Человек включен в великий замысел Бытия, и Бытие желает видеть человека внутри себя в вечности, жизнь рядом с жизнью

2.2. Монитор отклонения и стереотипы[43]

Говоря об искажающей решетке, нет необходимости подчеркивать ее чуждый механистический характер, но — особенно в психотерапии — достаточно объяснить ее как произвольную структуру культурных стереотипов, которые исполняют роль посредника между сознанием «Я» и организмической целостностью.

Рассмотрим динами­ку решетки искажения, представленную на рис.5.

Вообразите себе круг. В зоне «2» расположено мыслящее логическое «Я», обладающее созна­нием. Сознание — это не что иное, как зеркало, монитор, в котором кван­ты переводятся в образы, точно так же, как в теле­визионном мониторе фо­тоны и их разнообраз­ные движения преобразу­ются в изображение. Вос­принимая эти образы, мы получаем реальность движения на экране.

Чтобы уяснить этот момент, рассмотрим, как человек воспринимает звуки. Возьмем, например, слух: когда мы слушаем голоса, ка­кие-то шумы, мелодии, в наш мозг поступает не «этот» голос, не «этот» звук и не «эта» музыка, а нечто вроде со­общения, закодированного азбукой Морзе, которое преобразуется слуховыми косточками (стремечком и наковальней) и транслируется в улитку, то есть собст­венно слуховую часть: эти удары достигают мозга в фор­ме электрических сигналов. Звук вначале производит волну, напоминающую шум от повторяющихся ударов чем-либо по столу, но, дойдя до мозга, эта волна прини­мает линейный вид. В нашей системе восприятия суще­ствует определенная последовательность преобразова­ний, поэтому мы в действительности контактируем не с внешним звуком, а исключительно с сигналами нашего мозга, исходя из которых затем интерпретируем всю внешнюю реальность.

Этим мозговым сигналам соответствуют линии, дви­жения, которые создают акустические образы. Однако по сей день никто не знает, каким образом происходит переход от электрического сигнала в мозгу к разумному сознанию. В сущности, в наше сознание поступает некая форма, соответствующая внешнему действию.

Например, управляя машиной, мы маневрируем ру­лем, глядя на приборы, которые дают информацию о скорости, об уровне топлива и масла. Эти показания го­ворят нам о состоянии двигателя, хотя мы и не распола­гаем конкретными сведениями об объективном состоя­нии мотора, как такового. Следовательно, мы живем в опосредованном, спекулярном универсуме[44].

Таким образом, если в процессе познания, например посредством слуха, в какой-либо участок нашего мозга внедрить всего лишь один дополнительный образ, то ин­формация о реальности окажется искаженной, необъек­тивной. Мозг, получив сигнал, осуществляет решение или реактивный синтез.

Электрический импульс, пришедший по каналу приемопередачи от органа чувственного восприятия к мозгу, создает график в спекулярной форме, то есть стимул от­ражается, переводится в образы[45]. Способность возникаю­щего образа конкретизировать происходящее позволя­ет мозгу точно реагировать на ситуацию.

Итак, принцип действия искажающей решетки сво­дится к постоянному дополнению одного и того же сигнала путем наложения его на реальный пришедший извне сигнал. Я привел только маленький пример со слухом, но представьте себе, что происходит при та­ких более сложных процессах, как зрение, эмоции или осязание. Таким образом, вполне возможно, что некая более высокоразвитая цивилизация способна путем го­лографического вмешательства (variante olografica) изме­нять процесс восприятия.

Искажающая решетка вступает в действие только на определенном уровне восприятия, в моменты высшего эмоционального напряжения, сохраняя безразличие по отношению к другим, более про­стым. Мощный эротический заряд, заряд амбиций, гордое индивидуальное решение, установка на абсолютную независимость субъекта сталкиваются с сильной энергетической пере­менной. Поскольку энергетический квант очень силен, решетка включает автоматическую реакцию механизма, который, будучи приведенным в действие, вводит ко­манду: «Нет! Нет! Нет!». Достаточно того, чтобы меха­низм ввел импульс отрицания.

На слабый стимул малозначительной эмоции меха­низм не реагирует, однако, как только сила эмоции превышает определенный порог, он включается авто­матически.

Высшие области, например, мистические прозрения, также недоступны воздействию искажающей решетки. Ин-се в определенные моменты может обладать взрыв­ной, просветляющей функцией. Этим объясняются, на­пример, состояния озарения, присущие отдельным вели­ким представителям человечества. В подобные мгнове­ния Ин-се резко взрывается, напрямую достигая логичес­кого «Я». «Я» субъекта в этот момент обладает суверен­ным духом, что позволяет достичь ясновидения. Логиче­ское «Я» входит в контакт с Бытием, завеса, скрывавшая реальность, падает, и искажающая решетка устраняется.

Нечто подобное произошло с Буддой, Конфуцием, Христом, Магометом, со всеми великими Учителями, с величайшими святыми и мудрейшими философами. Ре­лигия утверждает, что это Бог сошел с небес и явил себя в образе человека, но для онтопсихологии речь идет просто о внезапной вспышке Ин-се в логическом «Я»[46].

Если человек постоянно и усердно совершенствует се­бя, непрерывно обновляясь в соответствии с онтической интенциональностью, то его логическое «Я» и Ин-се сливаются воедино, и великий зрелый человек пробуж­дается в Бытии.

Мозг под воздействием монитора отклонения воспри­нимает жизненный стимул как запрещенный, опасный или признанный дурным, реагируя на этот сигнал точно так же, как реагирует компьютер на ошибку.

Сегодня известно, что фотоны функционируют по то­му же принципу, что и радар. Нет необходимости вводить в наш мозг новые атомы, достаточно наложить на опреде­ленные мозговые клетки некий фрагмент записи, либо ввести постоянный, автоматический синапс, непрерыв­но подающий сигнал об опасности. Это — субатомный синаптический контур, расположенный в наиболее важной точке приемопередачи между мозгом и сознанием.

Таким образом, я считаю вполне реальным присутст­вие в нашем мозге встроенного механизма.

Онто Ин-се как целостность самого себя обретает ис­торичность, когда фильтруется и осуществляется созна­тельным «Я», оставаясь при этом реальным координато­ром всего нашего тела. Оно является упорядоченным умом всего нашего организма: функционирование кро­веносной системы и синапсов отлажено, сердце бьется в заданном ритме, кости находятся на своих местах... Все, связанное со спонтанным автоматизмом нашего орга­низма, является продуктом Ин-се — души в материи.

Итак, человек — это постоянное организмическое действие. Предположим, что рядом оказывается некий негативный элемент, который посредством семантичес­кого поля повреждает какую-либо зону. Организмическая реакция незамедлительно включает защитные меха­низмы, сигнализируя «Я» об опасности сложившейся си­туации, но сигнал блокируется ранее и не доходит до «Я». «Я», внешний управляющий, не получая реальной информации, продолжает оставаться рядом с причиной своей болезни или же уступает авторитету культурных традиций, стереотипов, тем самым предавая себя.

К сожалению, вся информация от организмического посту­пает в сознание, уже предварительно отфильтрованная решеткой. Следовательно, для получения достоверной информации необходимо, минуя сознание, достичь прямого восприятия организмического, что позволит постепенно застопорить или нейтрализовать действие решетки искажения.

Что происходит в человеке, когда его эмоции и при­родные импульсы остаются заблокированными?

Эманация Ин-се, достигнув решетки искажения, бло­кируется, вынужденно обращается вспять, постепенно затормаживается и начинает образовывать внутренние ядра. Ин-се эманирует, но импульс не получает функцио­нальной разрядки согласно волеизъявлению «Я», а оста­ется подавленным, цензурированным, то есть вытеснен­ным. Но даже подавленный, импульс продолжает дейст­вовать.

