например, с масонством познакомился во время своего путешествия Борис Петрович Шереметев. На Мальте Шереметеву сделана была самая торжественная встреча. Он участвовал в большом празднике Мальтийского ордена в память Иоанна Предтечи, ему там давали торжественный банкет. Гранд-магистр возложил на него драгоценный, золотой с алмазами, Мальтийский крест. По возвращении в Москву 10 февраля 1699 года Шереметев 12 февраля представился Царю на банкете у Лефорта, убравшись в немецкое платье и имея на себе Мальтийский крест. От Царя он получил <милость превысокую>, царь поздравил его с мальтийской кавалерией, позволил ему всегда носить на себе этот крест, и затем состоялся указ, чтобы Шереметев писался в своих титулах <мальтийским свидетельствованным кавалером>**.

* Марков Н. Е. Войны темных сил.

** А. Н. Пыпин. История русской литературы. В 4 т. Т. III. СПб.. 1911-1913.

<Ранние ростки русского масонства, - говорит Вернадский, - особенно возможны во флоте, так как флот был создан почти всецело по западному образцу и под западным влиянием. В одной рукописи Публичной библиотеки рассказывается, что Петр принят в шотландскую степень св. Андрея, причем "дал обязательство, что сей орден восстановит в России, что и исполнил (в виде ордена св. Андрея Первозванного, учрежденного в 1698 году). Оставя епанчу зеленую, как она и должна быть, но ленту вместо зеленой сделал голубую: его письменное обязательство существовало в прошлом веке в той же ложе, где он был принят, и многие оное читали".

Среди рукописей масона Ланского^ есть обрывок серой бумаги, на котором записано такое известие: "Император Петр 1-й и Лефорт были в Голландии приняты в Тамплиеры">*. В рукописи Публичной библиотеки (1816 год) <Взгляд на философов и революцию Французскую> указано, что масонство <существовало во время Царя Алексея Михайловича, и Брюс был оного великим мастером, а Царь Петр был первым надзирателем, потом великим мастером Кейт>**.

РАСКОЛ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ Английская революция совпадает с величайшим несчастьем в жизни русского народа - церковным расколом.

Начало расколу положила церковная реформа, центральным пунктом которой явилось книжное исправление. В церковной реформе выявилась борьба трех течений: западники, грекофильствующая партия и защитники национальной старины. Углублению раскола и разделению единой православной церкви содействовали приезжие греки из захваченного турками Константинополя, зараженные католицизмом и лютеранством, окатоличенные киевские ученые и протестанты-масоны. При Никоне произошло это столкновение между грекофильствующей партией и защитниками национальной старины, которые не желали отказаться от великого наследия своих благочестивых пред- ков и поступиться своим национальным достоинством. Во главе церковной реформы в Москве стали греки, которые не были. авторитетом для русских и давно утратили уважение в их глазах. <Уже Грозный в своем споре с Поссевином замечал, что "греки нам не Евангелие". Такой взгляд в XVI столетии становится в значительной степени общераспространенным: самим грекам надо учиться у русских, а не учить русских. Греки, приняв унию в 1439 году через это, по мнению московских людей, потеряли право на первенство: они не являются более блюстителями чистоты веры, они не являются законодателями в церковных вопросах. Наконец, Византия пала под ударами турок - она завоевана "нечестивыми агарянами">***.

* Г. В. Вернадский. Русское масонство в царствование Екатерины II.

** А. Н. Пыпин. Русское масонство. XVIII и первая четверть XIX в.

*** С. П. Мельгунов". Религиозно-общественные движения XVII- XVIII

веков в России. М., 1922. С. 6.

После того как в <царственном граде> Византин <померкло солнце благочестия>, греки приезжают в Москву исключительно за сбором милостыни. Ради денег эти собиратели милостыни шли на любую сделку со своей совестью и готовы были поступиться своими религиозными убеждениями. <Корыстолюбивые греки, - пишет современник, иностранец по происхождению, близко наблюдавший тогдашнюю русскую жизнь, - под сенью благочестия волочатся по нашим странам без нужды и совершают многие поступки против святых правил, через это падает добрый церковный порядок. Всякие святыни они обращают в товар (так, они привозили в Москву массами святые мощи и другие священные предметы будто бы в дар, но за них непременно получали большие суммы денег) и готовы продать нам тысячу раз Христа, коего Иуда продал лишь один раз>*. <Греки, - пишет Юрий Крижанич^, - за пенязи посвящают свинопасов и мужиков, за пенязи отпускают людям грехи без исповеди и покаяния, всякие святыни они обращают в товар>. Начался раскол с исправления ошибок в богослужебных книгах, и по совершенно непонятным причинам приняли главное участие гастролеры по сбору милостыни с москвичей - ни перед чем не останавливающиеся греки. Вопрос об исправлении церковного чина прекрасно сознавался самими церковными деятелями и был выдвинут еще задолго до Никона. Необходимость исправления церковных книг, ввиду вкравшихся в них ошибок, признавалась нужной и полезной церковными деятелями того времени. Инициатива этого исправления исходила от тех, кого потом стали называть <раскольниками>. Неверно утверждение противников старообрядчества, что те <по скудости ума последовали расколу>. В лагере протестантов против реформ Никона оказались самые даровитые и знающие люди, как протопоп Аввакум", Неронов", Лазарь Вонифатьев", Феодор Дьякон и другие убежденные последователи православия, готовые за свои убеждения пойти на крестные муки. Среди первых деятелей старообрядчества были люди, широко образованные для своего времени, как, например, Спиридон Потемкин, знавший немецкий, польский, латинский, греческий и еврейский языки, прекрасно осведомленный о <лютеранской ереси>, и другие. Поводом к расколу послужило рабское преклонение патриарха Никона перед греками и забвение истории своей церкви.

* С. А. Князьков. Из прошлого русской земли. Ч. 1-2. М.. 1907-1909.

<Я русский, сын русского, но моя вера греческая> - так характеризует девиз деятельности Никона Павел Алеппский. <Патриарх Никон рабски следовал за византийскими образцами. Он исправляет русские церковные обряды и книги по греческим и переносит греческий ритуал и этикет. При Никоне в Москве появляются греческие амвоны, греческие архиерейские посохи, греческие клобуки и мантии, греческие церковные напевы, греческие живописцы, греческие монастыри и т. д., даже кухня патриаршая греческая. Никоном резко осуждаются малейшие отступления от византийских образцов, даже в области художественного творчества - иконописи и архитектурного стиля. Никон приказывает отбирать иконы нового письма, у таких выкалывают глаза, выскребают лица и в таком виде носят по городу; на глазах народа иконы бросаются на пол, разбиваются и топчутся ногами>*.

