Глава 5. Я его не узнавал. Таким Юра никогда не был

Я его не узнавал. Таким Юра никогда не был. Каким? — спросил я себя, и ответил: бездушно жестоким! И, пожалуй, ханжой, а заодно и циником. Если ты так легко отбираешь жизни, то мораль всегда найдет себе оправдание в выборе выражений: ты не только жесток и ханжа, и циник, ты, по всей вероятности, и урод. Выродок. Да ты просто животное, овощ, существо без проблеска света в глазах. Сознавать это было ужасно. Я терялся в догадках, и уже не в состоянии был ответить себе: нужен нам такой Юра?

Мы долго спали…

Позавтракав в ресторане, мы вернулись в номер. Он продолжал:

— Однажды, — сказал он, усаживаясь в кресло, — я был приглашен на вскрытие знаменитости и известного богатея. Воспользовавшись тем, что вокруг никого нет, я взглянул на него через свои очки: россыпь родинок на лице, невидимая простым глазом, Козерог (меченный!). Высвеченные полем моего генератора, эти китайские точки еще были живы, и стоило мне уколоть их лучом лазера — он открыл глаза. У каждого человека есть свой знак зодиака, и каждый носит на себе его печать. У каждого есть точки активности жизненной силы... И, скажем так, точки пассивности, точки, воздействуя на которые известным образом, можно не только угрожать жизни того, кто у тебя на прицеле, но и лишить его этой самой жизни. Нужно просто знать…

— Потрясающе!— воскликнул я.— Он открыл глаза и?..

— И я их закрыл. Эти точки, Стрелец, Рак, Весы, Водолей — окна в мир. Через них мы связаны с Небом. Глаз, лицо, ухо, кисть, стопа…

— Я все это знаю, — сказал я.

— Все? Мне понадобились годы…

— Мы тоже дурака не валяли, — сказал я.

— Они — как ставни на окнах: можно дать свет, а можно не дать.

— И никаких следов?

— Никаких. Если надо, я надеваю свои очки и вижу их даже на телеэкране.

— Это ново!

— Кnow how.

— И можно, лишь глядя на телеэкран, убить человека?..— спросил я.

— И нельзя предъявить обвинение! — сказал он. — Смерть приписывают магнитным бурям, чрезмерной активности солнца или полной луне, а то и параду планет.

Это был рассказ человека, не знавшего сомнений.

Юра был похож на сказочника, решившего меня радовать и развлекать. И я заглотил брошенный мне крючок.

— Но его, твою знаменитость, можно было и оживить?

— Как Лазаря.

Для меня это было откровением. Юра в роли Иисуса мне не был знаком. Я смотрел на него, как на Бога, а он всецело находился во власти собственного величия. Да, это было величественно, и спорить с этим не имело никакого смысла. В этом было его счастье! Не понимаю, зачем я задал совсем дурацкий вопрос:

— И ты потом многократно это проверил?

— Что?

— Что мог оживить?

Юра не ответил, считая мой вопрос некорректным. Он увидел мое замешательство, и мне показалось, что глаза его даже за темными стеклами очков победительно засияли. Было ясно, что он вернул себе положение чудотворца.

— Слушай, а зачем тебе все это? — спросил я.

Он расхохотался мне в глаза. А потом произнес спокойно:

— Я так юн и еще так любопытен!

За окном послышались крики, затем смех. Когда стало тихо, я сказал:

— Ты, наверное, очень одинок.

— Только среди людей.

Так мог утверждать только тот, кто считал себя единственной и последней инстанцией в вопросах жизни и смерти. Мир людей, по всей видимости, стал для него обузой. У меня появились веские основания утверждать это.

— Сегодня, — сказал я, — один уже в поле не воин. Нужен крепкий кулак, команда…

— Рабов…

— Нет, — возразил я, — не рабов, а единомышленников, если хочешь — друзей.

Пришла в голову мысль, что он начисто лишен чувства человеколюбия. И у меня пропало желание отстаивать вескость своих подозрений.

— Как только ты окружаешь себя рабами, тут же сам лишаешься свободы.

С этим я не мог не согласиться.

— У тебя нимб, как у Иисуса Христа.

— Да, — сказал он просто, — я как раз помолился.

Я остановился, взял его за рукав и посмотрел на него.

— Да, — сказал он еще раз и кивнул головой.— Это ничего не значит. Мы меняемся к лучшему, и бывают мгновения, когда ты свят, как Иисус, но лишь мгновения. Большей же частью мы язычники, дикари, и поэтому наша аура напоминает зубчатое колесо, шестеренку, с выбитыми жизнью зубами. Дефект или дефицит… В медицине это назвали бы дефектом ткани? Задача состоит в том, чтобы постоянно избавляться от этих дефектов, лечить их, заполняя пробоины зла добрыми делами и светом, если хочешь — святостью. Латать эти дыры несовершенства. И еще очень важно, чтобы нимб этот оказался не слишком тяжел для твоей головы.

Юра не без гордости, с блеском в глазах и открытой готовностью не упустить ни одной мелочи, стал рассказывать о своих достижениях. Теперь он начал с той самой минуты, когда мы расстались на перроне вокзала, где я обещал ему позвонить, как только устроюсь в Москве и не позвонил, а он ждал, он связывал со мной большие надежды, ведь у нас были общие планы, такие планы, но потом все как-то замерло, просто рухнуло…

— Извини, — сказал я, — но…

— Что ты, брось.

Многое из того, о чем он говорил, я уже знал, но мне нельзя было напоминать ему об этом: он слишком долго ждал такого слушателя, кому мог бы, не опасаясь быть непонятым, не таясь и с мельчайшими подробностями выскрести из себя и разложить на крахмальной скатерти все то, что долгие годы одиночества хранилось в его голове, переполняло все внутренности, въелось в кости и шершавой коркой накипи отложилось на стенках даже самых тончайших сосудов. Он был набит этими знаниями, как сундук бриллиантами. Набит, натоптан, напрессован и заперт. Он был как неразорвавшийся артиллерийский снаряд, ждущий своего часа.

Как бомба!..