Стереотипы, культурные комплексы и искажающая решетка — суть одно и то же. Культурные комплексы представляют собой совокупность «Сверх-Я», образо­ванного моральными правилами, находящимися под не­усыпным контролем искажающей решетки. Она присое­диняется к противоречащим моральным правилам, од­нако, испытывает потребность во внешних правилах су­ществующей системы, установленных законом.

Безусловно, Ин-се также обладает моралью, но она в корне отличается от той, которая записана в сознании логического «Я». Сознание Ин-се есть априорное «Я»; Ин-се — действие, априорное «Я» — образ. Логическое «Я» должно всегда отражать априорное «Я» для установле­ния достоверности происходящего.

Блокированные импульсы, лишенные возможности вылиться в сознательное действие, ведут «ночную», бес­сознательную жизнь, которая находит разрядку тремя способами. Во всех трех случаях импульсы всегда оста­ются скрытыми от субъекта.

1. Неожиданные, неупорядоченные, противозаконные реакции (например, преступность, насилие, направленное на самих себя, самоубийство; то есть субъект оказывается в таком положении, в котором он ни за что бы не хотел оказаться).

2. Психосоматика (психическая энергия преобразует­ся в органическую материю, выбирая предпочтительное место, например, печень, сердце, легкие, мозг и т.д.).

а) Сублимация и бессонница, а также другие случаи, вызываемые внешними факторами;

б) метаболизация заторможенной энергии, осуществляемая другой фор­мой жизни, или выкачивание этой энергии внешним объектом, что происходит при вампирической связи по­средством семантического поля; эту энергию могут вы­качивать как люди, так и — в ночное время — представи­тели тех цивилизаций, которые внедрили решетку[47].

2.3. Стереотипы и реинкарнация[48]

С незапамятных времен нас привлекает то, чего мы не можем понять. Многим наверняка знакомы ощуще­ния, неожиданные воспоминания о местах и ситуаци­ях, подобные переживанию уже пережитого "deja vu"[49]. Термин «реинкарнация»[50] встречается практически во всех культурах и во все времена, причем это неоднозна­чное понятие каждая культура стремится толковать по-своему. Своя позиция есть и у онтопсихологической школы, которая под «реинкарнацией» понимает повто­рение некоей жизненной идентичности на протяже­нии времени. По сути дела, это повторение той же лич­ности в другом теле, в другое время и в другой языко­вой культуре.

На Западе понятие реинкарнации для человека не столь значительно, но в культуре Востока ему отводится фундаментальная роль. Мне удалось обнаружить, что возможность феномена реинкарнации ограничена пе­риодом жизни трех поколений, поскольку подобное яв­ление никогда не наблюдается по прошествии этого вре­менного отрезка.

Многочисленные зарубежные встречи открыли мне в высшей степени удивительное явление: люди в своем по­ведении следуют типичным моделям, несмотря на раз­личия в традициях и культуре. Существуют постоянные типологии, задающие поведенческий стандарт, опреде­ляя стереотипы, как фиксированные, так и изменяющи­еся, но в общем всегда одинаковые. Поэтому миллионы людей следуют стереотипам, которых насчитывается не более одного-двух десятков: они могут бесконечно варь­ироваться, но в основном остаются одними и теми же в любом уголке мира (в Китае, Тибете, Италии, Испании, России, Бразилии и т.д.).

Способность онтопсихологии интерпретировать сно­видения людей любой национальности и любой культу­ры подтверждает то, что бессознательное человека ис­пользует идентичные стереотипы. Если бы оно, наобо­рот, зависело от переменных культуры, традиций, аффе­ктивных ориентиров, то пришлось бы разрабатывать особый метод трактовки сновидений для каждого гео­графического ареала.

В этом случае создание научного кода для онейрической интерпретации стало бы невозможным, поскольку индивидуальные особенности многообразных человече­ских взаимоотношений не позволили бы разработать обобщающую модель поведения людей, тогда как уни­версальное значение онейрической символики, с точки зрения онтопсихологии, напротив, одинаково в любой части нашей планеты.

Все это подтверждается не количеством известных мне человеческих типологий, а выявленными мною сте­реотипами, которые лежат в основе любого типа челове­ческого поведения и вида познания — интеллектуально­го, аффективного, психологического и эмоционального.

Идентичность стереотипа предполагает также экзи­стенциальную идентичность и идентичность сновиде­ний. Чтобы доказать это положение на опыте, во время аутентифицирующего резиденса я попросил одну из вы­бранных женщин рассказать сновидение, потом неожи­данно остановил ее и предложил другой продолжить. За­тем они таким же образом рассказали о своих спонтан­ных фантазиях: рассказ первой женщины с его середи­ны продолжила вторая. Обе вербализировали идентич­ное онейрическое и фантастическое содержание. Удив­ление присутствующих, и особенно обеих женщин, бы­ло велико, ибо каждый из нас убежден в собственной уникальности. У обеих оказалась одна и та же типология сновидений, эмоций, амбиций, одинаковыми были ма­нера одеваться и даже тип прошлого, которое, по их мнению, объяснялось реинкарнацией.

Этот случай — не исключение. Достаточно выбрать две подобные типологии, чтобы увидеть сходство в содержании фантазий и онейрической деятельности.

Существует много гипотез исторического события. Возможно, мы являемся продуктом деятельности некоей внеземной лаборатории, то есть порождением более вы­сокоразвитых существ, которые формируют определен­ную типологию человеческой жизни, распространяя свой вид во Вселенной на основе матрицы, восстанавли­вающей идентичность видовой формы — константы «Н».

Человеческая раса, распространенная во Вселенной, не обязательно должна быть однотипной. Материальный облик ее представителей может быть различным, по­скольку то, что нас объединяет, обусловливая нашу прина­длежность к одному виду, — это типология разума. Напри­мер, все мы, земляне, обладаем разумом, посредством ко­торого выстраиваем лингвистическую структуру. Слова в разных языках звучат по-разному, но основная структура одинакова. Следовательно, смысл также тождественен, хотя для его коннотации[51] используются разные языки. То же самое относится к константе «Н»: это особая идентич­ность разума, изменяющаяся в телесном воплощении.

Предположим, что сходство в рамках одного вида обу­словлено результатом программирования. Для нас нева­жно, родились мы из материнского лона или в инкубато­ре — это не влияет на наше существование. Мы должны обеспечить истинность функции: не останавливаясь на промежуточных операциях, необходимо проверить дос­товерность конечного результата. Если он идентифици­рует некий разумный вид в координатах константы «Н», тогда речь идет о человеке. Стремясь обрести точность в познании того порядка, который отвечает за формали­зацию жизни, мы должны вести исследования исключи­тельно в области потенциала ума, а не биологического субстрата. Мы должны научиться проникать в мир ума. Во всяком случае, не столь важно знать, откуда мы про­исходим, главное — практически реализовать самих се­бя, «здесь и сейчас».

Стереотип есть структурированная форма, наделенная все­сторонними способностями. Это форма, обладающая двумя-тремя потенциальными возможностями, адаптируе­мыми к целому универсуму смысла. Всем людям свойст­венны два-три стереотипа, каждый из которых, в свою очередь, состоит из одного, двух или трех стереотипов. Основа проста; опираясь на нее, стереотип структуриру­ет способ поведения субъекта по отношению к деньгам, работе, здоровью и т.д.: субъект ведет себя исключитель­но в соответствии с предрасположенностью, налагае­мой на него усвоенной ранее моделью. Весь сущностный потенциал впоследствии уточняется в историческом со­бытии: виртуальность адаптируется к обстоятельствам жизни.

В жизненном смысле стереотип является открытым проектом, но, в то же время, он сохраняет свои видо­вые качества, поскольку семена вяза, тополя, дуба, каштана различны по типу своего существования, но каждое из них обладает особым собственным проек­том, который мы можем определить как «жизненный стереотип»[52].