Такой поход, объявленный против русской старины, вызывает у православных недоумение. Аввакум совершенно основательно не может объяснить, почему никониане ходят вместо обыкновенных <словенских скуфей - в рогах>, то есть в скуфьях греческого образца, и с горечью восклицает: <Ох, собаки, что им старина помешала!> Подражание грекам, у которых оскудела вера и упало благочестие, было неразумно и несвоевременно. Поездка Арсения Суханова для ознакомления на Восток, в Константинополь, на месте дала самый отрицательный отзыв о благочестии греков. Суханов на месте установил полное забвение греками веры: он видит церкви, засоренные <всяким мусором и птичьим навозом>, церкви без престолов; он видит искажение догматов и обрядов, а в богослужении множество изменений, носящих католический характер. В результате всех своих наблюдений Арсений Суханов приходит к окончательному выводу, что на Востоке иссякли <ручьи Божественной мудрости> и <греки вовсе не источник всем нам веры>. Теократические замашки Никона, чуждые истории русской церкви, также вызывают отпор ревнителей родной старины, которые горячо отстаивают соборность русской церкви. По мысли старообрядцев, все церковные реформы должны происходить при участии не только духовенства, но также и светских выборных. <Быть собору истинному, а не сонмишу иудейскому, - писал Неронов в одном из своих посланий к царю, - и не единым бо архиереям подобает собираться, но и священникам... такожде и в мире живущим>. По предложению Никона был составлен в 1654 году Собор, на котором председательствовал сам Царь. Патриарх Никон обратился к Собору с речью и предложил на рассмотрение его вопрос об исправлении книг. В ответ на речь патриарха Царь и Собор ответили: <Достойно и праведно исправить противу старых харатейных и греческих>.

* С. П. Мельгунов. Религиозно-общественные движения XVII-XVIII веков в России. М., 1922. С. 24-25.

Вопрос о том, по каким образцам делать исправления, имел первостепенное значение. По мысли старых деятелей, исправление книг должно вестись посредством сличения славянского текста с его первоначальным греческим текстом. Это условие считалось обязательным, потому что большинство русских людей совершенно справедливо не доверяло новым греческим книгам, которые печатались в <латинских землях> и в них вкрадывались еретические тексты.

Против проникновения в Россию книг, изданных в католических и других неправославных странах, уже патриарх Филарет принимает решительные меры. Эти книги в Москве подвергаются строгой цензуре. Так, например, учительное евангелие Кирилла Транквиллиана по распоряжению патриарха было сожжено. Книги, изданные в Литве, запрещено было покупать под страхом наказания от патриарха. Сами греки подтверждали, что напечатанные в иноверных землях книги содержат неправильности. В 1645 году Феофан, митрополит Палеопатрасский, в своей челобитной писал: <Буди ведомо, Державный Царь, что велие есть ныне бессилие во всем ради православных христиан и борение от еретиков, потому что имеют папежи и лютори греческую печать и печатают повседневно богословные книги святых отец и в тех книгах вещают лютое зелье - поганую ересь свою>. Вступая в борьбу против неправильного метода исправления книг, старообрядцы боролись за правду. Постановление Собора 1654 года вести исправление богослужебных книг по древним греческим и славянским подлинникам исполнено не было; это исправление стали делать по новопечатным книгам, изданным в Венеции и <Аглицкой земле> - местах, которые ревнители старины не считали авторитетными. Книги, привезенные Арсением Сухановым, тоже мало соответствовали той цели, для ко- торой предназначались. Из пятисот приблизительно книг, по исчислению специалистов, быть может, лишь 1/70 могла пригодиться. Исправление книг носило мелочный характер. Часто ревнители старины видели, что Никон <ту же речь напечатает, но иным наречием: где была церковь, там храм, где храм - тут церковь, где отроцы - там дети, а где дети, тут отроцы и т. д., вместо креста древо, вместо певцы - песнословцы>. Никону ревнители старины приписывали слова: <Печатай, Ар- сен, книги как-нибудь, лишь бы не по-старому!> В результате ревнители старины видели лишь слепую, непонятную ненависть к тому, что считали своим национальным, и рабское преклонение перед греками. <Вздохни-ка по-старому, - обращается Аввакум к Царю, - и рцы по русскому языку: Господи, помилуй мя, грешного! А "кириелейсон"-от отставь: так еллины говорят, плюнь на них! Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек! Говори своим природным языком: не унижай его ни в церкви, ни в дому, ни в красной речи>.

Неудача с Собором 1654 года побуждает Никона обратиться к восточным иерархам, прежде всего ктем, которые, приезжая в Москву со сбором <милостыни>, зависят от него. Никон обратился вместе с тем с грамотой к Константинопольскому патриарху Паисию. Желая воздействовать на членов Собора, Никон заявил, что им получена от Константинопольского патриарха Паисия грамота, которая вполне одобряет его деятельность по устройству русской церкви. Никон прибег к сознательному подлогу, в действительности у него такой грамоты не было, а она была получена через два месяца после Собора и совсем не заключала такого полного одобрения деятельности Никона, о чем последний доложил Собору. Приезжие греки в угоду Никону делают все, что тому нравится. В 1655 году патриарх Макарий предает проклятию иконы франкского письма, а в 1666 году торжественно проклинает двуперстие. Недовольство против новшеств заявил первый протопоп Аввакум; к нему пристали Павел, епископ Коломенский и Костромской, протопоп Даниил и князь Львов. С протестантами расправились несправедливо и жестоко. Аввакума сослали в даурские степи, князя Львова в Соловецкий монастырь, Даниила в Астрахань. Старые справщики были отставлены и на место их призваны более <искусные мужи>, к числу которых принадлежали трижды менявший вероисповедание мусульманский обрезанец Арсений-грек и архиерей-авантюрист Паисий Лигарид. Центральное место в реформе русской православной церкви занимает Паисий Лигарид, определенно темная личность. Панталеон Лигарид (мирское имя Паисия) был уроженец о. Хиоса, получил образование в Риме в Греческой коллегии, учрежденной папою Григорием XIII.

Современник его, известный Лев Аллацкий, в 1645 году писал к другу своему Бертольду Нигузию: <Панталеон Лигарид три года назад удалился из Рима в Константинополь для посещения своего отечества Хиоса и для распространения в той стране римской веры>. Еще прежде того Лигарид издал при книге Неофита Родина, соученика своего в Риме, <Апологию Петра Аркудия>, известного своими ревностными трудами в пользу унии в юго-западной России и между греками. В таком же католическом духе написаны и другие сочинения Паисия. Будучи уже митрополитом Гаазы, Лигарид подвергся осуждению патриарха Досифея" и Хрисанфа за прежние неправославные убеждения. За расположение Паисия к латинству патриарх Нектарий" отлучил его от церкви. В своем письме к Царю Алексею патриарх Досифей писал, что причиной этого отлучения были <многие и великие согрешения> Паисия. Словом, явно неправославному человеку было вверено ответственное дело по устройству русской православной церкви. Хитрый, льстивый, пронырливый и корыстолюбивый Паисий оказался самой подходящей фигурой в то сметное время русской церкви.

