Обоими? 10 страница

1976 г. это произошло где-то в промежутке весна — лето и к осени разрешилось в двухступенчатом потоке коммуни­кации. «Двойной климат мнений» означает, что в зависи­мости от используемых средств массовой информации индивиды воспринимают различный климат мнений. Это наблюдение привело к разработке ценного научного инст­румента исследования. Если оценка климата мнений раз­личается по использованию средств массовой информа­ции, то стоит проверить гипотезу о том, что здесь мы стал­киваемся с эффектом средств массовой информации³.

Плюрализм невежества:

население разочаровывается в самом себе

Чем дольше мы занимались изучением эффекта средств массовой коммуникации, тем яснее становилось, на­сколько это трудная задача. Он достигается не как резуль­тат единичного побуждения, а, как правило, накапливается по поговорке «вода камень точит». Ведь сообщения средств массовой коммуникации постоянно передаются в разго­ворах между людьми, в результате чего уже через корот­кий промежуток времени не ощущается разница в их вос­приятии как на месте прямого приема сообщения, так и в отдалении от него. Люди не осознают данного эффекта, а, наоборот, как показал У. Липман, склонны неразрывно соединять собственные восприятия и восприятия «глаза­ми средств массовой коммуникации», как будто это их собственные мысли и впечатления. В большинстве случа­ев это процесс опосредованный: индивид «наблюдает гла­зами средств массовой коммуникации» и ориентирует та­ким образом свое поведение. Все эти обстоятельства тре­буют систематического изучения. И проводником на этом пути может послужить понятие, предложенное американ­скими социологами⁴, — pluralistic ignorance — население заблуждается относительно населения.

Требуют его осмысления и другие наши наблюдения, сделанные на ранних этапах исследований общественного мнения. Речь идет о неудачном тесте-картинке (см. рис. 20. — Ред.), где изображена группа сидящих за столом мужчин, причем один из них — на некотором расстоянии от остальных. Предлагая этот тест, мы хотели выяснить, осознают ли люди связь между двумя переменными -«разделять мнение меньшинства» и «быть в изоляции», — т.е. осознается ли это настолько, что можно без труда мне­ние меньшинства приписать индивиду, явно изолирован­ному.

В качестве мнения меньшинства в тесте было исполь­зовано следующее суждение: «Член ГКП должен иметь право быть судьей». Ко времени тестирования, в апреле 1976 г., на этом праве настаивали 18% респондентов, 60% были «против». Лишь 2% опрошенных могли себе пред­ставить, что большинство населения выступает за то, что член ГКП может быть судьей, в то время как 80% полага­ли, что большинство «против». Но тест не получился. Изо­лированного человека на картинке практически равные группы респондентов назвали противником и сторонни­ком предложенного тестом мнения. Было ли это индика­тором двойного климата мнений? Может быть, одни при­писывают изолированному индивиду мнение, отвергае­мое большинством населения, а другие видели его «глаза­ми средств массовой коммуникации», т.е. наделяли мне­нием, которое в то время нередко подавалось средствами коммуникации как крайне консервативное, резко антилиберальное?

Примечания

¹ См.: Con r a dt D. P. The 1976 Campaign and Election: An Overview. — In: С e r n у К. Н. Germany at the Polls. The Bundestag Election of 1976. Washington, 197S, p. 29-56.

² Ibid., p. 41 ff.

См.: N o e 11 e - N e u m a n n E. Das doppelte Meinungsklima. Der Ein­fluss des Fernsehens im Wahlkampf 1976. — Politische Vicrlcljahrcsschrift, 18. Jg., 1977, Heft 2-3, S. 408-451; перепечатано в: N o e l l e -Neumann E. Wahlentscheiung in der Fernsehdemokratie. Freiburg— Würzburg, 1980, S. 77-115.

⁴ См.: M e r t o n R. K. Social Theory and Social Structure. Toward the Codification of Theory and Research. New York, 1949; Fields J. M., Schuman H. Public Beliefs about the Beliefs of the Public. — Public Opinion Quarterly, 1976. vol. 40, p. 427-448; О ' G o r m a n H., G a r r y S. L. Pluralistic Ignorance — A Replication and Extension. — Public Opi­nion Quarterly, 1976, vol. 40, p. 449-458.