Рассмотрим пример с растениями в его «негативном» аспекте: какое влияние может оказать монитор отклоне­ния на семя дуба? Дуб может вырасти и иметь сотни вет­вей. Монитор отклонения способен ограничить их чис­ло до трех, а также задать им направление роста по соб­ственному усмотрению. Жизненный стереотип откры­вает дубу почти неограниченные пространство и возмо­жность развития, тогда как стереотип монитора откло­нения налагает ограничение, снижая его потенциал. Следовательно, стереотипы можно подразделить на «деформирующш» и «виртуальные».

Показателем позитивности или негативности влияния стереотипа служит функционалъность. Сам по себе стерео­тип нейтрален, он — неживой. Это — экономическая па­мять, действие, которое мгновенно формализует необы­чный квант. Это орудие, инструмент существования. Я лично не против стереотипа, потому что все кодифици­руемое является стереотипом. Позитивность или нега­тивность стереотипа определяются исключительно про­изводимым результатом как для самого субъекта, так и для его окружения.

По замыслу природы энергетический квант стереотипа преобразуется в жизнь и рост. Внедрение монитора отклонения происходит на основе рефлек­тивной матрицы, которая штампует инстинкт, уже суще­ствующий в субъекте, придавая ему новую форму: воз­действие монитора отклонения искажает виртуальность силы. В сущности, виртуальности являются стереотипа­ми. Искажающий стереотип рождается на основе рефле­ктивной матрицы.

В случаях реинкарнации прослеживается идентич­ность некоего стереотипа: один и тот же стереотип пе­реходит из поколения в поколение по семейной линии. Это типология искажающего стереотипа. В негативном смысле эта передача на уровне поколений происходит посредством наложения монитора отклонения на инстинктную виртуальность. Негативный стереотип мони­тора отклонения передается на протяжении трех поко­лений: в первом — более или менее нормально, во вто­ром возникают проблемы, которые открыто проявляют­ся в третьем, что приводит к саморазрушению или обра­щению разрушительного действия вовне. Таким обра­зом, динамика исчерпывается в третьем поколении, и отсюда начинается новый цикл. Кроме того, отдельные последствия некоего стереотипа прослеживаются и в четвертом поколении.

В Риге я познакомился с женщиной, убежденной в том, что в ней реинкарнировала одна из ее бабушек. Эта бабушка была полькой знатного происхождения, бога­той и жестокой, которая очень увлекалась мужчинами; красивая и умная, она предпочитала одеваться в стиле девятнадцатого века, всегда в черное. Женщина настойчиво утверждала, что является родственницей самой себе, целиком отождествляя себя с нею. Онтопсихологический анализ объясняет такой факт воздействием монитора отклонения: эта женщина представляла собой лишь воспоминание о некоем стереотипе, а не точную
реинкарнацию психологической идентичности бабушки; обе эти личности отличались
друг от друга, но подчинялись одному и тому же стереотипу.

Такая ситуация, на мой взгляд, неизбежно должна была завершиться шизофренией или самоубийством этой женщи­ны, которая, думаю, смогла бы еще прожить в таком со­стоянии не больше трех-шести лет, ибо подобная убеж­денность заставляет субъекта растрачивать себя на пов­торение, подкреплять негативный стереотип и всячес­ки избегать обновления. Субъект убивает свою творчес­кую возможность ради постоянного повторения, что приводит к возникновению патологии в его организме, которому требуются все новые и новые пути.

Создается впечатление, что индивид как бы стремит­ся навсегда остаться в дне вчерашнем, поэтому сегодня повторяет все то, что он делал накануне. Тем самым он не актуализирует ничего нового, вследствие чего неиз­бежно возникновение болезни из-за отсутствия привыч­ки действовать «здесь и сейчас».

Убивает не матрица сама по себе, а субъект, который по­стоянно отказывается от самого себя, живя только прошлым.

Мы должны понять, насколько способен истинный, объективный человеческий разум сохранить жизнь, ра­ботоспособность, бессмертие. Или же мы просто марио­нетки в руках стереотипов?

Тщательный анализ известной нам культуры челове­ческой расы доказывает торжество стереотипов. Чело­век предстает в облике кажущейся новизны, в действи­тельности повторяя стереотипы, которые передаются через семантическое поле и семейное воспитание. Ес­ли сегодня молодой человек может непосредственно почувствовать то, что он уже жил и существовал опре­деленным образом, значит, стереотип перешел к нему в первозданном виде, без каких-либо изменений. Мо­жет случиться и так, что субъект неожиданно демонст­рирует высокую компетентность в какой-либо облас­ти, не обладая специальными знаниями. В результате анализа легко обнаружить, что кто-то из его предков отличался незаурядными способностями именно в этой сфере. Подобное явление объясняется тем, что некий стереотип неожиданно активизируется в памя­ти субъекта, передавая ему определенную информа­цию и культуру.

Стереотип — это также и память действия. Сам по себе он не является злом, поскольку представляет собой эко­номичный синтез для реализации любой техники жиз­ни. В определенный момент возникает это воспомина­ние, заявляя о себе и требуя изменения личности. Это значит, что один стереотип приходит в упадок, сменяясь другим. Такого рода факты не являются чем-то исключи­тельным. Образно говоря, стереотип подобен дискете в компьютере: установив одну дискету, мы получаем один тип личности, который характеризуют определенные эмоции и определенное поведение, а со сменой дискеты происходит замена личности.

Очевидно, что к каждой ситуации нужно подходить отдельно, но не следует все объяснять происками дьяво­ла: достаточно обратиться к многообразию типов адап­тации и способов действия монитора отклонения в че­ловеческой психике, а также к семантическим послани­ям, которыми обмениваются между собой родственники и друзья, передающие (индуцирующие) информацию в бессознательное внуков или правнуков через многие по­коления.

При таком объяснении проблема реинкарнации зна­чительно упрощается. Реинкарнация — это возрождение стереотипа.

Стереотип может быть и комплексом: это — форма психической энергии с векторной направленностью, вызывающей строго определенные последствия, ре­зультаты, и мы идентифицируем ее при проекции на жи­вого человека. Следовательно, речь идет только о внеш­не выраженной проекции некоей имманентной нам структуры, то есть стереотипа, который мы идентифи­цируем как жившего ранее человека: Муссолини, дедуш­ка и т.д. Однако своей реальностью стереотип обязан на­шей энергии, поскольку не может существовать вне ор­ганизованного психического кванта.

В конце концов, кто на самом деле является живым со­зданием? Индивид, проявленный в феноменологии, или скрытый стереотип?

В качестве конкретного примера мне хотелось бы привести личную жизнь человека, спроецированную на мироздание. Мы можем прожить сто — двести лет: мы рождаемся из возможного, создаем и реализуем себя, а затем вновь возвращаемся в возможное. Задумаемся о том, какими мы были вчера вечером? Что осталось от нас вчерашних? Мы есть «здесь и сейчас», и по-другому быть не может. Я могу заниматься наукой, только исходя из «здесь и сейчас». Итак, мы помним вчерашний вечер, но более не существуем в нем, некая жизнь завершилась, некий опыт закончился, стал ничем. Я умираю каждый миг, я каждый миг рождаюсь до тех пор, пока я есть в этом мгновении существования. Достаточно задуматься над этим простейшим фактом.

Факт нашего свершения не дает нам окончательной уверенности. Событие рождается и умирает, подобно то­му, как постоянно рождается и умирает человек. Движе­ние сердечной мышцы постоянно рождается и умирает, и каждое последующее отличается от предыдущего. Час­тицы, атомы, клеточные переменные при кажущемся сходстве всегда различны; они следуют некоей постоян­ной форме, но воплощают ее все время по-новому. На примере одного отрезка существования мы должны представить себе огромную жизнь: мы обладаем мгнове­нием, существуем в этом мгновении и исходя из него мо­жем достичь всего. Из своего мгновения субъект может существовать как идентичность Бытия, следовательно, он уже вечен, он уже рожден и уже умер.