Приехав в Москву по приглашению Никона, Лигарид не замедлил стать в ряды его врагов. Предполагаемый союзник сделался открытым предателем Недальновидного и доверчивого Никона. Лигарид вместе с обвинителями Никона принимает самое деятельное участие в расследовании прегрешений патриарха и его осуждении. Никон сознал, но слишком поздно, какую змею он отогрел у себя на груди, и, конечно, не скупился на слова и эпитеты: он называл сего ученого мужа <вором, нехристем, самоставленым мужиком>. Никон, как и его дело, то есть раскол русской церкви, результат интриги иезуитов. Под влиянием католиков и малороссийских монахов, зараженных католицизмом, Никон явился на Руси проводником папизма. Он стал мечтать о месте для себя, которое в католическом мире занимает римский папа. Никон возмечтал, что его власть станет выше царской. <Много раз явлено, - говорил Никон, - что священство выше царства; не от царей на священство приемлется, но от священства на царство помазуется>. Властный, честолюбивый, непреклонной воли, Никон не понимал той тонкой паутины, которую вокруг него плели иноверцы, греческие проходимцы, на которых в борьбе с русскими православными людьми им возлагались столь большие надежды. <Покладистые восточные патриархи, - пишет Мельгунов, - осудили Никона именно на основании греческих законов, и Никону пришлось тогда признать, что "греческие правила не прямые, печатали их еретики">*.

В заседании собора 5 декабря 1667 года Никон выражал сомнение в праве патриархов судить его, так как после удаления их в Россию без разрешения правительства на их места поставлены были другие, и обозвал греческую Кормчую, на правила которой ссылались патриархи, - еретическою, потому что она напечатана в Венеции. 12 декабря 1666 года Никону было объявлено, что он присужден к лишению святительского сана и заточению с сохранением звания простого монаха в одной из пустынных обителей. Так плачевно закончилась карьера церковного реформатора. Никон сыграл роковую роль в истории русского народа, он разорвал на две половины <неделимую материю> и открыл не прекращающуюся до наших дней эпоху скрытого и открытого гонения на православие.

* С. П. Мельгунов. Религиозно-общественные движения XVII- XVIII веков в России.

<Заявление Никона на соборе 1654 года, - говорит профессор Каптерев^, - что церковные книги московской печати содержат в себе неправые, нововводные чины и обряды, несогласные с истинно православными древними чинами н обрядами, необходимо должно было произвести в высшей степени сильное впечатление на большинство благочестивых русских людей и вызвать у них целый ряд недоуменных вопросов.

До сих пор каждый русский искренне и твердо верил, что русская церковь приняла от греков православие во всей его чистоте и простоте, что в течение веков она хранила его неизменно и ни разу не поступилась им ни в какую сторону, так что православие и в церковно-обрядовом отношении всегда царило в ней без всяких колебаний и уклонений, дало ей целый ряд угодников Божиих и самое русское государство сделало могучим и сильным - единым теперь Православным Царством в целой вселенной. Сами греки не раз открыто признавали, что русские всегда были тверды и неизменны в вере, что Русь сделалась опорою и единственно верным убежищем гонимого на Востоке православия. Много перебывало на Руси различных греческих иерархов, не раз бывали в ней и сами патриархи различных восточных кафедр, и никогда до Никона они не замечали, чтобы русская церковь содержала какие-нибудь неправые чины и обряды. Они, наоборот, только дивились русскому благочестию, восхваляя русских за горячую преданность истинному православию, за их религиозную крепость и устойчивость. Сам Константинопольский патриарх Иеремия торжественно заявлял в Москве, что в ней теперь следует быть престолу вселенского патриарха, что Москва теперь есть истинная столица всего вселенского православия, что она - Третий Рим. И вдруг Московский патриарх Никон торжественно заявляет теперь на соборе, что русское благочестие сомнительно, так как русские содержат у себя неправые ново вводные церковные чины и обряды, и что самые богослужебные книги, по которым веруют и спасаются русские, исполнены "очень серьезных ошибок и погрешностей">*. Такое заявление Никона было открытым выступлением против самой церкви. <Беда, - говорит профессор Кшггерсв, - заключалась не в том только, что наши книги были испорчены невежеством, но в том, что сама церковь усвоила себе ново вводные, позднейшего измышления, неправые чины и обряды, выдавая их за древние, строго православные, так что погрешили не только уже книги, но и вся русская церковь>.

* Профессор Н. Ф. Каптерев. Патриарх Никон и царь /некоей Михайлович. Сергиев Посад, 1909. Т. 1. С. 140-141.

Низложением Никона не закончилась деятельность Собора 1666 года; в следующем, 1667 году, было приступлено к исправлению церковного порядка, нарушенного по поводу исправления церковно-богослужебных книг патриархом Никоном. Но это было не устроение церковного порядка, а разрушение всех основ древнего православия. Прежде всего в своих определениях Собор 1667 г. признал решения Стоглавого Собора неправильными. Великий Стоглавый Собор св. Макария и царя Грозного, утвердивший навеки <истинную православную веру>, был ошельмован чужими пришельцами, непрошеными советчиками и оскорбителями чужой святыни. В постановлении Собора 1667 года было указано, что Стоглав не чужд был ложных мнений, что благодаря невежеству русских им были допущены <нерассудно> погрешности. Одним словом, постановления Стоглава, дорогие русскому человеку и представлявшие непререкаемые основания древлецерковного учения, признаны незаконными и чуть нееретическими. Клятву, положенную на Соборе Стоглавом, Собор 1667 года разрешает и разрушает как безрассудную клятву, ибо, по замечанию Собора, митрополит Макарий и его сподвижники на Соборе не только не соглашались с древними греческими и славянскими книгами, но и издали свои определения без сношения с восточными церквами. Все рассуждения <раскольников> и ссылки на их авторитеты оставлены без внимания. Ссылка старообрядцев на житие преп. Ефросина Псковского, в которой доказывается древность употребления сугубой <аллилуйа> в церкви русской и греческой, Собор разъяснил в том духе, что старообрядцы неправильно понимают учение преп. Ефросина. Относительно свидетельства Максима Грека, который учил читать <аллилуйа> сугубое, Собор заметил, что такое свидетельство нс может принадлежать Максиму Греку, как человеку мудрому и ученому, который не стал бы приводить мнения нетвердого и ни на чем не основанного. Свидетельство Мелетия и Феодорита в пользу двуперстного сложения Собором было отвергнуто и вместо двуперстного сложения при крестном знамении Собор определил употреблять троеперстное как древнее и всеобшее. В последнем вопросе, как и во многих других, Собор высказывал заведомо неправильное мнение.

<Утверждение восточных иерархов, - говорит Мельгунов, - что будто бы церковь издревле употребляла троеперстное перстосложение для крестного знамения, не отвечало истине. Первоначально древнейшею формою было единоперстие; для отличия от монофизитов с течением времени, с XI века, оно стало заменяться двоеперстием и сделалось господствующим. Греки потом начали переменять двоеперстие на троеперстие (с конца XII века, в отличие от несториан, державшихся двоеперстия)>*.

* С. П. Мельгунов. Религиозно-общественные движения XVII- XVIII веков в России. М., 1922. С. 42.

