Глава 3. Я понимаю, что кто-нибудь из тех, кто более предприимчивый, у кого воображение поразмашистей, покруче нрав и покрепче хватка

Я понимаю, что кто-нибудь из тех, кто более предприимчивый, у кого воображение поразмашистей, покруче нрав и покрепче хватка, имея в своем распоряжении такой арсенал средств и способов избирательно влиять на сильных мира сего, мог бы поставить на конвейер все наши наработки и посмеяться над нашей неспособностью в два счета завоевать полмира, если не мир, подчинить себе планету и держать ее в страхе и покорности. Мог бы? Запросто! И посмеяться, и завоевать. Но не эту цель мы преследуем. У нас идеалы иные. Да, у нас были мирные планы. Не хватало, чтобы мы еще и каким-то образом споспешествовали глобалистам и террористам. Это было бы крайне нежелательно, жутко до неприязни и отвратительно, да, это бы противоречило нашим научным и духовным устремлениям. Мы, конечно, завоюем весь мир, но как?! Это будет прекрасное бархатное, но и победительное шествие по планете справедливости и добра…

Я был уверен: наше предприятие — вне времени.

Жора как-то обмолвился, что теперь мы соперничаем с самим Биллом Гейтсом и, может быть, даже с самым богатым человеком планеты. Речь идет о Хоссанале Болкиахе Муиззаддине Ваддаулахе. Или о ком-то там еще — Слиме, Баффете?...

— Сможешь повторить все эти слова? — спросил я.

Жора самодовольно ухмыльнулся.

— Легко, — сказал он, и чтобы я не задавал лишних вопросов, добавил, — Хоссан или, если хочешь, — просто Хосе — султан Брунея, манюсенького царства на острове Калимантан. Это Борнео. И если хочешь…

— Стоп, — перебил я его, — как ты смог все это запомнить?

— Я как-то был у него в гостях, в Лондоне. У него там шикарный дом. Я и запомнил: Хосе он и есть Хосе!

— При чём тут его дом?

— При том!

Для Жоры всегда самым трудным делом было запомнить день недели, число или год, в котором он жил, дату собственного рождения, имена всех своих женщин. Даже страну, что приютила его на какое-то время, он называл не иначе как, «где разруха и грязь».

— … и если хочешь знать — он мой лучший друг и товарищ. А все эти твои Абрамовичи, Гусинские, Березовские и Еленины, и всякие прочие «ские» и «чи» и в подметки нам не годятся. Не говоря уж о разных там «чуках» и «геках» нашего, домашнего разлива.

Во всяком случае, как бы там ни было, мы уже обладали достаточным капиталом, чтобы позволить себе купить пару островов и какую-то маленькую планету. (До сих пор не понимаю, у кого можно покупать планеты, как спички?). И все это, конечно, благодаря Виту. Эти евреи, начиная с Давида и Соломона и заканчивая дедушкой Марксом и нашим старшим экономистом Цилей Иосифовной, знают толк в финансовых операциях.

Мы не переставали восхищаться Витом. Он и в самом деле был великолепен! Со своими, всегда выпадающими из орбит серо-желтыми рачьми глазами и вечным «Послушай, ста-а-рик!..».

— Слушай, — говорит Лена, — а Тина ваша… кто она?..

— То есть, — не понял я, — как кто?..

— «А Марк Аврелий не еврей ли?».

— Ах, Марк… Ах, Тина…

Я рассмеялся.

— Не, — заключил я, — она у нас — нибирийка!

Лена перестала даже жевать.

— Инопланетянка, — уточнил я, — с Глории.

— С какой ещё Глории?!

— С той, что спрятана от нас Солнцем! Разве ты не знаешь?

Лена ждёт пояснений.

— Там, за Солнцем, на нашей орбите обитает невидимая нам планета. Точь-в-точь, как и наша Земля. Вот Тина и прилетела к нам, чтобы…

— Рест, ты бы написал о своей Тине роман! О Тине, о Глории, об инопланетянах… Я уверена — не хуже, чем Уэллс или Гарри Гаррисон… Или Брэдбери. Да тебе бы цены не было!

Я киваю: напишу-напишу!

И сам себе удивляюсь: с какой такой стати мне вдруг взбрело в голову сделать Тину инопланетянкой. И ещё эта Глория! Как-то вскользь я слышал об этой Глории краем уха, мол, де есть у нас побратим по ту сторону Солнца, которого никто никогда не видел, разве что её серповидный краешек… Как молодая Луна. Краем уха… По телеку… Или мне снилось, что слышал…

Но при чём тут Тина?

Пришло вдруг в голову.

Со мной такое теперь часто случается: вдруг вспыхнет яркой звёздочкой шальная мысль… И горит, и горит… Мгновения… Жжёт мозг… Затем так же в один миг исчезает. Как тать!.. Но в памяти остаётся выжженный след — Тина-Солнце-Глория-Небо-Свет-Свет…

Надо же!..

— Ну, хорошо, хорошо, — говорит Лена, — чем бы дитя ни тешилось.

И ведь что важно: я — верю! Я один верю! Ни Жора, ни Юра, ни Юля, ни Аня… Ни вот даже Лена… Никто не верит в то, что Тина в действительности и на самом деле… Никто!..

Не понимаю, зачем Жора так настойчиво носится со своим «Найди её!»?

Я принимаю его иронию… Я терпелив, как слон. До поры до времени…

«Найди её!».

Как я тебе её найду, если сама Тина меня останавливает:

Не ищи меня…

Там, где тысячи тщатся забыться молитвой под солнцем палящим.

Не ищи меня

Ни в тягучем как патока прошлом, ни в злом настоящем

Не ищи меня

Там, где ты не терял, и поэтому слово ‟сезам” незнакомо

На границе миров и в тени шелковицы у дома.

Я из тех,