2.4. Микросхемы[53] монитора отклонения[54]

Монитор отклонения задает форму типологии не­счастий и болезней, которые предопределяют склон­ность к специфической патологии. Если человек регу­лярно заболевает одной и той же болезнью, значит, у него имеется доминирующий комплекс, связанный с его тематическим отбором. Действительно, у разных людей с разными комплексами в аналогичной ситуа­ции, в одно и то же время, в одном и том же месте пато­логия развивается по-разному: артрит, грипп, воспале­ние легких и т.д.

Наука объясняет этот феномен в соответствии с зако­нами наследственности: в зависимости от схемы ДНК ка­ждый человек предрасположен к определенной характер­ной для него патологии. Безусловно, в этом объяснении, опирающемся на закон Менделя, есть определенная доля истины, касающейся физического порядка: от него зави­сит цвет глаз, волос, кожи, тип физической конституции, но оно не объясняет специфики определенных хрониче­ских заболеваний и типологии психологических компле­ксов (и, следовательно, неврозы или шизофрению).

Существуют различные микросхемы монитора откло­нения. Внедрение этой микросхемы происходит в са­мом раннем детстве (обычно в период от года до четы­рех лет) посредством зрительного контакта[55] между взрослым (дедушкой, матерью, воспитателем...) и малы­шом в тот момент, когда взгляд взрослого лжет. Можно заметить, что в определенные моменты левый глаз чело­века становится особенно круглым, производя впечатле­ние стеклянного. Кажется, что левый глаз делается слег­ка навыкате, а веко почти не прикрывает его, тогда как правый глаз остается нормальным. Как будто биологиче­ский глаз в определенный момент начинает испускать световое излучение. У того, кто воспринимает это излу­чение, внутри рождается чувство покорности и неясно­го согласия, своего рода сопричастности обману, что приводит к спутанности в мыслях.

Микросхема вводится в два этапа, характеризующих­ся тем, что в эти моменты взрослый обманывает сам се­бя. А за этим обманом словно находится невидимый ла­зер. Предположим, что некая мать вызывает у своего ре­бенка потребность в плаче. Ребенок не испытывает в этом необходимости, но, чтобы не противоречить мате­ри, начинает плакать, тем самым внешне выражая эту потребность, которой на самом деле у него нет (первый этап). Это происходит многократно (второй этап).

Потребность взрослого требует от ребенка неискрен­ности в семейной среде, поэтому ребенок в глубине своей души, в том минимуме сознания, которым он обладает, идет на обман или соглашение. Взрослый пытается добиться от ребенка соучастия в обмане. Для того чтобы микросхема монитора отклонения установила связь с моз­гом и сдетонировала, необходимо согласие пациента. Дли­тельность и непрерывное повторение в течение опреде­ленного времени закрепляют микросхему монитора от­клонения.

У каждой микросхемы своя типология, она зависит от типа характера, переданного матерью или взрослым, выражаясь в наглости или смирении, беспричинной пла­ксивости, рассеянности или даже в виде легкого тика (за тиком всегда скрывается некая зона инфантильной лжи­вости).

Кроме того, микросхема монитора отклонения на протяжении трех поколений изменяется. В первом она нормальна, во втором — усиливается, а в третьем — про­исходит взрыв: болезнь или несчастье[56]. Таким образом, в третьем поколении наступает ухудшение, сопровожда­ющееся ярко выраженной патологией или незрелостью субъекта. В третьем поколении часто рождаются дети-демоны или дети с психическими отклонениями[57].

Зачастую так называемое всевидящее божественное око, которое за всем наблюдает, все судит и все контро­лирует, в действительности оказывается навязчивым оком монитора отклонения, который, в конечном счете, есть не что иное, как один единственный образ.

Этот образ, смешиваясь с другими образами сознания и нашего организма, остается неизменным на всю жизнь. Микросхема монитора отклонения или «рефлек­тивная матрица» может быть введена только единожды. Если бы субъект случайно или, скорее, по счастью утратил бы ее, повторный ввод был бы невозможен.

Причиной, по которой в сновидениях к нам всегда воз­вращаются детство и дорогие лица наших близких, слу­жит монитор отклонения, постоянно воспроизводящий запрограммированные им образы[58]. На самом деле, пер­вые детские переживания не имеют большого значения. За исключением самого акта рождения весь период детст­ва вполне банален. Однако в сновидениях часто появляет­ся лицо дядюшки, которого считали глупым, или одно­классника, на которого вы не обращали никакого внима­ния, или дом, в котором жил какой-то представитель вла­сти, или фигура священника или преподавателя, или не­кие образы кукол или игрушек: это — образы, появившие­ся одновременно с вводом программы монитора отклоне­ния. Слишком частое появление в сновидениях подобных образов прошлого свидетельствует о регрессе субъекта.

2.5. Комплекс[59]

Все наши расстройства и уни­жения, наносящие вред и причи­няющие душевную боль, всегда обусловлены неточной моделью поведения, моделью, несвойственной нашей несущей структуре. Как правило, это предпочитаемый нами об­раз действий, под стать которому мы формируем структу­ру и характер нашей личности, свое «Я», создаем свои ценности. Наше мнение об этом образе действий непре­клонно, однако, в конечном счете, именно он ответстве­нен за то, что с нами происходят события, которых соз­нательно мы вовсе и не желали бы: это наш излюблен­ный способ поведения, который мы всегда готовы от­стаивать, предопределяя его причину, но отвергая его последствия.

Комплекс способен формализовать и лишить гибко­сти и само «Я», становясь в результате безмолвным пове­лителем, разумом разума. Индивид, являющийся его объектом, полностью оправдывает самого себя, лишь бы сохранить в неприкосновенности доминантный комп­лекс[60]. Это желание, причины которого субъект не осоз­нает, препятствует ясности самопознания. Более того, если индивид не понимает, не контролирует и не может научно и позитивно проанализировать причину этого желания, то он не сумеет и избавиться от нее.

Индивидуальный комплекс обладает констеллирующей силой[61]. Когда субъект страдает, он, будучи даже оди­ноким в этом страдании, кото­рое не осознает, в той или иной степени патологически отягощаяэтим и других, предрасполо­женных к данному тематическому отбору комплекса. Од­нако субъект пробуждает, возбуждает и втягивает в свою патологию только того, кто уже с детства предрасполо­жен к этому.

Факт обладания подобной констеллирующей способ­ностью не делает субъекта сильнее всех: он констеллирует других вследствие своей личной закрепощенности, и другие — служа ему — усиливают его закрепощенность, а не могущество. Если субъект хочет вырваться из этого круга, ему следует, в первую очередь, познать самого се­бя и измениться.

Комплекс предполагает индуктивный способ позна­ния. Например, если мы возьмем трех субъектов («А», «Б» и «В»), введем их по очереди в некую среду и предло­жим им ее описать, то заметим, что все они делают это по-разному. На первый взгляд, могло бы показаться, что речь идет о различных, более-менее нормальных точках зрения. Однако, анализируя логику, присущую этим по­зициям, можно сделать вывод, что каждый принужден видеть эту среду такой, какой ему навязывает его комп­лекс: он замечает только одни детали, не обращая внима­ния на другие, которые не в состоянии ни увидеть, ни почувствовать. Комплекс поляризует всю направлен­ность субъекта, ограничивая его восприятие лишь от­дельными моментами и не позволяя ему целиком уви­деть все, предстающее его взору.

Комплекс всегда действует бессознательно. Он «обраба­тывает» среду таким образом, чтобы тот, кто попадает в нее, всегда видел и воспринимал ее согласно желанию первопроходца. Первопроходцем же, который опреде­ляет способы познания «Я», всегда оказывается комп­лекс[62].