Само собою разумеется, что Собор признал, что церковно-богослужебные книги исправляемы законно и правильно и остались вполне верны древнецерковному православию. На этих общих выводах было вынесено постановление, что те, которые не признают новоисправленных книг, не признают их православными, равно и те, которые не почитают православную церковь, принимающую таковые книги, должны быть почитаемы <раскольниками>. Чтобы воздействовать на упорных страхом церковного наказания, Собор постановил: <Аще кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится Святой Восточной Церкви и 'сему Священному Собору или начнет прекословить и нам противиться, и мы такового противника данною нам властью от Святаго и Животворящаго Духа проклятью предаем>.

Вследствие такого определения бывший протопоп Аввакум, поп Лазарь, чернец Епифаний, диакон Феодор и другие преданы анафеме как противники православию. Клятвой, произнесенной Макарием, митрополитом Антиохийским, в Москве в 1666 году, и Московским Собором 1667 года было положено прочное основание отделению от православной церкви наиболее ее верных последователей. Преданные сыны церкви православной были признаны ее заклятыми врагами. Реформа, начатая и проведенная насильственно, со страшным деспотизмом и полным пренебрежением к заветным верованиям и обычаям народа, вызвала народное волнение. Многие священники были вместе с оскорбленным в своих религиозных чувствах народом. Правительство ответило на брожение в народе обычными тогда суровыми мерами: пошли в ход казни, ссылки, тюрьма, кнут. Осужденные Соборами 1666-1667 годов не покорились несправедливому решению.

<Держим православие, бывшее прежде Никона-патриарха, и книги держим письменные и печатные, изданные от пяти патриархов: Иова, Гермогена, Филарета, Иоасафа и Иосифа Московских и всея России, и хошем собором, бывшим при Царе Иване Васильевиче, правы быти, на нем же был и Гурий, наш казанский чудотворец, с сими книгами живем и умираем>*.

Православные взошли на свою Голгофу.

Пламенным борцом за древнее благочестие и святую старину выступил чистый и самоотверженный служитель алтаря Христова протопоп Аввакум. Он не мог примириться с воцарившейся на русской земле неправдой и равнодушно взирать, как греческие милостыне собиратели и инославные авантюристы попирают священные для русской души древние обычаи и порушают нашу правую веру. Ни уговоры, ни угрозы, ни ссылки и заточения, ни мучения, которым подвергали бесстрашного Аввакума и его семью, ни пятнадцатилетнее безысходное томление в земляной могиле не могли поколебать убеждения Аввакума в правоте своего исповедания и отказаться от великого дела св. Макария и Иоанна Грозного, утвердивших навеки истинную веру православную.

* С. А. Князьков. Из прошлого русской земли. М.. 1907-1909. С. 657.

Аввакум не изменил земле святорусской. Он мужественно и прекрасно донес свой тяжкий крест до конца и приял мученический венец за чистое и непорочное православие - на пылающем костре в Пустозерске. В 1681 году правительство постановило учинить розыски раскольников, запретило продажу и распространение их сочинений и старых книг, учредило строгий надзор за приверженцами старины. Протесты сторонников древнего благочестия подавлялись со страшной жестокостью. Попытка старообрядцев доказать в 1682 году свою правоту закончились для них весьма плачевно: Никите (Пустосвяту) была отрублена голова, товарищи его разосланы по дальним монастырям, многие разбежались. Выступление Никиты рассматривалось как государственное преступление, и правительство прибегло к самым строгим мерам. Под давлением фаворита царевны Софьи князя Голицына, который, несомненно, был католиком, раскол был совершенно запрещен в государстве; тех, которые перекрещивают обращенных, назначено казнить смертью, хотя бы они и покаялись; за укрывательство раскольников виноватых били кнутом и налагали на них пеню. Многие из гонимых старообрядцев, спасаясь от правительственного террора, бросились за границу. Так основались в Лифляндии известные поселения старообрядцев по берегу Пейпуса; другие перешли за рубеж польский и основали Ветку и столь же славное Стародубье; иные бежали в Крым. Наконец, многие тысячи укрывались от преследования в непроходимых лесах Севера и Сибири. Наиболее же стойкие и мужественные предавались правительству и шли за веру на мученическую казнь или же сами себя сжигали в срубах. Единое православное стадо рассеялось. В момент этого раздора начинают развивать усиленную подрывную работу враги православия - паписты и протестанты-масоны.

КИЕВСКИЕ УЧЕНЫЕ. КАТОЛИКИ и ПРОТЕСТАНТЫ

В 1649 году последовал первый вызов киевских ученыхв Москву из Братского Богоявленского монастыря. Любимец царя Алексея боярин Феодор основал в Москве при церкви Св. Андрея Стратилата Преображенский монастырь, в котором находились тридцать иноков, приглашенных сюда из разных малороссийских монастырей. При монастыре было открыто Андреевское училище. Преподавателями были приглашены Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Дамаскин, Птицын и другие. Вызванные ученые вместе с другими составили из себя ученое братство, получившее название Ртищевского, по имени своего покровителя.

Западных ученых встретили подозрительно, опасаясь от них вреда православию. Духовенство также указывало Царю на опасность от западной науки. <Доселе, - говорило оно, - в России, несмотря на обширное пространство ее, господствовало единоверие и единоправив; если же настанет разноязычие, то поселится раздор и прежнее согласие исчезнет>. Опасения русского духовенства подтвердились полностью. Новые люди принесли новые идеи и слова, противные духу православного учения. Полоцкий в своих проповедях проводил латинские мнения о пресуществлении даров и об исхождении Св. Духа и от Сына. Епифаний Славинецкий указывал на то, что в основу своего <Венца Веры> Полоцкий принял не Никейский, а мнимо-апостольский символ веры, но это указание не было принято.

<После смерти Епифания, - говорит граф Толстой, - Полоцкий, оставшись без соперников, начал еще резче отзываться о невежестве москвитян, держал себя заносчиво и гордо, не хотел знать ни патриарха, ни других духовных властей, даже сочинения печатал без благословения патриарха в дворцовой типографии. Патриарх Иоаким" был сильно раздражен против гордого придворного монаха, обвинил его в "хлебопоююннической ереси" (так как он учил поклоняться хлебу в евхаристии до времени его действительного пресуществления), называл его орудием иезуитов. Но Полоцкий был недоступен для патриаршей власти, потому что находил себе сильную поддержку при дворе>*. Взгляды Полоцкого развивал его ученик Сильвестр Медведев". Медведев свое мнение защищал не только устно, проповедью, но выпустил даже два своих сочинения: <Хлеб животный> и <Манна>.

Иезуиты, учитывая благоприятно сложившуюся для них обстановку, развили в Москве усиленную деятельность. Они завели в Москве свою колонию (1685 год), купили дом в Немецкой слободе, открыли школу и повели пропаганду латинства. Предприятие увенчалось успехом. Латинское мнение по вопросу об евхаристии получило широкое распространение не только в высших классах общества, но и среди простого народа. <Раскольникам>, то есть православным, рубили головы, гноили их по казематам, вынуждай скрываться в дебрях и бежать за границу только для того, чтобы открыть свободный доступ иезуитам для пропаганды в православной Руси католичества.

