Вечер. Дом Полины, изба. Даша стоит возле стола, месит тесто.
Полина играет на гитаре, поет (романс на стихи М. Лермонтова):
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,—
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,—
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога.
ДАША. Ты чего это, Полинка, тоску нагоняешь? Нельзя так, нельзя. Радоваться надо.
ПОЛИНА. А я и радуюсь. Не видно?
ДАША (смеется). Мне — нет. А вот тебе стыдно должно быть, что мужа с таким настроением встречаешь.
ПОЛИНА. Все из рук валится…
ДАША. Песнями мужика не накормишь. Завтра ведь приезжает!
|
|
Молчание.
ПОЛИНА. Как же теперь, Даша?! Что же будет, а?
ДАША. Да плюнь ты на всех! Подумаешь! Главное – нашёлся.
ПОЛИНА. А люди? На каждый роток не накинешь платок. Болтать станут.
ДАША. Да что ты заладила: люди да люди… Много ты их слушала? В крайнем случае — всегда уехать можно.
ПОЛИНА. Митя вон тоже говорил: уедем, сбежим…. А куда? От себя не сбежишь.
Полина берет со стола фотографию, разглядывает.
ПОЛИНА. Аккурат перед самой войной Грише на заводе премию дали. И не великие деньги, а приятно. Так он мне сережки купил, а к ним подвеску. Дешевенькие вещи, бросовые, но такие баские. На выгляд — сто рублей. И побежала я по соседям хвастаться…
ДАША. Ты всегда первая модница была. Куда все делось?
Полина любуется подвеской, висящей у нее на шее, прикасается к серьгам.
ПОЛИНА. А отец твой — царствие ему небесное – увидал меня в обновках, да и говорит: «Давай, Полинка, я тебя запечатлею!». У него единственного на всей улице фотоаппарат был…
ДАША. В сорок третьем на хлеб обменяли…
ПОЛИНА. Я домой кинулась, все наряды свои перерыла, а надеть нечего. Помню, брюки Гришины — от черного костюма — схватила, накинула их себе на плечи и кричу: «Снимай, дядь Саша!» Так и сфотографировалась с брюками на плечах. А на снимке я ровно в черном платье. Смешно…
Даша плачет.
ПОЛИНА. Я карточку эту утром достала… Смотрела, вспоминала… Молодость… Счастье…
ДАША. Врешь, Полинка! Мы еще не старые!
ПОЛИНА. А кажется — жизнь прошла.
ДАША. Иди-ка ты, подруженька, спать. Сама тут управлюсь. А то тесто, знаешь ли, от наших бабьих слез ни в жисть не подымется.
Полина встает, кладет фотографию на стол, идет в горницу. Возвращается с полдороги, снимает серьги и подвеску, кладет рядом с фотографией. Уходит.
Даша продолжает месить тесто.
Из горницы слышен звук опрокинутой табуретки.
ДАША Полина? Полина!
Даша идет в горницу. Через несколько мгновений слышен страшный крик Даши.
Темнота.