Выявив комплекс, следует проследить все его разветв­ления, все невидимые отростки. Крупный комплекс ни­когда не стоит атаковать в лоб, чтобы не «сорваться», не сойти с ума, поскольку в противном случае субъекту при­дется совершать невозможное относительно его нынеш­него положения. Например, он мог бы резко разорвать те отношения, без которых пока не может жить. Таким образом, необходимо аккуратно проследить корни ком­плекса в мелочах и постепенно предоставить его энер­гию в распоряжение «Я».

Все мы обладаем собственной типологией, собствен­ным стилем, руководствуясь своими собственными ма­ленькими эталонами в образе поведения, предваряющи­ми наши роли. Это может быть типичная манера рас­слабляться, быть в одиночестве, напевать какие-то мело­дии, рассказывать анекдоты, шутить, вспоминать о про­шлом: каждому из нас детство напоминает о себе по-сво­ему. Комплекс находит себе пищу в маленьких фантазиях и но­стальгических воспоминаниях об историческом прошлом, и от этого усиливается.

Естественно, что за эту поверхностность по отношению к самому себе субъекту приходится расплачиваться: спустя два-три дня случается какая-нибудь неприятность, либо происходит семантический захват, либо создается вампирическая ситуация, что вызывает в человеке чувство потери и обусловливает его дальнейшие действия.

Предпосылкой этого состояния является не сам по се­бе контакт с другим человеком, с которым субъект ведет себя поверхностно, а то, что он обесценивает себя, рас­крываясь и позволяя вовлечь себя в посредственные от­ношения.

Если человек стремится кардинально изменить само­го себя, ему следует быть внимательным ко всем мело­чам[63]. Речь идет не о платоновских выборах, а о том, что­бы дипломатично вывести свое внимание и свои ориен­тиры из-под влияния бесцельного очарования. Даже в кругу друзей шутить можно только до тех пор, пока со­храняется непринужденность. Как только для этого по­требуется сделать над собой усилие, необходимо сразу же прекратить подобное общение, если к нему ничего более не обязывает. Продолжая бесцельно упорствовать (если только подобный контакт не являет собой аспект дипломатии), субъект теряет функциональность, а комп­лекс усиливается: происходит истощение «Я».

Сила комплекса (вместе с монитором отклонения) заключается в потребности постоянно воскрешать в памя­ти этапы прошлого, тогда как «Я», напротив, черпает си­лу в настоящем и настраивает себя на будущее. В психо­терапии, например, надо стараться отдалить клиента от всех кодов массовой культуры для того, чтобы рассе­ять аффективный туман, застилающий подлинную кар­тину жизни.

Все популярные средства массовой информации, вме­сто того чтобы подготавливать и стимулировать рожде­ние и рост «Я», питают комплексы и укрепляют стерео­типы. Стремясь к самосовершенствованию, необходимо всегда абстрагироваться от них, не позволяя себе вовле­каться эмоционально.

Следует всегда помнить, что мы живем в обществе, ко­торое постоянно подкрепляет комплексы. Например, можно спеть популярную песню, но не растворяться в ней, потому что комплекс обладает способностью «при­клеиваться». Этот «приклеенный» комплекс оказывает влияние на ночной сон субъекта, а затем на то, что утром на деловой встрече он не может контролировать ситуа­цию, подменяя оптимальные выборы посредственны­ми, или же вместо решения важных вопросов тратит время на бесполезные дела. При отсутствии контроля со стороны «Я» субъект, скатываясь на более низкий уро­вень, теряет способность критически оценивать поло­жение.

Необходимо следить за тем, чем питается наш разум, поскольку неприятному событию всегда предшествует имеющаяся предрасположенность. Сам неприятный факт является лишь следствием капиллярной векторной направленности всех этих видов субкультуры, которые дробятся на множество мелких обстоятельств, готовя­щих субъекта к закреплению в посредственности.

Данные мною указания не гарантируют уважения со стороны окружающих, поскольку каждый судит другого в соответствии с собственным комплексом, но позволяют ин­дивиду, имеющему более высокие потребности, реали­зоваться в своем внутреннем мире.

2.6. Предрасположенность к неприятностям[64]

Не так давно мне рассказали, что у одной женщины украли сумку. Кроме огорчения от утраты важных доку­ментов, она испытывала крайнее удивление — такое слу­чилось с ней впервые в жизни. Она спросила меня, не могла ли спровоцировать это какая-то причина психоло­гического характера.

Когда происходит какая-то неприятность, хороший психолог всегда должен видеть в этом психическую при­чинную взаимосвязь. Например, у женщины могут ук­расть меха и драгоценности, но анализ показывает, что она сама этому способствовала, гуляя в небезопасном ме­сте. Мы часто замечаем, что жертвами преступника ста­новятся люди определенного типа, которые семантиче­ски как бы притягивают их.

В повседневной жизни следует быть очень вниматель­ными, находясь с кем-то вместе[65]. Комплексы или ограничения одного человека семантизируют его спут­ника. Некоторые люди могут легко вызвать пожар или короткое замыкание, привлечь к себе внимание как воров, застав­ляя их активизироваться, так и полиции или подобных служб.

В Италии существует старое поверье о «дурном глазе» — людях, приносящих несча­стье. Нельзя сказать, чтобы это поверье полностью соот­ветствовало истине, но оно определенно отражает не­кую возможность. Если вы общаетесь с человеком, пси­хологически более слабым, то постепенно «преображае­тесь» в соответствии с его комплексом.

Женщина, у которой украли сумочку, в беседе со мной вспомнила, что в этот момент находилась вместе с од­ной студенткой, у которой время от времени что-нибудь крадут.

Поэтому кроме реальной встречи с вором необходи­мо учитывать также и существование сопутствующей ему семантически слабой ситуации, благоприятной для него. В данном случае, когда вор увидел женщину с сумо­чкой вместе с той, которая часто становилась жертвой ограбления, все совместилось, и событие произошло. Чем сильнее и величественнее личность, тем самостоя­тельнее ей надлежит быть. Находясь же вместе с кем-то более слабым, эта личность должна, во-первых, прояв­лять осмотрительность, свойственную человеку, когда он находится в одиночестве и, во-вторых, быть внима­тельным к негативной семантике, которую другой скры­то провоцирует ей во вред.

Например, если какой-то предприниматель примет на работу человека честного и неглупого, но, тем не ме­нее, как правило, терпящего крах во всех своих начина­ниях, то можно с уверенностью предсказать, что через два — три года его ожидает собственный крах или огром­ные убытки. Правило гласит: «Никогда не объединяйся с тем, кто неспособен устроить свои собственные дела». Осо­бенно это актуально для руководителей, даже в выборе секретарши.

Анализируя экономику западного мира, я обнаружил, что нищета многих людей зачастую обусловлена про­граммой комплекса, нацеленного на бедность. Бед­ность — это один из аспектов социальной психосомати­ки. Для всех патологических бедняков характерна некая бессознательная запрограммированность: в глубине их личности таится сообщник, способствующий неудачам, которыми они пытаются прикрыть незрелость и неже­лание нести ответственность за свою жизнь.

2.7. Психология человека в зависимости от порядка рождения28

Прежде всего необходимо запомнить, что, говоря о порядке рождения, его всегда следует дифференциро­вать по половому признаку. Вследствие этого сын и дочь оба являются перворожденными или единственными (если они — единственные дети). На рис. 6 «А» и «Б» — первенцы, а «В» и «Г» — вторые дети согласно психоло­гическому порядку.

Женщины	Мужчины
A
	B
	C
	D
E
F

Рис. 6. Взаимоотношения между несколькими братьями и сестрами

Психологический перворожденный инстинктивно пред­расположен к первенству: он первым выступает на защи­ту остальных в момент опасности, стремится командо­вать, представляя себя главой семьи, следовательно, име­ет благородную, но в то же время и наивную склонность быть повелителем.