Глава XXIII

ФУНКЦИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ: ТОТ, КТО НЕ НАХОДИТ СВОЕГО МНЕНИЯ В МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ, ТОТ БЕЗМОЛСТВУЕТ

Должна признать, что ученые — пугливые люди. Впервые получив результаты «железнодорожного» теста с вопросом о судье — члене ГКП, я не поверила своим глазам. Они полностью опровергали спираль молчания. Сторонники мнения большинства, зная, что за ними большинство, предпочли молчать. Более 50% представителей мнения меньшинства были готовы участвовать в дискуссии (см. табл. 25).

Крепкий орешек

Уже в самых ранних тестах спирали молчания, в 1972 г., обнаружилось, что существуют исключения из правила. Важная часть эмпирической проверки теории состоит в установлении ее границ — нахождении случаев, в которых теория не подтверждается. Первые результаты «железно­дорожного» теста показали, что меньшинство, выступав­шее в начале 70-х годов за Франца Йозефа Штрауса, ока­залось более разговорчивым, чем подавляющее большин­ство противников Штрауса (см. табл. 26)¹.

Именно тогда мы впервые столкнулись с крепким орешком — тем меньшинством, которое «подставляет лоб» всем угрозам изоляции и не исчезает под давлением спирали молчания. Крепкий орешек, в известном смысле

Таблица 25 БОЛЬШИНСТВО. КОТОРОЕ ЗНАЕТ, ЧТО ОНО БОЛЬШИНСТВО БЕЗМОЛВСТВУЕТ. МЕНЬШИНСТВО, КОТОРОЕ ЗНАЕТ, ЧТО ОНО МЕНЬШИНСТВО, ОЧЕНЬ РАЗГОВОРЧИВО. МОЖЕТ БЫТЬ, БОЛЬШИНСТВУ НЕДОСТАЕТ АРГУМЕНТОВ ПОСКОЛЬКУ ОНИ РЕДКО ЗВУЧАТ В СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ?, %
	Большинство люди, которые «против» коммунистов в качестве судей, в купе поезда встречаются с человеком, который
думает не так, как они, т.е. выступа­ют «за» судей-ком­мунистов	разделяет их мне­ние, т.е. выступает «против» судей-коммунистов
Во время поездки в поезде участвовать в разговоре о коммунистах-судьях
очень хотят
не хотят
не ответили
n —	100 169	100 217
	Меньшинство люди, которые «за» коммунистов в качестве судей, в купе поезда встречаются с человеком, который
разделяет их мне­ние, т.е. тоже вы­ступает «за» судей-коммунистов	думает не так, как они, т.е. выступает «против» судей-коммунистов
Во время поездки в поезде участвовать в разговоре о коммунистах-судьях
очень хотят
не хотят
не ответили
n =	100 48	100 54
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 3028, апрель 1976г.
Таблица 26 СПИРАЛЬ МОЛЧАНИЯ ФОРМИРУЕТ КРЕПКИЙ ОРЕШЕК, КОТОРЫЙ НЕ БОИТСЯ ИЗОЛЯЦИИ ВСЛЕДСТВИЕ СВОИХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ, %
Вопрос: «Предположим, Вам предстоит пять часов ехать в поезде и кто-то во время беседы в Вашем купе выступает за то (в каждом вто­ром интервью — против того), чтобы Франц Йозеф Штраус стал бо­лее влиятельной политической фигурой. Вы бы охотно поддержали беседу с таким человеком или не придали бы этому особого значе­ния?»
	1972 г.
Большинство противники Штрауса	Меньшинство сторонники Штрауса
Охотно побеседовал бы
Не придал бы этому значения
Не ответили
n =		100 536
Источник: Алленсбахский архив, опрос Института демоскопии 2087/1 + II, октябрь— ноябрь 1972 г.

родственный авангардистам, мирится с изоляцией. В от­личие от авангардистов он может повернуться спиной к общественности, полностью закрыть себя, как в капсуле, для незнакомых, отгородиться от мира, подобно секте, чьи помыслы обращены в прошлое или очень далекое бу­дущее. Другая возможность — крепкий орешек чувствует себя как авангард; и тех и других можно узнать по их го­товности поддержать разговор, высказать мнение. Креп­кий орешек рассчитывает на будущее и вдохновляется об­стоятельством, существование которого эмпирически подтвердил американский социальный психолог Гэри И. Шульман²: по мере роста рядов большинства его пред­ставители утрачивают со временем способность аргумен­тировать свои убеждения, не сталкиваясь с носителями иных взглядов. Полную растерянность проявили сторон­ники Шульмана, считавшие, что нужно чистить зубы еже­дневно, когда неожиданно столкнулись с противополож­ной точкой зрения.