* Граф М. В. Толстой, почетный член Киевской Духовной академии. Рассказы из истории Русской Церкви. Кн. 5.

Брожение, начатое иезуитами, продолжалось и по смерти патриарха Иоакима в 1689 году При его преемнике Адриане эти споры опять возобновились; для более авторитетного решения спорного вопроса патриарх Адриан вступил в сношения с восточными патриархами. Восточные патриархи подтвердили православное мнение, и споры прекратились. С падением Софии враг его Сильвестр Медведев был расстрижен, обвинен в ереси и казнен. Князь В. В. Голицын, покровитель иезуитов, сослан.

Реакция против западного образования коснулась самих Лихуцов. Обвинителем их выступил Константинопольский патриарх Досифей, который сначала положительно отзывался об их деятельности и хвалил их ревность по распространению просвещения. Патриарх Досифей давно следил за успехами латинской науки в России и несколько раз писал в Москву предостережения против киевских ученых. Лихуды, отправляясь в Россию, дали патриарху Досифею обещание учить москвичей только по-гречески. Узнавши, что они не сдержали своего обещания, патриарх Досифей отправил в Москву послания Царям и патриарху, в которых решительно осуждал преподавание в академии латыни. Патриарх Адриан выступил на защиту Лихудов и в письме к Досифею указывал на прежние хорошие отзывы о них самого Досифея. Досифей отвечал Адриану: <Говорят, что я прежде хвалил их (Лихудов), зачем же теперь порицаю их. Но говорить так неблагоразумно. Христос-сердцевед избрал Иуду и сделал апостолом как доброго, а когда он стал зол, отринул его, так и наши учителя показались на вид смиренными, и мы думали, что у них сердце доброе, а оказались после злыми и лукавыми, и мы писали об их злобе и лукавстве, которые вы и сами видели, и не было нужды писать об этом много грамот, но следовало бы вам после первой же грамоты сослать их как можно дальше, чтобы они не оставались в Москве и не писали что им вздумается; они смириться не умеют и пишут сюда всякую ложь, отчего может произойти зло>. Из этого письма видно, что Лихуды тоже исповедовали латинство, но скрывали свои истинные религиозные убеждения, играли в отношении православной церкви роль предателя Иуды, вливая в православное тело тонко и осторожно яд латинства. Послания патриарха Досифея возымели свое действие. Деятельность Лихудов была признака вредной для православия. Сильный покровитель Лихудов князь В. В. Голицын потерял влияние на государственные дела. В 1701 году закончилась ученая деятельность Лихудов.

Но надвигалась новая зараза пропаганды - лютеран и кальвинистов. Протестанты, пользуясь своим положением, развили усиленную деятельность в Москве по обработке в духе своей ереси православных. Ревностный поборник православия просвещенный иерарх патриарх Иоаким видел надвигающуюся опасность и бил тревогу. Главное зло он видел в иностранцах. По его требованию иноземные офицеры не были допущены во дворец к парадному обеду по случаю рождения царевича Алексия. Перед смертью (в марте 1690 года) Иоаким составил завещание, в котором увещевал государей не до- пускать православных христиан дружить с еретиками-иноверцами. <Какая от них православному воинству может быть помощь - только гнев Божий наводят. Когда православные молятся, тогда еретики спят, христиане просят помощи у Богородицы и всех святых, еретики над всем этим смеются, христиане постятся - еретики никогда. Начальствуют волки над агнцами. Благодатью Божией в русском царстве людей благочестивых, в ратоборстве искусных очень много. Удивляюсь царского синклита советникам платным и правителям. которые, - говорил патриарх Иоаким, - на посольствах в иных землях бывали и видели, что всякие государства свои нравы и обычаи имеют в одеждах, в поступках, свое держат, чужого не принимают, чужих вер людям никаких достоинств не дают, молитвенных храмов им строить не позволяют: в немецких государствах есть ли где церковь благочестивой веры>.

Преемник патриарха Иоакима митрополит Казанский Ддриан следовал его заветам. Патриарх Ддриан крепко стоял за старые обычаи и был ярым противником лжеумствований лютеранских. Но зараза расползалась по заболевшему телу православной Руси. В одной проповеди патриарх Адриан жаловался на то, что многие <от пипок табацких и злоглагольств лютерских, кальвинских и прочих еретиков объюродели, совратясь со стезей отцев своих, говорят: для чего же в церкви так делается. Нет в этом пользы, человек это выдумал. Едва только [уразумел] св. книги или склад словесный, и уже учит архиереев и священников, монастыри правит, устраняет чин церковный>.

При нем усилилось противодействие южнорусскому образованию. Один случай еще более утвердил иерархов в подозрительности к западным ученым. При Адриане попался в отступничестве от православия один московский дьякон, Петр Артемов, который ездил учиться в Венецию; его иезуиты довели до такого фанатизма, что по возвращении в Россию он начал горячо настаивать и проповедовать свои латинские убеждения даже с церковной кафедры. В 1698 году он был расстрижен и сослан в Соловки. Из допросов его узнали, что русские ученые отрекались на Западе от православия, писали против него сочинения на ученые степени, как иезуитское воспитание приучало их ко лжи, укрывательству своих убеждений, ложным клятвам. Вследствие этого в Москве не стали верить западным воспитанникам даже в том случае, когда они с клятвой отрекались от латинства и просили присоединения к церкви.

НЕМЕЦКАЯ СЛОБОДА В церковной смуте, именуемой церковным расколом, главную роль играют киевские ученые монахи, иностранцы, которых к этому времени было много на Руси, и <передовые русские деятели>, как, например, Ртищев, боярин Артамон Матвеев" и князь В. В. Голицын.

Политическому воспитанию русские были обязаны иностранцам, которые вели в Московии работу в интересах своих государств, то есть шпионили и осведомляли свои правительства или же просто появлялись среди <варваров> в целях наживы и обогащения.

После английской революции появились и масоны. Спасаясь от изувера и палача масона Кромвеля, поток эмигрантов, его противников, устремился в Москву, где быстро заполнили Немецкую слободу различные Друмонды, Дальциели, Грахамы, Лесли, Гордоны и другие. Они принесли свою веру, нравы и обычаи, свои идеи и принципы. А так как среди них было много масонов, то они, несомненно, принесли с собою и основы масонского учения. <Немецкая слобода, - говорит Валишевский, - стала Европой в миниатюре, где так же, как там, кипели политические страсти, а над умами господствовали идеи английской революции. Прибывшие эмигранты жили теми интересами, которые захватывали общества у них на родине. Немецкая слобода переживала приподнятое настроение. Шотландец Патрик Гордон увлекался успехами Лондонского королевского общества. Английские дамы пудами выписывали романы и поэтические произведения национальных писателей. Поддерживалась деятельная переписка с Европой>. Члены дипломатического корпуса - английские, датские, швед- ские резиденты - являлись представителями интересов протестантских государств.