Второй ребенок, напротив, всегда выступает против и обладает критичным складом ума в силу того, что все время ощущает себя второстепенным в семье, которая уже имела этот опыт и более не воспринимает ребенка как нечто новое. Он стремится тщательно изучить пер­венца и найти его слабые стороны: второй ребенок ста­новится силен именно в том, что не удается первому.

Второй ребенок всегда критически настроен и скло­нен противостоять любому человеку, он раскрывается всегда в противоречии перворожденному: если первый был силен в математике, второй добивается успехов в гу­манитарных науках; если первый скуп, второй будет щед­рым; если первый невысок, второй вырастет выше и на­оборот, но почти всегда второй становится выше перво­го. Мать ведет себя с первенцем определенным образом, но когда рождается второй ребенок — это может быть и мальчик, и девочка — любит его в силу повторения, но­визны больше нет.

Это ощущение «второсортности» усиливается, если первому всегда покупают новую одежду и обувь, а второ­му в большинстве случаев приходится их донашивать, поэтому его критический настрой вполне естественен. В семье у второго ребенка нет никаких козырей, посколь­ку все, что он делает впервые (говорит, ест, спит и т.д.) всегда сравнивается с предыдущими действиями первен­ца. Второй ребенок растет в атмосфере «вторичного ис­пользования отходов» первенца, что объясняется не злым умыслом семьи, а просто ее невежеством.

Почти всегда люди, рожденные первыми и последни­ми, становятся завоевателями, тогда как дети, рожден­ные вторыми, и дети, пережившие фрустрированное детство, становятся революционерами. Возможно, если бы Ленин не был вторым ребенком, он никогда бы не стал революционером; то же самое относится и к Марк­су как философу.

У второго ребенка, который с рождения страдает из-за стремления добиться аффективного первенства в се­мье и признания его превосходства над первенцем, с са­мого детства формируется дух противоречия как способ завоевания аффективной автономности. Фиксируясь на этой модели детского поведения, второй ребенок стано­вится предсказуемым. Повзрослев, он вынужден повто­рять эту модель, в которой место отца, матери и старше­го брата займет государство, общество, очередной поли­тический вождь. Следовательно, если бы Ленин родился в период расцвета большевизма, то он стал бы его ярым противником в силу своей психологической потребно­сти любым способом выказывать недовольство установ­ленной системой.

Почти всегда второй ребенок побеждает, добиваясь успеха, если перворожденный оказывается несостоя­тельным. Второго ребенка подстерегает и другая опас­ность: часто он, потерпев поражение, ищет поддержки у первенца-победителя. Внешне тот ему помогает, но на самом деле постепенно подталкивает его к краху.

Повзрослев, второй ребенок продолжает отстаивать свое «попранное» превосходство уже не в семье, а в об­ществе. Он испытывает затруднения в творческой дея­тельности. Если ему не удается превзойти первенца, он почти всегда становится посредственностью, как в се­мье, так и в жизни, оставаясь всюду только вторым. Не достигнув первенства, он будет всех раздражать своим неизменным критическим на­строем, обусловленным его собственной фрустрированностью.

Если же второй ребенок во­лею судьбы или каких-либо обстоятельств оказывается в некоем новом мире единственным и первым, то он ста­новится личностью, лидером и создает собственную все­ленную. Пути к победе для второго ребенка всегда про­тивоположны тем, по которым следует первенец. Поэто­му второй ребенок (а также третий) должен знать, что с позиции жизни и истории он — единственный и первый, даже будучи биологически вторым или третьим в своей семье.

Бытие создает нас единственными и неповторимыми творцами собственного мира, истории по своему образу и подобию, поэтому так важно суметь вырваться из се­мейственной[66] динамики. Чтобы помочь второму ребен­ку добиться успеха в жизни, родители должны способст­вовать тому, чтобы он прокладывал себе новую дорогу, оставив семью.

Таким образом, для второго ребенка характерно следующее: он в большей степени, нежели первый и последний, структурирует в жизни стереотип отмщения вместо творческого роста. Он радуется, если перворожденный оказывается хуже его самого, становясь посредственностью или неудачником. В этом случае у второго ребенка проявляется способность к творчеству.

Браки между двумя перворожденными обычно редки. Чаще соединяются первый и второй ребенок. Если вто­рой ребенок в своей жизни встречает выдающихся лично­стей, которые становятся его руководителями, то он хоро­шо развивается, а если на его пути не окажется таких лю­дей, то ему никогда не стать великим, поскольку не будет никого, кого с его точки зрения ему стоило бы превзойти.

Существует еще и типология любимца: обычно это са­мый маленький — третий или последний ребенок, кото­рый, наблюдая за двумя старшими, не стремится ни уп­равлять, ни критиковать, а старается сделать так, чтобы его любили все. Он пробует овладеть искусством очаро­вания, заставляя всех любить себя: в семейных спорах, например, он всегда первым начинает плакать, прижи­маясь к маме, и быстро мирится со всеми. Обычно люби­мец побеждает в жизни, потому что научился пробивать себе путь среди старших детей: он сам прокладывает свой путь, легко «обрабатывает» свою мать и в результа­те так или иначе достигает самореализации.

И, наконец, есть типология единственного ребенка. В ос­новном он полностью зависит от материнской установ­ки. Маленький ребенок воспринимает мать как огромное благо, поэтому именно мать должна уметь любить его, одно­временно отдаляя от себя, но изнутри. Только мать способ­на помочь своему единственному ребенку в достижении величия, ибо ему трудно справиться с этим самостоятель­но. Драма единственного ребенка заключается в том, что он никогда не учитывает, что в жизни существуют и дру­гие: естественно, что любая вещь принадлежит ему, он склонен видеть мир уже своим.

Чтобы продемонстрировать типологические разли­чия между детьми, приведу один пример: предположим, что на столе лежит яблоко. Если в столовую входит един­ственный ребенок он уже знает, что яблоко принадле­жит ему, так как думает: «Это мамино или папино, но они меня любят и дают мне все». Если входит перворожден­ный, а других в комнате нет, он либо пробует его взять, предварительно подумав, стоит ли это делать, или же ос­тавляет яблоко младшим. Третий ребенок и любимец, наоборот, спрашивают разрешения: «Ты дашь мне ябло­ко?». Второй ребенок либо отказывается от яблока, либо берет его тайком.

Рассмотрим, как влияет порядок рождения на разви­тие любви и дружбы в семье с шестью детьми (рис. 6.).

Дети родились в следующем порядке: девочка (перве­нец), мальчик (второй ребенок), мальчик (третий ребе­нок), мальчик (четвертый ребенок), девочка (пятый ре­бенок), девочка (шестой ребенок).

Первый ребенок взаимосвязан с третьим, второй — с четвертым.

Дружеские связи в этой, на первый взгляд, сложной, но при внимательном рассмотрении вполне понятной ситуации устанавливаются следующим образом. Первая девочка (А) немедленно вступает в союз с третьим маль­чиком (Г). Второй мальчик (В) всю свою жизнь будет связан с первой девочкой (А). Мальчик-первенец (Б), первоначально вступает в союз с четвертым ребенком (Г), но у него будет наблюдаться очень сильная естест­венная тяга ко второй сестре (Д).

Шестого ребенка, девочку (Е), будет любить старшая сестра (А). Второй сын (В) и — в меньшей степени — пер­вый сын (Б) будут привязаны к последней девочке (Е). Первая сестра (А) всегда будет ссориться со второй (Д), одновременно любя и ненавидя друг друга, они все бо­лее будут склоняться к ненависти и ссорам. Четвертый ребенок (Г) — самый несчастный из всех, но иногда он, изначально оказавшись в одиночестве, покинутый все­ми, может стать гениальным. Кроме того, его — третьего сына — всегда будет любить первенец (Б). Любовь в се­мье альтернативна.