Во всяком случае, сторонники Штрауса не отвернулись от общественности, не замкнулись, как в скорлупе, от ми­ра, превратившись в подобие секты, не отказались от на­дежды в ближайшем будущем обрести твердую почву под ногами. Они были крепким ядром, рассматривавшим се­бя как авангард, готовый всегда отстаивать свое мнение, несмотря на малую поддержку.

Если это не идет от средств

массовой коммуникации,

то не находятся нужные слова

В случае с тестом о судье — члене ГКП дело обстояло по-другому. Сторонники положительного решения этого вопроса не проявили должного единодушия, да и большая часть противников не дремала, подстегиваемая страхом перед экспансией коммунизма. Если многие респонденты предпочли молчать в «железнодорожном» тесте, не под­держав ни противников судьи-коммуниста, ни сторонни­ков, это должно иметь причину, которая пока неизвестна. Вероятно, им не хватило слов, потому что в средствах мас­совой информации, в частности на телевидении, позиция против судьи — члена ГКП едва ли была сформулирована.

Здесь появляется еще одна гипотеза о способах воздей­ствия средств массовой информации: о формулирующей функции средств массовой информации, предоставляю­щих людям слова, с помощью которых они могут защи­тить свою позицию. Ибо человек, не находя для описания своей позиции каких-то общепринятых формулировок, замыкается в молчании, остается «немым».

В 1898 г. Габриэль Тард написал эссе «Le public et la foule»³, заключительные строки из которого мы и проци­тируем здесь, завершая раздел об общественном мнении и воздействии на него средств массовой коммуникации. «Личная телеграмма главному редактору вызывает сенса­ционное сообщение, которое, распространившись в мгно­вение ока, взбудоражило население всех крупных городов континента; из этой рассеянной массы людей, весьма уда­ленных друг от друга и все же находящихся в близком кон­такте, вызванном осознанием одновременности и общно­сти реакций на сообщение, газета формирует гигантскую, абстрактную и суверенную массу, которую нарекают "мнением". Тем самым газета завершает древнее дело, которое началось разговором, было продолжено перепи­ской, каждый раз застывая в состоянии слегка намечен­ных пунктиром очертаний — личные мнения превратить в локальные мнения, далее в национальные и в мировые, грандиозное создание единого общественного сознания, общественного духа... Возникает, таким образом, чудо­вищной мощи сила, которая может возрастать, потому что потребность быть вместе с общественностью, частью которой человек является, думать и действовать в соответ­ствии с общим мнением, становится тем сильнее и непре­одолимее, чем масштабнее эта общественность, чем мощ­нее принуждение со стороны общего мнения и чем чаще удовлетворяется эта потребность. Не следует удивляться терпимости наших современников но отношению к пото­ку мнений и не стоит сразу делать вывод, что люди стали слабее характером. Когда тополя и сосны ломает буря, то не потому, что они выросли слабыми, а потому, что буря сильнее их»⁴. Что сказал бы Тард во времена телевидения?

Примечания

¹ См.: Noelle-Neumann E. Die Schweigespirale. Über die Entste­hung der öffentlichen Meinung. — FousthoffE., Hörstel R. (Hg.). Standorte im Zeitstrom. Festschrift für Arnold Gehlen zum 70. Geburtstag am 29. Januar 1974. Frankfurt/Main, 1974, S. 299-330; перепечатано в: Noelle-Neumann E. Öffentlichkeit als Bedrohung. Beitrüge zur empirischen Kommunikationsforschung (Alber-Broschur Kommunika­tion, Bd. 6). Freiburg—München, 1977, S. 169—203.

² См.: S с h u l m a n G.I. The Popularity of Viewpoints and Resistance to Attitude Change. — Journalism Quarterly, 1968, vol. 45, p. 86-90.

³ См.: Tarde G. Le public et la foule. — La Revue des Paris, 1898, vol. 4.