<Богатый, образованный, осторожный и ловкий Ван Келлер (голландский резидент) завоевал себе исключительное положение, перед которым преклонялись даже москвичи. Каждые восемь дней он посылал курьера в Гаагу и узнавал все западные новости; отголоски великих событий, решающих политические судьбы Европы, волновали слободу>*. Английские и шотландские эмигранты имели представителей двух партий: первая партия состояла из сторонников убитого в 1648 году короля Карла Стюарта и вторая - из сторонников Вильгельма Оранского. Типичным выразителем первого течения был Патрик Гордон, католик и сторонник Стюартов, а второго - женевец Франц Лефорт, кальвинист и пламенный поклонник Вильгельма IIP*. Английские и шотландские эмигранты первые и основали в Москве свои ложи, через которые шла обработка и привлечение в масонство русских. Наконец, во второй половине XVII столетия усиленное внимание обращает на Россию Лейбниц, роль которого в петровской антиправославной и антирусской революции, к сожалению, мало исследована. Великий реформатор, рационалист и космополит, Лейбниц вместе с другими философами преследовал цель переустройства всего человечества.

* К. <Р. Валишевский. Петр Великий. М.. 1908. С. 15.

<Знаменитейший ученый того времени Лейбниц, - пишет историк Брикнер", - с неослабным вниманием следивший за успехами в России и за всеми действиями Петра, еще молодого царя, предсказывал, что все человечество от этого останется в большой прибыли>*. Лейбниц был склонен посвятить свои силы преобразованию русского государства и думал оказать этим услуги всему миру. Он говорил, что не принадлежит к тем, которые прикованы к своему отечеству, к определенной народности, он желает служить всему человеческому роду. Ему отечеством служит небо и согражданами являются все благомыслящие люди.

Лейбниц начинает интересоваться Россией и собирать о ней различные сведения с 690-х годов XIIV столетия. С этого времени Россия все больше привлекает его внимание, как видно из его пи- сем к Витзену, Лудольфу и Спарвенфельду. В 1696 году Лейбниц жалуется Лудольфу, что московитяне упорно отказывают в разрешении проезда через их страну, и продолжает: <Надобно надеяться, что они мало-помалу сделаются обходительнее. Желательно было бы, чтобы у них кто-нибудь действовал так, как ты у эфиопов. Бели бы только Московское царство склонилось к просвещенным правам Европы, то христианство получило бы величайшие плоды. Есть, однако, надежда, что московитяне выйдут из усыпления. Несомненно, что Царь Петр сознает недостатки своих подцанных и желает мало-помалу искоренить их невежество>**. В 1694 году Лейбницу удалось завести непосредственные отношения с бранденбургским гофратом Рейером, приезжавшим в Россию в качестве посланника, а этот последний просит <главного директора почт в Московии> Виниуса доставлять ему желаемые сведения. Из нижеприведенного письма Лейбница к Рейеру видно, что Лейбниц получал из России интересующие его сведения. <Известия, которые я получил от вас и которых можно ждать от вашего знакомства с Россией, для меня тем более дороги, что путь, вами открываемый, представляет единственное средство, чтобы проникнуть в страны, казавшиеся недоступными для европейской любознательности. Ваши сношения с господином Виниусом - превосходное средство, чтобы разъяснить дела>. В этом письме Лейбниц пишет: <Меня извещали, что Царь Петр намерен ввести в Московию более цивилизованные обычаи Европы> и интересуется людьми, которые <лучше возьмутся задело>. <Отец Гримальди, иезуит, прибывший из Китая, - продолжает Лейбниц, - говорил мне в Риме о московском посланнике, называвшемся, кажется, Спатаром (Сла- фария), которого он знал в Пекине. Он считает его человеком достойным. Мне рассказывали также об одном очень ловком шотландце Менезиусе, который состоит на службе при матери Царя Пет- ра. Газеты говорили еще о Ла-форте (кажется, он женевец), одном из царских генералов, который принимает участие в теперешнем походе>*.

* А. Г. Брикнер. История Петра Великого. Т. 1-3. СПб., 1882.

** В. Герье^. Отношения Лейбница к России и Петру Великому. СПб.. 1871. С. 4.

Лейбниц также был ознакомлен с положением в России благодаря исследованиям амстердамского бургомистра Витзена, который жил в России и написал сочинение о северной и восточной Татарии. Впоследствии роль эмиссара Лейбница выполнял Спафария, валахский грек, родственник господаря, изгнанный из своего отечества за политические интриги, причем ему был урезан нос. С 1672 году он находился на русской службе в Посольском приказе, принимал здесь участие в <строении>.

Авантюрист высокого полета, изъездивший всю Европу и побывавший в Китае, Спафария был связан тайной работой с Лейбницем, находился с ним в деятельной переписке и выполнял его поручения. Спафария также находился в постоянной переписке с амстердамским бургомистром Николаем Витзеном. Жертвой работы Спафарии, по-видимому, был Артамон Матвеев, который по тому времени был передовым человеком. Он много читал, имел библиотеку, физический кабинет, маленькую химическую лабораторию. Женитьба Матвеева на шотландке Гамильтон содействовала возвышению Матвеева, а женитьба Царя Алексея на Наталии Нарышкиной, воспитаннице Матвеева, сделала последнего самым близким к Царю Алексею и дала ему громадное влияние на дела государства. При Царе Феодоре Алексеевиче произошло падение Артамона Матвеева, причиной которого послужило занятие его <чернокнижием>, как тогда называли масонство. Вот что по этому поводу рассказывает историк С. М. Соловьев: <Лекарь Давид Берлов донес, что лечил он у Матвеева человека его, карлу Захара, и тот говорил ему, что болен от господских побои; однажды он заснул за печью в палате, в которой Матвеев с доктором Стефаном читали черную книгу; во время этого чтения пришло к ним множество злых духов и объявили, что есть у них в избе третий человек; Матвеев вскочил и, найдя за печью, сорвал с него шубу, поднял, ударил о землю, топтал и выкинул из палаты замертво. Берлов прибавил, что он сам видел, как Матвеев с доктором и переводчиком, греком Спафари, запершись, читали черную книгу; Спафари учил по этой книге Матвеева и сына его Андрея>**.

* В. Герье. Указ. соч. С. 6

** С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Т. XIII.

Было произведено строжайшее расследование. Захарку пытали, но он остался при своем обвинении. Матвеева на основании показания Захарки и доктора Берлова признали виновным и вместе с сыном сослали в Пустозерск. Историки утверждают, что Матвеев пострадал напрасно. Но я придерживаюсь совершенно иного мнения. В этом убеждает меня апология знаменитого масона екатерининского времени Н. И. Новикова, изложенная в его сочинении <История о невинном заточении ближняго боярина Артамона Матвеева>, - пламенная защита масоном своего брата масона. Другим передовым деятелем был князь В. В. Голицын. Он бегло говорил по-латыни, хорошо писал. Он посещал Немецкую слободу, и ее обитатели пользовались его доверием. Голицын покровительствовал иезуитам и, по всей вероятности, был католиком. Ревнителей старины Голицын ненавидел. Его общество - это иноземцы. Он приглашал к столу шотландца Гордона и лечился у немецкого медика Блументроста. Голицын состоял в переписке с амстердамским бургомистром Витзеном. Спафария был частым гостем у князя Голицына и пользовался его покровительством. Благодаря поддержке и протекции Голицына Спафария получил видное место в Посольском приказе, что давало ему возможность быть в полном курсе дел внешней политики. Голицын был покровителем швейцарца Лефорта, который после падения Голицына сделался самым приближенным человеком Петра и его другом. Такова была общественная обстановка в юные годы Петра. В 1682 году София получает регентство. Стрельцы, которые со- действовали возвышению Софии, вскоре попали в опалу. Появилось подметное письмо, что Хованский хочет убить обоих царей (Иоанна и Петра), мать Петра, правительницу Софию, патриарха и многих бояр, на патриаршее место посадить старообрядца и восстановить крестьян против господ.