Дочь, рожденная между сыновьями (мальчик — девоч­ка — мальчик), почти всегда вступает в союз со вторым братом, но не из любви, а назло первому, который, та­ким образом, всегда будет одинок. Если перворожден­ный сын умирает, дочь выступает против оставшегося в живых брата (в подобных ситуациях почти всегда побе­ждает женщина). Это — общее правило, действенное в аффективном плане, но необходимо учитывать еще и тип ума. Умная женщина сумеет оставить семью и соз­дать себе свой собственный мир. Так же поступает и ум­ный перворожденный мужчина.

Если семья лишается отца, мать немедленно отдает предпочтение перворожденному сыну. Перворожден­ная дочь, наоборот, всегда ближе к отцу. Остальные дети развиваются по принципу ответной реакции.

Это, естественно, наиболее вероятные тенденции. Двое разнополых первенцев могут мирно сосущество­вать друг с другом, однако, в силу своего природного ли­дерства будут постоянно выяснять, кто из них главнее. Если второй ребенок-мальчик во сне убивает старшего брата, это нормально, но если первому снится, как он убивает второго, — это проблема.

Впрочем, порядок рождения тоже представляет со­бой стереотип, который надо преодолеть. В конечном счете, каждый индивид, созвучный собственному онто Ин-се, является любимчиком жизни.

Особый психологический тип представляют собой близнецы. Этот тип изучали многие исследователи, но их выводы по большей части оказались ошибочны[67].

Мы воспринимаем материнское лоно как свою собст­венность; мы родились и выросли в среде, которая все­цело принадлежала нам. Обычный ребенок, глядя в зер­кало, узнает в нем себя, а близнец же, наоборот, видит в отражении своего брата-близнеца.

Близнец уже в материнском лоне вынужден постоян­но делить с другим пространство, которое любому друго­му ребенку, в отличие от него, изначально принадлежит целиком. В дальнейшем близнец всегда растет вместе с другим. Каждый ребенок выдумывает себе товарища для игр, но всегда как проекцию самого себя. У близнеца нет возможности играть в эту игру, поскольку тело и образ для него постоянно тождественны. Поэтому каждый близнец воспринимает себя и своего брата как собствен­ное пространство и противоположность.

Часто близнецы болеют одними и теми же болезня­ми, у них одинаковые зубы, глаза, в общем, генетически они во многом схожи. В первой психологической фазе близнецы ненавидят друг друга, ибо каждый из них за­хватил пространство другого. Это противостояние воз­никает еще в лоне матери. Однако в дальнейшем общест­во вынуждает их объединяться, теснее сплачиваясь для взаимной защиты, ибо они отличаются от всех осталь­ных. Следовательно, каждый изучает внутренний мир другого, продолжая создавать себя в этой ненависти-любви. Несмотря на полное взаимопонимание, они, тем не менее, всегда питают ненависть друг к другу. Од­нако любого, кто нападет на одного из них, они атаку­ют вместе.

В рамках клеточного единства обоих близнецов необ­ходимо различать и обращать внимание на то, кто из них исполняет роль «министра иностранных дел», а кто — «министра внутренних дел». Бывает так, что один из близнецов робкий интраверт, а другой — экстраверт, один — умный, а другой — не очень: в реальности они все­гда остаются одним и тем же. Это — разные феноменоло­гии одного единственного контракта, заключенного на­веки, чтобы выжить в своем противостоянии обществу.

Аутентифицирующую психотерапию нельзя прово­дить только с одним из близнецов. Даже если один из них здоров, а другой болен и консультируется один, то рано или поздно нужно будет встретиться со вторым, так как психологически они всегда едины.

Близнецов необходимо воспитывать совершенно по-разному и, по возможности, в разных местах, несмотря на их постоянное стремление к воссоединению, разлу­чая в детском саду, в школе, приучая по-своему одеваться и т.д. Оказываясь вместе, близнецы возобновляют свою игру в «министра иностранных дел» и «министра внут­ренних дел»: изменяясь внешне, но всегда сохраняя идентичность, они склонны в той или иной степени к повтору и регрессу.

Даже если близнецы скучают друг без друга, не следу­ет поддаваться их уговорам, продолжая спокойно и мяг­ко настаивать на раздельном воспитании их качеств. Лишь при этом условии можно помочь каждому из них достичь совершенства.

Некоторые дети, которых я называю «демонически­ми»[68], уже в матке обладают структурированным монито­ром отклонения, поскольку их рождение сопровождает­ся висцеральной ненавистью со стороны матери. Для ус­транения монитора отклонения у таких детей необходи­мо вмешательство одного из родителей[69].

Например, жена одного крупного бизнесмена не по­желала смириться, как и многие, с превосходством му­жа, поэтому, рожая дочь, она надеялась добиться его кра­ха. В глубине души эта женщина испытывала потреб­ность уничтожить мужа, но, потерпев неудачу в одиноч­ку, начала использовать для этого свою дочь, которая уже при рождении была «запрограммирована» на то, чтобы причинять отцу сильную боль или создавать ему серьезные проблемы.

Девочка могла проявить несгибаемое упорство и во­лю, выходящие за пределы человеческой логики. Она оказывала сопротивление взрослым и детям и с необы­чайной целеустремленностью шантажировала собствен­ную мать, непрерывными многочасовыми рыданиями, доводя ее до отчаяния.

Когда этот человек обратился ко мне за помощью, — де­вочке было тогда два года — я посоветовал ему действо­вать следующим образом: прежде всего, заручившись пол­ной поддержкой жены, он должен был в присутствии ма­тери разговаривать с дочкой как со взрослой, выказывая по отношению к ней всю ненависть и неприятие, на кото­рые был способен. Выражая словесно ее чудовищность, он устранял чуждую реальность, которую она носила вну­три себя, и с любовью возвращал ей человечность.

Сегодня у него действительно человечная и необык­новенная дочь, которая самостоятельно продолжила собственное становление и надеется только на собствен­ные силы. Однако подобное действительно жестокое хи­рургическое вмешательство, запрещенное психотера­певту, позволительно только родителю, действительно любящему своих сына или дочь. Кроме того, подобная операция возможна только до определенного возраста, то есть не позже двенадцати лет, поскольку потом ребе­нок структурируется самостоятельно.

Чтобы помочь такому ребенку, необходимо всегда со­гласие того, кто его семантизирует: действительно, если бы жена этого человека не была на его стороне, сделать что-либо для изменения девочки оказалось бы невозмо­жно. В данной ситуации мать семантически покинула дочь, оставив ее без своей поддержки. Пока у ребенка та­кого типа есть союзническое семантическое поле, он ни­когда не изменится. Чтобы суметь его изменить, необхо­димо полностью оградить его от какой бы то ни было се­мантики. Личность, обладающая негативной психологи­ей, сильна только до тех пор, пока она присоединена к линии человеческой семантической аффективности. При условии изоляции негативного человека от этой бессознательной аффективности происходит разрыв — окончательный внутренний разрыв.

Выяснить, кто ввел чуждое в ребенка, можно не толь­ко благодаря сновидениям, но и с помощью «очной став­ки»: например, психотерапевт приглашает всю семью, в том числе и больную или недееспособную бабушку (бо­лее того, ее следует пригласить в первую очередь) и про­веряет реакцию ребенка на различных членов семьи. Ре­бенок ведет себя спокойно со всеми, но при появлении человека, с которым он находится в семантической свя­зи, малыш немедленно взрывается. Обычно таким чело­веком оказывается наиболее спокойный, покорный, смиренный и наиболее фрустрированный член семьи.

Монитор отклонения может быть введен и чужим взрослым человеком, который пользуется в семье дове­рием и получает одобрение на исполнение функции посредника со стороны взрослого, выполняющего функ­цию матери.