⁴ Цит. по: Clark T. N. Gabriel Tarde on Communication and Social In­fluence. Selected Papers (ch. 17, «Opinion and Conversation»). Chicago, London, 1969. p. 318.

Глава XXIV

VOX POPULI - VOX DEI

«Элизабет, — скептически сообщила своим гостям моя подруга, —теперь ходит от дома кдому и спрашивает: "Вы согласны с Аденауэром или нет?"»

На эту вечеринку интеллектуалов в Мюнхене зимой 1951/52 г. я попала случайно. «Заходи», — пригласила подруга по телефону. Наше знакомство длилось со школь­ных лет. Когда мы виделись в последний раз? В 1943 или 1944 г. на Лимоненштрассе в Берлин-Далеме, в Ботаниче­ском саду, расположенном в юго-западной части города, откуда на город заходили бомбардировщики, направляв­шиеся с запада. Развалившийся дом, щели в стенах, пол­упустая комната — ни мебели, ни ковров, ни картин.

Исследование общественного мнения: чего оно стоит? Невозможно это объяснить кружку литераторов, худож­ников и ученых, даже если бы был не столь поздний час, даже если бы публика не оказалась навеселе в комнате, окутанной клубами сигаретного дыма, где трудно ды­шать...

Да, задавая именно этот вопрос: «Довольны ли Вы в це­лом политикой Аденауэра или нет?» — я столкнулась зи­мой 1951/52 г. с властью феномена, который постепенно научилась понимать как общественность и общественное мнение. Тогда, в Алленсбахе, я регулярно проверяла наши вопросники, прежде чем разослать их сотням интервьюе­ров по всей стране. В числе респондентов зачастую оказы­валась и молодая жена железнодорожного смотрителя; я уже знала ее ответ на повторяющиеся вопросы: примерно восемь раз она ответила, что не согласна с политикой Аде­науэра. Но чтобы зафиксировать устойчивость этого мнения, нужно проверить все интервью, и я добросовестно, строго следуя правилам опроса, спросила в очередной раз: «Согласны ли Вы с Аденауэром... или нет?» «Согласна», -ответила моя респондентка. Я попыталась скрыть свое удивление: ведь интервьюер ничему не должен удивлять­ся. Позднее, спустя четыре недели, на моем письменном столе лежали результаты нового опроса: в течение месяца, с ноября по декабрь, число согласных с политикой Адена­уэра возросло по стране на 8%, достигнув 31%, хотя до­вольно продолжительное время этот показатель удержи­вался на уровне 24 или 23%. Впоследствии он все возра­стал и достиг 57% в 1953 г.¹ — «a tidal volume and sweep», как выразился Росс². Каким образом волна общественного давления в ФРГ настигла жену железнодорожного смотри­теля? И чего стоило такое мнение?

Не разум, а судьба

Vox populi — vox Dei? Если попытаться отыскать следы этого высказывания в прошлом, то они обнаруживаются уже в 1329 г. среди поговорок³. В 798 г. англосаксонский ученый Алкуин в письме Карлу Великому ссылается на это высказывание как на общеизвестный речевой оборот; в конце концов поиски привели нас в VIII в. до н.э. — к пророку Исайе, который говорит: «...vox populi de civitate vox de templo. Vox domini reddentis retributionem inimicis suis» («Вот, шум из города, голос из храма, голос Господа, воздающего возмездие врагам Своим»⁴).

И тысячелетиями слышится то презрение, то выраже­ние почитания в голосах тех, кто разгадывает эту формулу. В своей книге «Психология общественного мнения» (1949) Хофштеттер заявляет: «Голос народа — голос Бога - богохульство»⁵. Немецкий рейхсканцлер фон Бетман-Хольвег полагал, что правильнее было бы сказать так: «Vox populi — vox Rindvieh» («Голос народа — голос стада»), копируя своим высказыванием ученика Монтеня Пьера Шаррона, предложившего формулу: «Vox populi, vox stultorum» («Голос народа — голос тупости»). Источник, которым пользовался Шаррон, — эссе Монтеня о славе, где он говорит о неспособности толпы оценить великие достижения, великих людей, их характеры. «Не бессмысленно ли жизнь мудреца ставить в зависимость от суда глупцов и невежд? "Может ли быть что-нибудь более не­лепое, чем придавать значение совокупности тех, кого презираешь каждого в отдельности?" (Цицерон. Туск., V, 36). Кто стремится угодить им, тот никогда ничего не достигнет... Никакая изворотливость, никакая гибкость ума не могли бы направить наши шаги, вздумай мы сле­довать за столь беспорядочным и бестолковым вожатым; среди всей этой сумятицы слухов, болтовни и легковес­ных суждений, которые сбивают нас с толку, невозможно избрать себе мало-мальски правильный путь. Не будем же ставить себе такой переменчивой и неустойчивой цели; давайте неуклонно идти за разумом, и пусть общественное одобрение, если ему будет угодно, последует за нами на этом пути»⁶.