Несмотря на явную клевету, Хованского и его сына казнили, стрельцы попали в положение государственных изменников. Разгром стрельцов открыл возможность иностранцам действовать за Петра и в его интересах. В решительный момент борьбы за свое положение София осталась в одиночестве. Стрельцы не высказывали особенного порыва стать на ее защиту. Фаворит Софии князь Голицын играл в эти дни какую-то странную, если не сказать - предательскую роль. Русских оттеснили. Влияние на государственные дела переходит к иностранцам. Иностранцы, благодаря расположению к ним Петра, становятся господами положения. Любовь к иностранцам внуши. Петру его первый воспитатель из иностранцев Менезиус, родом шотландец, авантюрист, бывалый человек, ловкий и умевший расположить к себе любого податливого человека.

Сверстники Петра также были заражены увлечением всем иностранным. Самым влиятельным человеком в этом отношении был князь Борис Алексеевич Голицын, двоюродный брат князя В. В. Голицына. Князь Борис хотя по общим отзывам и был феноменальным пьяницей, но все же это был человек умный, образованный, знавший латинский язык и друживший с иностранцами, -словом, не русский, не москвич, а европеец. Вторым сверстником Петра был Андрей Матвеев, сын знаменитого Артамона Матвеева, умный и образованный человек, имевший особенное расположение к иностранцам. В доме своего отца он получил заботливое воспитание, знал иностранные языки - перевел с латинского книгу Барония. Он был настолько образован, что удостоился похвального отзыва от таких двух матерых масонов, как Лейбниц и Монтескье.

Самым близким и необходимым после переворота 1689 года становится Патрик Гордон, с которым Петр виделся ежедневно. Патрик Гордон родился в Шотландии. В Немецкой слободе он имел большое значение как представитель иностранной колонии, состоявшей преимущественно из англо-шотландских эмигрантов, при- верженцев Стюартов. Ревностный католик и роялист и враг Вильгельма III, он находился в сношении со всеми иезуитами, готовый принять личное участие в пропаганде католицизма. Гордон был прекрасно осведомлен о событиях в других государствах, с очень многими лицами состоял в переписке. Несмотря на то что Гордон нена- видел Россию и мечтал вернуться в Шотландию, где у него было недвижимое имущество, он оставался в России в видах английской политики. По требованию королей Карла II** и Якова II Гордон приезжал из России, делал доклады и получал соответствующие инструкции для своей деятельности в России в интересах Англии. Совершенно не прав Ключевский, называя Гордона <нанятой саблей>: в лице Гордона мы видим вдумчивого, осторожного и знающего политика, который знает, что он делает и куда стремится. Как англичанин, он действовал в интересах Англии; как масон, он обязан был пропагандировать масонские идеалы. Встречи Петра и постоянное общение не могли не оставить известных следов и не оказать на Петра влияние. Не без основания поэтому историки масонства указывают, что Гордон и Петр принадлежали к одной масонской ложе, причем Гордон был первым надзирателем, а Петр - которым. В 1690 году происходя сближение Петра с Лефортом. Не обладав "с^ючительными талантами, Лефорт имел хороший У^ " Способность оказывать на других свое влияние. Никто не умел так подойти к Петру, как Лефорт. Влияние Лефорта на Петра безгранично. <Царь собственноручно при свидетелях дал несколько тяжеловесных пощечин своему двоюродному брату Абраму Феодоровичу Лопухину за то, что он в драке испортил парик фавориту. Он писал ему нежные, почти страстные письма. Лефорт отвечал в малопочтительном, бесцеремонно-фамильярном тоне>*.

* К. Ф. Валишевский. Петр Велики.

И если Лефорт действительно выполнял чужое задание, то он мог сделать с Петром все, что угодно. Лейбниц искал знакомства с Лефортом не потому, что он <пьет как герой>, а потому, что через Лефорта можно было влиять на Петра и обработать последнего в известном духе.

Через Лефорта Петр с обитателями Немецкой слободы заводит близкое и дружеское знакомство. <Он (Петр), - пишет историк С. Ф. Платонов, - ездил к ним в слободу, бывал в их домах и церквах (кирках). Он у них учился и веселился; танцевал на их вечеринках, пировал на их пирушках>. Там господствовал самый широкий разгул: пили вино до безобразия, плясали до упаду. <Иногда по два, по три дня пировали без устали, не ложась спать. Женщины участвовали в этих кутежах, придавая им своим присутствием живость и разнообразие>. <Разгульная жизнь Петра отразилась и на его семейных отношениях. Лефорт сблизил Петра с семейством Монсов - Петру сильно приглянулась Анна. С этих пор он невзлюбил жены своей, чуждался домашнего очага, но принужден был сдерживать себя, пока жива была его мать>*. <Под влиянием друзей-немцев молодой Царь стал явно отставать от стародавних обычаев московской жизни, "обасурманел", как говорили про него москвичи. Про него говорили, что он "уклонился в потехи, оставя лучшее, начал творити всем печальное и плачевное". - "Не честь он, Государь, делает, - бесчестье себе", - прибавляли другие, осуждая поведение Петра>**.

По замечанию князя Бориса Куракина, уже в 1690-1691 годах вследствие небрежения Петра начал рушиться исконный чин московской дворцовой жизни, <церемоний придворных>. Куракин о них говорит: <Уже в то время начало самое настало им иссякнуть, а наивпервых выходы в соборную церковь оставлены были, и един Царь Иоанн Алексеевич начал ходить; также и одеяние царское оставлено и в простом платье Петр холит. Также публичные авдиенции многим -иставлвиы^как было даваны авдиенции приезжим архиереям, посланникам гетманским, для которых бывали выходы парадные, но уже оным даваны были авдиеншщ при выходах просто)>***. В 1691 году Петр надевает немецкое платье. Петр стал в это же время пренебрегать болью и Кремлевским дворцом, переселился в Преображенское и зачастил в Немецую слободу.

* Костомаров. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Т. 1-3. СПб., 1873-1888.