Существуют дети, не имеющие встроенного монитора отклонения. Но даже эти счастливчики должны сохра­нять постоянную бдительность, поскольку они часто ста­новятся жертвами собственной наивности и незнания.

Необходимо учитывать, что от 80 до 90% сообщений, передаваемых обществом (манера говорить, одеваться и т.д.), укрепляют монитор отклонения. Определенные образы убивают наш разум, это убийцы, которые при­ближают последнюю стадию агрессии. Господство мони­тора отклонения демонстрирует, например, феномен те­лесериалов, которые обладают навязчивым зарядом. Те­лесериалы — это монополизирующие разряды (flash).

Единственно верное решение — это позволить ребен­ку развиваться сообразно его природной идентичности, предоставляя ему больше пространства для души.

Однако впоследствии ребенок, который пребывал в гармоничной естественной среде, может испытать неко­торые затруднения социального характера. Следователь­но, необходимо научить ребенка всему тому, что требуется во внешнем мире для достижения положения в обществе, но чтобы при этом он ни на мгновение не забывал о своем внутреннем центре. Для себя способности удерживать прочную позицию в собственном центре вполне достаточ­но, однако, умение ориентироваться в общественной жиз­ни и соответствующие знания (знание языков, умение за­рабатывать деньги, наличие одного или нескольких выс­ших образований, а также других документов и т.д.) позво­лят ему обрести власть, не становясь ее объектом[70].

Если этого удается достичь прежде, чем ребенку испо­лнится двенадцать-четырнадцать лет, то все будет в по­рядке, ибо начиная с этого возраста его можно считать состоявшимся взрослым. Теперь он обладает знаниями и уже не сможет ошибиться, поскольку выучил правило опережения. Он с легкостью станет первым в своем де­ле, но не окажется заложником своих достижений. На­пример, он может добиться первенства в учебе или спор­те, но ни то, ни другое не станет для него довлеющим. Он воспримет эти достижения как набранные в игре оч­ки, а не как ее цель.

Сильная личность — это вопрос не только генетичес­кого типа. Поскольку ген дается от природы, то сила — как энергия, темперамент, ум, чувствительность — идет от природы. Однако существование этой сильнейшей по сравнению с другими энергии порождает вопрос о спо­собе ее воспитания. Определяющую роль в этом играют школа, семья, общество, но особенно важно, чтобы эта сила дополнялась редким умом, обогащенным культурой и постоянной подготовкой. Именно от воспитания зави­сит, кем станет субъект — великим преступником или ве­ликим политиком.

2.8. Разрыв семантической зависимости[71]

Во внутреннем мире человека существуют динамичес­кие структуры, которым никто не придает значения. Да­же в культурах, отмеченных наиболее глубоким проник­новением в сферы литературы, философии и религии, внимание обращается лишь на феноменологию того ра­ционального и эмоционального, что каким-либо обра­зом представлено сознанию.

Что касается истинной реальности бессознательного, то даже когда сознание оперирует запечатленными в памяти данными, уже слишком поздно, так как мы имеем дело уже со следствиями. Рациональный абсолютизм оп­ределенных структур сознания отстраняет субъекта от реального мира выстраивающих его причин. Таким об­разом, человек утрачивает возможность доступа к рыча­гам управления, который дает ему власть над жизнью.

Проиллюстрирую концепцию «убийства» изнутри[72] на классическом примере: если субъект живет вместе — в физическом, материальном смысле — со своей негатив­ной матерью, это не вызывает никаких проблем. Беспо­лезно советовать ему физически отдалиться от нее, что­бы обрести личностную внутреннюю автономность, так как в действительности для отсечения матричного об­раза внешний аспект не имеет существенного значения.

Человек в плотной толпе, стиснутый со всех сторон, тем не менее, может внутренне оставаться в абсолютном одиночестве, сохраняя полную независимость и не под­даваясь влиянию окружающих его людей. Существуют самые различные способы внешнего сосуществования с другими при сохранении внутренней обособленности.

Можно действительно установить практически непре­одолимый барьер даже перед тем, кто физически воз­действует на наше тело, отгородившись безразличием, спокойной гражданской «смертью», испытывая безмяте­жное презрение к самой возможности ощущать кого бы то ни было рядом с собой. Мы можем легко поддержи­вать в себе это состояние ежедневно, в каждое мгнове­ние собственной жизни в своем социальном окружении.

Это позволяет понять, что ущерб собственной личности наносит не внешнее физическое нахождение рядом с другим, но тот способ, которым субъект принимает другого, ищет, внут­ренне желает его.

На словах человек может всячески отрекаться от друго­го, но если последний психически в нем присутствует — благодаря семантическому полю, стереотипу, определен­ному образу или совпадающей рефлективной матрице — то это означает, что субъект бессознательно его желает.

Можно выделить четыре формы проявления этого внутреннего чувства:

1) сакрализация;

безразличное или относительное товарищество;

2) боязливое подчинение или реактивное отношение (нена­висть, презрение, сильное впечатление, производимое другой личностью; пренебрежение, которое приводит к вовлечению, возбуждая агрессивность);

инстинктивная зависимость[73] (неудержимая потреб­ность, причем, не имеет значения, положительная она или отрицательная, это может быть и какойто порок, сла­бость, без которой субъект не может обойтись: курение, секс, алкоголь, азартные игры, членство в клубе и т.д.).

Сакрализация, относительное товарищество, реак­тивное отношение и инстинктивная зависимость пред­ставляют собой те четыре формы связи, которые обу­словливают неполноценность нашего внутреннего мира и неотвратимо ведут к самоотчуждению.

Если связь функциональна (облегчает путь, обуслов­ливает рост, развитие), то даже при сакрализации или инстинктивной зависимости субъект оправдывает свое существование.

В данном контексте я рассматриваю только проблему дистонических зависимостей, которые невротизируют нашу идентичность, уменьшая наше присутствие, огра­ничивая нашу личность и власть над собственным суще­ствованием.

Просто уклоняясь от воспоминаний, мыслей, теле­фонных звонков, разговоров и встреч, невозможно уст­ранить эту зависимость, ибо само поведение субъекта оз­начает, что он желает другого, приманивает его к себе и стремится к нему.

Для окончательного разрыва зависимости необходи­мо дискредитировать другого в собственном внутрен­нем жизненном мире. Речь идет о радикальном вытесне­нии другого, даже если он был добр к нам, даже если он очень помог нам тогда, когда мы в этом нуждались, даже если в глубине души нам его жаль.

Это — решительный разрыв изнутри, стирание любо­го воспоминания об этом человеке. Тогда динамика исче­зает, контакт нарушается, происходит внешний пере­смотр без вовлечения субъекта, так как следы присутст­вия другого уничтожены во внутреннем мире индивида, а также в сновидениях или в бессознательном. Внешняя связь не имеет значения. Это — беспощадное и необрати­мое устранение любым способом другого из собственно­го внутреннего мира.

Только после разрыва внутреннего контакта возможна метанойя[74].

«Убить» означает уничтожить сложившийся у субъек­та образ. Не следует демонстрировать внешнее пренеб­режение другому, оскорбляя или прогоняя его прочь, по­тому что подобное поведение лишь укрепляет зависимость, свидетельствуя об инфантилизме. Субъект дол­жен уничтожить свою связь, некую часть себя, связан­ную «с...», устранить свой модуль отношения «к...», от­сечь то, что затягивает его в регрессивную модальность самого себя. Таким образом, он уничтожает ту часть вну­треннего мира, которая принадлежит другому, или внут­ренний мир другого, которым является он, к которому он принадлежит или который его — каким-то образом — сформировал.

Когда психотерапевт рекомендует клиенту устранить из своей жизни другого человека, он имеет в виду имен­но это единственное онтопсихологическое значение данного понятия.

Что объективно подтверждает успешность разрыва? Функциональность и сновидения — вот «практическое доказательство» того, продолжает ли другой присутство­вать во внутреннем мире че