В том же духе высказался в 798 г. упоминавшийся вы­ше Алкуин, обращаясь к Карлу Великому: «Не следует слу­шать тех, кто привык говорить, что голос народа — это глас Божий. Ведь рев толпы граничит с сумасшествием»⁷.

Таково мнение тех, кто на протяжении многих столе­тий переводил «vox Dei» как «голос разума» и кто напрасно искал в общественном мнении, в «голосе народа» голос ра­зума.

Существует и совершенно иная оценка. «Вот, шум из города, голос из храма, голос Господа, воздающего воз­мездие врагам Своим», — говорил пророк Исайя. Около 700 г. до н.э. Гесиод в поэме «Труды и дни» охарактеризо­вал общественное мнение— естественно, не в этой терми­нологии более позднего времени — как некую моральную инстанцию, как социальный контроль и как судьбу. «Дей­ствуя, избегай грязной молвы. Грязная молва пагубна: легко и без твоей помощи настигает тебя, а снести ее боль­но и трудно смыть с себя. Дурная молва никогда не прохо­дит бесследно, ибо люди разносят се. Поэтому иногда ее называют "Божий суд"»⁸.

Почтительно относился к мнению римский философ Сенека, считавший, что «голос народа священен» (Contraversae, l. 1. 10). Спустя почти полтора тысячеле­тия Сенека вторит Макиавелли: «Не без причины голос народа называют голосом Бога, ибо una opinione таким чудесным образом предсказывает универсальные собы-

тия, что можно предположить скрытую силу предсказа­ния добра и зла»⁹.

Не разум отличает общественное мнение, но, наоборот, именно присущий последнему иррациональный эле­мент — элемент будущего, судьбы. «Quale fama, o voce, o opinione fa, ehe il popolo comincia a favorire un cittadino?» («Какая репутация, какой голос, какое движение мнений вызывает поворот народа к одному гражданину?»)¹⁰ Эту цитату Макиавелли приводит в своей работе Л отар Бухер «О словах политического искусства» (1887), попутно за­мечая при этом, что «первопроходец Макиавелли» был близок к тому, чтобы найти выражение «общественное мнение»¹¹.

Свою интерпретацию: «Голос народа — голос судь­бы» — предложил Карл Штейнбух, сопоставив по итогам года результаты проводимого Алленсбахом опроса: «Вы встречаете будущий год с надеждами или опасениями?» — с экономическим индексом следующего года — развити­ем валового национального продукта. Не рост или сниже­ние надежд в конце года коррелирует с подъемом или спа­дом в экономике, а рост или снижение надежд до начала года коррелирует с последующим экономическим разви­тием (см. рис. 23).

Промежуточное положение между двумя полюсами мнений -- «Голос народа, голос стада» и «Глас народа священен» -- занимал Гегель, считавший, что обще­ственное мнение заслуживает как уважительного, так и презрительного отношения, в зависимости от конкретно-го восприятия и выражения, от формирующего базиса, который, будучи не всегда ясным, высвечивает конкрет­ное. Поскольку общественное мнение не содержит кри­териев для различения и не может возвысить субстанци­альную сторону до определенного знания в себе, то неза­висимость от него является первым формальным усло­вием для достижения великого и разумного (как в дей­ствительности, так и в науке). В свою очередь можно быть уверенным, что это великое и разумное в этой же последовательности воспримет общественное мнение, признает его и сделает одним из своих предрассудков. При этом Гегель дополнительно разъясняет, что по­скольку в общественном мнении сосуществует как все фальшивое, так и все настоящее, то отыскать в нем на­стоящее — великое дело. Кто говорит и поступает, как того требует время, тот великий человек. Он делает то, что является сутью времени, он осуществляет эту сущ­ность, а кто не умеет презреть общественное мнение, ко­торое он слышит постоянно, тот никогда не станет вели­ким¹².