** С. Ф. Платонов. Москва и Запад в XVI- XVII веках. Л., 1925. С. 147.

*** С. Ф. Платонов. Петр Великий. Л.. 1926. С. 73.

Преображенское стало его новой столицей. Немецкая слобода колыбелью его духовного развития. Петр ежедневно посещает Лефорта, который пишет в своем письме, что Царь со свитой <оказывает мне честь своими более нежели частыми посещениями; даже когда меня не бывает дома, они не преминут покурить и попить у меня, как будто я не отлучался>. Так как для многолюдных собраний небольшой дом Лефорта не годился, то Петр приказал пристроить к нему большую залу и роскошно обставил ее серебряной посудой, картинами, зеркалами, коврами. В этой зале собиралась разнородная компания Петра, справлялись торжества и устраивались шумные пирушки. На этих попойках Лефорт поднимал тосты за короля Вильгельма III. По предложению Лефорта пили за процветание Женевской Республики и за Генеральные Штаты.

ВСЕШУТЕЙШИЙ СОБОР В этой же обстановке зародился и вырос <Всешутейший собор> с <неусыпною обителью> шутов и дураков. Друзья-протестанты во главе с Лефортом настраивают Петра против православия.

Петр охладевает к своей религии, <все симпатии переносит к протестантам>. <Всешутейший собор> был попыткой организовать ритуал пьяных оргий в виде мистерий Бахуса. Пьяницы составляли правильную компанию, служившую Бахусу под главенством <патриарха>. Первым <патриархом> был Нарышкин, <муж глупый, старый и пьяный>, по словам князя Куракина. Он умер в 1692 году и после него <патриархом> стал Зотов. <Всешутейший собор> имел весьма сложную организацию и, конечно, был создан не русской головой. Идею собора и его организацию дали протестанты-масоны. Русские лишь были добросовестные исполнители. Это была грубая пародия сначала на католическое, а потом и на православное архиерейство. Указание историков, что идея <Всепьянейшего собора> зароди- лась у Петра с целью высмеять православное духовенство, которое якобы противодействовало его реформам, не может заслуживать никакого внимания. <Наше духовенство, - говорит историк Карамзин, - никогда не противоборствовало мирской власти, ни княжеской, ни царской>. Всешутейший собор был создан тогда, когда Петр ни о каких реформах не думал, а проводил время в марсовых потехах и в кутежах со своей компанией.

Наконец, это не было временным явлением, вызванным к жизни каким-нибудь обстоятельством, нет, это было постоянным убеждением Петра и признанием его необходимости. Яростные нападки на церковь и глумление над обрядами православной церкви, доходившие до открытого кощунства, Петр сохранил до самой смерти. Главою <Всешутейшего собора> был Никита Зотов - <всешутейший отец Иоанникит, Пресбургекий, Кокуйский и Всеяузский патриарх>; его сотоварищи носили название митрополитов, архиереев, дьяконов; Петр также был возведен в сан <диакона>. Придумано было и соответствующее одеяние: <патриарх> носил на голове жестяную митру с изображением Бахуса верхом на бочке; его платье было обшито игральными картами; глиняная фляга с колокольчи- ками изображала панагию, а <евангелием> служил ящик в форме книги, внутри которой вмещалось несколько склянок с водкой. В Вербное воскресенье в потешном городе Пресбурге после обеда отправлялась церемония <шествия на осляти>: <патриарха> садили на верблюда и вели в сад, что разбит был у реки Москвы, к погребу, где хранились фряжские вина; следовало обильное возлияние, и, только окончив попойку, расходились по домам. Поставленис в патриарший и архиерейский сан совершалось в том же Пресбурге в форме крайнего глумления и неприличия.

<Первейшею заповедью ордена, - пишет Ключевский, - было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвым. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, "служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками", свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери - архиерейши и игуменьи. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: "Веруеши ли?" - так в этом соборе новопринимаемому давали вопрос: "Пиеши ли?" Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве, инако мудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме. Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему - путь к венцу мученическому>*.

Имея резиденцию в Пресбурге (почему патриарх и звался Пресбургским), говорит Платонов, собор действовал там и в слободе, а иногда выскакивал и на московские улицы, к великому соблазну православного народа. Вместе с ним Царь <играл святки>, посещая на Рождество дома московских вельмож в шутовском маскарадном виде, целой процессией в несколько десятков, если не сотен, участников. Эта <игра> пьяных и самодурных людей по боярским домам <так происходила трудная, что многие к тем дням приготовлялися как бы к смерти>; <сие славление (праздника) многим было бесчестное и к наказанию от шуток не малому: многие от дураков были биваны, облиты и обруганы>**. Это учреждение вскоре приобретает характер учреждения официального.

* В. О. Ключевский. Курс русской истории. Ч. IV. С. 49-50.

** С. Ф. Платонов. Петр Великий. Л., 1926. С. 76-77.

<Раз на масленице 1699 года после одного пышного придворного обеда, - пишет Ключевский, - Царь устроил служение Бахусу; патриарх - князь Никита Зотов, знакомый уже нам бывший учитель Царя - пил и благословлял преклонивших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке "владыка" пустился в пляс. Один только из присутствую- щих на обеде, да и то иноземный посол, не вынес зрелища этой одури и ушел от православных шутов>*. В 1702 году на потешной свадьбе шута Шанского Зотов участвовал в свадебном поезде, одетый в костюм патриарха. Перед Полтавской битвой Петр также занимался делами <Всешутейшего собора> и подготавливал самую затейливую церемонию. В 1715 году состоялась знаменитая женитьба <патриарха> Зотова в возрасте 70 лет. Молодых венчал 90-летний священник, специально вызванный из Москвы; свадебная процессия ехала в шутовских нарядах под дикий грохот медных тарелок, свистков и трещоток, при звоне церковных колоколов, на потеху толпы, которую Царь приказал поить пивом и квасом и которая приветствовала новобрачных пьяными криками: <Патриарх женился!>, <Да здравствует патриарх с патриаршею!>. Еще большим глумлением явились выборы в 1718 году, после смерти Зотова, преемника Бутурлина; это была сплошная пародия на церковный чин избрания патриарха: Бахус, несомый монахами, напоминал образ, предшествуемый патриарху на выходе; речь князя-кесаря напоминала речь, <которую московские цари обыкновенно произносили при избрании патриархов. Возгласы своей формой ясно показывали, на что они намекают. "Пьянство Бахусово да будет с тобою!" - намек на слова: "Благодать Св. Духа да будет с тобою!">**

С тех пор мы находим известия о довольно частых празднествах, устраиваемых Петром со своею <всепьянейшею коллегиею>. В этих шутовских коллегиях не щадили ни преданий старины, ни народного чувства, ни собственного достоинства. Предметом глумления были Православная Церковь и церковная иерархия. Празднование Ништадтского мира в 1721 году ознаменовано было непристойнейшей свадьбой князя-папы, старика Бутурлина, со старухой, вдовой его предшественника Никиты Зотова; их приказано было обвенчать в присутствии двора при торжественно-шутовской обстановке в Троицком соборе.

* В. О. Ключевский. Курс русской истории. Т. IV. С. 50.

** Е. Ф. Шмурло. История России. Мюнхен, 1922. С. 318.

В 1724 году на масленице толпа, состоявшая из офицеров, дворян, мещан и священников (например, духовни