В конце XVIII столетия выражение «общественное мнение» становится популярным в Германии благодаря «Разговорам с глазу на глаз» Вилаида, в частности 9-му — «Об общественном мнении» (1798), где два собеседника ведут между собой такой диалог:

Эгберт: Всякое проявление разума имеет силу закона, и для этого ему не нужно стать сначала обществен­ным мнением.

Синибалъд: Скажите лучше, должно бы иметь силу за­кона и, несомненно, приобретет такую силу, как только заявит о себе как о мнении большинства.

Эгберт: Это обнаружит себя в XIX веке¹³.

Лотар Бухср, который спустя почти 100 лет цитирует

иланда в своем сочинении, заключает: «Синибальд и Эгберт адресовали свою беседу о взаимозависимости разума и общественного мнения XIX в.; предоставим же XX в. за­вершить их размышления»¹⁴. А мы в свою очередь не пе­редадим ли это XXI в.?

Определения, которые могут стать основой эмпирических исследований общественного мнения

Если задуматься над тем, сколько сил и времени было за­трачено на определение общественного мнения, то следует все же объяснить, почему в данной книге предложен такой скудный выбор дефиниций. Избыток последних, «дебри» из более чем 50 определений, приведенных Г. Чайлд-зом, — эта мешанина описаний, свойств, функций, форм, процессов возникновения, способов воздействия, смыс­лов — побудили меня к поискам нового экономного опре­деления, которое, однако, позволило бы осуществлять эм­пирическую проверку в отличие от обескураживающего арсенала определений Чайлдза. Требовалось операцио­нальное определение, с помощью которого можно плани­ровать исследования и из которого можно выводить эм­пирически проверяемые положения. Такой цели соответ­ствовало, на наш взгляд, следующее определение: обще­ственное мнение— это мнения, способы поведения, кото­рые нужно выражать или обнаруживать публично, чтобы не оказаться в изоляции; в противоречивых, меняющихся обстоятельствах или в возникших зонах напряжения можно выразить свою позицию, не опасаясь изоляции. Оно поддается проверке методами представительных оп­росов и наблюдений. Все ли заповеди, нравы, традиции поколеблены в наше время настолько, что в этом смысле уже не существует общественного мнения, что можно все говорить или делать, не опасаясь изоляции? Мы обсужда­ли этот вопрос на одном из майнцских семинаров. Кто-то из участников семинара в качестве иллюстрации привел такой пример: стоит только прийти в красном костюме на похороны, и тебе тут же дадут понять, что общественное мнение на этот счет существует и сегодня. Демоскопиче-ское интервью позволяет описывать способы поведения или мнения респондентов и выяснять, какие черты, мане­ры и т.п. у другого человека раздражают настолько, что с ним не захотят жить в одном доме, встречаться на вече­ринке, работать рядом. Известно немало способов поведе­ния и мнений, которые вызывают изоляцию, что и обна­руживает демоскопический тест.

Существует и второе определение, с которым можно работать эмпирически и из которого выводятся эмпири­чески проверяемые положения: «Общественное мнение — это согласие между представителями одной человеческой общности по вопросу, имеющему важное эмоциональное или ценностное значение, которое должны уважать и ин­дивид и правительство под угрозой быть отвергнутым или свергнутым — по крайней мере в виде компромисса в пуб­личном поведении». В этом втором определении больше подчеркивается коррелят страха перед изоляцией — обще­ственное согласие.

Оба определения содержат положения о значимости ситуаций, когда говорят или отмалчиваются, о сигналь­ном языке человека, который требует систематической расшифровки (мы это делаем интуитивно); о наблюда­тельной способности человека — этом квазистатическом органе, который обычно бывает «усыплен» в периоды стабилизации и становится весьма бдительным в неста­бильные, меняющиеся времена; об остроте угрозы изо­ляции, усиливающейся с опасностью этих перемен, в ус­ловиях которых общество должно укрепить себя. Многие определения касаются других особенностей обществен­ного мнения: воздействия средств массовой коммуника­ции, которые обеспечивают публичность и облекают ар­гументы в слова или, наоборот, отказывают им в чекан­ных формулировках, лишая тем самым возможности распространения и внесения темы в «повестку дня»; двух источников общественного мнения, обусловливающих появление «двойного климата мнений». На основании всех этих дефиниций разрабатывается инструментарий, в частности демоскопические вопросы для измерения изоляции или аффективной напряженности в обществе, одобрения или неодобрения кого-то или чьей-то пози­ции, сигналов к публичной защите своих убеждений или, наоборот, отмалчиванию, оценки показателей поляриза­ции мнений.

«Новое платье» короля» Обусловленность общественного мнения местом и временем

Когда многочисленные определения общественного мне­ния завели в тупик, что стало очевидным в первой полови­не XX в., все громче стали раздаваться голоса о том, что понятие устарело и от него следует отказаться. Однако ни­чего подобного не произошло, и, несмотря на всю свою расплывчатость, понятие употреблялось даже чаще, как с удивлением отмечал У.Ф. Дэвисон в своей статье об обще­ственном мнении, написанной специально для «Между­народной энциклопедии социальных наук» (1968).

Вступительную лекцию в Майнцском университете в декабре 1965 г. «Общественное мнение и социальный кон­троль» (это название неожиданно осенило меня в одно из летних воскресений 1964 г. в Берлине) я начала так: «По­нятие "общественное мнение" таинственным образом со­хранило свою силу, при том что судьба литературных и научных заметок, авторы которых отважились обратиться к этому понятию, однозначно свелась к тому, чтобы раз­очаровывать читателя или слушателя. Они неубедитель­ны, когда доказывают, что "общественное мнение" не су­ществует, что речь идет о фикции. "Это понятие неистре­бимо", — жалуется Довифат...

Что же означает это упорство, с которым цепляются за данное понятие, и это ощущение разочарования, когда разбираешься в его определениях? Это означает, что поня­тие "общественное мнение" соответствует некоторой дей­ствительности и что определения понятия еще не затрону­ли эту действительность»¹⁵.

Казалось бы, эта фраза «соответствует некоторой дей­ствительности» — ничего не дает; необходимо определить действительность. Потом вдруг мы неожиданно обнару­живаем в языке следы этой действительности — всего лишь простые слова, не имеющие смысла, — до тех пор пока мы, не идеализируя себя, начинаем осознавать, что наша социальная кожа чувствительна. «Потерять лицо»... Где можно потерять лицо, опростоволоситься, восприни­мать что-то как досадное, унижать кого-то, клеймить, как не в обществе? Не столкнувшись лицом к лицу с этой дей­ствительностью, как мы сможем понять, что имел в виду Макс Фриш, заявивший в речи по случаю открытия Франкфуртской книжной ярмарки: «Публичность — это одино­чество на виду»¹⁶? Здесь — индивид, там — многие под ма­ской анонимности вершат свой суд над ним — так описал этот феномен Руссо, назвав его общественным мнением.

Мы должны уловить эту действительность обществен­ного мнения — феномен, специфичный по времени и ме­сту. Иначе каждый может возомнить, что не молчал бы, как все, когда король явил себя народу в своем «новом платье». Такова суть сказки Андерсена об общественном мнении, обусловленном конкретным местом. Случись увидеть эту сцену чужаку — он не смог бы удержаться от изумления.

Что касается времени: как последующее поколение, мы несправедливо будем осуждать людей средневековья, невежественно и варварски судивших о причинах болез­ней. Слова и дела прошлого мы будем расценивать с пози­ции нашего времени и окажемся невеждами, не ведающи­ми об устремлениях духа времени. Представитель мини­стра культуры в Швеции по делам прессы сказал: «Мы хо­тим, чтобы школьное обучение выглядело как ухоженный зеленый газон. Нам не правится, когда отдельные цветы нарушают общую картину, — все должно быть ровно под­стрижено»¹⁷. В подобных ситуациях дух времени, по сло­вам Липмана, уплотнен в формулу, а формулы, по его мнению, со временем распадаются и становятся непонят­ны потомкам. Вероятно, и эта сентенция о подстрижен­ном газоне когда-нибудь будет звучать непонятно.